Текст книги "Схизматрица"

– Я сейчас заплачу от огорчения.

– А откуда, по-твоему, я узнал, как войти в твой дом? Эта блядь просто умоляла, чтобы я тебя прикончил.

Константин засмеялся.

– Тебе бы хотелось, чтобы я причинил тебе боль, не так ли? Боль стала бы хоть какой, но опорой. Нет, молодой человек, тебе следовало оставаться в Голдрейх-Тримейне. В пустых залах и заброшенных кабинетах. Боюсь, что ты начинаешь меня утомлять.

– Позволь, прежде чем ты уйдешь, сказать, о чем я жалею. Я жалею о своей близорукости. У меня тут было время подумать. – Последовал глухой смех. – Я купился на твою пропаганду. Вот, скажем, астероид Ниса. На первый взгляд так замечательно! Но Совет Колец не знал, что картель Нисы был просто свалкой для перегоревших проволочных из захолустья. Ты до сих пор лижешь жопу аристократам из Республики. При всех своих должностях и званиях ты остался просто дешевым доносчиком, рабом и лакеем.

Константин ощутил знакомое напряжение и дрожь в затылке. Коснувшись затылочного контакта, он полез в карман за ингалятором. Ни к чему ему фуга, когда мальчишка разболтался и вот-вот расколется.

– Продолжай, продолжай.

– Все твои достижения на поверку оказывались простым очковтирательством. Ты ведь ничего ни разу не создал сам. Ты – ничтожество, Константин. Полное ничтожество. И я знаю человека, под чьим ногтем поместится десяток таких, как ты.

– Кто же это? Твои друг, Феттерлинг?

– Бедняга Фернанд, твоя жертва… Конечно, он в тысячу раз лучше тебя, но такое сравнение нечестно. У тебя никогда не было ни капли артистического таланта. Нет, я имею в виду другого. Человека, специализирующегося в твоем главном искусстве. Политики и шпионажа.

– Какой-нибудь катаклист… – устало отмахнулся Константин.

– Нет, не катаклист. Абеляр Линдсей.

Жгучий приступ мигрени скрутил Константину голову. Поверхность резервуара медленно поплыла к нему. Тусклый ледяной блеск металла. Он падал. Собрав все силы, Константин попробовал поднять руки, но бешеный удар фуги, растянувшийся, казалось, на целый месяц; отсек нервные импульсы. Придя в себя, он почувствовал под щекой холод и услышал, что Мавридес все еще говорит:

– ..всю эту историю от Норы. Пока ты здесь судил артистов за измену, Линдсей одержал величайшую победу в истории. Перебежчик от Инвесторов… Он получил в свои руки перебежчика от Инвесторов, матку звездного корабля.

– Слышал я это, – откашлявшись, сказал Константин. – Механистская пропаганда. Бред. Мавридес истерически расхохотался.

– Спекся ты к растакой матери! – громко сказал он. – Спекся. От тебя не останется ни-хе-ра, кроме сноски в учебнике истории, двух строчек мелким шрифтом. Это же Линдсей организовывал революцию в вашем мире, пока ты возился со всяким говном, разводил мошек-брошек и строил планы, как бы присвоить всю честь себе. Ты же мелочь, гнида. Не стоило и возни убивать тебя, но мне никогда не везло.

– Линдсей мертв. Шестьдесят лет как мертв.

– Ну да, плебей. Он хотел, чтобы ты так думал. – Смех, извлекаемый непосредственно из нерва, металлом гремел из динамиков. – Я жил в его доме, придурок, и он меня любил.

Константин открыл резервуар, повернул, таймер ампулы, бросил ее в воду и захлопнул люк. Отвернувшись, он пошел прочь. Дойдя до двери, он услышал резкий, неистовый всплеск. Токсин сделал свое дело.

Народная Корпоративная Республика Царицын Кластер

03.01.84

Ничего ровнее и чище этой длинной, сверкающей линии сварки Линдсей в жизни не видел. Плавая в пузыре обзора, он наблюдал за копошащимися в вакууме строительными роботами. Механистские машины имели длинные комариные носы, добела раскаленные сварные кончики которых заливали вороненую обшивку дворца царицы дрожащим голубоватым светом.

