Текст книги "Человек видимый"

Из офиса Виктории Вик

1711 Лаваца-стрит

Офис № 2

Остин, Техас 78701

[email protected]

5 июля 2012

Записки о феномене невидимости (письмо Кросби Бампусу)

Здравствуйте, Кросби, это опять я. Сначала я хотела передать вам эти записи как приложение к сопроводительному письму, потом подумывала добавить в виде приложения к книге. Однако Джон советует включить их в текст книги как отдельную главу. Но, может, это будет ошибкой? Боюсь, это повредит «ткани повествования» (как сказали бы вы). Однако Джон уверяет, что эти записи как раз очень важны для повествования, потому что многое объясняют. Что вы об этом думаете? Мы коротко обсудили это по телефону, но мне хотелось бы конкретного совета. Интуиция подсказывает мне, что в таких вещах Джон обычно оказывается прав.

Понятно, что самое интересное об Игреке – независимо от того, что он видел, делал (или говорил, что делал), – это его способность становиться невидимым. Если изучением этого случая займутся серьезные специалисты, самое большое внимание они уделят именно этому моменту. Лично мне так и не удалось полностью понять этот феномен, поскольку Игрек практически ничего не объяснял.

Напомню, что он настоял на своем праве определять правила игры и всего три раза соизволил объяснить, как ему удается становиться невидимым для окружающих, но, к сожалению, два из них не были записаны на магнитофон. После третьего разговора на эту тему он решительно заявил: «Больше никаких объяснений!» – и твердо выдержал свою линию, полностью игнорируя мой интерес к этому феномену, который казался мне ключом к его личности и занятиям.

Почему Игрек так упорно избегал разговоров на эту тему? Тысячу раз я задавала себе этот вопрос. Если верить его же объяснениям, то, главным образом, потому, что он платил мне за консультации (и, следовательно, был вправе сам определять темы наших разговоров). Еще он постоянно внушал мне, что я не обладаю необходимыми научными знаниями, чтобы понять суть его изобретения, а он не намерен тратить время на мое «просвещение». Сыграл свою роль и тот факт, что 9 мая он убедил меня в своей способности становиться невидимым – он считал, что больше я не должна ни о чем спрашивать, а просто признать существование этого феномена и двигаться дальше. Что я и сделала. Как часто бывает в отношениях между психотерапевтом и пациентом (и, пользуясь любимым словом Игрека), наше общение стало «самостоятельной реальностью» – что бы Игрек ни говорил, это считалось неоспоримой истиной. В какой-то момент я перестала замечать странность наших с ним разговоров.

Но продолжала записывать любое упоминание Игрека о его ощущениях, когда он становился человеком-невидимкой. Он говорил об этом мельком, обычно когда хотел сменить тему или объяснить, как он оказался в том или ином месте. Полностью его высказывания можно найти в отделе рукописей психологической библиотеки Техасского университета. Прошу иметь в виду, что нижеприводимые отрывки не имеют тематической связи и хронологической последовательности, так как записывались на протяжении всего нашего общения. Если у вас будут какие-то соображения относительно введения их в книгу, пожалуйста, пришлите их мне по электронной почте или позвоните. Благодарю вас, В.В.

• Относительно того, каково это – не видеть своего собственного тела. «Я довольно долго не мог к этому привыкнуть. Попробую объяснить. Представьте, что вы пытаетесь включить настольную лампу в совершенно темной спальне. Это трудно, и, естественно, вы думаете, что это из-за того, что вы не видите лампу. Но это трудно еще и потому, что вы не видите свою руку – вы не можете определить свое местоположение относительно объекта, то есть лампы. Вы чувствуете свою руку и имеете представление о том, где стоит лампа. Но протягиваете руку к выключателю и… промахиваетесь. Когда я только начал осваивать костюм, я постоянно попадал в такие ситуации. Мне приходилось представлять в воображении свои руки и ноги, которых я не видел. Подниматься или спускаться по лестнице стало настоящим мучением. Даже теперь я не решаюсь взбежать хотя бы на один пролет. Это слишком опасно».

