Текст книги "Колумбия – любовь моя"

Глава девятая

Запущенный Антоном механизм добычи и реализации драгоценных камней работал бесперебойно. Сам он находился в беспрестанном движении между рудником, где рождались изумруды, Боготой, где вел бесконечные переговоры, и Парижем, где его теперь встречали как авторитетного и старого знакомого. Разум торжествовал, а душа томилась.

Ликвидировать внутренний дискомфорт могла помочь только поездка на Тихий океан, на остров Счастливой Судьбы. Прочь из холодной, промозглой Боготы, туда, где веют вольные ветры и лохматят верхушки волн. Туда, где небо хмурится и осыпает пальмовые листья теплыми каплями. Туда, где выглянувшее из-за облаков солнце не мешкая принимается за любимую работу и начинает выжигать причудливые узоры на изнеженной белой коже любителей городского образа жизни, рискнувших заглянуть в его королевство.

Приближался День Святого Жозефа, выпадавший точно на пятницу, а это значило, что впереди точно три свободных дня, которые можно посвятить только самому себе.

Антон стоял на берегу океана и с удовольствием втягивал в себя насыщенный йодом воздух. Грудь наполнялась чем-то чистым, первозданным, и с каждым вздохом освобождалась от присутствия в легких остатков никотина и виски. Сегодня он пойдет в гости к своему давнего знакомому, местному аборигену, который откликался на имя Пау.

Собственно говоря, точного имени у него не было, скорее прозвище, которым прозвали его островитяне, может быть, потому, что он был маленьким, сухоньким, с длинными жилистыми руками и седой курчавой головой, то есть очень забавным. Пау был большим тружеником, правда, не в эти свои годы, а в прошлой жизни, когда был молодым и сильным и трудился не покладая рук, чтобы прокормить жену и троих вечно голодных детей.

Тогда он каждый день выходил в океан и раскидывал свои немудреные снасти, чтобы поймать мясистую полосатую макрель или желтую королевскую дорадо. Если ему везло, то семья радовалась его возвращению, потому что тогда можно было приготовить сытный суп из рыбьих плавников с маниокой и пожарить большие куски розового мяса на старой чугунной решетке. Но сейчас жены уже нет. Однажды она пожаловалась на боль и показала свою воспалившуюся и распухшую руку. Потом жена забралась в их убогую хижину, забилась в самый дальний угол и молча лежала, устремив взгляд куда-то вверх. Неизвестно, что она пыталась рассмотреть сквозь их дырявую железную крышу. Ничего не говорила, ничего не просила и ни на что не жаловалась. Пау не выходил больше в море и сидел рядом, и лишь изредка шел к кромке воды, чтобы смочить старую тряпку и приложить ее к пунцово-синей руке своей женщины. Тряпка быстро высыхала, и тогда он поднимался и снова брел к океану, а жена все так же лежала, не шевелилась и чего-то ждала, а потом, через три восхода солнца, ее глаза остановились, и Пау понял, что она ушла и больше к нему не вернется.

Он долго сидел у остывающего тела жены и смотрел в ее немигающие глаза, и по его морщинистым щекам растекались слезы. А когда солнце подобралось к горизонту, и вечерние сумерки стали все плотнее укутывать и хижину, и сам остров в свои пепельные покрывала, Пау снял тряпку, которой забинтовывал руку жены, и обмотал ею голову умершей женщины.

Он не позвал детей, чтобы те простились с матерью, ничего не сказал соседям, а сам поднял обвисшее на его руках тело и понес его к своей лодке. Напрягая мускулы, вытолкал свое суденышко на воду и, преодолевая сопротивление волн, погреб в открытый океан. Когда его глаза перестали различать тонкую полоску берега, он сложил весла в лодку и, перегнувшись через борт, минуту-другую вглядывался в чернеющую глубину, потом приподнял тело жены, с помощью куска джутовой веревки привязал к ногам плоский камень и осторожно погрузил его в воду.

