Текст книги "Ведьмы поместья Муншайн"

Гримуар поместья Муншайн

Волшебный компресс от ожогов. Рецепт Айви

Ингредиенты:

1 ст. л. сушеной ромашки

1 ст. л. сушеной календулы

1 ст. л. сока алоэ вера

2 чашки воды

Утварь:

Медный чайник или большой котелок с тяжелым дном

Кухонное полотенце

Марля

Чаша

Деревянная ложка

Способ приготовления:

Вскипятите воду в медном чайнике или котелке с тяжелым дном. Смешайте в чаше травы и залейте кипятком. Накройте кухонным полотенцем и дайте настояться 10 минут. Пока чай заваривается, возносите благодарность Богине за ее щедрость, попутно посылая проклятия в адрес того, что имело наглость стать причиной вашего ожога.

Напоминайте себе:

Лучше локально обжечься, чем быть сожженной на костре.

Опустите в смесь марлю, помешивая ее деревянной ложкой так, чтобы она вся пропиталась смесью. Выжмите марлю и приложите к больному месту на 10 минут.

21

Понедельник, 25 октября День

Урсула и Квини припарковались у тюремных ворот в своем черном «Кадиллаке-кабриолете» 1947 года. Машина эта столь огромна, что скорее напоминает круизный лайнер. Урсула все время смотрит на часы, уже решив, что минутная стрелка сломалась. Она словно стоит на месте, и по-прежнему остается ждать еще десять минут.

В животе словно свился клубок змей, тревога сменяется страхом, надежда – чувством вины. Урсула все время боится, как бы ее не стошнило: наверное, сейчас цвет ее лица ближе к зеленому цвету ее брючного костюма. Она вырядилась ради красоты и уж точно не по погоде – стоит поздний октябрь, но по-зимнему холодно. А она в этом зеленом блестящем костюме. Руби всегда говорила, что ей идет этот цвет.

Урсула даже нанесла макияж – в этом ей помогла Иезавель, потому что у самой Урсулы нет косметики – она перестала краситься с того самого дня, как Руби увели в наручниках. Когда сегодня утром она попробовала воспользоваться собственными тенями, они раскрошились в пыль. Удивительное открытие – косметика не хранится тридцать с лишним лет.

А вот Квини плевать на внешний вид. На ней практичный черный балахон на флисовой подкладке. Единственная дань событию – ботинки. Вместо привычных Мартенсов на шнуровке она выбрала сшитую на заказ пару с симпатичным рисуночком (шестеренки и ведьмины узелки). Седые волосы Квини стянуты сзади резинкой, на носу – водительские очки в квадратной оправе.

Квини кидает в рот таблетку от изжоги и барабанит пальцами по рулю, что выдает в ней нервозность.

– Ты точно уверена, что Руби выпустят в двенадцать? – спрашивает она, поглядывая на тюремные ворота.

– Так мне сказали в справочной, – говорит Урсула, проверяя прическу и макияж в зеркале заднего вида.

Не привыкшая к косметике, Урсула пару минут назад потерла глаз и слегка размазала тушь. Она давно не прихорашивалась и совсем забыла, что под кожей, как и под землей, природа и время творят свои незаметные дела. Проходят годы, тектонические плиты постепенно сдвигаются, формируя трещины и расщелины. Вот так и с кожей: лицо становится дряблым, а между морщин собирается пудра, еще сильнее обнажая недостатки, которые ты пыталась скрыть.

Через минуту Квини вдруг спрашивает:

– Как думаешь, не приехал ли кто-нибудь еще за Руби? – Она кивает в сторону черного «Линкольна Навигатора», что подрулил сюда через десять минут после их приезда. Окна машины затонированы, так что лицо сидящего внутри человека разглядеть невозможно.

Урсула тревожно изгибает бровь:

– Кого ты имеешь в виду?

Обеим одновременно приходит мысль, что Магнус, если б мог, точно бы приехал забрать Руби. Но, с другой стороны, если бы не он, Руби не оказалась бы в тюрьме – так что эти два аргумента подобны змее, поедающей собственный хвост.

