Текст книги "Избранное. Аргонавты западной части Тихого океана"

Глава III
Сущность кула

I

Описав таким образом место действия и актеров, перейдем теперь к самому представлению. кула – это форма обмена, которой присуще широкое межплеменное распространение; она осуществляется теми сообществами, которые населяют обширное кольцо образующих замкнутый круг островов. Этот круг можно видеть на карте V, где он обозначен линиями, соединяющими острова к северу и к востоку от восточной оконечности Новой Гвинеи. По этому маршруту постоянно и в противоположных направлениях перевозятся два и только два вида товаров: по часовой стрелке постоянно переправляется одна из этих разновидностей товаров – называемые соулава длинные ожерелья из красных раковин (снимки XVIII и XIX). В противоположном направлении переправляются товары другого рода – называемые мвали браслеты из белых раковин (снимки XVI и XVII). Каждый из этих товаров, переправляемый по замкнутому кругу в собственном направлении, встречает на пути товары второго вида и постоянно на них обменивается. Каждое движение товаров кула, каждая деталь сделок фиксированы и регулируются совокупностью традиционных правил и соглашений, а некоторые акты кула сопровождаются разработанными магическими обрядами и публичными церемониями.

На каждом острове и в каждой деревне в обмене кула принимают участие более или менее ограниченное число людей, то есть они получают эти предметы, держат их в течение короткого времени при себе, а затем передают дальше. Поэтому каждый участвующий в кула мужчина получает один или несколько мвали (наручные браслеты) или же соулава (ожерелья из дисков красной раковины), которые затем он должен передать одному из своих партнеров, получая от него взамен противоположный предмет обмена. Таким образом, ни один из видов товара никогда не находится в чьей-либо собственности сколько-нибудь долго. Одна сделка не завершает отношения кула: здесь действует принцип «один раз в кула – всегда в кула», а партнерство между двумя людьми постоянно и длится всю жизнь. Аналогично каждый мвали или соулава всегда находятся в движении и постоянно меняет владельцев; тут даже и не встает вопроса о том, чтобы товар задерживался в одном месте, поскольку принцип «один раз в кула – всегда в кула» относится также и к самим ценностям.

Карта 5. Кольцо кула

Церемониальный обмен двух товаров является главным, фундаментальным аспектом кула. Однако в связи с ним и под его прикрытием совершается множество вторичных действий. Так, например, наряду с ритуальным обменом браслетами и ожерельями туземцы ведут и обычную торговлю, и между отдельными островами происходит обмен множества предметов потребления, которых зачастую не достать в том районе, в который они импортируются, но там необходимых. Кроме того, совершаются другие действия, которые или предваряют кула или связаны с ней – такие как строительство мореходных лодок для дальних путешествий, некоторые формы крупных траурных церемоний и подготовительных табу.

Таким образом, кула является очень большим и сложным институтом – как по своему географическому охвату, так и по многообразию составляющих ее мероприятий. Она объединяет между собой значительное число племен, охватывает широкий спектр действий, которые друг с другом связаны и влияют друг на друга так, что составляют единое органическое целое.

Следует помнить: то, что представляется нам в виде всеохватывающего, сложного и вместе с тем упорядоченного института, является результатом многих действий и намерений, осуществленных дикарями, не имеющими ни писаных законов, ни явно выраженных целей, ни определенно изложенных пунктов законодательства. Им неведома целостная картина какой-либо из их социальных структур. Они знают свои собственные мотивы, знают цели индивидуальных действий и те правила, которые к ним применяются, но то, каким образом на их основе образуется весь коллективный институт – этого им уже не постичь. Даже и самый умный абориген не имеет ясного представления ни об обмене кула как о большой и организованной социальной конструкции, ни, тем более, о ее социологических функциях и компонентах. Если его спросить, что такое кула, то он сообщил бы некоторые детали, скорее всего поделясь своим личным опытом и изложив субъективное мнение о кула, но не дал бы то определение, которое хоть отдаленно напоминало бы наше. Он не дал бы даже и частично логичного представления о ней. Ведь общей картины в его сознании не существует: он включен в кула и не может видеть ее в целом со стороны.

