Текст книги "Зачем нужна эта кнопка? Автобиография пилота и вокалиста Iron Maiden"

Поначалу наши живые выступления можно было по пальцам пересчитать, в 1979-м, после выездных шоу «металлических крестовых походов», между нами и мировым господством оставался всего один концерт. Альбом «Survivors» был выпущен осенью, но тура в его поддержку не последовало. У нас был агент. Я позвонил ему и после разговора понял, что он бесполезен. Я снова стал «руководителем отдела развлечений» с телефоном и списком промоутеров, но, по крайней мере, у нас был сингл «Мг Rock'n'Roll» и запас дешевых футболок для отправки в качестве промоматериалов. Я принялся делать холодные звонки – и язык мой был как помело.

– О, да, а еще – БОЛЬШОЕ световое шоу и пиротехника. Фронтальная обложка…

Бла, бла, бла…

Понадобилось три недели тяжелой работы, но я все же сумел организовать для нас 20-дневный тур по Великобритании, на котором мы были хедлайнерами. Потом я позвонил нашему агенту и сказал, что он ленивое дерьмо. После этого он уволился.

Жизнь идет по кругу. Следующим падением костяшки в цепочке домино стало наше 20-минутное выступление на разогреве у Иэна Гиллана, в шоу с участием психоделического клона Джими Хендрикса, Рэнди Калифорнии в качестве специального гостя. Гиллан вернулся к своим металлическим корням после нескольких лет исполнения джаз-рока, и эффект был разительным. Басист Иэна, Джон Маккой, размером с борца сумо, также играл на альбоме «Survivors» и был одним из его продюсеров.

Это был первый раз, когда я вышел на сцену перед огромной толпой народа, которая по-настоящему хотела, чтобы мы там находились. Кроме того, я каждый вечер имел возможность видеть изнутри, как делает свое дело герой моего детства.

«Металлический крестовый поход»

Это было не совсем то, чего я ожидал. То есть я понятия не имел, чего ожидать. У Иэна были проблемы с голосом. Это было очевидно для меня и для многих других. Что-то случилось с его верхним регистром, и знаменитый крик с вибрацией, как у стен Большого Каньона, звучал весьма подавленным. На смену чистоте пришла глубокая расщепленность, и в некоторые из вечеров на это было просто больно смотреть. Тем не менее я нашел невероятной его неослабную веру в себя, которую лучше всего можно выразить словами «смотри им в глаза и думай об этом».

Под конец шоу он выходил на сцену со своей гитарой, чтобы исполнить кавер-версию песни «Lucille». Он бренчал на струнах, выглядя при этом, стоит отметить, достаточно нелепо. Вокалисты всегда выглядят достаточно нелепо с гитарой в руках, особенно когда она подвешена на уровне сосков. «Lucille» внезапно прерывалась, и Иэн выдавал какое-то странное блюзовое заклинание с капеллами, прекрасно попадавшее в темп и ритм, но совершенно неразборчивое.

Я каждый день стоял за звуковым пультом, пытаясь понять, что же он поет.

– Я не слышу гитару, – сказал я.

– Она не подключена.

– А… – я на мгновение задумался. – А что он произносит в конце?

– Понятия не имею. Он раздражен и просто несет всякий случайный бред.

Мало того, что он стоял там практически без голоса, случайным образом дергая струны висящей на уровне сосков электрогитары, так еще и выдавал трем тысячам зрителей какие-то случайные обрывки слов, которые мог бы бормотать в пабе пьяный житель Глазго: «Who far gits on the soul. Phara wooorgh… gits inda backa macar… yeah!»

Иэн впечатлил меня не только потому, что у него был один из величайших рок-голосов за всю историю, но и потому, что у него была смелость. Он был и шоуменом, и актером. Он не прыгал по сцене; между песнями он разговаривал с аудиторией, с тихим юмором или, если нужно, со зловещим оттенком. Лучше всего его образ выражен в одной из его же песен: «У него есть стиль. Заслужил репутацию, никто не смеет сомневаться».

Кроме меня. Я подошел к нему после одного из шоу, во время разборки декораций. В одной руке он держал бутылку виски Bell's, а в другой – зажженную сигарету Rothmans.