Шла постройка полномасштабной копии звездолета Инвесторов, корабля без двигателей, который никогда никуда не полетит сам по себе. К тому же – черного, без малейшего следа аляповатых мозаик настоящего инвесторского корабля. На этом настояли другие Инвесторы, приговорив матку-перебежчицу к заточению в темной тюрьме корабля-суррогата.

После долгих исследований Линдсей кое-как разобрался в истинной сути преступления капитана.

Матки откладывают яйца в чревоподобные «сумки» самцов. Самцы оплодотворяют яйца и носят в сумках до срока. Бесполые лейтенанты регулируют овуляцию посредством сложной гормональной псевдокопуляции.

Преступная же матка в припадке страсти убила своего лейтенанта и заменила его обычным самцом. Но без настоящего лейтенанта циклы ее сексуальности исказились. Линдсей отснял ее за уничтожением одного из яиц с пороком развития. Для Инвестора это гораздо хуже извращения и даже убийства: это – ущерб для бизнеса.

И Линдсей представил улику так, что она била в самое сердце инвесторскои этики. Смущение – эмоция, не свойственная Инвесторам. Они были потрясены. Но Линдсей не мешкал с предложением средства правозащиты: изгнание! И завуалированно пригрозил предать свою запись гласности, посвятив в подробности все инвесторские корабли и человеческие группировки.

О скандале знало лишь избранное число богатых маток и лейтенантов, но даже это было сквернее некуда. Посвящать же в такую кошмарную историю впечатлительных самцов было просто немыслимо. И сделка состоялась.

Матка так никогда и не узнала, кто на нее донес. Подход к ней нужен был еще более тонкий, на пределе талантов Линдсея. Вовремя подаренная груда драгоценных камней еще больше разожгла в провинившейся даме жадность – основной жизненный инстинкт всех Инвесторов. Бизнес на ее корабле шел из рук вон плохо: униженная, растерявшаяся команда, никудышный бесполый лейтенант…

И тут прибыл Линдсей, вооруженный Уэллсовыми схемами и диаграммами, статистически предсказывающими достояние, которое совсем легко выжать из города-государства, не зависимого ни от одной группировки. Экспоненциальные кривые вздымались прямо к загребанию дух захватывающих богатств. Он сказал, что ничего не знает о ее бесчестии – знает лишь, что соотечественники прямо-таки жаждут поместить ее под арест. Вдобавок намекнул, что, накопив достаточно, она сможет вернуть благосклонность сородичей.

Мало-помалу он помог ей понять, что это – ее наилучший шанс. Чего она стоит без команды и лейтенанта? Зачем отказываться от активной поддержки маленьких, вежливых чужаков? Общественные инстинкты этих хилых стадных млекопитающих приведут их к признанию ее своей королевой-маткой – да-да, именно! Уже сейчас Совет управляющих готов выполнить любую ее прихоть; все они свободно говорят по-инвесторски и прямо-таки рвутся засыпать ее богатствами!

Но жадность – это только для разгона, окончательно подчиниться воле Линдсея ее вынудил страх – страх перед маленьким мягкокожим чужаком с темным пластиком на мякоти глаз и готовыми ответами на любой вопрос. Казалось, он знает ее народ лучше, чем она сама!

Неделей позже последовало оглашение и внезапный – с мясом и кровью – перенос столицы к месту ссылки. Матку прозвали «Царицей» (с подачи Рюмина), а ее городом стал Царицын Кластер, возникший из ничего на внутренней кромке Пояса и уже четыре месяца переживавший непрекращающийся подъем. Народная Корпоративная Республика Царицын Кластер, совершив то, что Уэллс называл «скачком Пригожина» и «переходом на высший уровень сложности», скакнула из виртуального в реальное существование. Теперь Совет управляющих был перегружен делами, а транспортные линии – перебежчиками, ищущими политическое убежище и возможность начать жизнь с чистой страницы. Присутствие Инвестора накладывало на этот мир отпечаток необычного, отгораживало его крепостной стеной престижа, покуситься на который не решались ни механисты, ни шейперы.