Как это часто бывает в тропиках на исходе заката, над горизонтом вспыхнул прощальный солнечный лучик и погас. Теперь Пау уже не понимал, в какой стороне находится его остров и куда он должен плыть, и должен ли? Он сидел на лодочной скамейке, положив сжатые кулаки на уключины весел и устало свесив голову между плеч. Что делать и как жить дальше, и для чего?

На небе все явственнее стали проступать звезды. Несчастный рыбак встрепенулся, выпрямил спину и, поворачивая голову, принялся прислушиваться. Может быть, удастся определить, где шумит прибой? Значит, там и остров, там его хижина, где ждут его дети. Устало работая веслами, он поплыл почти наугад.

Через несколько лет дети стали совсем взрослыми и в один прекрасный день также навсегда исчезли из его жизни. Никто из них не спросил у него совета и не сказал прощального слова. Только самый младший сын подошел к нему и молча постоял рядом. Когда они были уже на борту большой деревянной барки, на которой группа островитян отправлялась по своим делам на континент, он так и не дождался, чтобы кто-нибудь махнул ему рукой, как последний знак благодарности за то, что он сумел их выкормить и сберечь. Теперь он был одинок. С ним осталась только его хижина и его старая лодка, на которой он иногда выходил в океан порыбачить для своего пропитания. Много ли ему надо на склоне лет?

Прихватив с собой пару бутылок питьевой воды и сверток с нехитрой магазинной снедью, Антон Бекетов направился туда, где жил его туземный приятель. Идти вдоль среза воды было легко. Набегавшие волны были очень пологими и мелкими и только смачивали прибрежный песок, делая его плотным и удобным для ходьбы.

Преодолеть надо было около четырех километров, что для человека неподготовленного могло показаться трудным испытанием, несмотря на то, что солнце было плотно укрыто многослойным одеялом из низких туч, из которых легкий бриз лишь изредка вырывал пригоршни тяжелых брызг. Помахивая пакетом с прихваченной провизией, Антон все ближе подходил к одинокой хижине старого рыбака, который сидел у входа, прислонившись спиной к стволу пальмы и подобрав под себя ноги. Его шея была выпрямлена, а глаза, не мигая, неотрывно смотрели в бесконечную даль океана.

– Ola, amigo! Buenos días, Pau[15]15
  Привет, друг. Добрый день, Пау (исп.).


[Закрыть], – еще издали крикнул Антон.

Рыбак повернул голову и спокойно, без эмоций, коротко приветствовал его:

– Вuеnos, senor[16]16
  Приветствую, господин (исп.).


[Закрыть], – и слегка подвинулся в сторону, давая понять, что Антон может сесть с ним рядом.

– Как жизнь, Пау? Какие новости? Как рыбалка? – настраиваясь на дружеский разговор со старым аборигеном, продолжал свои расспросы владелец изумрудного прииска. Ясно, что беседу надо построить вокруг тем, которые понятны и близки замкнутому жителю затерянного посреди океана острова. Как и остальные обитатели этого забытого богом места, Пау был немногословен и жил в основном восприятием окружающего его мира, в котором из года в год мало что менялось.

Его вряд ли заинтересовал бы пересказ истории о том, как в национальном конгрессе лидер партии национальной интеграции Роберо схватился с достопочтимым сеньором Мартинесом, возглавлявшим «Альтернативный демократический полюс», по поводу изменения налогового законодательства. Зато туземец мог рассказать, почему в десяти кабельтовых от того места, где они сидели, горластые краснозобые красавцы-фрегаты с черными крыльями и чудаковатые голубоногие олуши-бобос устроили воздушную клоунаду, закладывая немыслимые пируэты в воздухе и периодические пикируя вниз, подныривая под воду, которая буквально вскипала, раскрученная хвостовыми плавниками пятнистых конгрио и подоспевших к ним с глубины сплющенных по бокам макрурид.