– Не стоит забывать, что у Руби в тюрьме наверняка появились новые друзья, – говорит Квини. – Ведь она столько лет там просидела, а с нами совсем не общалась.

Урсула вздыхает, пытаясь справиться со страхом, в котором живет последние пару месяцев. Все было бы проще, если б Руби не воспользовалась заклинанием, сделав себя невидимой для Виджет. Из-за этого ворона не смогла проверить, как она там поживает. Также она не позволила сестрам навещать себя.

А ведь они пытались вызволить ее из этой тюрьмы, но Руби и от этого отказалась. Урсула прекрасно помнит ту ночь: как все они строем летели по небу, как метла «Харлей» Квини со спущенной веревочной лестницей зависла над крышей, в которой Айви проделала дыру ровнехонько над камерой Руби.

Руби всего-то надо было подняться по этой веревочной лестнице, и все. Но, вместо того чтобы воспользоваться помощью небесной кавалерии, прилетевшей за тобой, ты зовешь охрану и требуешь, чтобы тебе залатали крышу. Ну каково?

Да, если бы Руби не вела себя так, никто бы сейчас не маялся неведением.

– И все-таки я уверена, что она будет нам рада, – говорит Урсула, на самом деле подразумевая другое: надеюсь, что она будет мне рада.

Ибо разве она, лучшая подруга Руби, самый близкий для нее человек, не ждала ее терпеливо все эти годы? Разве не вычеркивала по утрам в календаре каждую прошедшую ночь, коих было 12 076? Разве она не делала это, зная Руби лучше всех и любя ее сильнее всех? И кто, как не она, оставалась верна Руби, будучи отверженной? Любой другой и думать бы забыл, но только не Урсула.

– Как бы то ни было, все знаки свидетельствуют о том, что сегодня мы увезем ее домой, – говорит Урсула.

– Да, но ты вроде видела какой-то туман, а день стоит ясный, – отвечает Квини, кивая на безоблачное небо.

Пожав плечами, Урсула открывает дверь и выходит из машины. Квини порывается последовать за ней, но Урсула предупредительно поднимает руку и мотает головой. Квини вроде бы понимает, в чем дело. Или, по крайней мере, уважает эмоции сестры. Откинувшись со вздохом на сиденье, она отстукивает на руле ритм The Shoop Shoop Song [50]50
  Песня Шэр, Shoop – «совокупляться» (англ.).


[Закрыть], временно забыв про свой артрит.

Урсула подходит ближе к воротам, обдуваемая ветром. Проходив последние тридцать три года в балахонах, Урсула чувствует себя непривычно в костюме. Безразмерные платья дают столько свободы в движеньях: неудивительно, что там, где кучкуются престарелые женщины, редко увидишь обтягивающую одежду, предполагающую наличие лифчика. О, нет – пожилые предпочитают легкие восточные платья из марлевки или струящиеся туники в стиле муу-муу [51]51
  Яркие широкие платья в гавайском стиле.


[Закрыть].

Но, конечно же, Руби не стала бы стареть, капитулируя перед возрастом, как Урсула.

Руби всегда старалась соответствовать. Удобство для нее было на последнем месте – она предпочитала стиль. Урсула не хочет, чтобы Руби увидела, как она сдалась, расползлась как студень. Жизненный девиз Руби вполне можно было отыскать в поэзии Дилана Томаса [52]52
  Валлийский поэт и прозаик (1914‒1953).


[Закрыть]: В такую ночь не уходи безропотно и робко.

Именно так старела бы Руби, если б ее не заточили в тюрьму на долгие и долгие годы. Кто знает, как отразилось на ней заключение? В первые годы Урсула пересылала для нее передачки с масками для лица и лосьонами, которые специально готовила для нее Айви. Но когда и двенадцатая посылка вернулась обратно, Урсула сдалась.

Осталась ли Руби верна своей клятве, превратив процесс старения в эпически прекрасное и стильное действо? Возможно ли такое в исправительном учреждении, да еще и подобного рода? Это самое последнее место, куда ее стоило отсылать.

