Текст книги "Схизматрица"

Когда он отстранился, она со вздохом потянулась и рассмеялась:

– Чудесно. Как я счастлива, Абеляр!

– Я люблю тебя, жизнь моя, – ответил он.

Нора приподнялась на локте.

– Милый, у тебя все в порядке?

Глаза Линдсея жгло.

– Сегодня вечером я говорил с Дитрихом Россом, – осторожно начал он. – Он предложил испробовать на мне новую процедуру омоложения.

– О-о, – с радостью сказала она. – Хорошие новости.

– Штука рискованная.

– Дорогой, старость – вот действительно рискованная штука. Все остальное – вопрос тактики. Тебе не требуется ничего особенного, лишь незначительный декатаболизм; с этим справятся в любой лаборатории. И можно будет не думать об этом еще лет двадцать.

– Но это означает – снять перед кем-то маску. Росс обещал строгую конфиденциальность, но я ему не доверяю. Феттерлинг с Понпьянскулом устроили сегодня довольно эксцентричную сцену. При подстрекательстве Росса.

Нора принялась расплетать одну из своих кос.

– Ты вовсе не стар, дорогой, просто слишком долго притворялся, что стар. И скоро тебе уже не придется притворяться. Дипломаты возвращают себе свои права, а ты ведь теперь – Мавридес. Вот регент Феттерлинг тоже дикорастущий, и никто из-за этого не думает о нем хуже.

– Ну да!

– Может, совсем немного… Хотя это неважно. Абеляр, у тебя глаза отекли. Ты принял ингибиторы?

Линдсей молчал. Опершись на не знающую усталости железную руку, он сел в постели.

– Я смертен, – сказал он. – Когда-то это имело для меня очень большое значение. И это – все, что осталось от меня прежнего, от прежних моих убеждений…

– И что же ты думаешь: старея, ты будешь меньше изменяться? Если хочешь сохранить свои прежние чувства, нужно оставаться молодым.

– По-моему, есть только один способ. Способ Веры Келланд.

Руки ее замерли, коса осталась наполовину нерасплетенной.

– Извини, – сказал Линдсей, – но это все время где-то здесь, рядом со мной, в тени… Я боюсь, Нора. Стань я снова молод, все изменится. Все эти годы, принесшие нам столько радости… Я заморожен здесь, залегши на, дно, с тобой, в счастье и безопасности. Рискнув же снова стать молодым – я буду у всех на виду…

Она погладила его по щеке.

– Дорогой, не волнуйся. Я – с тобой. Я не дам тебя в обиду. Кто бы ни задумал причинить тебе вред – только через мой труп.

– Я понимаю, и рад этому, но никак не могу прогнать это чувство… Может быть, это вина? Вина за то, что все у нас так прекрасно? Что мы любим друг друга, тогда как другие умирают, словно крысы, загнанные в угол? – Голос его задрожал. Он опустил взгляд к пятну света ночника на охряном покрывале. – Сколько еще продлится Замирение? Старики нас презирают, молодые глядят на нас как на пустое место. Все меняется – и вряд ли изменится в лучшую для нас сторону… Милая… – Он взглянул ей в глаза. – Я отлично помню дни, когда у нас не было ничего, даже воздуха для дыхания, и все вокруг нас заполняла гиль. То, что мы приобрели с тех пор, является нашей чистой прибылью, но все это не настоящее… Реальны лишь отношения между тобой и мной – и более ничего. Скажи: если все остальное пойдет прахом, ты ведь останешься со мной?..

Она взяла мужа за руки, положив его протез поверх своего локтя.

– Откуда у тебя эти мысли? Опять Константин?

– Фетгерлинг хочет ввести в лигу одного из его людей.

– Так и знала, что тут не обошлось без этого деспота. Значит, это его ты боишься? Вспомнил прежние трагедии… Ну что ж, так-то лучше, теперь я знаю, с кем имею дело.