Для Пау было понятно, что такой ажиотаж мог устроить только придонный планктон, поднявшийся к поверхности за кислородом и ультрафиолетом. А это значило только одно – то, что в ночь, а лучше завтра рано поутру надо выходить на промысел в океан, так как по закону моря в пищевую цепочку неизбежно будут втянуты косяки тунца и окуня-клювача.

– Большая рыба, – не отрывая взгляда от поверхности океана, промолвил старый рыбак.

– Где рыба? – удивился Антон.

– Там, все там, – ответил Пау на типичном диалекте жителей тропических островов, расположенных у берегов Южной Америки, который представлял собой вариант испанского языка с примесью африканского банту. Если бы рыбак говорил пространно, то продираться сквозь частокол лингвистической эквилибристики для Антона было бы сложно, но, на его удачу, абориген произносил лишь отдельные слова, иногда складывая их в короткие фразы, считая, что этого примитивного лексикона вполне достаточно для того, чтобы описать все происходящие в его мире события.

– Она там.

– Кто там?

– Кафутчи.

– Кто такая Кафутчи? Пау, ты можешь толком объяснить, кто она?

– Моя женщина. Великая Йеманжа, владычица моря, забрала ее к себе, чтобы она готовила ей из рыбы кальдо де пейши. Я тоже пойду туда.

– Когда, зачем?

– Пройдет ночь, и я пойду ловить свою рыбу.

– Я с тобой, возьмешь меня?

Пау впервые за время разговора посмотрел своими бусинками глаз на странного белого господина. Не первый раз он видел его в этих местах, а когда видел, то думал, что этот человек добр и уважает его, потому что Антон Бекетов всегда приносил с собой что-то, чем можно было порадовать старика. Это был не только пакет с продуктами: с молоком, хлебом, сладким печеньем и чем-то под названием колбаса. Он также передавал ему большие драгоценные крючки из закаленной стали и даже подарил крепкую блестящую леску и два гарпуна с острыми наконечниками. Поэтому Пау мог гордиться тем, что у него есть такие полезные и замечательные вещи, а соседи и другие островитяне завидовали ему, так как никто ничего и никогда им не давал, может быть, потому, что мало кто знал о существовании этого острова.

– Хорошо, Огбени, ты настоящий корасао, смелый человек, рожденный большой землей.

– Я понял тебя, Пау. Только не зови меня Огбени, что значит господин, а говори просто Тони. Мне будет приятно. И лучше скажи, когда мы встретимся завтра.

– Хорошо, Огбени, я буду звать тебя Тони. А завтра будь здесь, когда прокричат первые попугаи.

Оба замолчали. Антон достал плоскую стеклянную бутылку с недопитым виски и отхлебнул из нее глоток. Затем протянул ее старому рыбаку, но тот только отрицательно качнул головой.

В тропиках всегда тепло, но иногда утро может показаться безрадостным, особенно в самые первые часы, когда солнце капризничает и еще продолжает кутаться в плотные тучи, явно не желая расставаться со сладостными чарами Морфея. Наступивший рассвет явно сулил превратить этот день в долгую череду минут напрасного ожидания вспышки ярких красок, которую вызывает только ослепительный световой луч, вырвавшийся из облачной завесы.

Прихватив с собой морской спиннинг, кое-что из запасных снастей, немного еды и, самое главное, упаковку бутылок с пресной водой, Антон Бекетов побрел туда, где на берегу, по договоренности, его должен был ожидать Пау.

Сам старый рыбак был давно на ногах и уже заканчивал укладку в лодку бухт с ловочными канатами. Туда же положил два якоря, багры и прочее снаряжение, которое он всегда брал с собой, когда выходил на промысел. Закончив свою работу, островитянин перегнулся через борт и достал из мешка крупную раковину, которая даже издали показалась Антону очень красивой и блестела в дневном свете так, будто она была изготовлена из полированного коричневого перламутра.