Соединение всех наблюдаемых деталей, создание социологического синтеза всех разнородных, но существенных проявлений и является задачей этнографа. Прежде всего он должен обратить внимание на то, что некоторые действия, которые на первый взгляд могут показаться обособленными и между собой не связанными, имеют определенный смысл. Затем он должен установить, что в этих действиях является постоянным и существенным, а что в них случайно и несущественно, то есть открыть законы и правила всех этих сделок. Далее, этнограф должен построить картину большого института подобно тому, как физик строит теорию на основании тех экспериментальных данных, которые всегда были доступны всякому, но требовали соответствующей интерпретации. Этого методического момента я уже касался во Введении (разделы V и VI), но повторю это здесь еще раз, поскольку необходимо осмыслить его со всей четкостью для того, чтобы не утратить правильной перспективы условий в том виде, в каком они существуют среди туземцев.

II

Приведя выше абстрактное и сжатое определение, я вынужден был повести исследования в обратном порядке, что в полевой этнографической работе делается всегда, когда наиболее общие выводы получают в результате долгих исследований и кропотливых обобщений. Общее определение кула послужит нам своего рода планом или эскизом для наших дальнейших конкретных и детальных описаний. Это тем более необходимо, что кула связана с обменом ценностями и предметами потребления и, следовательно, является экономическим институтом. Нет другого такого аспекта первобытной жизни, наше знание о котором было бы таким же скудным, а наше понимание таким же поверхностным, как в сфере экономики. Поэтому неверных представлений здесь как нигде много, и оттого нам следует вначале расчистить почву, предваряя наше рассмотрение какой-либо экономической темы.

Во введении мы назвали кула «формой торговли» и отнесли ее к числу других систем обмена. Это совершенно справедливо в том случае, если мы достаточно широко интерпретируем слово «торговля» и подразумеваем под ним всякий обмен благами. Однако слово «торговля» в современной этнографии и экономической литературе включает в себя так много различных значений, что для правильного понимания фактов следовало бы отмести целый ряд неверно истолкованных, предвзятых представлений. Так, расхожее априорное понятие о «первобытной торговле» подразумевает передачу необходимых или полезных товаров, совершаемую без особых церемоний или правил в силу необходимости, под страхом смерти, время от времени, нерегулярно. Такая передача совершается либо путем прямого натурального обмена, при котором каждый зорко следит за тем, чтобы его не лишили положенного, или же, если дикари слишком запуганы и недоверчивы, чтобы входить в прямой контакт, происходит посредством определенных традиционных установлений, причем соблюдение принятых или навязанных обязательств обеспечивается страхом наложения суровых наказаний[36]36
  Говоря о «расхожих взглядах», я имею в виду те, которые можно найти и в учебниках, и в тех замечаниях, которые рассыпаны в экономической и этнографической литературе. Строго говоря, экономики редко когда касаются как в теоретических работах по этнологии, так и в отчетах о полевой работе. Этот пробел был восполнен мною в статье «Первобытная экономика», опубликованной в «Economic Journal» (март 1921).
  Лучший анализ проблемы первобытной экономики содержится, несмотря на многочисленные недостатки, в работе К. Бюхера «Индустриальная эволюция» (переведена на английский в 1901 г.). Однако его взгляды на первобытную торговлю неадекватны. В соответствии со своим общим представлением о том, что у дикарей нет национальной экономики, автор утверждает, что всякое распространение товаров среди туземцев происходит внеэкономическими средствами, то есть грабежом, посредством дани и даров. Представленные в этой книге факты со взглядами Бюхера несовместимы. Да он и не мог бы их отстаивать, если ему было бы известно принадлежащее Бартону описание хири (содержится в книге Зелигмана «Меланезийцы»).
  Обзор исследований первобытной экономики (по ходу дела показывающий, как мало у нас хороших, серьезных работ в этой сфере) можно найти в книге: Kopper W. Die Ethnologische Wirtschaftsforschung // Anthropos. 1915–1916, X–XI, S. 611–651 и 971–1079. Эта статья очень полезна в той ее части, где автор суммирует взгляды других исследователей.


[Закрыть].

Оставляя пока в стороне вопрос, правильна ли вообще вся эта концепция – если нет (по моему мнению, она совершенно ошибочна), мы должны четко себе представить, что кула почти в каждом пункте противоречит данному выше определению «торговли дикарей». Она показывает нам первобытный обмен в совершенно ином свете.