– Дорогая, дело не только в нем. Видишь ли, Голдрейх-Тримейн не вечно будет на вершине. Замирение Инвесторов рушится; вновь начнется открытая борьба шейперов с механистами. Милитаристское крыло готово снова воспрянуть. Мы потеряем статус столицы…

– Это – безосновательная паника, Абеляр. Мы еще ничего не потеряли. Сторонники разрядки в Голдрейх-Тримейне сильны, как никогда. Мои дипломаты…

– Я знаю, ты сильна. Скорее всего, ты победишь. Но если проиграешь, если придется уйти в бродяги…

– В бродяги? Мы, дорогой, не какие-нибудь беженцы, мы – генетические Мавридесы! При должностях, имуществе и состоянии! Здесь – наша крепость! И нельзя оставить ее просто так, когда она нам столько дала… Ничего, после процедуры ты перестанешь тревожиться. Вернув себе молодость, ты посмотришь на мир иначе.

– Я знаю, – согласился Линдсей. – Это-то меня и пугает.

– Я люблю тебя, Абеляр. Обещай мне завтра же позвонить Россу.

– О, нет, – возразил Линдсей. – Нельзя показывать, что слишком торопишься.

– Но когда же?

– Ну, скажем, лет через несколько. По меркам Росса, это – ничто.

– Но, Абеляр, мне больно видеть, как возраст съедает тебя. Слишком далеко зашло. Это просто неразумно… – Глаза ее наполнились слезами.

Линдсей удивился и даже немного встревожился:

– Не плачь, Нора… Сама себе делаешь больнее…

Он обнял ее.

Она прижалась к нему:

– Неужели мы не сможем удержать, что имеем? Я уж сама засомневалась.

– Я – просто дурак, – сказал Линдсей. – Я в прекрасной форме; нет никакого смысла спешить. Извини, что я тебе тут наговорил всякого…

– Победа будет за мной! – глаза ее снова были сухи. – За нами! Мы оба будем юными и сильными. Вот увидишь.

Государство Совета Голдрейх-Тримейн

16.04.53

Эту встречу Линдсей откладывал сколько мог. Но теперь ему уже недостаточно было одних ингибиторов да диеты. Ему шел шестьдесят девятый год.

Демортализационная клиника располагалась на окраине Голдрейх-Тримейна, в растущей грозди надувных пузырей. Пузыри, связанные между собой трубами, могли возникать либо исчезнуть за одну ночь – идеальное обиталище для Черных Медиков и прочих сомнительных компаний.

Здесь скрывались механисты, желавшие продлить себе жизнь шейперскими способами – и не желавшие при этом попадать под юрисдикцию шейперов. Спрос и предложение порождали коррупцию, а тем временем Голдрейх-Тримейн богател, обрастал жирком и расслаблялся. Столица тратила больше, чем зарабатывала, бреши в экономике латались теневыми деньгами.

Страх вынудил-таки Линдсея пойти на это, страх оказаться в немощи, когда все развалится окончательно.

Росс обещал полную анонимность. Все будет сделано мгновенно, за день, максимум – за два.

– Я не хочу ничего серьезного, – сказал он пожилой даме. – Просто декатаболизм.

– Документация по вашей генетической линии у вас с собой?

– Нет.

– Это осложняет дело. – Теневая деморталистка взирала на него, странно, совсем по-девчоночьи склонив голову набок. – Геном определяет природу возможных осложнений. Старение – естественное или по совокупности повреждений?

– Естественное.

– Тогда можно попробовать процедуру погрубее. Гормонотерапия плюс вымывание свободных радикалов антиоксидантами. Быстро и грязно, зато это вернет вам живость.

Линдсей вспомнил странноватую кожу Понпьянскула.

– А какой процедурой пользуетесь вы сами?

– Это секрет.

– Сколько вам лет?

Дама улыбнулась.

– Не нужно спрашивать о таких вещах. Чем меньше мы друг о друге знаем, тем лучше.

Линдсей послал ей взгляд. Дама взгляда не уловила. Он взглянул снова… И понял: она не знает этого языка. По спине Линдсея пробежал холодок беспокойства.

– Нет, так я не могу, – сказал он. – Я вам не очень доверяю.

Линдсей поплыл к выходу из пузыря, прочь от сканеров и пробоотборников, служивших ядром этого маленького небесного тела.

– Неужели вас смущают наши цены, доктор Абеляр Мавридес? – сказала дама вдогонку.

Сознание заработало в бешеном темпе. Сбылись самые худшие предположения! Он обернулся, решив ее осадить:

– Вас кто-то ввел в заблуждение.

– У нас имеется собственная разведслужба.

Он внимательно к ней пригляделся. Морщинки на лице чуточку не на месте, не совпадают со структурой лицевых мышц.