Разве он мог предположить, что в своих руках Пау держал священную раковину-каури, которую готовился использовать для проведения священного обряда, чтобы испросить перед выходом в океан у великих богов неба, земли и воды – Олорун, Йеманжи и Олонды – благословения и удачи. Рыбак собрал охапку сухих водорослей и разжег на берегу небольшой костерок. Затем зачерпнул в раковину немного воды и положил ее у своих ног. Повернулся лицом на восток, поднял к небу маленькие коричневые руки и несколько раз поклонился в пояс. После чего достал из-за пояса и развернул какую-то тряпицу и, бережно ухватив щепотку какого-то содержимого, похожего на черный песок, и перебирая пальцами, высыпал его в огонь, который сразу вспыхнул, выбросил несколько длинных языков пламени и принялся разбрасывать по окружности снопы искр, наподобие горящих бенгальских свечей.

Губы Пау непрерывно шевелились, произнося непонятные заклинания. Дав костру догореть, он собрал немного пепла с маленькими угольками, высыпал все в раковину-каури и, разболтав в ней воду, сделал несколько протяжных глотков. После этого опустился на колени, уткнул свою голову с курчавыми седыми волосами в морской песок и так и застыл, будто превратился в огромный кусок океанской пемзы.

Антон с большим интересом наблюдал за совершенно незнакомым для него древним ритуалом, стараясь ни словом, ни движением не мешать манипуляциям своего приятеля-островитянина.

Точно таким же образом на другом конце земли африканские колдуны-маги вымаливают у высших сил, управляющих стихиями, удачу на охоте и в море для всех тех, кто отважился пойти на смертельный риск. Чтобы они смогли благополучно вернуться домой и принести своим семьям добычу, на которую можно было бы прожить хотя бы еще неделю, прежде чем суровая жизненная необходимость не потребует от них нового самопожертвования. И так изо дня в день, всю оставшуюся их жизнь, пока глаза не увидят последний луч закатного солнца и весь их мир не скроется в непроглядной тьме.

А может быть, сейчас старый рыбак не только просит богов неба и моря дать ему богатый улов, но и молится о своей безвременно ушедшей в безвозвратную даль жене и ищет утешение для себя самого и для ее измученной души? Или хочет получить ответ на вечный вопрос, существует ли гармония между началом и концом жизни? Или пытается узнать у духов, не станет ли сегодняшний день его последним днем, потому что как бы стар и убог он ни был, но и ему бывает хорошо, когда встающее из океана солнце начинает прогревать его изношенное годами напряженного труда тело? А еще ему хотелось бы, чтобы оставшиеся во рту зубы могли бы и дальше перемалывать кусок вяленого рыбьего мяса, потому что у него есть это драгоценное мясо. Он добыл его сам в коварном и непредсказуемом море своей смелостью и привычкой не оглядываться на опасности. И в такие моменты он чувствует, что еще хочет и может жить на белом свете, и что он Человек, а не жалкое, презираемое всеми безвольное существо.

Между тем Пау закончил свое камлание на песке и поднялся на ноги, все так же держа в руках заветную раковину-каури, в которой сохранились остатки морской воды, смешанной с пеплом ритуального костра. Набрав в пригоршню несколько капель, он опрыскал ими свой баркас и рыболовные снасти, а потом, подойдя к Антону, знаком предложил ему наклонить голову и вылил на волосы всю оставшуюся воду из своего магического сосуда, таким образом напутствуя его на благое дело.

Пора было выходить в море. Антон закинул в лодку свою поклажу, спиннинг и незагруженную рыболовную оснастку, обошел вокруг семиметрового суденышка, с сомнением осматривая его невысокие борта и отслоившуюся на досках старую краску. На всякий случай попробовал раскачать головки нескольких выступавших над поверхностью обшивки ржавых заклепок, как бы проверяя их на крепость, и прикинул про себя, какой силы должна быть волна, чтобы выбить их из гнезда и потопить лодку.