– Э… привет, – начал я. – Как дела с твоим голосом на этих длинных шоу? Ты в порядке?

Он посмотрел на меня, потом на бутылку и свою сигарету, затем опять на меня.

– Язва. У меня несколько язв, – сказал он. И снова бросил взгляд на свою бутылку Bell's. – Вот, полирую их.

Сказав так, он отвернулся. Я был тронут тем, что он вообще удосужился ответить, но вместе с тем я искренне переживал за него. Голос – это драгоценный инструмент, эмоциональный инструмент. Между вокалистом и публикой нет никаких препятствий. Нет корпуса гитары, за которым можно спрятаться, нет гигантского нагромождения клавишных инструментов, нет батареи том-томов. Нет никого и ничего, чтобы свалить вину за собственный просчет, и публика убьет вас и будет плясать на вашей могиле, если вы ей позволите.

Альбом «Survivors» вышел и имел некоторый успех. Он не стал мегабестселлером, но тур и отзывы в прессе были просто фантастическими. Мы появились на обложках национальных музыкальных журналов – хотя, конечно, главным образом на них появлялся только один «Громовержец». Я был указан в выходных данных альбома как бэк-вокалист и один из гитаристов. Но это абсолютная чушь. Я не имел никакого отношения к этому материалу, и все песни на альбоме были написаны в неподходящем для меня ключе. Мой голос лишь едва-едва разогревался, когда я их пел.

Мы начали работать над новым альбомом, с перспективой выпустить его на новом лейбле, Gem Records, с дистрибьюцией от RCA и при реальном финансировании. Невероятно, но я не был в звукозаписывающей студии со времен «Dracula».

Мы снова расположились в студии Greenwich, чтобы сделать запись, но на этот раз мы могли смотреть на реку через панорамное окно, и не было водителя автобуса, который мог бы нам помешать. Время, которое я провел в библиотеке школы имени короля Эдварда VII, вырывая страницы с северными легендами из книг по истории, привело к появлению песни «Hammerhead». Название «If I had a Hammer» уже было использовано в песне Пита Сигера, но еще никто не записывал песен на северную тематику с афро-карибским оттенком в музыке. На альбоме было так много различных влияний, что удивительно, как нам удалось записать что-то связное, но на самом деле его концепция заключалась в том, чтобы создать что-то вроде исторической пьесы.

Мы беспорядочно бросали в плавильный котел Rainbow, Journey, Devo, Kiss, Deep Purple, Fleetwood Mac эпохи Питера Грина и ZZ Тор. «Тигра потрох размельченный – Вот в котел заправа наша, Чтобы гуще вышла каша». Что бы там ни курил Шекспир, во время записи этого альбома мы выкурили намного больше.

Я кричал и вопил, выводил гармоничные рулады и мелодично напевал себе под нос. «Громовержец» разбивал бутылки из-под молока, и мы записывали эти звуки, чтобы включить их в альбом. Пол сводил и накладывал друг на друга дорожки и добавлял к песням эффект эха. Наш продюсер Джон Маккой с волосами, собранными в узел, наблюдал за происходящим, куря косяк размером с фейерверк. «Да, чуваки, – сказал он. – Это чертовски безумно».

Это действительно было так. Стены студии Иэна Гиллана Kings-way в Холборне, где мы записывали окончательную версию альбома, были покрыты золотыми, серебряными и платиновыми дисками. Я раньше никогда не видел таких артефактов и смотрел на них широко открытыми глазами, ожидая, когда каждая ниша откроет свои секреты. Конечно, там были награды Deep Purple, но был также диск за оригинальный саундтрек к фильму «Иисус Христос – суперзвезда». В глазах 21-летнего парня все это выглядело просто потрясающе. Я быстро отвел взгляд, чтобы мои коллеги по группе не посчитали меня слабаком, потому что я проявляю такой энтузиазм и интерес к чужим достижениям.

Мы закончили сводить альбом и несколько раз прослушали его, легко убедившись в собственной гениальности. Он назывался «Head On» – такое название придумал лейбл. На обложке был изображен похожий на сексуального извращенца палач, сжимавший топор – что в сочетании с названием альбома («Голова на плечах») создавало своеобразный каламбур.