• О самом костюме. «Через какое-то время костюм начинает доставлять мне ужасные неприятности, поскольку я не люблю смывать крем. Чем больше слоев аэрозоля, тем сильнее и надежнее эффект невидимости – слои застывают и превращаются в некое подобие лака, который отлично отражает свет. Каждый раз, когда я стираю костюм, мне приходится практически заново покрывать его слоями аэрозоля. Но, естественно, в нем я отчаянно потею. Чтобы скрыть запах пота, я сбрызгиваю костюм изнутри специальным средством, которое разъедает мне кожу».

• Об использовании его способности становиться невидимым на благо людей наподобие супергероя. «Это просто смешно. Мне это и в голову не приходило».

• О неприятностях. Изредка случались мелкие неприятности. Человек же непредсказуем. Однажды недалеко от Хьюстона я попал в смешную и вместе с тем опасную ситуацию. Я наблюдал за весьма нервным пожилым человеком – он ни минуты не мог просидеть спокойно, постоянно ерзал и дергался, будто его донимали муравьи. Я сидел в уголке его гостиной, как вдруг он направился прямо в мой угол, чтобы поправить провод своей стереоустановки, которая все время то включалась, то отключалась. Во всяком случае, так я подумал. Когда он двинулся в мою сторону, я встал, шагнул вправо, чтобы освободить ему место, и замер в полусогнутом положении. Но в последний момент он вдруг круто сворачивает влево, и в следующую секунду врезается своей тупой башкой прямо мне в голову, да с такой силой, что мы оба падаем на пол. Он тотчас вскочил на ноги, замахал руками, заколотил кулаками по воздуху, что-то возмущенно вопя в адрес невидимого препятствия. Я почел за лучшее остаться на полу, казалось, это безопаснее. Но вдруг этот тип идет в спальню и выходит оттуда с оружием! Это была большая винтовка «магнум» калибра 357 или 44. Настоящая винтовка Грязного Гарри! И вот этот старина Муравьи-в-штанах останавливается в середине гостиной и заряжает винтовку патронами. Он весь подбирается, пыхтит и буквально обливается потом. Ничто не сравнится с этим зрелищем – когда человек заряжает оружие. Понятно, он ничего не видит, а тем временем я потихоньку пробираюсь на кухню. И теперь наблюдаю за стариной Муравьи-в-штанах, высунув голову в дверной проем. Он водит дулом по сторонам, пытаясь сообразить, что, черт возьми, случилось. Он точно знает, что в комнате кто-то есть. Знает, что ударился головой о чью-то голову. В этом он не сомневается. Но ему не хочется палить по всему дому. Он обшаривает взглядом всю комнату. Тут ему приходит в голову, что вторгшийся в его дом чужак прячется в подвале. Понятия не имею, почему он так решил, думаю, просто ничего другого не мог придумать. Он открывает дверь в подвал и медленно крадется вниз по лестнице с винтовкой в руке. Я слышал, как под ним скрипят ступеньки. Когда он спустился вниз, я просто выбежал через входную дверь. Я не стал играть с этим психом в прятки. Наличие оружия не способно защитить человека от опасности, разве только от меня.

• О страхе. «Единственное, что меня постоянно пугает, – это переход через улицу. Потому что, если меня собьют, мне останется только лечь на асфальт и умереть. Каждая вторая машина проедет прямо по мне. Можно надеяться только на то, что одна из них размозжит мне голову и избавит от мучений. Хуже всего было в Западной Флориде – там просто невозможно перейти улицу. Нет пешеходных переходов, старики за рулем ни черта не видят, да и вообще нет пешеходов. Насколько лучше было в Детройте!»