Дружными усилиями, наваливаясь на корпус плечами и упираясь ступнями в зализанный волнами утреннего прибоя песок, Пау и Антон вытолкали баркас на свободную воду. Исполнявший обязанности капитана островитянин усадил своего белого друга за руль, а сам взялся за весла, чтобы вывести лодку из лагуны в открытый океан. Как только стало значительнее мористей, старый рыбак сложил весла, поднял лежавший вдоль одного из стрингеров длинный круглый шест, который португальцы называют «серингейра», и вставил его в круглое отверстие ближе к носу лодки.

Потом развернул примитивный, замызганный грязевыми разводами большой кусок холста квадратной формы. Теперь у «корабля» появились мачта и парус, и он, подчиняясь дуновению бриза, дувшего от берега, побежал ходко и охотно, подставляя под встречные волны попеременно то правую, то левую скулу.

Антон с удовольствием наблюдал, как умело Пау справляется со своими обязанностями опытного морехода: ловко перемещается вдоль судна, балансируя на кривых босых ногах, дергает как надо за какие-то веревки с тем, чтобы поймать ветер и направить баркас в нужном направлении.

«Он очень похож на героя повести Хемингуэя „Старик и море“ рыбака Сантьяго. Такие же сдержанные манеры и лаконизм в словах и движениях рук, но у того были всегда веселые глаза, а у Пау они непроницаемые, как бы замороженные, в них не отражаются ни радость, ни горе. Может быть, так и должно быть у человека на склоне лет, доживающего свой земной срок в одиночестве? Не исключено, что бородатый искатель приключений не до конца понял состояние духа обитателей заброшенных островов Карибского моря, которых обошла стороной человеческая цивилизация? Одиночество, изоляционизм, нищета и малочисленность населения наложили на них отпечаток отрешенности от большого мира».

Фантазия аборигенов породила мало праздников, да и те обычно начинались и заканчивались распитием дешевой пульки и ее заеданием кусками запеченного в углях поросенка-лечона. Вот, собственно, и все.

Рождение детей, особенно девочек, воспринималось как неизбежное, и прежде всего как значительное обременение для семьи. С появлением каждой детской головки тиски неизбывной нужды все сильнее сжимали сердца их родителей. Они рождались и умирали, ничего не зная о другой жизни.

Райские красоты тропических широт были для них повседневностью, за пределы которой у них не было ни единого шанса вырваться. Да и хотели ли они этого? Характеры островитян с большим основанием можно было бы назвать заторможенными и невосприимчивыми к боли, как физической, так и душевной, если бы не самоотреченность и самоотверженность, которые они проявляли, сражаясь со разрушительными силами природы. Разрушительные ураганы, коварство океана и кровожадность морских чудищ, которым они бросали смертельный вызов каждый раз, когда выходили на своих утлых челнах в дальние просторы, были для них обыденностью. Добровольные узники, скованные ожерельями коралловых рифов и охраняемые бдительным оком Великого стража.

А в это время Пау думал о том, как хорошо было бы найти тот косяк мелкой рыбешки, который он заприметил вчера в море, но сколько раз старый рыбак ни вставал на ноги и ни прикладывал козырьком ко лбу маленькую жесткую ладонь, перед ним все так же простирался Великий океан, мерно перекатывавший свои свинцовые пологие волны.

Даже беспокойные перепончатые олуши угомонились в своих гнездах на берегу и ленились подняться на крыло в этот хмурый безрадостный день. Однако, когда старик углядел стайку светлобоких дельфинов, которые один за другим выгибали над поверхностью воды черные лоснящиеся спины, прежде чем вновь уйти на глубину, его лицо оживилось. Он подтянул вправо парус, а рукой показал Антону, куда тот должен был вывернуть руль. Там, где дельфины, там и рыба.

«Ну вот, кажется, мы прибыли на место», – решил Бекетов, наблюдая, как рыбак сворачивает парус и начинает готовиться к ловле. Спускать якорь было бессмысленно, поскольку до дна было не меньше километра, и поэтому лодка свободно дрейфовала, подчиняясь только неторопливым течениям и редким порывам ветра. Повсюду властвовало торжественное спокойствие. Великий океан погрузился в дрему. Тяжелое серое небо сомкнулось с чугунной гладью океана, и лишь вдалеке, на расстоянии пяти миль, еще обозначалась тонюсенькая черточка спасительного берега острова Счастливой Судьбы.