Недоделанный дворец тесно окружали разношерстные скваттерские жилища: сети тугих шейперских пузырей-пригородов; хищные пиратские суденышки, бесстыдно совокупляющиеся посредством гофрированных абордажных рукавов; грубые соты притащенных на буксире механистских конструкций из никеля и железа; черепахообразные строительные времянки, липнущие к каркасной решетке городского комплекса, только-только сошедшей с чертежной доски. Город должен был стать столицей, околосолнечным вольным портом, последним оплотом бродяг. Он, Линдсей, основал его. Но не для себя.

– Что, приятель, зрелище волнует кровь?

Линдсей взглянул направо. В обзорный пузырь прибыл человек, некогда называвшийся Уэллсом. На месяцы приготовлений Уэллс скрылся под тщательно подготовленной маской. Теперь он был Уэллспринг, двухсот лет от роду, рожден на Земле; человек-загадка, делец милостью Божьей, ясновидец и даже пророк. Ничто меньшее просто бы не годилось. Для операции такого масштаба требовалась легенда. Иными словами – жульничество.

– Дело двигается, – кивнул Линдсей.

– Скоро начнется настоящая работа. Вот только не слишком мне нравится этот Совет управляющих. Уж больно они негибки, работают без души. У некоторых полно амбиций. Смотреть за ними нужно.

– Конечно.

– Может, ты этим и займешься? Пост координатора для тебя открыт. Ты справишься.

– Я предпочитаю держаться в тени, Уэллспринг. Роль вашего масштаба выдвинет меня слишком близко к рампе.

– Философия доставила мне достаточно проблем, – помолчав, ответил Уэллспринг. – Не гожусь я, пожалуй, для мифа. Мне нужен ты и эта самая твоя тень.

Линдсей посмотрел в сторону, на двух строительных роботов, тянувших шов навстречу друг другу, чтобы соединиться в раскаленном добела поцелуе электродов.

– Моя жена мертва, – сказал он.

– Александрина? Как жаль. Я потрясен…

Линдсей вздрогнул.

– Да нет же. Нора. Нора Мавридес. Нора Эверетт…

– О! – сказал Уэллспринг. – Когда ты узнал?

– Я обещал ей, что обеспечу нам подходящее место. Помнишь, я говорил о возможном расколе Совета Колец?

– Да.

– Все готовилось тихо, насколько это было возможно, – и все же недостаточно тихо. Константин как-то разнюхал и предотвратил раскол. Ее обвинили в измене. Следствие впутало бы и всех прочих членов ее клана. И она предпочла самоубийство.

– Мужественно…

– Ей больше ничего не оставалось.

– Да, пожалуй.

– Она ведь любила меня, Уэллспринг. Хотела ко мне приехать. И совсем уже собралась, но Константин убил ее.

– Я понимаю твое горе, – сказал Уэллспринг. – Но жизнь – штука длинная. Не стоит забывать о высших конечных целях.

– Ты же знаешь, – угрюмо ответил Линдсей, – я не придерживаюсь этой посткатаклистской линии.

– Посгуманистской, – поправил Уэллспринг. – Ты ведь за жизнь, не правда ли? Если нет, то позволишь боли себя подчинить, восстанешь против Константина и умрешь, как Нора. Прими ее смерть и оставайся с нами. Будущее принадлежит постгуманизму, а не национальным государствам и группировкам. Оно принадлежит жизни, а жизнь развивается образованием подвидов.

– Я уже слышал эти басни, Уэллспринг. Смирившись с утратой в нас человеческого, мы придем к куда худшим различиям, ссорам и войнам.

– Нет, если новые виды смогут достичь согласия, как познающие системы четвертого пригожинского уровня сложности.

Линдсей молчал, спорить с этим человеком было бесполезно.