• О преодолении технических ошибок. «Весь коллектив лаборатории, включая меня, допустил грубую ошибку в рассуждении о тени, которую будет отбрасывать человек в маскировочном костюме. Мы исходили из того, что здесь не возникнет проблем, поскольку – теоретически – свет, перемещенный кремом, нейтрализует отсутствие света, который, собственно, и есть тень. Но не тут-то было. Костюм поглощает немного света, поэтому отражает не все сто процентов остатка. Я это понял только тогда, когда стал постоянно ходить в этом костюме. Люди не могут меня видеть, но меня видит солнце! Я по-прежнему отбрасываю тень в виде смутного размытого силуэта, которую можно сравнить с тенью, отраженной кривым зеркалом в комнате смеха. Но я нашел выход – стараюсь выходить ночью или в полдень либо в пасмурную, облачную погоду. Находясь в помещении, я всегда отмечаю для себя те окна, которые выходят прямо на восток или на запад, а днем стараюсь не проходить мимо окон, смотрящих на юг. Это нетрудно, просто приходится об этом помнить. И я уже говорил – просто поразительно, сколько людей смотрят, но не замечают. Я частенько об этом думаю. Вы слышали о мексиканском племени гуичоли?[36]36
  Один мой коллега объяснил мне, что Игрек ошибается. На самом деле это племя называется тараумара.


[Закрыть] Их еще называют племенем бегунов. Об этих чудаках написана целая книга. Это таинственное племя известно двумя особенностями. Во-первых, как вы наверняка догадались, это бег – они самые быстроногие спортсмены во всей Северной Америке. Эти ребята регулярно пробегают по сорок, пятьдесят и даже сто миль, босиком, по всяким там колючкам и острым камням, подкрепляя силы только кукурузным пивом и мясом мышей, и, главное, – исключительно для собственного удовольствия. Никто не знает, как им это удается. Во-вторых – и это главное – они способны становиться невидимыми. Они живут в пещерах вокруг Сьерра-Мадре и буквально на глазах исчезают в скалах. Когда один исследователь в девятнадцатом веке наткнулся на это племя, он прошел прямо через их деревню и никто не увидел. Они были там, прямо перед ним, а он не увидел ни одного человека. Так что, если исследователь может не заметить целое племя, которое он, собственно, и искал, представьте себе, насколько труднее нетренированному человеку увидеть одного незнакомца, которого он не ожидает застать в каком-то конкретном месте.

• О том, кто может носить костюм. «Вас интересует, можете ли вы носить костюм? Нет, не можете. Кроме меня, никто не может его носить. Простите, что разочаровал вас, но с этим ничего не поделаешь. Вы не можете носить мой костюм. Не можете». (Примечание для Кросби. Я никогда не выражала желания носить этот костюм. До сих пор не понимаю, почему вдруг Игрек решил, что меня это интересует.)

• О побочных эффектах и привыкании. «Поскольку у меня не было возможности провести медицинский тест крема, я не могу сказать, заболею ли я из-за того, что буду постоянно наносить на себя этот аэрозоль. Конечно, это вредно, но я не знаю насколько. Сначала я ощущал жжение в носоглотке, потом это прошло. Кроме того, я часто и помногу принимал возбуждающие средства. Правда, приобрести зависимость я не опасался, так как знаю свой организм. Постепенно я и к ним привык и теперь пользуюсь ими совершенно уверенно. Наркотики представляют опасность только для тех, кто не умеет с ними обращаться. Как там говорил старина Ричард Прайор?[37]37
  Ричард Прайор (1940–2005) – американский комедийный актер, писатель, социальный критик. (Примеч. пер.)


[Закрыть] «Я знаю людей, которые на протяжении десяти лет ежедневно употребляли кокаин, но наркоманами не стали».