«Не очень уютно», – подумалось Антону, когда он наконец оценил сложившееся положение и пришел к неутешительному выводу о том, что от поверхности воды его отделяет не более метра старых подгнивших досок.

Между тем старик уже заканчивал налаживать свои немудреные снасти и принялся вынимать из пластмассового ведра издохших сардин, которых разрезал на куски и насаживал на крючки. Других выкидывал за борт в расчете на привлечение рыбы. Отмерял длину веревок, на которые выставлял поплавки из белого пенопласта и привязывал грузила из ржавых стальных гаек, и стравливал импровизированные поводки в воду. Приманку он еще с вечера позаимствовал у соседей с обещанием, что расплатится за нее рыбой, которую удастся поймать, и очень рассчитывал, что сегодня ему удастся вытащить с десяток альбакоров и бонитос.

«Коль так, то и я займусь полезным делом. – Антон Бекетов распаковал свой двухметровый фидерный спиннинг и установил на него скоростную мультипликаторную катушку с бухтой двухмиллиметровой лески. – Ничего серьезного я в этих условиях поймать не сумею. Кроме того, вспомогательных устройств типа аут– и даунриггеров у меня с собой нет. Надо было убедить Пау пойти в океан на моем моторном катере. Вернее было бы, но об этом сейчас нет смысла толковать. Остается одно – нацепить на крючок тушку кальмара и при этом не забыть предварительно выпотрошить его и обрубить щупальца. Затем прикрепить на резинке одноразовое свинцовое грузило, граммов на пятьсот. Теперь все, остается лишь выпустить леску на большую глубину. Сделано. С тормозом тоже все в порядке. Если будет резкая поклевка, если, конечно, будет, надо успеть вставить комель удилища в раструб нательного пояса. Ну держись, королевская макрель и желтоперый тунец».

Медленно потекли минуты ожидания, кивали и раскачивались на легкой зыби белые поплавки Пау, грустил на своей скамейки нахохлившийся Антон, придерживая рукой лежавший на краю лодки спиннинг. Тучи стали тоньше, оторвались от линии горизонта и поднялись выше. Голубоватая дымка рассеялась и приоткрыла очертания острова, отчего на сердце стало веселее. Возникла надежда, что пройдет совсем немного времени, и сквозь облака пробьется солнце. Прилетевшие неизвестно откуда ножеклювы устроили в воздухе крикливый хоровод и один за другим пикировали вниз, чтобы подхватить с поверхности воды нижней частью своего красно-белого клюва мошку и мелкую рыбешку, которая в испуге бросалась из стороны в стороны.

– У всех клюет, только не у нас. – Антон встал со скамейки, чтобы размять затекшую спину. – Пау, ну что, давай перекусим, пока суд да дело?

Старый островитянин оторвался от утомительного созерцания своих поплавков и пересел поближе к своему белокожему другу, который уже открывал пластиковый контейнер, чтобы достать из него бутерброды и выставить пару бутылок с пресной водой.

– Как, рыба сегодня будет? – спросил его Антон, протягивая напарнику кусок белого хлеба с большим куском мяса.

– Будет, Огбени, обязательно будет, – откликнулся рыбак и старательно задвигал челюстями, разминая плотные мясные волокна своими кривыми зубами. Не успел он договорить эти многообещающие слова, как один из поплавков резко нырнул вниз. Есть поклевка. Абориген сорвался со своего места, схватился за нужную веревку, выполнявшую у него роль донной удочки, и энергичным движением подсек рыбу. Должно быть, это был небольшой тунец, который, как торпеда, без разбора молниеносно атаковал наживку. Антон хотел было помочь своему соратнику, но, видя, как ловко островитянин перебирает веревку своими цепкими руками, решил остаться на месте.