– Вы молоды, – сказал Линдсей. – Только выглядите старо.

– Значит, мы с вами – собратья по одному и тому же мошенничеству. Впрочем, для вас оно – лишь одно из многих.

– Росс уверял меня в вашей надежности. Зачем же рисковать работой, оскорбляя меня?

– Нам нужна правда.

Он пристально посмотрел на нее:

– И всего-то? Попробуйте дедуктивный метод. А в данный момент давайте говорить разумно.

Молодая женщина разгладила свою медицинскую куртку морщинистыми руками.

– Представьте, что я – зритель в театре, доктор Мавридес, и расскажите мне о своей идеологии.

– Нет у меня никакой идеологии.

– А как же с Замирением Инвесторов? Со всеми этими пацифистскими пьесами? Думаете, это инвесторское мошенничество излечит Схизму?

– Вы, оказывается, еще моложе, чем я думал. Задавать такие вопросы может лишь тот, кто никогда не видел войны.

Она перешла на крик:

– Нас вырастили при Замирении! Нам с детского сада твердили, что война побеждена любовью и разумом! Но мы читали историю! И не в обработке Джулиано – а как все было на самом деле! Вы знаете, что случилось с сообществами, в которых нововведения не прижились? В лучшем случае их загнали на какие-нибудь ужасные аванпосты! В худшем – их травят, уничтожают поодиночке, науськивают друг на друга…

Правдивость этих слов ранила больно.

– Но некоторые живут!

Девушка рассмеялась:

– Вы ведь дикий, для чего же вам заботиться о нас? Жизнь и душа ваши – глупость.

– Вы из людей Маргарет Джулиано, – сказал Линдсей. – Из сверхспособных.

Линдсей с интересом разглядывал ее: раньше он никогда не встречал сверхспособных. Считалось, что они строго изолированы, что их непрерывно изучают.

– Маргарет Джулиано… – проговорила она. – Из вашей Полночной лиги. Она помогла нас сконструировать. Она – за разрядку. Падет Замирение, падем и мы вместе с ней. За нами постоянно подглядывают, шпионят, ищут наши ошибки… – Глаза, обрамленные морщинами, дико пылали. – Вы представляете себе наш потенциал? Ни законов, ни душ, ни границ! Но нас окружили кольцом догм. Фальшивые войны, дурацкие лояльности. Куча хлама, именуемая Схизматрицей. Другие погрязли в ее болоте, прячась от полной свободы, но мы хотим всей правды, без оговорок. Мы принимаем действительность такой, как она есть. Мы должны раскрыть глаза всем, и если для этого потребуется некий катаклизм, то тысячи людей готовы…

– Нет уж, подождите, – перебил ее Линдсей. Если она из сверхспособных, ей не больше тридцати… Его ужаснула фанатичность, с которой девушка готова была повторить его ошибки. Его – и Веры… – Вы слишком молоды для однозначных, окончательных решений. Ради бога, не нужно пуризма, не нужно запальчивости, пусть все утрясется, подождите лет пятьдесят. Подождите сто лет. Времени у вас – сколько угодно.

– Мы не приемлем того образа мыслей, которого от нас ждут. И поэтому нас хотят убить. Но прежде, чем это у них получится, мы вскроем череп мира и введем туда свои иглы.

– Подождите, – остановил ее Линдсей. – Возможно, Замирение обречено. Но себя-то вы можете спасти! Вы умны. Вы можете…

– Жизнь – анекдот, друг мой. А смерть – его кульминация.

Девушка подняла руку и исчезла.

– Что вы?.. – ахнул Линдсей – и осекся. Голос его прозвучал как-то странно. Казалось, в помещении изменилась акустика. Однако машины все так же тихонько жужжали и попискивали.

Линдсей подплыл к ним.

– Алло, девушка! Давайте сначала побеседуем. Поверьте, я в состоянии вас понять!

Голос его стал явно другим – пропала слабая старческая хрипотца. Он тронул горло левой рукой – оказалось, подбородок оброс густой щетиной. Удивленный, он подергал ее – да, волосы его, настоящие.

Подплыв поближе к машинам, он дотронулся до одной. Металл смялся под пальцами. Линдсей яростно сжал кулак. Корпус немедленно раскрошился, сквозь дыру он увидел хрупкие конструкции из целлюлозы и пластика. Он рванул другую машину. Снова – макет. А в центре комплекса прилежно гудел и попискивал детский магнитофончик. Подхватив его левой рукой, Линдсей вдруг почувствовал свою руку: мышцы заныли.