– Ну что ж, – сказал он наконец. – Остается, пожелать тебе удачи. Постарайся защитить пострадавших. Может, что-нибудь из всего этого и выйдет.

– Подумай, Линдсей, перед нами целая вселенная неиспользованных возможностей. Ни законов, ни ограничений…

– Пока он жив – нет. Прости.

– Придется тебе это делать самому.

Торговый корабль Инвесторов

14.02.86

– Это не предпочитаемый нами вид сделок, – сказал Инвестор.

– Мы не встречались раньше, лейтенант? – спросил Линдсей.

– Нет. Но я был знаком с вашим учеником. Доктор-капитан Саймон Африэль. Весьма образованный джентльмен.

– Я хорошо помню Саймона.

– Он умер в посольстве. – Инвестор смотрел на Линдсея. Темные глаза его враждебно поблескивали в белых ободках его мигательных перепонок. – Жаль. Я всегда получал удовольствие от бесед с ним. Хотя – это его стремление всюду соваться… Вы называете это любопытством. Позыв к собиранию бесполезной информации. Существо с таким изъяном подвергается излишнему риску.

– Несомненно, – согласился Линдсей.

До этого он не слыхал о смерти Африэля. Известие доставило ему горькое удовольствие: нет еще одного фанатика, бессмысленно погиб еще один талантливый человек…

– Ненависть понять гораздо проще. Странно, что ты, Художник, стал ее жертвой. Это заставляет усомниться в моем суждении о вашем виде.

– Сожалею, что послужил источником недоразумения. Канцлер-генерал Константин сумеет объяснить все это гораздо лучше.

– Я поговорю с ним. Он со своими людьми только что прибыл на борт. Хотя он – не характерный образец для составления мнения о человеческой природе. Сканирование показывает, что он пошел на очень серьезные перестройки организма.

Теперь так делают многие, подумал Линдсей. Даже из самых молодых. Словно существование Неотенической Республики с ее принудительной человечностью освободило прочие группировки от необходимости притворяться.

– Вы находите это странным для космической расы?

– Нет. Вовсе нет. Поэтому-то их и осталось так мало.

– Девятнадцать, – уточнил Линдсей.

– Да, число исчезнувших рас, входивших в нашу торговую сферу, на порядок больше. Хотя артефакты их сохранились. Как, например, тот, что мы предполагаем предоставить вам в аренду. – Инвестор обнажил бороздчатые шипообразные зубы – признак отвращения и неприязни. – Мы надеялись на долгосрочную торговлю с вашим видом, но не можем отвратить вас от порывов в вопросах метафизики. Вскоре нам придется наложить на вашу систему карантин, чтобы не быть вовлеченными в ваши трансмутации. В то же время нам придется пренебречь некоторыми из своих принципов, чтобы оправдать свои капиталовложения.

– Вы меня пугаете, – сказал Линдсей. Это он уже слышал: туманные угрозы Инвесторов, намеревающихся заморозить человечество на текущем уровне развития. Забавно: Инвесторы проповедуют презервационизм… – Конечно, война – весомейшая угроза.

– Нет. И мы представили вам доказательства этого. Наш межзвездный двигатель дал вам понять, что ваши представления о пространстве-времени неверны. Ты, Художник, должен об этом знать. Задумайся на минуту о последних достижениях в математическом описании того, что вы называете гильбертовым пространством и ур-пространством преконтинуума… Они не могли миновать твоего внимания.

– Математика – мое слабое место.

– И наше. Но нам известно, что эти открытия – тревожный признак неизбежного перехода к иной форме бытия.

– Неизбежного?

– Да. Вопрос лишь нескольких столетий.

Значит, столетий… Да, как легко забыть, насколько древни Инвесторы. Глубочайшее их нежелание перемен обеспечивает им широкий, но поверхностный кругозор. Им неинтересна собственная история, они не хотят сравнивать свою жизнь с жизнью предков, потому что не предполагают, что их жизнь или же побуждения хоть в малейшей степени изменились. Есть у них туманные легенды и невнятные, перевранные технические сведения, касающиеся наиболее ценимых ими объектов, но даже эти фрагменты истории затерялись в лихорадочной погоне за добычей.