Через пару минут на дне лодки трепыхался расписанный темными полосами шестидесятисантиметровый красавец, тунец-фрегат. Дело пошло. Старый рыбак только и успевал выуживать из моря отливающих стальным блеском рыб и насаживать на обглоданные крючки новые куски сардин. Несомненно, где-то в глубине рыбный косяк был атакован несколькими стаями тунцов. Антон так увлекся извлечением шипастых хищников, что почти не услышал, как тормоз спиннинга издал хрустящий звук и леска начала стремительно скручиваться с катушки.

Он успел лишь надеть на ладони защитные перчатки и развернуть кепи козырьком к затылку, а леска все так же стремительно продолжала уходить в глубину.

Что это могло быть? По повадкам не похоже, чтобы это была дорадо или капризная красавица макрель, о которой существует легенда о том, как она с обидой упрекнула самого Господа Бога и осмелилась спросить его: «Почему ты не сделал меня такой же красивой, как семгу? У нее-то все тело одинакового серебристого цвета». Господь задумался на минуту, потом вздохнул и ответил: «Никто не в силах угодить всем, даже я».

Не было сомнения в том, что кто-то очень властный и уверенный в своих силах схватился за другой конец шнура, чтобы бросить вызов людям, дерзнувшим зайти на его территорию. Что делать, если этим соперником окажется гигантская барракуда или, еще хуже, чудовищная тигровая акула, нагоняющая страх даже на бывалых ловцов? Как тогда справиться с пятисоткилограммовой тушей, усиленной инерцией и злобным характером? «Если именно эта злодейка мечется там в непроглядной тьме, то, может быть, лучше вообще отказаться от соперничества с ней? – в голове Антона шевельнулась трусливая мысль.

– Ни эта снасть, ни хлипкое суденышко без мотора не выдержат ее напора, тем более в условиях дрифтинга».

– Подсекай, Антонио. Что ты медлишь? – На сей раз старый рыбак решил обойтись без привычного обращения – Огбени.

«Оказывается, мой пожилой друг умеет говорить по-испански длинными фразами. Когда нужно. Хитрец, – подумал Антон и резко дернул на себя удилище, так как леска уже стала провисать – верный признак того, что подводный незнакомец сменил направление хода, а это грозило тем, что он запросто может попытаться вытрясти крючок из своей пасти. – Надо посмотреть, кого же я, в конце концов, подцепил, а потом решать, резать ли леску или нет».

Леска, а вернее, прочный плетенный дакроновый шнур с высокой разрывной нагрузкой до сих пор уверенно держал попавшегося на крючок бойца, который только начинал сражение за свою жизнь. Развернувшись лицом к борту, Антон крепко уперся ступнями в шпангоуты и, наклоняя корпус тела вперед-назад, начал «выкачивать» упрямую рыбу.

Несмотря на наличие хорошего мультипликатора, добыча не поддавалась. Леска звонкой струной со свистом резала воду и стремительно уходила то вправо, то влево, чтобы затем неудержимо устремиться вниз. Один поворот катушки, другой, третий… Руки с трудом удерживали прогнувшееся удилище, конец которого, как копье, давил на живот, будто вознамерившись распороть его и вывалить наружу кишки. Прошел час, пошел другой. Пау уже давно забросил свою рыбалку и теперь сидел позади Антона, вцепившись в его кожаный пояс, считая, что таким приемом он лучше поможет ему удержаться в лодке.

Внезапно метрах в двухстах от баркаса забурлила вода, и из морской пучины в ореоле из пенных брызг в воздух, к самому небу, взвилось огромное черно-серое туловище необыкновенной рыбы, украшенное длинным пикообразным наростом на верхней челюсти. Это был он, бесспорный король всех морей и океанов, безупречный красавец и неистовый воин-джентльмен, готовый всегда без раздумий и сомнений ринуться в бой с открытым забралом, – голубой марлин. Он не подлая зубастая акула с тупым рылом, которая, как бы голодна она ни была, будет долго кружить вокруг намеченной жертвы, осторожно присматриваясь к ней, чтобы оценить ее силу и способность к сопротивлению. И лишь потом, решив, что ее хвосту и плавникам ничего не угрожает, разинет свою отвратительную, снаряженную многими рядами треугольных зубов пасть, чтобы начать рвать податливую плоть.