Чтобы в последний раз отпраздновать запись альбома, мы накачались в расположенном над студией пабе Newman Arms – да так, что несколько пинт пива даже вернулись обратно. Потом мы бездельничали на изношенных диванах, что лежали в задней части контрольной комнаты. Инженер звукозаписи внес свой вклад в празднование сведения, подсыпав немного какой-то весьма ароматной смеси в наши стандартные косяки, где марихуана была смешана с табаком из сигарет Marlboro. В этот момент, оставив на подземной парковке свой винтажный «Роллс-Ройс», вошел Иэн Гиллан – волосы до пояса, бог рока во всех смыслах этого слова.

Инженер предложил ему косяк. Иэн отмахнулся и сел, положив подбородок на верхнюю часть микшерного пульта: «Нет, приятель.

Я предпочитаю масляные штуки». Поясню для тех, кто не в курсе: это такие сигареты с марихуаной, пропитанные гашишным маслом, и они раз в 10–15 крепче «долбят», чем обычные косяки.

Иэн оглядел комнату.

– Ну, давайте послушаем, – сказал он.

Мы включили альбом, и я услышал, как моя двадцатиоднолетняя личность копирует интонации Иэна в тщетной надежде облизать его певческие сапоги. Мне дали косяк, и я сделал несколько затяжек. Я нервничал, наблюдая, как мой герой слушает мою версию себя. Он махнул рукой, и Маккой остановил воспроизведение.

– Кто из вас вокалист? – спросил Гиллан. Очевидно, он не помнил о выскочке, который несколькими месяцами ранее осмелился поставить под сомнение его вокальное мастерство в Карлайл-Маркет-Холле.

Ваш покорный слуга неуверенно поднял руку.

– Э-э-э… я.

– Классный вокал. Отлично вытягиваешь крики, – обыденным тоном сказал он.

В этот момент я понял, что мне внезапно и очень сильно захотелось блевануть. Не от того, что Гиллан похвалил мой вокал, а потому, что я покурил марихуану поверх четырех пинт, выпитых в Newman Arts. Я до сих пор толком не понимаю, что такое «храмовые яйца», однако могу с уверенностью сказать, что это уж точно не мой сорт гашиша. Я открыл рот, чтобы ответить, и мне удалось выдавить из себя только «Спасибо, а сейчас мне нужно идти» – и в этот момент я уже выбегал из контрольной комнаты, направляясь в туалет. Моя голова провалилась в фарфоровую чашу, и, в то время как в коридоре продолжал звучать новый альбом Samson, я блевал, и блевал, и блевал…

Мне было плохо, я чувствовал головокружение и слабость, стоя на коленях на холодном линолеуме, стонал и задыхался над унитазом. Я услышал голоса, двигавшиеся ко мне со стороны студии: «Он здесь, не так ли?» Дверь открылась, и пара сильных рук вытащила меня наружу. Иэн Гиллан вытер салфеткой рвоту с моего рта, усадил меня в вертикальное положение и отправил домой на такси. Это был не лучший мой час, поскольку Иэн напоминал мне при каждой нашей встрече в течение следующих двадцати лет: «Привет, приятель. Ты же не собираешься сегодня снова на меня наблевать?» От стыда помереть можно.

Я к тому времени переехал на другую сторону Собачьего острова, где платил королевскую сумму в десять фунтов в неделю, чтобы жить в месте, которое было, по сути, ночлежкой для людей, которые еще недавно были студентами. У меня не было кровати или какого-либо другого приличного места для сна, так что я, завернувшись в несколько простыней, спал прямо на полу, оставив для обогрева гореть конфорку газовой плиты. Окна были закрыты листами полиэтилена, а на потолке единственной имевшейся в здании ванной комнаты висели здоровенные наросты плесени – но, по крайней мере, в них можно было увидеть какие-то вдохновляющие картинки, пока ты моешься. Место называлось Роффи-Хаус, и это было единственное здание в районе, которое не было заколочено, однако балкон на его четвертом этаже провонял мочой и собачьим дерьмом.

Было большим облегчением отправиться куда-нибудь в тур – на самом деле, куда угодно. Мы продолжали развиваться – сами организовали себе новый тур, плюс Иэн Гиллан, наконец, привлек хотя бы наполовину приличного агента.