– Не все вымершие расы совершили этот переход, – продолжил лейтенант, – и те, кто изобрел Арену, вероятно, умерли насильственной смертью. Об этом мы не имеем информации; только технические данные об их форме восприятия, позволяющие нам сделать Арену понятной для нервной системы человека. В этом нам оказал помощь Департамент неврологии Космоситета Государства корпоративного договора Ниса.

Константиновы наемники, подумал Линдсей. Проволочные жулики с Нисы, перебежавшие от механистов к шейперам и сочетающие механистскую технику с фашистской структурой шейперского военно-научного комплекса.

– Самые подходящие люди, вернее существа, для этой работы.

– Канцлер-генерал сказал то же самое. Кстати, его группа уже собралась. Не следует ли присоединиться к ним?

Группа Константина общалась с группой Линдсея в одной из пещерообразных гостиных. Помещение было заставлено высокой мебелью – ошеломляюще декорированными канапе и столами на изогнутых ножках, покрытыми ребристыми куполами и стилизованными волютами. Все это было настолько большим, что никак не могло быть использовано посетителями-людьми, и те опасливо жались к подножию мебели, стараясь ничего не трогать. Войдя в гостиную, Линдсей обратил внимание, что вся мебель покрыта тонким слоем лака для защиты от кислорода.

Ему пока что не доводилось видеть молодых представителей генолинии Константина. Тот привел с собой десять человек: пять мужчин и пять женщин. Родственники были выше Константина и волосы имели более светлые – наверняка, привнесение генов от другой линии.

Все они обладали особым шейперским обаянием, акробатической ловкостью и гибкостью. Но что-то в их телосложении – плечи, тонкие руки – говорило о генетическом наследии Константина. Одеты они были экстравагантно и пышно: круглые бархатные шляпы, рубиновые серьги, шитые золотом парчовые пиджаки. Наряжались явно ради Инвесторов, высоко ставящих богато выглядящих клиентов.

Одна из женщин, стоявшая к Линдсею спиной, разглядывала высокие ножки мебели. Прочие стояли спокойно и непринужденно, обмениваясь с людьми Линдсея ничего не значащими любезностями. Линдсей привез с собой разношерстную группу ученых и специалистов по Инвесторам из Царицына Кластера. Была среди них и Александрина. Она беседовала с самим Константином и держалась, как обычно, безукоризненно. Ничто не указывало, что все эти люди – секунданты, свидетели, собранные сюда, чтобы поединок был честным.

Два года борьбы и продолжительных и деликатных переговоров потребовались для организации встречи с Константином. Наконец было определено, что инвесторский звездолет – поле боя, приемлемое для обеих сторон. Здесь обман пользы не принесет никому. Сама Арена оставалась в руках Инвесторов; техники Нисы работали по данным, к которым обе партии имели свободный доступ. Расходы делились по соглашению, причем большую их часть – взамен преимуществ в правах на технологические новинки – принял на себя Константин. Линдсей получал данные через два уровня подставных лиц – в Царицыном Кластере и на Дембовской, – чтобы запутать возможных наемных убийц. К чести Константина, тот не послал ни одного.

Система поединка была согласована с большими сложностями. Разнообразные предложения тщательно обсуждались в кругу посвященных. От физического боя, как не соответствующего соображениям чести и достоинства сторон, отказались сразу. Те, кто был знаком с популярными азартными играми шейперского дна, высказывались за игру и самоубийство проигравшего. Однако отдать дело на волю случая – значит, признать равенство сторон, на что ни одна из них не хотела соглашаться.

Настоящая дуэль должна закончиться победой достойнейшего. Предлагались тесты на быстроту реакции, силу воли и гибкость ума, являющиеся основными качествами, необходимыми в современной жизни. Объективные тесты вполне возможны, но где гарантии, что одна из сторон не подготовится к ним заранее или же не окажет давления на судей? В сообществе проволочных существовали разнообразные формы поединков сознании, но они зачастую продолжались десятилетиями и требовали радикальных изменений в организме. Тогда было решено посоветоваться с Инвесторами.