Вдруг ворота с жужжанием приходят в движение, и Урсула выходит из состояния задумчивости. Кто-то шагает по дорожке в сторону ворот, сжимая в руке небольшую сумку.

И в Урсуле подобно девятому валу нарастает тревога. Так вода убегает от берега, чтобы напитать собою накатывающуюся волну, готовую вздыбиться и обрушиться на песок. Это как вздох перед криком души от острой как бритва мысли, проникающей в самую суть вещей. Что, если все эти годы Руби презирала ее, зная, что она, Урсула, натворила?

Если так, то кто сказал ей об этом? Кто-то из сестер? Урсула поворачивает голову и глядит на Квини. Но не она же?

22

Понедельник, 25 октября День

Квини видит, как Урсула делает пару неуверенных шагов к воротам, словно она только что научилась ходить. Знает ли Урсула всю правду о себе? Осознает ли она, что влюблена в Руби? Ведь так было всегда – возможно, с того самого первого дня, когда Урсула впервые увидела Руби.

Любовь – подлое животное, – думает Квини. – Даже более подлое и капризное, чем охваченные ею смертные. Любовь подобна молнии, которая может вдруг ударить с неба, на котором нет ни единого облачка. Или она, словно бейсбольный мяч, может разбить тебе коленную чашечку в самый разгар праздника в честь твоего дня рождения. Конечно же любовь может быть и прекрасной, обогащая собой человека, а не уродуя его, но не всем дарована такая карма.

Любовь же Урсулы была подобна ножу, впившемуся в ахиллесово сухожилие. И как же больно было сестрам наблюдать все это.

Квини видит, как напряглась сейчас Урсула, словно готовясь к отражению атаки. Квини хотела бы отвернуться, но не может, так сильно это зрелище завораживает. Ибо некоторые истории столь эпичны и значимы, что втягивают в свою орбиту и остальных. Как, например, сейчас. Квини знает, что эта сценка, в которой она всего лишь зритель, оставит отпечаток в ее мозгу подобно метеору, расчищающему для себя пространство на месте падения.

Вряд ли бы что-то изменилось, если бы сестры сказали что-нибудьУрсуле, когда им с Руби было по тринадцать лет. С какой грустью глядела Урсула, как Руби обклеивает стены своей комнаты постерами с Кларком Гейблом [53]53
  Уильям Кларк Гейбл (1901‒1960) – американский киноактер, «король Голливуда».


[Закрыть], Кэри Грантом [54]54
  Кэри Грант (1904‒1986) – англо-американский актер и артист водевилей.


[Закрыть] и Хамфри Богартом [55]55
  Хамфри Дефорест Богарт (1899‒1957) – американский киноактер.


[Закрыть]. А потом, когда обеим исполнилось восемнадцать, как разрывалось сердце Урсулы, когда Руби без умолку трещала про свою первую любовь – Брендана Фишера, красивого мальчика, с которым она разговорилась в автокинотеатре в соседнем городке.

И надо ли было оттаскивать Урсулу от Руби, когда они, двадцатипятилетние, все еще спали в одной кровати, сплетясь телами подобно веточкам виноградной лозы, с той лишь разницей, что одна из них делала это с какой-то особенной страстью. А когда им было по тридцать, Урсула отвергла предложение руки и сердца, сказав ухажеру, что ее сердце принадлежит другому человеку.

Хотя сестры всегда были за честный разговор друг с другом, грубого вмешательства они не приветствовали. Обратись к ним Урсула за советом, они дали бы этот совет со всей присущей им нежностью и любовью. Но Урсула ни о чем не спрашивала – очевидно зная, что ей скажут. Порою мы требуем от жизни лишь одного – не ломать шарады, которые мы сами же и нагромоздили, не бить зеркала, между которыми мечется наше искаженное представление о реальности.