Божественная ветчина

Будущее выглядело почти радужным. Наш альбом попал на 34-е место в чартах, после чего нами заинтересовалась новая и очень прогрессивная издательская компания Zomba Music, которой руководили Клайв Калдер и Ральф Саймон. Они представляли интересы авторов песен, а также студийных продюсеров, понимая, что зачастую именно последние контролируют итоговый результат, а значит, через них компания может эффективно влиять на положение дел в музыкальной индустрии. Они были хитрыми и жесткими ребятами, но в бизнесе, полном шарлатанов и мечтателей, они были ближе всех к тому, чтобы быть честными.

Они занимались делами музыкального продюсера Роберта Джона Ланга по прозвищу «Матт», который только что выпустил альбом AC/DC «Back in Black». Инженером на этом альбоме был Тони Платт, и они были заинтересованы в том, чтобы развивать его карьеру тоже. Этот человек знал, зачем нужны большинство кнопок в студии, и он оказал глубокое влияние на меня в частности. Он помог мне развить мой голос, и тот стал тем самым голосом, который люди безошибочно узнают сегодня.

Samson отправились в Battery Studios в Уиллесдене на юго-западе Лондона, чтобы записать свой третий альбом, «Shock Tactics». По счастливому стечению обстоятельств, по соседству в той же студии работал еще один продюсер из обоймы Zomba. Его звали Мартин Берч. Он продюсировал некоторые из величайших – если не величайшие – рок-альбомов всех времен, работая с такими группами, как Deep Purple и Rainbow. Он был легендой.

Он делал альбом, называвшийся «Killers», для группы под названием Iron Maiden. Я впервые увидел Maiden в клубе Music Machine в Кэмдене. Хедлайнерами шоу были тогда мы, Samson, но среди зрителей присутствовало огромное количество фанатов Maiden. Бескомпромиссные, интенсивные, играющие с дикой первобытной энергией, они были острием нового металлического движения. Когда в 15 лет я слушал «Deep Purple in Rock» и «Speed King» из-за закрытой двери, я чувствовал всплеск адреналина, озноб, пробежавший по моему позвоночнику и дошедший до кончиков пальцев. Точно такие же мурашки выступили на моей коже, когда Maiden начали играть «Prowler». Они были как современные Purple, только с театральной составляющей.

С того самого момента, как они вышли на сцену в Кэмдене, я знал, что буду вокалистом этой группы. Это был словно бы театр разума, и я был вполне способен делать это вместе с ними. Нет, за моей спиной не стоял Дарт Бейдер, шипя и говоря «Это твоя судьба». Для этого у них был Эдди.

Первый же альбом Iron Maiden с ходу занял четвертое место в чартах, и они мгновенно стали группой мирового масштаба. Необычно, что их бескомпромиссным лидером был бас-гитарист, Стив Харрис. Их неуклюжего менеджера звали Род Смоллвуд. Они заслужили репутацию жестких парней, поскольку уволили многих музыкантов. Что ж, я это понимаю: такси вас бесплатно не повезет. Дейв Мюррей, гитарист, был правой рукой Стива; левой рукой был друг детства Дейва, Эдриан Смит, который присоединился к группе незадолго до записи «Killers». Этот тандем стал одним из самых грозных гитарных ударных подразделений Великобритании. Барабанщиком в группе был Клайв Барр.

За год до этого Клайв также играл в Samson, и он нашел наше соседство крайне забавным. Он был очень открытым, теплым и дружелюбным человеком, который постоянно болтал о барабанах, женщинах и дизайнерских солнцезащитных очках. Все участники Maiden одевались в одинаковой манере и были похожи на бойз-бэнд, одетый в стиле «типичного» поклонника тяжелого метала. Кроме Стива Харриса, который всегда носил узкие джинсы, белые кроссовки и кожаную куртку. Я думаю, что мистер Смоллвуд хотел быть уверенным, что в группе не будет никаких отступников, которые докатились бы до гавайских рубашек или, в моем случае, красных плоских шляп.

В Samson это называли «костюмом манды». Например: «Доброе утро, Клайв. Вижу, ты свой костюмчик манды-то уже надел».