Кула не является подпольной или искаженной формой обмена. Совсем наоборот, она укоренена в мифе, основана на традиционном законе и окружена магическими ритуалами. Все основные ее операции носят публичный и обрядовый характер и проводятся в соответствии с определенными правилами. Она совершается не под влиянием минуты, но периодически, в установленные заранее сроки и проходит по определенным торговым маршрутам, которые должны вести в строго установленные места. С социологической точки зрения, хотя обмен и совершается между племенами, различающимися по языку, культуре, и, возможно, расами – он основан на установленном и постоянном порядке, на партнерстве, связывающем попарно несколько тысяч людей. Это партнерство пожизненно и предполагает определенные взаимные обязательства и привилегии, составляя определенный тип межплеменных отношений огромного масштаба. Экономический же механизм сделок основан на специфической форме кредита, предполагающей высокую степень взаимного доверия и торговой честности. Это касается также и вспомогательной, не такой важной торговли, которая сопровождает сам по себе обмен кула. И наконец, обмен кула не совершается под давлением какой-либо потребности, поскольку его главной целью является обмен теми товарами, которые не имеют никакого практического применения.

Из приведенного в начале этой главы краткого определения мы видим, что по сути, если снять с него все украшения и аксессуары, кула является очень простым делом, которое на первый взгляд может показаться неинтересным и неромантичным. В конце концов это всего лишь бесконечно повторяемый обмен двумя предназначенными для украшения предметами, хотя даже для этих целей они используются не в полной мере. И все-таки этому простому действию – передаче из рук в руки двух бессмысленных и совершенно бесполезных предметов – каким-то образом удалось стать основанием большого межплеменного института, соединенным со многими другими действиями. Миф, магия и традиция создали вокруг него определенные обрядовые и церемониальные формы, окружили его в сознании аборигенов ореолом романтики и особенной ценности, пробудили в сердцах настоящую страсть, объектом которой стал этот простой обмен.

Теперь мы должны расширить краткое определение кула и описать одну за одной ее фундаментальные характеристики и главные правила так, чтобы стало совершенно понятно, каким образом простой обмен двумя товарами разрастается в столь большой, сложный и глубоко укорененный в жизни туземцев институт.

III

Прежде всего следует сказать несколько слов о двух основных предметах обмена – браслетах (мвали) и ожерельях (соулава). Браслеты изготавливают, отламывая верхушку и узкий конец большой конусообразной раковины (Conus millepunctatus), а затем полируя остающееся кольцо. Этими браслетами мечтают владеть все папуо-меланезийцы Новой Гвинеи[37]37
  Профессор Зелигман (op. cit., p. 93) утверждает, что браслеты тоеа, как их называет племя Моту, обмениваются в районе начиная от округа Порт Морсби вплоть до залива Папуа на западе. Среди племен моту и коита около Порт Морсби они ценятся очень высоко. Их цена достигает тридцати фунтов, то есть значительно больше, чем за эти же вещи платят массим.


[Закрыть]; они распространены даже и в чисто папуасском районе Ново-Гвинейского залива. Способ ношения браслетов проиллюстрирован на снимке XVII: мужчины надели их специально, чтобы их сфотографировали.

Использование маленьких дисков из красных раковин спондилуса, из которых делаются соулава, также очень широко распространено. Центром их изготовления является одна из деревень в Порт Морсби, а также некоторые местности на востоке Новой Гвинеи – в особенности на острове Россел и на Тробрианских островах. Я намеренно употребил здесь слово «использование», поскольку эти маленькие бусины, каждая из которых представляет собой плоский круглый диск с дырочкой в центре, бусины, окрашенные в разные цвета от грязно-коричневого до карминово-красного, по-разному используются для украшений. В основном они используются как один из элементов сережек, выполненных из колечек из черепахового панциря и пристегнутых к мочке уха. А к ним прикрепляются грозди из дисков, сделанных из раковин. Ношение этих сережек очень распространено (особенно среди массим); их можно увидеть в ушах каждого второго мужчины или женщины, тогда как другие довольствуются одним только колечком из черепахового панциря, не украшенным дисками из раковин. Другим повседневным украшением, которое часто встречается (особенно его носят молодые девушки и юноши) является плотно прилегающее к шее короткое ожерелье, сделанное из красных дисков спондилуса, с одним или двумя подвесками из раковины каури. Эти диски из раковин могут использоваться и используются для изготовления разного рода более сложных украшений, надеваемых исключительно во время празднеств. Однако в данном случае нас особенно интересуют очень длинные (от двух до пяти метров) ожерелья из дисков спондилуса, известные в двух главных вариантах: во-первых, более изысканные, с большой подвеской из раковины, и, во-вторых, изготавливаемые из больших по размеру дисков, в центре которых расположены несколько раковин каури или черные семена банана (см. снимок XVIII).