Между тем человеческая фигурка подходит все ближе к воротам, и тут у Квини возникает неприятное ощущение, будто за ней следят. Оторвав взгляд от Руби, Квини обводит глазами парковку и замечает, что заднее стекло «Линкольна Навигатора» слегка опущено. Квини глядит поверх очков, и у нее перехватывает дыхание.

Она никогда не видела человека, который сейчас за ней подглядывает, но все равно знает, кто это. Брэд Гедни ужасно похож и на своего отца, и на дедушку. Его исхудалое лицо лишено мышц и жира: оно – как череп, обтянутый кожей. Еще на ум приходит сравнение со скатертью, накинутой на обшарпанный стол.

Его глаза навыкате блестят, как у лихорадочного больного, но Квини знает, что это глаза фанатика – она уже видела этот взгляд у старших Гедни. Одна бровь этого человека рассечена шрамом, придавая лицу вечно удивленное выражение.

Гедни едва заметно кивает Квини, словно не желая тратить на нее ни толики своей энергии. И тут, вздрогнув, она вспоминает, как однажды нашла свой кабинет в полном беспорядке – кто-то хорошо порылся у нее в столе. А через пару месяцев она обнаружила на первом этаже следы от обуви, измазанной в саже.

Может, в дом забирался этот самый Брэд Гедни? От этой мысли по телу Квини пробегает дрожь.

Довольный произведенным эффектом, Гедни поднимает стекло, и «Навигатор» трогается с места.

23

Понедельник, 25 октября День

Урсула смотрит сквозь сетчатое ограждение и видит человека с небольшой сумкой, человека, который не может быть Руби. Откуда эти короткие седые волосы, впалые щеки и щетина на круглом подбородке?

Урсула внимательно вглядывается и узнает контуры плеч, посадку склоненной набок головы. Теперь нет никаких сомнений, что эта одинокая фигура и есть Руби. И при этом – узкие мальчишеские бедра, брюки, мужская рубашка и плоская грудь.

Руби уже вышла за пределы Дейтоновского исправительного учреждения для мужчин, и Урсулу пронзает мысль: Ах, Руби. Что-то надламывается в ней, словно трещины в глыбе льда.

Руби выглядит как старик – именно так ее и воспринимают остальные. И те, кто приговорил ее к многолетнему заточению среди мужчин, полагали точно так же.

Это душераздирающее зрелище – видеть Руби такой. Все равно что подловить человека обнаженным, когда он особенно беспомощен. И дело не только в том, что Руби выдает себя за мужчину (до трагических событий она с тем же рвением старалась оставаться женщиной). Ко всему прочему, Руби выглядит ужасно растрепанной. Какое вопиющее нарушение личного пространства – ведь она никогда, сколько Урсула ее знает, не позволяла себе показаться на людях в подобном виде.

В памяти Урсулы сразу же всплывает картинка из детства: на следующий день после своего приезда шестилетняя Руби сидит на полу своей комнаты напротив Урсулы и вытаскивает из сундука викторианских кукол – этот сундук Мирабель притащила для девочек с чердака.

– Гляди, какие у нее волосы. – Руби тянется к одной из кукол. – Прямо как у меня.

Руби расчесывает кукле огненно-рыжие кудри крошечной расческой, а Урсула зачарованно смотрит на нее, удивляясь, что эта девочка – точное подобие куклы с фарфоровым лицом. Сама Урсула, крепко сбитая и курносая, не обладала такой нежной красотой. По сравнению с Руби она была простушкой – скорее, пахотная лошадка, чем выставочная пони.

Урсула любовалась длинными ресницами Руби, губками бантиком, лицом с россыпью премилых веснушек. Но Урсула вовсе не завидовала ей, как можно было бы предположить. Напротив, она прониклась ее изяществом и утонченностью, получив все это от Руби в результате их дружбы. Урсула гордилась тем, что они вместе, и купалась в лучах света, исходящего от нее.

И вдруг, в какой-то момент, когда Руби достала из сундука чепчик, чтобы надеть его на куклу, случилось невероятное. Руби замерцала, словно мираж, и в следующее мгновение перестала быть девочкой.