• О природе этой способности. «Эффект моей невидимости не имеет ничего общего ни с метафизикой, ни с оккультизмом. Он только производит впечатление чего-то потустороннего, так как кроме меня этого никто не может воспроизвести. Не сомневаюсь, что человек, который первым добыл огонь с помощью кремния, тоже казался окружающим чародеем. Мой же феномен ближе к иллюзии. Я подобен Дэвиду Блейну[38]38
  Дэвид Блейн Уайт (р. 1973) – американский иллюзионист. (Примеч. пер.)


[Закрыть]. Мы оба делаем то, что сбивает людей с толку и требует от нас огромной физической выносливости. Разница лишь в том, что мои цели исследовательские, а иллюзионисты проделывают свои трюки и фокусы для того, чтобы произвести впечатление на зрителя».

• О его желаниях. «Вы называете меня невидимкой, потому что иначе не в состоянии этого постигнуть. Ну да бог с вами. Вы неверно это определяете, но я понимаю, почему вы снова и снова прибегаете к этому слову. Для вас любой человек, которого нельзя увидеть, будет невидимкой. Но, Виктория, вот мы смотрим на людей, но не видим, не понимаем и не знаем их, так что они-то и есть для нас невидимки. И большая часть окружающего нас мира невидима, недоступна нашему пониманию. А я хотел Человека Видимого – естественного, настоящего, реального. Вот о чем я говорю. Только это меня и интересовало».

Непонятная история метиса

Эту историю Игрек рассказал мне 13 июня, когда наш сеанс вместо сорока пяти минут растянулся на целый час. Я поместила отрывки из нее не потому, что она кажется мне разоблачительной, а потому, что, похоже, была очень важна для Игрека. В его тоне проскальзывали нотки тоски по прошлому безумию. Я решила не указывать точное время каждого параграфа, только расположила их в хронологическом порядке. Внимательный читатель уже наверняка заметил, что в своих рассказах Игрек попеременно употребляет то настоящее, то прошедшее время – возможно, это получается у него непроизвольно, но, на мой взгляд, вряд ли. Во всяком случае, я излагаю все в полном соответствии с магнитофонной записью. У меня создалось впечатление, что описываемая встреча произошла у Игрека совсем недавно, может, на прошлой неделе. Но когда я спросила его, он ничего не ответил и даже не объяснил почему.

1. С пожилыми людьми свои проблемы. В их дома труднее проникнуть, так как они очень осторожны, всегда запирают окна и двери. Они не доверяют людям, им повсюду мерещится опасность. Зато, если вы уже пробрались внутрь, наблюдать за стариками не представляет никакого труда. Они не слышат ваших шагов, не замечают изменений в обстановке. Беда в том, что они никуда не ходят, разве только в магазин или в клинику, а так сидят себе дома чуть не целую неделю. Для меня это было все равно что работать в две смены без оплаты сверхурочных.

2. Однажды я наблюдал за старой женщиной, которая уже не вставала и, можно сказать, умирала у меня на глазах. Она так и скончалась однажды утром, как раз в День благодарения. Я решил задержаться в ее доме, пока кто-нибудь не обнаружит труп, чтобы видеть реакцию этого человека. Мне было интересно, почувствует ли сразу пришедший, что находится в квартире, где лежит покойница. Проверит ли он пульс у старушки? Заплачет ли? Особенно меня занимало, будет ли этот человек разговаривать с умершей, как нам показывают по телевизору. По телевизору люди всегда разговаривают с покойником: «Не умирай, черт возьми! Подожди, не умирай!» или «Нет, бабушка, не оставляй нас!». Но через два дня я стал подозревать, что никто и не думает ее проведывать, а находиться в спальне стало очень тяжело. Смерть утрачивает свою поэтичность, если долго ощущать ее запах. Я понял, что оставаться там бессмысленно. В субботу я ушел из дома и оставил входную дверь открытой настежь. Думаю, я поступил правильно.