Он сорвал с себя пиджак и рубашку. Живот был плоским и мускулистым, седые волосы с груди были тщательно удалены. Он вновь ощупал свое лицо. Бороды он никогда не носил, но щетина была как минимум двухнедельной давности.

Похоже, девушка каким-то образом мгновенно привела его в состояние полной беспомощности и бесчувственности. Затем некто прочистил его клетки, реверсировал катаболизм, переместил предел Гайфлика для кожи и важнейших органов, одновременно подвергая его бесчувственное тело нагрузкам для восстановления мышечного тонуса. После того, как все было кончено, этот некто придал ему прежнее положение и неким образом моментально привел в чувства.

Сознание Линдсея охватил запоздалый шок; казалось, все вокруг окуталось неясным мерцанием. Выглядели перемены – реальнее некуда. Гораздо легче было бы усомниться в реальности своего имени, поступков и факта пребывания в живых. Бороду – в качестве календаря мне оставили, подумал он. Если только и она не поддельна, наряду со всем прочим.

Он глубоко вздохнул. Легкие упруго расправились. Наверное, очистились от табачной смолы…

– Господи, – сказал Линдсей вслух. – А как же Нора?

Впрочем, период паники у нее уже был должен пройти; сейчас она полна ненависти к его похитителю, кем бы тот ни был… Линдсей поспешил к выходу из пузыря.

Гроздь дешевых надувных полостей, сильно напоминающая виноградную, была подсоединена к междугородней трубе. Проплыв по отлакированному коридору, он прошел через мембранную дверь и оказался в прозрачном вздутии перекрестка. Внизу лежал Голдрейх-Тримейн, с колесами Бесежного и Паттерсона, неспешно и величаво вращавшимися в пространстве, со всеми своими похожими на молекулы пригородами, пурпурными, золотыми, зелеными, окружавшими город, словно разноцветные бусы… Что ж, по крайней мере, он все еще в Голдрейх-Тримейне. Линдсей направился домой.

Государство Совета Голдрейх-Тримейн

18.09.53

Этот хаос казался Константину отталкивающим. Эвакуации всегда выглядят неприятно. Стыковочный узел был завален кучами хлама: одежда, расписания рейсов, чехлы от респираторов, пропагандистские листовки… Ограничение багажа час от часу ужесточалось. Как раз в эти минуты неподалеку четверо шейперов занимались облегчением своих чемоданов, выдергивая из них вещи и злобно разбивая их о сиденья и переборки.

К биржевым терминалам змеились длинные очереди. Сеть была страшно перегружена, а каждая секунда работы на терминале стоила больших денег. Кое-кто из беженцев обнаруживал, что продажа его покачнувшихся акций обойдется дороже, чем стоимость самих акций.

Синтетический голос системы оповещения объявил очередной рейс к Союзу старателей. Порт в момент превратился в ад. Константин улыбнулся. Туда же отлетал и его корабль, «Френдшип Серен». Но ему, в отличие от прочих, место было гарантировано. И не только на корабле, но и в новой столице.

Голдрейх-Тримейн слишком много тратил. Слишком уж он полагался на свое положение столицы. Теперь, когда этот статут был перехвачен милитантами соперничающего города, выяснилось, что ГТ нечем расплачиваться за долги.

Константину нравился Союз старателей, кружащийся на орбите Титана, над его кроваво мерцающими тучами. Источник богатства Союза был надежен и всегда под рукой: небо Титана просто задыхалось от органики, настолько оно ею было насыщено. И эту органику при помощи термоядерных драг можно было черпать из атмосферы сотнями тонн. Метан, этан, ацетилен, цианоген – целая планета сырья для полимерных фабрик Союза.

Наконец те, кто прибыл, высадились – жалкая горстка по сравнению с толпой отбывающих, да и сам вид прибывших оставлял желать лучшего. Через таможню проплыла группа людей в мешковатых униформах. Ясно: бродяги, и даже не из шейперов – вон как блестит кожа от антисептических масел.