Вместо нее на ковре сидел светлокожий, веснушчатый, рыжеволосый мальчик. На нем было платье Руби, только длинные кудри укоротились, а черты лица стали более грубыми, мальчишескими.

У Урсулы челюсть отвисла от удивления, а мальчик, заметив это, внимательно посмотрел на нее, словно пытаясь оценить ее реакцию, словно проверял ее на прочность. Поняв, что Урсула не собирается кричать или биться в истерике, мальчик поменял чепчик на белую ленту, чтобы подвязать кукле волосы.

– Со мной иногда такое бывает, – просто сказал он.

Урсула не знала, как к этому относиться. Перед ней по-прежнему ее подружка или какой-то другой человек?

– Это ты, Руби?

– Да, – ответил мальчик. – Это я, и я немного побуду мальчиком, пока не превращусь обратно.

– Обратно? – в замешательстве переспросила Урсула, пытаясь осознать происходящее.

И тогда Руби все рассказала. Как родилась в теле мальчика, но при желании могла превращаться и в девочку. Это случалось довольно частно, но не всегда, так как в иные дни Руби ради баловства нравилось быть мальчиком. Руби росла, становясь сильнее с каждым годом, и все дольше могла оставаться девочкой. Подобное преображение стало удаваться ей на несколько дней подряд, а то и больше.

Потом Гарнет, мать Руби, погибла в автомобильной аварии, и ребенка забрал к себе дедушка, единственный их родственник. Руби его прежде не видела, так как Гарнет не поддерживала с ним отношений. Дедушка Хэнк не разрешал называть себя дедушкой, полагая, будто Гарнет не его дочь. Он вбил себе в голову, что его жена завела интрижку с коммивояжером, отчего на свет и родилось такое чудо в перьях – девочка с огненно-рыжими волосами и бледной кожей, хотя сам Хэнк был красным как рак.

Судя по тому, какие опасливые взгляды он бросал на Руби, он и ее считал странной. В глазах человека, неспособного воспринимать мир во всем его богатстве красок, странность являлась плохим качеством. И поскольку Хэнк старался не находиться с Руби в одной комнате, ей дольше месяца удавалось скрывать свой талант преображения. Но однажды все это раскрылось, и Хэнк, пройдя с Руби пятьдесят миль, оставил ее на крыльце приюта для мальчиков, приколов к ее пижаме записку: «Заберите это. С ним что-то не так».

– Знаешь, я даже рада, – сказала Руби Урсуле, стряхивая с себя мысли о сиротской доле. – Хэнк все равно был ужасным человеком.

Через два дня Руби выгнали из приюта. Просто утром она проснулась девочкой, испугав воспитательницу. Та подумала, что девочка проникла в спальню, чтобы испробовать кровати, словно сказочная Златовласка.

– Других таких, как я, там не было, – расстроенно поведала Руби. – Дети в основном скучные – они либо мальчики, либо девочки.

Урсуле не хотелось, чтобы и ее считали скучной.

– Я просто девочка, – сказала она, – зато я могу видеть то, чего не видят другие.

– Правда? Например? – оживилась Руби.

– Я всегда вижу, когда приближаются плохие люди, – пояснила Урсула. Положив в сундук темноволосую куклу, она взяла светловолосую. – Иногда предугадываю появление хороших людей – таких как ты, например.

– А сейчас ты что-нибудь видишь? – спросила Руби и порылась в сундучке в поисках игрушечной сумочки.

– Нет, – со вздохом ответила Урсула. – У меня не получается по заказу. Оно происходит само по себе.

– Со мной точно так же, – призналась Руби. – Если мне грустно, я не могу надолго оставаться девочкой. – Руби с тревогой взглянула на Урсулу. – А если Мирабель узнает, она не отошлет меня обратно в мальчишеский приют?

Урсула жила в доме всего на один день дольше Руби, так что не могла знать, как поступит Мирабель. Но понимала, что лучше не рисковать.

– Ты когда сможешь перепревратиться? – спросила она.