3. А вот один старик-метис, один из родителей которого был мексиканец, мне очень понравился. Я искренне полюбил его. Он жил недалеко отсюда, прямо за кладбищем Маунт-Калвари. Такой коренастый метис плотного сложения, с седыми усами. Я пробрался к нему в дом утром, когда он вышел полить лужайку. Помню, он пил воду прямо из шланга. На вид ему было лет восемьдесят, хотя у метисов трудно определить возраст. Он был в шлепанцах и в подтяжках и ходил, сильно сутулясь. Эти подробности не так уж важны, но я их помню. Несмотря на солидный возраст, он был в отличной физической форме.

4. И дом у него был очень уютным и красивым. На стенах висело много фотографий. Должно быть, у него была не одна жена, потому что там были фото трех разных женщин и, по-видимому, его детей, и во многих проглядывало что-то свое, не похожее на других его потомков. Один или двое выглядели почти альбиносами! У него было и несколько своих фотографий в рамках, но их он держал в ванной. Уж не знаю, о чем это говорило – об ироничном к себе отношении или о тщеславии. Прямо над унитазом висел его портрет, где ему лет девятнадцать – двадцать. В юности он был очень красивым. Помню, я еще подумал: «Да, этот парень наверняка был нарасхват!» Он стоял перед «шевроле» с зажженной сигаретой, зажатой в уголке рта, и с бутылкой пива «Лоун стар» в той позе, в которой снимались люди в то время: лицо серьезное, одна рука на бедре, бровь слегка приподнята. Все старики кажутся нам бравыми молодцами, когда мы рассматриваем их черно-белые фотографии, где они сняты в юности. Человеку свойственно смотреть на старые фото с неким восхищением. Это происходит помимо нашей воли. Мы тоже хотим запечатлеть себя красивыми и сильными в надежде, что наши потомки будут с таким же восторгом рассматривать наши фотографии, случайно найденные на чердаке в старом потертом чемодане. Но этот старикан в молодости действительно был чертовски обаятельным, даже его сигарета казалась какой-то особенной.

5. Я нарочно не стал выяснять, как его зовут. Какая разница? Вернувшись в дом, он снял с себя намокшую фланелевую рубашку и, оставшись в майке без рукавов, развернул газету. Он читал все подряд, с первой до последней страницы. И я понял, что обычно одиноко живущие люди уделяют больше внимания прессе. У них нет других интересов.

6. Вот вы слушаете меня, и я вижу, что вы ожидаете каких-то событий и гадаете, зачем я рассказываю вам эту историю. Не стоит ломать голову, успокойтесь. Вы же не гадалка.

7. Я смотрю, как он готовит себе ланч. Он надевает передник и уверенно орудует на кухне. Он обжаривает в сковороде кусочки курицы с апельсинами и желтым перцем. Аромат просто сказочный! Я думал, он завернет все это в тортилью, а он съел все прямо из сковороды, стоя над раковиной. Будет он еще возиться с лепешками! «Этот парень соображает, что к чему!» – подумал я.

8. Погода такая же жаркая, как сегодня, настоящее пекло. Но он не включает кондиционер и не открывает окна, хотя пот буквально струится у него по лицу. Сильно сутулясь, он подходит к телевизору и вручную включает его. Идет бейсбольный матч, но звук слабый, и он практически не следит за игрой. Этот чудной старик в одиночку играет в игру, которую я видел только в плохих ковбойских фильмах: он ставит свою шляпу с широкими полями на пол в гостиной и, как в корзину, бросает в нее одну за другой карты. Такое впечатление, что он совершает какой-то священный ритуал, не вызывающий у него вдохновения. Я сижу в другом конце комнаты и смотрю, как он все бросает и бросает карты. Около трех часов он вдруг поднимает взгляд, но не на меня, а на потолок. «Я знаю, ты там», – говорит он. Это было как удар по почкам. Я ошеломлен. Такого никогда не случалось. «Я знаю, что ты там, – снова говорит он, на этот раз уже не глядя вверх. – Ты не можешь ставить себе в заслугу то, что произошло со мной».

Это становилось интересно.