Вначале Инвесторы никак не могли уловить суть дела. Затем, как и ожидалось, предложили экономическую войну: обе стороны получают равные начальные капиталы и возможность их увеличить. По истечении оговоренного времени более бедный предается казни.

Это предложение особого восторга не вызвало. Тогда еще один Инвестор предложил следующее: обеим сторонам попробовать читать «…(непереводимо).., литературу». Тут тоже возникло сомнение: победивший и выживший сможет повторить что-либо из прочитанного и станет, таким образом, опасным для остального человечества. И тогда в одном из заваленных добычей отсеков инвесторского корабля, находившегося в Солнечной системе, отыскалась Арена.

Изучение быстро выявило все ее преимущества. Чужой внутренний мир был малопонятен даже для лучших представителей общества – эмиссаров к другим мирам. Необычайно высокий процент смертности в этой группе подтверждал, что Арена – сама по себе тест. Внутри создаваемого Ареной мира оба дуэлянта смогут драться в паре пришельческих тел, гарантированно равных по возможностям, из чего следует, что победа достанется лучшему стратегу.

Константин, стоя под одним из высоких столов, потягивал из самоохлаждающегося серебряного бокала дистиллированную воду. Подобно своим расфуфыренным согенетикам, он был одет в мягкие панталоны с кружевами и шитый золотом камзол со знаком различия на высоком стоячем воротнике. Его круглые красивые глаза поблескивали черными светозащитными линзами. Лицо его, подобно лицу Линдсея, годы привычного напряжения пометили складками и морщинами, глубоко избороздившими кожу.

Линдсей был одет в мышастого цвета комбинезон без каких-либо знаков. Глаза его были защищены от бело-голубого сияния темными очками, а лицо – смазано маслом.

Он пересек каюту и подошел к Константину. Воцарилось молчание, но Константин вежливым жестом велел своим согенетикам не прерывать беседы.

– Здравствуй, кузен, – сказал Константин.

Линдсей кивнул в ответ:

– Замечательная группа согенетиков, Филип. Прими поздравления.

– Получилось неплохо, – согласился Константин. – Они прекрасно ладят с этим притяжением.

Он взглянул на жену Линдсея, тактично отступившую к другой группе, – колени ее явно болели от напряжения.

– Столько времени я занимался генетической политикой, – заметил Линдсей, – а в ретроспективе она кажется лишь аристократическим фетишизмом.

Глаза Константина сузились.

– Продолжив линию Мавридесов чуть далее, можно было бы добиться превосходных результатов.

– Их предали, – ответил Линдсей в приступе холодной ярости.

– Я понял твою иронию, Абеляр, – вздохнул Константин. – Если бы ты много лет назад сдержал свое обещание Вере Келланд, не произошло бы ни одной из этих аберраций.

– Аберраций? – холодно усмехнулся Линдсей. – Очень мило с твоей стороны, кузен, заниматься после меня приборкой. Подбирать оставленные мною концы.

– Ничего удивительного. Ты их много разбросал в свое время, и все они один хуже другого. – Константин глотнул воды. – Например, твоя политика умиротворения. Разрядка. Как это по-твоему: сладкими речами подвести народ к краю пропасти и смыться в бродяги перед самым крушением.

– Это что, новая линия партии? – поинтересовался Линдсей. – Возлагать на меня вину за Замирение Инвесторов? Весьма польщен. Но так ли уж мудро ворошить прошлое? Зачем напоминать всем, как ты профукал Республику?

Костяшки пальцев Константина, сжимавших бокал, побелели.

– Вижу, ты так и остался ценителем и хранителем старины. Странно, что ты заодно с Уэллспрингом и его бандой анархистов.

– Я знаю, – кивнул Линдсей, – что ты напал бы на Царицын Кластер при первой возможности. Твое лицемерие просто поразительно! Ты ведь не шейпер. И не только потому, что дикорастущий; взять хотя бы твое пресловутое пристрастие к механистской технике. Ты – живой пример силы разрядки. Тащишь лучшее отовсюду. Но другим в этом праве отказываешь.