Четверо телохранителей Константина тихонько переговаривались по рации, оценивая прилетевших. Охранникам явно действовало на нервы, что хозяин не торопится улетать. Множество местных врагов Константина были близки к отчаянию: банки Голдрейх-Тримейна пребывали на грани краха. Охране приходилось быть постоянно на взводе.

Но Константин медлил. Он разгромил шейперов на их собственной территории и испытывал от этого невыразимое удовольствие. Да, вот ради таких моментов и стоит жить. Он, пожалуй, был единственным в этой двухтысячной толпе, у кого на душе царили мир и покой. Никогда еще не чувствовал он такой власти над людьми.

Враги, недооценив его, связали сами себя по рукам и ногам. Они прикинули его возможности – и полностью ошиблись. Константин и сам не знал пределов своих возможностей. Именно это и гнало его вперед.

Он стоял и вспоминал своих врагов, одного за другим. Милитанты избрали его для атаки на Полночную лигу, и успех его был полным и подавляющим. Первым пал регент Чарльз Феттерлинг, считавший себя неуязвимым. Вдохновленный Карлом Зенером, он поддержал милитантов, и власть Полночной лиги была подорвана изнутри. Она развалилась на враждующие лагери. Те, которые не хотели менять своих позиций, подвергались атакам радикалов.

Механист-перевертыш Зигмунд Фецко увял. Теперь всякий, вызывающий его резиденцию, получает лишь изысканные отговорки и просьбы повременить с визитом. И то – от системы, управляющей домом. Образ Фецко еще жив, но сам человек мертв. Хоть и слишком вежлив, чтобы признаться в этом публично.

Невилл Понпьянскул умер в Республике – убит по приказу Константина.

Канцлер-генерал Маргарет Джулиано просто исчезла. Кто-то из ее личных врагов постарался. По этому поводу Константин недоумевал до сих пор: в день ее исчезновения ему привезли большую посылку без обратного адреса. Ящик, со всеми предосторожностями вскрытый телохранителями, содержал в себе куб льда с элегантно вырезанной – прямо на льду – надписью: «Маргарет Джулиано». С того дня ее никто не видел.

Профессор-полковник Нора Мавридес несколько переиграла. Ее супруг, фальшивый Линдсей, пропал, и она обвинила Константина в его похищении. Когда же ее супруг вернулся с дикой сказкой о сверхспособных-ренегатах и теневых клиниках, ее репутация была безнадежно испорчена.

До сих пор Константин не слишком хорошо представлял себе, что там стряслось. Скорее всего, Нору Мавридес подставили ее же дружки, прогоревшие дипломаты. Увидели, к чему идет дело, и устроили своей покровительнице ловушку – в надежде, что новый режим Союза старателей скажет им за это «спасибо». И очень ошиблись.

Константин обвел взглядом станцию, настроив видео-очки на крупный план. В зале появлялось все больше и больше людей, резко выделявшихся на фоне дико, бессмысленно выряженных, беспомощно суетящихся шейперов. Ясненько, новоприбывшие бродяги. То здесь, то там убого одетые идеологические анахронизмы, широко улыбаясь, примеряли к себе расшитые кружевами одежды или хищно, внаглую зависали над облегчающими свой багаж эвакуантами.

– Крысы, – процедил Константин, подавленный зрелищем. – Нам пора, джентльмены.

Охрана провела его через огороженный барьерами коридор к отдельному пандусу. «Липучие» подошвы башмаков Константина захрустели и зашуршали о ткань обивки.

Проплыв посадочным рукавом к шлюзу «Френдшип Серен», он поднялся на борт, устроился в своем любимом противоперегрузочном кресле и подключился к видео, чтобы полюбоваться отлетом.

Корабли, стоявшие в очереди к посадочным рукавам, казались совсем крошечными рядом с изящной громадой звездолета Инвесторов. Константин вытянул шею, и камеры на обшивке «Френдшип Серен», рабски повинуясь его движению, повернулись под нужным углом.

– А, этот их корабль, значит, все еще здесь? – вслух, с улыбкой спросил Константин. – За дешевизной гоняются?

Он сдвинул видеоочки на лоб. В каюте его охранники, сгрудившись под подвесным резервуаром, вдыхали успокаивающий газ из дыхательных «намордников». Один из них поднял взгляд. Глаза красные…

– Мы уже можем отдыхать, сэр?