9. В течение следующего часа я стараюсь сидеть еще тише, едва дышу. Я пытаюсь понять, как этот метис угадал мое присутствие – я ведь был очень осторожен. Конечно, и я могу в чем-то ошибиться, но не по беспечности. Я всегда соблюдаю осторожность. Я жду, что он снова обратится ко мне или вызовет полицию. Если придется, я, конечно, сбегу, но лучше бы обошлось без полиции. Мне хочется понять, что с ним происходит. Примерно в шесть часов он начинает готовить ужин. Продукты те же, что и в ланч – курица и перец, обжаренные в той же сковороде. Тарелками он не пользуется. Только теперь у него на десерт банан. Очищая его, он снова заговорил: «Это было не смешно. Все это сплошное вранье. На самом деле все не так. У нас нет диктаторов в этой стране». Вот уж этого я никак не ожидал услышать. «Нечего врать», – говорит полумексиканец, ни к кому не обращаясь.

Раздается телефонный звонок. Невероятно пронзительный – сигнал поставлен на самую большую мощность, а аппарат находится прямо у меня над головой. Он медленно подходит к телефону и снимает трубку. Я окаменеваю. Он стоит в трех шагах от того места, где я скрючился на полу. Если сегодня днем он знал, что я у него в доме, как он мог не знать, что сейчас я прямо рядом с ним? Это не укладывается у меня в голове.

– Перестань мне надоедать! – говорит он в трубку и кладет ее.

Через десять секунд телефон снова издает оглушительный трезвон. Он снимает трубку, не дожидаясь, когда звонок умолкнет.

– Послушай, – спокойно говорит он, – если ты не перестанешь меня преследовать, я перебью всю твою семью. Я сожгу твой дом и порублю всю мебель. Я не стану молиться ни за тебя, ни за твоих детей, ни за твоих внуков. Я стану тебе сниться. Я свяжусь с Роберто Дюраном[40]40
  Роберто Дюран (р. 1951) – канадский боксер, признанный лучшим легковесом XX века, начал выступать в 1968 году, закончил карьеру в 2001 году. (Примеч. пер.)


[Закрыть]. Мы с ним были близкими друзьями. Ты это знаешь? Ты меня понимаешь? Хорошо.

Он снова кладет трубку без каких-либо признаков волнения или раздражения. У него на лице одно и то же выражение, для которого в английском языке нет названия. Что-то вроде застывшего сочетания скуки, сожаления и чувства собственного достоинства. Может, в немецком языке есть подходящее определение.

Старик медленно поднимается на второй этаж. Я крадусь следом и уже ничего не боюсь.

10. Я иду за ним в спальню, которая выходит на открытую веранду. И снова его дом поражает меня своим великолепием – дорогая мебель, шторы, обои и покрывала выдержаны в синих и золотистых тонах. И все это старинное и слегка запущенное, но роскошное. Не знаю, кто декорировал дом, но уверен, что не сам старик. Здесь наверняка обитала женщина, может, не так давно. Повсюду вышитые подушки.

Полумексиканец сидит на балконе. Тут два пластиковых кресла, и я осторожно занимаю свободное кресло. Мы сидим и смотрим вокруг. Невыносимая жара к вечеру сменяется приятной прохладой. Его дом выходит на запущенный парк. В центре парка видна старая баскетбольная площадка – кольца без сеток, потемневшие деревянные щиты, покрытие площадки все в трещинах. На площадке играют два человека, больше в парке никого нет. Они играют один на один и носятся по всей площадке. Они играют увлеченно, хотя не соблюдают правила и редко попадают в кольцо. Один из них черный, другой – белый. Оба будто поменялись местами: белый парень худой и спортивный, но часто промахивается и слишком нервничает. Черный ловко забрасывает мяч прямо в кольцо и знаком с правилами, но слишком медленно и предсказуемо перемещается по площадке, почти не отрывая ног от земли. Ни одного, ни другого не назовешь способным игроком. Оба уже в том возрасте, когда трудно играть в команде, поэтому они играют друг с другом. Они промахиваются по пять раз подряд. Задыхаются от напряжения, поэтому не разговаривают.