И браслеты, и длинные бусы из раковин спондилуса – два главных товара кула – являются прежде всего украшениями. В этом качестве их надевают лишь в сочетании с самым изысканным танцевальным нарядом в очень торжественных случаях, как-то: большие обрядовые танцы, большие пиры, большие собрания, которые представлены несколькими деревнями, что можно видеть на снимке VI. Их никогда нельзя использовать в качестве повседневных украшений или во время менее важных случаев – таких как малые деревенские танцы, праздники урожая, любовные путешествия. В этих случаях раскрашивают лица, украшают себя цветами и надевают не такие пышные, хотя и не совсем будничные украшения (снимки XII и XIII). Хотя эти украшения и можно носить (и их действительно иногда носят), однако их главная функция состоит не в этом. Например, вождь может иметь в своей собственности несколько таких бус из раковин и несколько таких браслетов. Допустим, что в его собственной или в соседней деревне происходят большие танцевальные торжества. Вождь, если он собирается на них присутствовать, эти украшения на себя не наденет, но сделает это только в том случае, если намеревается танцевать и украшать себя. Однако любой из его родственников, детей, друзей и даже подчиненных может, если попросит, ими воспользоваться. Если вы собираетесь пировать или танцевать там, где имеется некоторое количество носящих подобные украшения людей, и если вы наугад спросите кого-нибудь из них, кому они принадлежат, то есть шанс, что больше половины из них ответят, что не являются их владельцами сами, но что эти украшения были им одолжены. Этими вещами владеют не для того, чтобы ими пользоваться: привилегия украшать себя ими не является подлинной целью обладания.

В сущности – и это весьма знаменательно – значительное большинство браслетов (по крайней мере, процентов девяносто) слишком невелики по размеру для того, чтобы их могли носить даже молодые юноши и девушки. Некоторые же столь велики и ценны, что их не носят вообще, за исключением одного раза в десять лет, когда их надевает особо важное лицо в очень торжественный день. Хотя все ожерелья из раковин и можно носить, но некоторые из них также считаются настолько ценными и вместе с тем настолько неудобными для частого использования, что их надевают лишь в очень исключительных случаях.

Это негативное описание ставит перед нами такие вопросы: «Почему же этим предметам приписывается такая ценность и каким целям они служат?» Полный ответ на этот вопрос мы получим только из всего содержащегося в дальнейших главах рассказа, однако приблизительное представление необходимо дать сразу же. Поскольку всегда лучше познавать неизвестное через известное, задумаемся же на мгновение, нет ли и у нас той разновидности предметов, которые бы играли подобную роль и которыми пользуются и обладают подобным образом. Когда после шестилетнего пребывания на островах Южных Морей и в Австралии я вернулся в Европу, первым делом я осмотрел Эдинбургский замок, там мне показывали королевские сокровища. Хранитель рассказывал мне много историй о том, как их носили тот или иной король или королева в таких-то и таких-то случаях, как некоторые из них были перевезены в Лондон к великому и справедливому возмущению всего шотландского народа, как они потом были возвращены и как теперь каждый может этому радоваться, потому что они заперты в надежном месте и теперь никто не может к ним притронуться. Когда я разглядывал их и думал о том, какими уродливыми, бесполезными, неизящными и даже безвкусными они являются, у меня появилось ощущение, что о чем-то подобном мне рассказывали недавно и что я видел много других предметов этого типа, которые произвели на меня подобное впечатление.