Константин раздраженно кивнул. С тех пор, как возобновилась война, охранники совсем перестали понимать шутки…

Торговый звездолет Инвесторов

22.09.53

Нора подняла взгляд на мужа, развалившегося в высоком кресле над ее головой. Лицо его скрывала темная борода и большие солнечные очки. Волосы его были коротко острижены, а одет он был в механистский десантный комбинезон. Старый, исцарапанный атташе-кейс покоился неподалеку на вытертом плюше палубы. Муж взял его с собой. Он уезжал.

От высокой гравитации в корабле Инвесторов тело наливалось свинцом.

– Нора, брось расхаживать, – сказал он. – Только вымотаешься.

– Отдохну позже, – отвечала она.

Мышцы ее шеи и плеч бугрились от напряжения.

– Лучше – сейчас. Сядь во второе кресло. Закроешь глазки, поспишь немного – и не заметишь, как время пройдет.

– Я не лечу с тобой.

Сняв свои темные очки, она потерла пальцами переносицу. Освещение в каюте было обычным для Инвесторов: бело-голубое сияние сумасшедшей яркости, сплошной ультрафиолет.

Она ненавидела этот свет. Вопреки всякой логике, она всегда недолюбливала Инвесторов, лишивших гибель ее Семьи всякого смысла. А те три месяца, проведенные ею однажды на подобном этому корабле, были самым жутким периодом ее жизни. Линдсей, закаленный бродяга, быстро приноравливался к любой обстановке и был готов иметь дело с пришельцами, как, впрочем, и с кем угодно другим. Тогда она этому удивлялась. Теперь они вернулись к тому же самому.

– Ты же пришла сюда, – сказал Линдсей. – Ты бы не сделала этого, если бы не хотела лететь со мной. Я же знаю тебя, Нора. Ты такая же, как и прежде, хотя я – изменился.

– Я пришла сюда потому, что хочу пробыть с тобой подольше, до самого конца.

Нора боролась со слезами, лицо ее закаменело. Сейчас она не чувствовала ничего, кроме черной тоски и тошноты. Слишком много невыплаканных слез, думала она. Когда-нибудь я в них утону.

Да, Константин использовал все слабые места в Голдрейх-Тримейне. А моим слабым местом был этот человек, думала она. Когда Абеляр вернулся из клиники омоложения, после того как пропадал три недели, вернулся настолько изменившимся, что даже роботы-домоправители отказались его впустить… Но даже это было не столь ужасно, как дни без него, в поисках его… Обнаружить, что пузырь, где должна была быть подпольная клиника, в которую он отправился, спущен и убран… Гадать, какая «звездная палата» [4]4
  «Звездная палата» – тайный гражданский и уголовный суд в Англии XV – XVII вв. (по названию палаты Вестминстерского дворца, разукрашенной звездами). В переносном значении – тайное судилище.


[Закрыть] разбирает его по винтику…

– Это я во всем виновата, – сказала она. – Я обвинила Константина, не имея на руках доказательств, и он поставил меня в унизительное положение. Что ж, впредь мне наука.

– Константин тут совершенно ни при чем, – возразил он. – Я же помню, что видел в клинике. Они были из сверхспособных.

– Я не верю в этих катаклистов. Сверхспособных стерегут как не знаю что. У них нет возможности устраивать заговоры. То, что ты видел, – спектакль, разыгранный исключительно для меня. И я купилась…

– Ты, Нора, придаешь себе слишком много значения и поэтому не хочешь понять очевидного. Катаклисты похитили меня, а ты не желаешь даже признать, что они существуют. Ты не сможешь победить, потому что время нельзя повернуть вспять. Черт с ними со всеми! Летим вместе!

– После того, что Константин сделал с лигой…

– Ты в этом не виновата. Господи боже мой, ну чего, спрашивается, ради ты хочешь взвалить весь этот кошмар на свои плечи? Голдрейх-Тримейн – в прошлом! А жить нам нужно – сейчас! Сколько лет назад я предупреждал тебя, что дело этим не кончится, и вот предупреждения сбылись!

Он широко развел руками. Левая бессильно повисла под собственной тяжестью, другая – с легким жужжанием описала правильную дугу.

Тема эта поднималась далеко не однажды. Она ясно видела: нервы его истрепаны до предела. Процедура заставила его годами наработанное терпение исчезнуть в яркой вспышке фальшивой юности. Он кричал:

– Ты – вовсе не Господь Бог! И не сама История! И не Совет Колец! Перестань себе льстить! Теперь ты – ничто, мишень ходячая, козел отпущения! Бежим, Нора! Переквалифицируемся в бродяги!