Мы со стариком наблюдаем за игрой. Точнее, он следит за игрой, а я – за ним. Глаза его бегают из стороны в сторону, становятся живыми и острыми. Понятия не имею, почему ему так интересно. Хотелось бы мне влезть к нему в голову и посмотреть на игру его глазами. Что он видит? До меня вдруг доходит, что я никогда этого не узнаю, сколько бы за ним ни наблюдал. Я начинаю серьезно сомневаться в своем проекте. Вот я сижу рядом с человеком, который находится в одиночестве, сижу совсем рядом, вижу, что в голове у него роятся какие-то мысли… и, однако, я ничего, ровным счетом ничего не узнаю о нем.

– Напрасно ты это делаешь, – вдруг говорит он.

«Он обращается к игрокам», – думаю я. Как будто он ответил на мои вопросы.

– Не стоит этого делать, – продолжает он. – Однажды это уже пробовали провернуть, еще в семидесятых, с Картером[41]41
  Картер-младший Джеймс Эрл «Джимми» (р. 1924) – 39-й президент США (1977–1981) от Демократической партии. (Примеч. пер.)


[Закрыть] и Эчеверриа[42]42
  Эчеверриа Альварес Луис (1922–1976) – мексиканский государственный и политический деятель, президент Мексики с 1 декабря 1970 по 30 ноября 1976 года. (Примеч. пер.)


[Закрыть]. Только всем на это наплевать.

«Нет, это он не им говорит».

Может, он вообще ни к кому не обращается.

– Согласен, – говорит он. – Я согласен, кретин. Эх ты, лицемер треклятый!

Я прихожу в замешательство. Если старик безумен – а похоже на то, – я не узнаю ничего ценного, слушая его бессвязный бред. Наше общество всеми силами старается постичь образ мыслей сумасшедших. Мы анализируем причины, подтолкнувшие человека к самоубийству, разговариваем с серийными убийцами. Безнадежное дело. Речи сумасшедших лишены здравого смысла, потому их и называют безумными. Так что такого важного дадут нам попытки извлечь смысл из бессвязного бреда?

Это все равно что использовать математические методы для изучения истории или анализировать сны. Я не собирался еще целые сутки наблюдать за безумцем, который несет какую-то чушь. Но тут мне пришла в голову одна интересная мысль, которую стоило проверить. Этот старик слышит голоса людей, которых нет. Он не видит этих людей, потому что в действительности их нет. А что, если он услышит голос человека, которого он тоже не видит, но который существует, находится здесь, рядом с ним? Осознает ли он разницу? То есть этот человек живет в воображаемом мире, верно? И общается с выдуманными им людьми. Но было ли для него важным то, что он говорил именно с воображаемыми людьми? Потому что, если да, это означало бы, что – до какой-то степени – он сумеет уловить разницу между голосом, который звучит у него в голове, и голосом человека, чье присутствие абсолютно непонятно, необъяснимо.

Мне было очень интересно это узнать.

Я встал и тихонько занял место за креслом старика. Я не хотел, чтобы звук моего голоса исходил со стороны моего кресла… Не знаю почему, но мне показалось, что лучше встать у него за спиной.

Я ужасно волновался. А вдруг он от испуга выбросится с балкона? Помню, я об этом подумал. Но, похоже, он был не робкого десятка. Несмотря на возраст, он сохранил ту твердость и силу духа, что придавала его облику на снимке в ванной такую притягательность. Я был уверен, что он выдержит.

Я глубоко вздохнул и сказал:

– Интересно, кто выиграет этот матч?

Он молчал.

Я снова сказал:

– Интересно, кто выиграет этот матч?

– У черного ни малейшего шанса, – констатировал старик.