– Я не шейпер, – улыбнулся Константин. – Я – их страж. Такова моя судьба, и я давно примирился с этим. Всю жизнь я был один. У меня не было никого, кроме тебя да Веры. Какими мы тогда были дураками.

– Дураком был я. Я убил Веру ни за что. Ты-то сделал это, чтобы утвердиться в своей силе…

– Цена высока, но дело того стоило. И с тех пор я успел возместить ущерб.

Осушив бокал, он протянул его вперед.

Бокал приняла… Вера Келланд. Шею ее украшал золотой филигранный медальон – тот самый, что был на ней в момент катастрофы. Тот самый, что должен был обеспечить смерть Линдсея.

Линдсей окаменел. До этого он не видел лица девушки – та стояла к нему спиной.

Она старалась не встречаться с ним глазами.

А Линдсей глядел на нее как завороженный. Сходство было сильным, но не полным. Девушка повернулась и отошла.

– Это не совсем полный клон, – выдавил Линдсей.

– Конечно. Вера Келланд была дикорастущей.

– Ты взял ее гены.

– Что я слышу, кузен? Зависть? Ты хочешь сказать, что ее клетки любили тебя, а не меня? – захохотал Константин.

Линдсей оторвал взгляд от девушки. Грация и красота ее больно ранили его. Он был оглушен и даже напуган.

– Что же с ней будет, когда я тебя убью?

– Отчего бы не поразмыслить над этим во время боя? – спокойно улыбнулся Константин.

– Я дам тебе обещание. Клянусь, что, победив, я позабочусь о твоих согенетиках.

– Мой народ лоялен к Совету Колец. А сброд из твоего Царицына Кластера – их враги. Конфликт неизбежен.

– Не стоило бы нам с тобой усугублять эту невеселую перспективу.

– Не будь наивен, Абеляр. Царицын Кластер должен пасть.

Линдсей окинул внимательным взглядом группу Константина:

– С виду они неглупы, Филип. Интересно, не обрадуются ли они твоей смерти? Не устроят ли по ее случаю всеобщий праздник?

– Праздные умствования всегда меня утомляли.

Линдсей взглянул на него.

– Тогда пора бы проверить на деле.

Один из огромных иносистемных столов был покрыт тяжелой материей, спадавшей до самого пола. Под столешницей, где свет сиял не столь ослепительно, были заранее установлены два гидравлических лежака – для нейтрализации сильного притяжения.

Сама Арена представляла собой маленький, размером с кулак, додекаэдр. Треугольные грани его, непроницаемо-черные, слегка поблескивали в пастельных тонах. От двух металлизированных углублений на противоположных вершинах устройства тянулись провода, подключенные к паре защитных шлемов с очками и длинными воротниками. Шлемы были совершенно одинаковы и выглядели чисто функционально, типичные изделия механистов.

Выиграв жеребьевку, Константин взял правый шлем. Затем извлек из кармана шитого золотом камзола плоский изогнутый ромб из бежевого пластика и прицепил к имеющимся на нем петлям эластичную ленту.

– Пространственный анализатор, – пояснил он. – Одна из моих привычек. Это позволяется?

– Да. – С этими словами Линдсей достал из нагрудного кармана связку помеченных точками клейких дисков. – PDKL-95. Двести микрограммов.

Константин удивленно поднял брови:

– «Облом»? От катаклистов?

– Нет. Из запасов Майкла Карнассуса. Из самой первой механистской партии. Для посольств. Интересует?

– Нет. – Казалось, Константин был потрясен. – Я протестую. Я пришел драться с Абеляром Линдсеем, а не с его раздробленной личностью.

– Вряд ли это что-то решает. Ведь бой будет насмерть, Константин. Мое человеческое начало мне только помешает.

Константин пожал плечами:

– Тогда я выиграю, безо всяких сомнений.