Сделав очередную «свечку», крутобокий красавец вновь ринулся в глубину и начал описывать полукруг, очевидно, рассчитывая пронырнуть под килем лодки, чтобы натянуть удерживающий шнур и сорвать его. Антон быстро, как мог, завертел ручку катушки, стремясь выбрать слабину провисшей лески. Ему вновь показалось, что он увидел черный хребет рыбы, которая торпедой пронеслась под ним.

«С ним будет трудно справиться. Этот не сдастся. Он бросил мне вызов. Это как на той войне в кавказских горах. Победит тот, кто упорней, у кого больше выдержки и сноровки», – лихорадочно думал Антон, напряженно ожидая, какой очередной финт выкинет его достойный противник.

Воспользовавшись минутной паузой, Пау выбрал на себя часть дакронового шнура и сноровисто обмотал им выступающий над планширом форштевень.

– Зачем? – только и успел крикнуть Антон.

– Сейчас он потянет нас в море, – азартно откликнулся островитянин.

– Так просто на спиннинге мы его не удержим.

«А ведь он прав. В этой рыбе не меньше ста пятидесяти – двухсот килограммов, может, больше», – прикинул про себя Бекетов.

Наконец-то, пробив себе дорогу, из-за облаков выглянуло солнце, явно намереваясь занять центральную ложу в театре и досмотреть до конца финальный акт схватки двух яростных и неуступчивых борцов. Все преобразилось вокруг. Океан заиграл невообразимыми по красоте красками всевозможных оттенков: от солнечно-алого до фиолетово-бирюзового.

Оживший бриз взрыхлил морской простор и принялся своими порывистыми пяльцами завивать гребни мелких капиллярных волн, которые незамедлительно покрылись кружевными барашками. Вначале неохотно, а потом быстрее баркас, на котором перекрикивались, размахивали руками и выдергивали из воды другие ставшие бесполезными снасти взбудораженные люди, двинулся в сторону открытого океана. Теперь было непонятно, под влиянием какой силы плыла лодка: то ли благодаря тому, что ее буксировал неукротимый хищник, то ли под влиянием поднявшегося ветра. В процесс схватки включалась вся необоримая мощь природы.

И без взгляда на часы можно было догадаться, что настал уже полдень. Солнце буйствовало у себя наверху и все больше припекало землю, океан и макушки измученных рыбаков. Оставив Антона присматривать за спиннингом, Пау уселся за весла и стал табанить ими воду, надеясь, что таким образом ему удастся притормозить увлекаемое марлином в неодолимые просторы судно. Очертания острова Счастливой Судьбы давно скрылись от взора несчастных искателей приключений.

«Как я должен действовать дальше? Что я могу противопоставить этой гигантской рыбине? – одна и только одна мысль в эти мгновения одолевала Антона Бекетова. – Может случится самое непредвиденное. Опыта в этих делах у меня не хватает, да и мой островной друг, по всем признакам, с таким противником в своей жизни не встречался».

Между тем движение лодки замедлилось, леска заметно просела. Что же происходит там, на глубине двухсот метров? Неужели свирепый воин утомился и решил прекратить сопротивление, или это всего лишь тактический прием, чтобы поймать на ошибке зазевавшегося ловца? Понимая, что мешкать более нельзя, Антон принялся энергично сматывать шнур с верховины форштевня, которую можно было бы считать даже бушпритом, но только задранным строго вертикально. Последовал очередной рывок такой силы, что Бекетову показалось, что леска, как бритва, прорезала ему перчатку на правой ладони. Рука онемела. Бешено затрещала катушка, разматывая шнур.