– На это потребуется день, а может, и меньше, если только я смогу думать о хорошем.

– Тогда я тебе помогу, – сказала Урсула, отложив куклу и сосредоточившись на Руби. – Что делает тебя счастли– вой?

Руби призадумалась, а потом ответила:

– Я люблю музыку, люблю петь и танцевать.

– Ладно, – сказала Урсула, уже зная, как следует поступить. – Оставайся тут, я скоро вернусь.

Через полчаса уговоров Мирабель согласилась перетащить в комнату Урсулы громоздкий граммофон. Она хоть и не была уверена, что можно доверить ребенку такое дорогое устройство, но сдалась, узнав, что граммофон нужен Урсуле ради Руби, которую музыка делает счастливой.

Когда граммофон был водружен на письменный стол Урсулы, Мирабель объяснила ей, как заводить его при помощи ручки, а потом вручила пластинки с записями Бинга Кросби [56]56
  Бинг Кросби (1903‒1977) – американский певец и актер.


[Закрыть], Фреда Астера [57]57
  Фред Астер (1899‒1987) – американский актер и танцор.


[Закрыть], Билли Холлидей [58]58
  Билли Холлидей (Элеанора Фейган, 1915‒1959) – американская певица.


[Закрыть] и Фэтса Уоллера [59]59
  Фэтс Уоллер (1904‒1943) – американский джазовый пианист, композитор и певец.


[Закрыть], показав, как вытаскивать их из конвертов – аккуратно, держа за края, и так же аккуратно укладывать на круг, чтобы не поцарапать об иглу.

Когда Мирабель ушла, Урсула накрыла Руби одеялом, перевела к себе в комнату и поставила ей песню Фэтса Уоллера «Лгать грешно». И уже через минуту Руби радостно затрясла попой, одеяло свалилось на пол, и дети визжали от восторга и танцевали. Они прослушали пластинку несколько раз и отплясывали так, что комната ходила ходуном.

Уже через рекордные двенадцать часов Руби снова превратилась в девочку. А когда позднее Мирабель прознала про их секрет, то беспокоиться было не о чем.

Сколько Урсула помнила Руби, та всегда сочетала в себе эти две ипостаси, как и весь промежуточный спектр своей личности. Она была хамелеоном, способным произвольно менять облик без ущерба для собственной психики и при полном приятии и понимании со стороны их маленького коллектива.

Руби могла быть кем угодно: крупным темноволосым брюнетом или тонкокостным блондином, рыжеволосой, с плавными формами женщиной или эльфом с зелеными волосами, андрогином или вовсе бесполым существом, – и при этом она всегда оставалась цельной и очень стильной.

И вот теперь она перед ними – неухоженная, неопрятная, опустившаяся.

Ах, Руби. Что они сделали с тобой? – думает Урсула и часто моргает, чтобы не расплакаться. Она ждала этого момента тридцать три года и вот наконец дождалась. Ужас сковывает дыхание, и Урсула боится, что вот-вот грохнется в обморок.

Как воспримет ее Руби после всего случившегося? Вдруг она проклянет ее, прогонит прочь? Или просто промолчит, проигнорирует?

Неожиданно для Урсулы Руби оглядывается, словно ища на парковке кого-то еще. Наконец она замечает Урсулу и идет к ней. Остановившись, она улыбается, протягивает руку и ощупывает лицо Урсулы, от счастья та готова заплакать. Может, все-таки Руби простила ее, даровала ей отпущение грехов, чего она, Урсула, конечно, не заслуживает.

– Руби, – шепчет Урсула, вкладывая в это имя всю свою любовь. – Ах, Руби, как мне тебя не хватало.

Руби проводит пальцем по подбородку Урсулы, словно ощупывая край обшарпанной фотографии. Она улыбается, но затем убирает руку, и ее взгляд затуманивается. Она крепко прижимает к себе сумку, словно прикрываясь ею как щитом.

– Ах, простите, – говорит она, неуверенно нахмурив брови. – Мы с вами знакомы?