На самом деле за этой оскорбительной терминологией скрывалось не что иное, как зависть. Maiden лучше играли, у них был, очевидно, лучший менеджмент, а также надлежащее финансирование от звукозаписывающей компании EMI, которая дала им по-настоящему хороший толчок в развитии карьеры. В них ощущалась серьезность. Samson, напротив, любили побездельничать, обмениваясь интеллектуальными шутками, до тех пор, пока не иссякали запасы наркотиков. Между нами уже начали появляться трещины, и я видел, что как для группы для нас скоро настанет конец. Тем не менее как раз тогда мы написали то, что я считал нашим лучшим материалом.

Тони Платт происходил из продюсерской школы Матта Ланга, и у него имелись некоторые устоявшиеся взгляды на то, что и как должно делаться. Основная проблема заключалась в том, что наш «Громовержец» на самом деле не очень-то и хорошо играл на барабанах. Барри полагал, что его стиль являет собой нечто среднее между Kiss и The Police, что означало для него отчаянно колотить по всему, что находилось в пределах видимости, наносить лихорадочные удары по различным лязгающим и звенящим поверхностям, но при этом всегда игнорировать простое требование: играть в такт со всеми остальными. Записывая материал на двухдюймовую магнитную ленту через пульт с двадцатью четырьмя дорожками, следовало все же управляться с барабанами хотя бы с некоторой видимостью точности. Наша демо-запись выглядела как попытка сделать подтяжку лица монстру Франкенштейна: там было полно склеек, разрезов, правок и подгонов – сотни их. Все это было сделано для того, чтобы удержать игру Барри в рамках общей канвы.

Звучание гитары Пола было менее рассеянным и более цельным – что сам он ненавидел. Главным образом мы занимались подробными разборами того, что делали, а это требовало определенной степени трезвости. Для меня это было серьезное облегчение. Мне надоело заниматься пустопорожним трепом. Пришло время сделать пристойную пластинку.

Итак, наконец, настал мой черед. Тони откопал песню Расса Балларда «Riding with the Angels» и постановил, что это должен быть первый сингл. Это казалось довольно простым. Я сделал два или три дубля.

– Нет, – сказал Тони. – Подтяни всю партию на пару октав выше.

И это началось. Я изо всех сил растягивал свои голосовые связки, а моя голова раскалывалась от напряжения. Мой естественный голос расширился до такой степени, что стал пульсировать в глубине моих глазных яблок, и я наверняка превзошел всех, кто визжит фальцетом. Мои легкие и сердце вбросили столько энергии в эти верхние ноты, что фальцету из этой точки было бы просто некуда развиваться. Но мне это показалось слабоватым, и я был шокирован. Прослушивание альбома «Shock Tactics», в полном соответствии с его названием, стало для меня настоящим шоком. Еще больше меня шокировало то, что всем остальным понравился мой новый голос, и они не считали его копией кого-то другого. Это и был настоящий я. Я ненавидел это.

Мы начали репетировать, чтобы сыграть несколько концертов. Я охрип уже через полчаса. Мы играли в клубе Marquee, и после этого я не мог говорить два дня. Я был в отчаянии. Я пел на альбоме, который получал отличные отзывы, но при этом я чувствовал себя обманщиком. Мой голос не мог такого сделать. Я пару дней шатался по городу и ронял слезы в свое пиво, пока в моем подсознании не всплыл один мудрый совет, который я получил от своей бывшей девушки-дантиста. Она была выпускницей очень престижного женского колледжа в Челтнеме, где получила обширную практику в уроках пения, и у нее сохранилась тетрадь с учебными записями.

– Мне кажется, у тебя приятный голос, но ты должен чуть лучше его контролировать, – сказала она мне.

Это меня слегка задело – но и заинтересовало.

– Например?

– Ну, например, сможешь ли ты сделать вот так своим языком?

Я заглянул ей в глотку. Если бы кто-то видел меня в этот момент, он подумал бы, что я пытаюсь поймать золотую рыбку, но на самом деле я изучал способность моей подруги расплющивать свой язык до состояния раздавленной жабы.

– Хм, – я позаимствовал ее тетрадь и отправился в библиотеку в поисках голоса и того, как он работает.