Тут же мне привиделась туземная деревня на коралловой почве и маленький шаткий временный помост под навесом из листьев пандануса в окружении нескольких голых людей с коричневой кожей. Один из них показывает мне длинные тонкие красные бусы и большие белые побывавшие в употреблении предметы, грубо сработанные на вид и засаленные наощупь. Этот человек с почтением называл их и рассказывал их истории: кто и когда их носил, как они переходили из рук в руки и как временное обладание ими было великим признаком престижа и славы деревни. Аналогия между европейскими и тробрианскими ваигу’а (драгоценностями) должна быть установлена как можно точнее. Ведь и королевские сокровища, и всякие фамильные ценности – слишком дорогие и слишком неудобные для того, чтобы их носить – представляют собой тот же тип, что и ваигу’а, потому, что ими только обладают ради самого обладания, и собственность на них с вытекающей отсюда славой является главным источником их ценности. Как фамильные драгоценности, так и ваигу’а, так бережно хранятся ради той исторической памяти, которая их окружает. Каким бы уродливым, бесполезным, и, согласно принятым стандартам, малоценным ни был бы предмет, если он фигурировал в исторических событиях и бывал в руках исторических личностей, то уже благодаря этому он неизменно будет пробуждать важные ассоциации чувств, и не может не казаться нам драгоценным. Этот исторический сентиментализм, который и впрямь играет очень существенную роль в нашем интересе при исследовании событий прошлого, существует также на островах Южных Морей. Каждый по-настоящему хороший товар кула имеет свое индивидуальное название, овеянное своего рода историей и романтичностью в традициях туземцев. Королевские сокровища и фамильные ценности являются знаками ранга и символами богатства соответственно, а у нас в старину (на Новой Гвинее же еще несколько лет назад) ранг и богатство шли бок о бок. Главное различие состоит только в том, что предметы кула находятся в собственности только некоторое время, тогда как европейские сокровища должны, чтобы быть по-настоящему ценными, находиться в чьей-то собственности постоянно.

Рассматривая этот вопрос в более широком этнографическом ракурсе, мы можем отнести драгоценности кула к многочисленным «церемониальным» объектам богатства. Сюда относятся: огромных размеров оружие, украшенное резьбой и декорированное, каменные орудия, предметы домашнего обихода и ремесленные инструменты, также слишком богато украшенные и неудобные для употребления. Такие вещи часто называют «церемониальными», но, судя по всему, это определение содержит в себе столь много смыслов, что лишается всякого смысла вообще. Действительно, очень часто, а особенно на музейных ярлыках, вещь именуется «церемониальной» просто потому, что о ее использовании и общей природе ничего не известно. Говоря лишь о музейных экспонатах из Новой Гвинеи, я могу сказать, что многие так называемые «церемониальные» предметы – это просто предметы пользования, как бы переросшие свое предназначение, предметы, которые были изготовлены из дорогих материалов и над которыми так долго трудились, что это превратило их в резервы концентрированной экономической ценности. Другие же предметы используются в торжественных случаях, но не играют никакой роли в обрядах и церемониях, а служат только для украшения, так что их можно было назвать «парадными» предметами (ср. главу VI, часть I). И, наконец, некоторое количество этих объектов актуально выполняет функцию инструментов магического или религиозного обрядов и принадлежат к числу непременного инструментария церемонии. Такие и только такие предметы могут быть по праву названы «церемониальными». Во время больших пиршеств Со’и у южных массим женщины, носящие полированные топорики с изысканно-резными рукоятями, ритмически притопывая в такт барабанам, сопровождают внесение в деревню свиней и саженцев манго (см. снимки V и VI). Поскольку это является частью церемонии, а топорики служат непременными аксессуарами, их использование в этом случае может быть по праву названо «церемониальным». Подобным образом это представлено и в некоторых магических церемониях тробрианцев, когда товоси (огородный маг) должен нести на плече топорик, которым он наносит ритуальный удар по огородному ограждению, называемому камкокола (см. снимок LIX; ср. главу II, раздел IV).

Ваигу’а – драгоценности кула – в одном из своих аспектов являются предметами потребления, переросшими свою утилитарную функцию. Однако вместе с тем они являются и церемониальными предметами в узком и правильном значении этого слова. Это станет еще более ясным после того, как мы прочтем следующие страницы; к этому вопросу мы еще обратимся в последней главе.

Стоит помнить, что здесь мы пытаемся получить четкое и живое представление о том, чем являются для туземцев драгоценности кула, а не дать их детальное и обстоятельное описание и дать им точное определение. Сравнение с европейскими фамильными драгоценностями или королевскими сокровищами было сделано для того, чтобы показать, что этот вид собственности не является лишь фантастическим обычаем островитян Южных Морей, который-де несовместим с нашими представлениями. Приведенное мною сравнение – и это я бы хотел подчеркнуть – сделано не на основе чисто внешнего, поверхностного сходства. Действующие здесь психологические и социологические факторы остаются такими же: тут и впрямь действуют те же мотивы – и тогда, когда мы оцениваем наши семейные реликвии, и тогда, когда туземцы Новой Гвинеи оценивают свои ваигу’а.