– Я нужна клану Мавридесов, – отвечала она.

– Без тебя им будет гораздо легче! Теперь ты – позор для них. Так же как и я.

– А дети?

– Мне очень жаль их, – ответил он после короткой заминки. – Слов нет как жаль. Но они уже взрослые люди и могут сами о себе позаботиться. Проблема не в них, а в нас! Облегчив нашим врагам жизнь, ускользнув, испарившись, мы будем благополучно забыты. И возможность переждать у нас есть.

– И пусть эти фашисты творят, что хотят? Эти наемники, эти убийцы? Сколько времени пройдет, пока Пояс снова не наполнится агентами шейперов и в каждом углу не вспыхнут локальные войны?

– А кто сумеет этому помешать? Ты?

– А как же ты, Абеляр? Переоделся в какого-то вонючего механиста, ценную информацию шейперов в чемоданчик спрятал, и гори оно все огнем?! Ты о других-то хоть немного подумал, не о своей собственной жизни? Почему бы тебе не встать за беспомощных, которых ты сейчас предаешь? Думаешь, мне без тебя будет легче? Я не оставлю борьбы, но без тебя я потеряю смелость, решимость…

– Послушай, – простонал он, – ты же знаешь, кем я был до встречи с тобой и каково мне было ходить в бродягах… Я не хочу этой опустошенности… Когда никто тебя не любит и не понимает… А предательством больше, предательством меньше… Нора, мы почти сорок лет были вместе! Здесь нам было хорошо, но теперь Голдреих-Тримейн развалился! Когда-нибудь снова придут хорошие времена. Нам надо только дождаться! Времени у нас хватит! Ты хотела, чтобы у меня было больше жизни, – я пошел и добился. А теперь ты требуешь, чтобы я ее выбросил. Нора, я не пойду в мученики. Кто бы меня ни просил.

– Ты столько говорил о том, что человек смертей… Теперь ты говоришь по-другому.

– Потому что тебе этого хотелось.

– Но не так. Я не хотела видеть тебя изменником.

– Мы же погибнем, абсолютно ни за что…

– Как и все другие, – сказала она и тут же об этом пожалела. Перед ними встало все то же старое чувство вины, такое близкое и знакомое. Те, другие, для кого долг был превыше жизни. Те, кого они бросили; те, которых они убили там, на аванпосте шейперов. Именно это преступление они оба всеми силами старались забыть, именно оно и свело их вместе. – Я знаю, чего ты от меня хочешь. Снова ради тебя предать мой народ.

Вот. Сказано, и назад пути нет. С болью ждала она слов, которые освободят ее от него…

– Мой народ – это ты, – сказал он. – Мне следовало знать, что я не смогу нигде долго продержаться. Я – бродяга, такова моя жизнь, но для тебя она не подходит. Я знал, что ты со мной не пойдешь. – Он склонил голову, подперев ее железными пальцами искусственной руки, ярко блестевшими в сумасшедшем пронизывающем свете. – Тогда оставайся и дерись. По-моему, ты сможешь победить.

Первый раз в жизни он ей соврал…

– И я действительно могу победить, – сказала она. – Будет нелегко, мы никогда не вернем всего, что у нас было, но силы у нас пока есть. Пожалуйста, Абеляр, останься. Прошу тебя! Ты нужен мне. Проси меня о чем хочешь, кроме того, чтобы сдаться.

– Я не могу просить тебя стать другой, – ответил ей муж. – Люди меняются только со временем. Когда-нибудь то, что нас неотвязно преследует, сойдет на нет. Если мы доживем. Я считаю, любовь сильнее вины. Коли это так, найди меня, когда почувствуешь, что выполнила свои обязательства. Найди меня…

– Обещаю тебе, Абеляр. Скажи, что никогда не забудешь меня, если ты выживешь, а меня убьют вместе с остальными.

– Никогда. Клянусь всем, что было между нами.

– Тогда – до свидания.

Вскарабкавшись на огромное инвесторское кресло, она поцеловала его. Стальная рука мужа обвила ее талию, словно кандалы. Поцеловав его, она отстранилась, и он убрал руку.