«Помнишь тот маленький блокнот с записями по пению и часы, которые ты провел в библиотеке, исследуя принципы дыхания и резонанса? – спросило мое подсознание. – Помнишь глупые упражнения со свечами, то, как ты держал стул в вытянутых перед собой руках, как прижимался нижней частью спины к стенам, и множество других странных вещей, которые нужно сделать, чтобы укрепить диафрагму и развить резонанс в своем грудном и горловом голосе?» – сказало оно. Я начал обращать на это внимание.

«Техника сама по себе бессмысленна, если ты ее не применяешь. У тебя есть техника, которую можно применить к твоему новому голосу. Перестань жалеть себя и будь умнее. Научись быть собой. Научи себя сам».

Я начал наслаждаться своим новым трубным голосом. Я начал видеть, что передо мной открылась совершенно новая картина. Будь я художником, а не музыкантом, это было бы, как если мне дали огромный холст и целую палитру новых цветов.

Театр разума становился очень захватывающим, но я не был уверен, будет ли он продолжаться для меня именно с Samson. Они вполне определенно были во мне заинтересованы, что является весьма очевидным из фотосессии к альбому, на которой я однозначно был выдвинут на передний план. Группа выдвигалась на среднюю дистанцию.

Фестиваль Reading в том году был более приземленным, и мы играли на нем с другим барабанщиком. Барри ушел – Пол хотел, чтобы он ушел. Мне нравился Барри, но я должен был признать, что в плане барабанного ремесла у него имелись определенные недостатки. Вместо него в группу пришел Мел Гейнор. Он играл в четырех группах одновременно и вел очень активную общественную жизнь. Он был просто невероятным барабанщиком. Наша лебединая песня на Reading получилась довольно классной. Я обкатал свой новый голос, все взбодрились, и никто, казалось, не скучал по маске извращенца.

В тот вечер кулуары фестиваля были полны сплетен и слухов. Там не было грязно – стояла прекрасная сухая погода, – а алкоголь и наркотики прекрасно справлялись со своей задачей создать атмосферу психической нестабильности и физической недееспособности. Посреди поляны, в окружении гостеприимных шале и пивных палаток, возвышался одинокий длинный столб с яркими фонарями наверху. Я сидел в углу пивной палатки, когда ко мне подошел менеджер Iron Maiden Рон Смоллвуд и сказал: «Давай пойдем куда-нибудь в тихое место, где мы сможем поговорить». Мы вышли и встали, освещенные на виду у всех, под столбом в середине закулисной зоны. Я был уверен, что Рон к чему-то подводит.

– Не хочешь ли зайти в мой номер, чтобы поговорить? – спросил он. Я был уверен, что он зовет меня туда совсем не для того, чтобы показать мне гравюры. Гостиница Reading Holiday на время фестиваля превратилась в кроличье убежище с низким потолком, под которым можно было спрятаться от бушующего вокруг разгула – если, конечно, у вас была возможность арендовать норку.

Когда мы скрылись в номере от посторонних глаз, Род раскрыл свои карты. «Я предлагаю тебе пройти прослушивание в Iron Maiden, – сказал он. – Тебе это интересно?»

Я решил, что в этой ситуации стоит обойтись без лишних выкрутасов, поэтому сказал ему то, что думаю:

– Во-первых, ты уже знаешь, что я получу эту работу, иначе бы ты и не спрашивал. Во-вторых, что будет с нынешним вокалистом, Полом, и знает ли он, что ему придется покинуть группу? И в-третьих, когда я получу эту работу – а я ее получу, – готовы ли вы будете к совершенно другому стилю, другим взглядам и человеку, который не собирается перестраиваться? Я могу быть очень занудным, но всегда только по делу. Если тебе такое не нужно, скажи мне прямо сейчас, и я уйду.

Моя речь была смесью скверного фиглярства, воззвания к справедливости, изображения жертвы, бравады и чистой импровизации. Если Iron Maiden хотели поиграть с молотом богов – что ж, давайте. Если нет – отправляйтесь в поход и найдите кого-нибудь поскучнее. Как говорится, всем нам нужно быть осторожнее со своими желаниями – потому что они могут исполниться.