С этими словами он надел свой анализатор. Специально подогнанный, он плотно лег на затылок. Его микроштеккеры плавно вошли в гнезда, соединенные с правым полушарием мозга. При пользовании анализатором пространство приобретало фантастическую четкость, каждое движение виделось со сверхчеловеческой ясностью. Подняв шлем, Константин остановил взгляд на блеснувшем рукаве. Линдсей увидел, что он помедлил, разглядывая сложную структуру ткани. Казалось, Константин загипнотизирован золотым шитьем. Наконец, еле заметно вздрогнув, он сунул голову в шлем.

Линдсей прилепил к запястью первую дозу и надел свой. Он почувствовал прикосновение липких захватов для глаз, а затем – онемение от местной анастезии; в это время нити постепенно твердеющего биогеля скользнули за глазные яблоки, пробираясь к зрительному нерву. Последовал слабый, затухающий звон – другие нити ползли по барабанным перепонкам, обеспечивая необходимый хемотактильный контакт с нейронами.

Оба легли на гидравлические ложа и принялись ждать, пока воротники просочатся в заранее проделанные микроскважины седьмого шейного позвонка. Микронити безболезненно прорастали сквозь миелиновые покрытия аксонов позвоночника, сплетаясь в студенистую паутину.

Линдсей лежал, не двигаясь. PDKL начал действовать. Постепенное отключение позвоночника размягчало тело, точно воск, нервные окончания в мускулах, по мере того как ворот отключал их, посылали в мозг последние всплески теплоты, последние проявления человеческого начала, слишком слабые для того, чтобы называться болью. «Облом» помогал забыть. Делая новым все, он в то же время лишал все новизны. Ломая предрассудки, он усиливал понимание – настолько, что единственный момент интуитивного прозрения бурно разрастался в целую интуитивную философию.

Наступала темнота. Во рту появился привкус паутины. Накатила короткая волна головокружительного страха, но «облом» тут же унес ее прочь, оставив Линдсея на ничейной земле, где страх его странным образом превратился в сокрушительное ощущение физической тяжести.

Он притаился у подножия титанической стены. Впереди, с колоссальной арки, мерцали тусклые отблески какого-то сияния. Рядом находились балюстрады из ледяных глыб, опутанные паутиной из тонких, покрытых пылью веревок. Линдсей хотел было потрогать стену и, вытянув руку, с вялым удивлением отметил, что рука его превратилась в мертвенно-бледную двухсуставчатую клешню, покрытую тусклой броней.

Он начал карабкаться на стену. Гравитация развернулась вместе с его телом. С новой точки зрения мостики трансформировались в изогнутые колонны, петли свисающих веревок стали жесткими горизонтальными дугами.

Все вокруг было старым. В мозгу его словно открылся некий новый канал восприятия. Он мог видеть время – блестящий лак на поверхности мира, застывшие пятна, вырванные из контекста движения, а затем изображенные на холодных камнях какими-то инопланетными красками. Стены превратились в полы, балюстрады – в ледяные баррикады… Неожиданно оказалось, что у него слишком много ног. Ноги появились на месте ребер, а «копошение» в животе было копошением буквальным: это ощущение вызывали движения второй пары конечностей.

Он попытался осмотреть свое тело. Нагнуться не получилось, зато спина с поразительной легкостью выгнулась и глаза без век уставились на броневые сегменты, перемежающиеся межсегментальным мехом. Из спины торчали два каких-то сморщенных органа на стебельках. Он приблизил к ним морду и внезапно ощутил головокружительный желтый запах. Тогда он попробовал крикнуть, но кричать было нечем.

Он плюхнулся обратно на холодные камни и, подчиняясь инстинкту, поспешно пополз головой вперед по серым пористым булыжникам к безопасному мраку громадного выдающегося вперед карниза и чего-то вроде клетчатой полки из проржавевших железных прутьев. Он барахтался в ослепительной вспышке интуиции, утратив всякое ощущение пропорций, осознав внезапно, что стал совсем крохотным, до невозможности маленьким; что эта титаническая по сравнению с ним каменная кладка и сама ничтожно мала – так мала, что…