И больше ничего, никакой реакции. Я вдруг сообразил, что слишком долго раздумывал, стоит ли с ним заговорить, но не подумал, о чем именно.

– Как вас зовут? – спросил я.

– А что вы делаете в моем доме? – вместо ответа поинтересовался он.

– Я не причиню вам зла, – произнес я как можно спокойнее. Понятия не имею, почему вдруг я заговорил как какой-то библейский персонаж.

Секунд двадцать он молчал.

– У черного нет ни шанса, – повторил он. – Слишком толстый. Сразу видно, сладко живет. Небось жена хорошо готовит. А гуэро (белый парень) неуклюжий как корова, зато бегает резво.

– Гуэро, – сказал я. – Вы говорите – гуэро. Вы из Мехико?

– Нет, – ответил он. – Я не мексиканец. Только наполовину. Моя мать была мексиканкой. А отец – тот был ирландцем. Не каким-нибудь пьяницей, а боксером.

– У вас очень красивый дом, – заметил я. – Откуда у вас такой красивый дом?

– Я занимался нефтью, – ответил он. – Давно уже.

– Вы занимались нефтью? Вы ее добывали?

Ответа нет.

Я понял, что он хотел сказать. Глупо было уточнять.

Мы еще около пяти минут следили за игрой и молчали. Просто вслушивались в отдаленные звуки – дробный стук мяча по площадке, отскок мяча после промашки. Тук-тук… тук… тук-тук… Стало темнеть. Взмокшие от пота приятели наконец прекратили игру. Согнувшись, они тяжело дышали как загнанные лошади и улыбались друг другу. Было непонятно, кто из них выиграл. Вряд ли они вообще вели счет очкам.

– Нечего вам тут оставаться, – сказал полумексиканец. – Я не хочу, чтобы вы здесь ночевали. Только не в моем доме. У меня и без вас достаточно проблем.

– Не волнуйтесь. Я уйду. Я хочу уйти, – заверил его я.

На самом деле мне не хотелось покидать его.

– Уходите через заднюю дверь, – сказал он. – И больше не звоните.

– Я вам не звонил, – возразил я. – Это был не я.

– Нет, вы, – заявил он. – Вы звонили мне и смотрели, как я ем. Два раза. Вы два раза смотрели, как я ем. Вы извращенец.

– Можно мне перед уходом воспользоваться туалетом?

– Нет, нельзя, – сказал он. – Вот еще! С какой стати я позволю какому-то извращенцу заходить в мою ванную? Вы что думаете, можете делать здесь все, что захотите?

Он был прав, и я ушел. И больше туда не приходил, хотя мне этого хотелось. Впрочем, кто знает? Может, завтра я снова к нему приду. В этом парне было что-то такое. Он, конечно, ненормальный, но в Америке полно людей куда ненормальнее его. Просто они больше социализированы. В Северной Америке больше сумасшедших, чем на всех остальных развитых континентах, вместе взятых, кроме разве что Австралии. Я бы сказал, что у двадцати пяти процентов нашего населения безумие в крови. Это генетика. Так сложилось исторически. Ведь какого типа люди эмигрировали в Новый Свет? Не считая рабов, было всего четыре типа эмигрантов. Во-первых, те, кто не нашел в Европе истинной веры и надеялся обрести ее за океаном. Во-вторых, люди, которые рассчитывали сколотить здесь состояние. В-третьих, всякого рода бездельники и неудачники, отвергнутые обществом, которым ничего не оставалось, как покинуть родину. И, в-четвертых, авантюристы, искатели приключений на неведомых берегах. Вот вам четыре составляющие генетического фонда американцев, и вот вам четыре объяснения всего хорошего и всего плохого, что здесь происходит. Абсолютно всего. Не могу назвать ни единого исключения. Так что этот парень, потомок ирландца и мексиканки, вполне укладывается в общий ряд. И если подумать, не такой уж он ненормальный. Пожалуй, у него больше сходства со мной, чем с вами.