Текст книги "Леонардо да Винчи. Загадки гения"

Чарльз Никол
Леонардо да Винчи. Загадки гения

Посвящается Киту – маленькому англичанину

Какими словами опишешь ты это сердце, не наполнив целой книги?

Заметки Леонардо да Винчи рядом с анатомическим рисунком сердца, около 1513 года

Charles Nicholl

LEONARDO DA VINCI

Flights of the Mind

© Charles Nicholl, 2004

© Новикова Т., перевод на русский язык, 2006

© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2016

КоЛибри®

* * *

Леонардо был выдающимся человеком, но его жизнь постоянно пересекалась с самыми обычными людьми. И в этих точках пересечения биограф – посланец мира обычных людей – может войти в контакт с гением. Можно долго изучать сложнейшие, величайшие картины, те, что делали Леонардо столь великим, но есть такие моменты, когда гения можно ощутить обычным человеком, таким же, как все мы.

Я попытался показать Леонардо реальным человеком, жившим в реальном времени и любившим обычный горячий суп. История его жизни – всего лишь еще один способ постичь его неоспоримое и загадочное величие, величие художника, ученого и философа.

Вселенский гений, человек эпохи Возрождения – все это те «огромнейшие» тени из загадки Леонардо. Это не иллюзия, это всего лишь результат определенной точки зрения. И чем больше приближаешься к человеку, отбрасывающему такую тень, тем более интересным он становится.

Чарльз Николл

Великолепная и всеохватывающая биография.

Питер Акройд

Остроумная, проникновенная и вызывающе романтичная… Книга Чарльза Николла не просто восхитительна – она написана в духе работ Леонардо.

The New York Times Book Review

Мастерски сплетенная, тщательно проработанная, увлекательная биография великого мастера Возрождения.

The Washington Post

От автора

Сначала поговорим о деньгах и мерах измерения. Читателю нелегко будет разобраться в валюте эпохи Ренессанса. Имперская лира делилась на 20 сольди по 12 динаров каждый. Однако в каждом регионе были в ходу свои деньги: флорины, дукаты, скуди и т. п. В тот период, о котором рассказывается в этой книге, флорентийский флорин и венецианский дукат стоили примерно четыре лиры. Это три основные валюты, которыми пользовался Леонардо да Винчи.

Чтобы вы получили представление о том, сколько стоили деньги, скажу, что в конце XV века в Милане на одну лиру можно было купить месячный запас хлеба на семью из четырех человек, или 12 фунтов телятины, или 20 бутылок местного вина, или 2,5 фунта свечного воска, или фунт такого деликатеса, как сахар.

В 90-х годах XV века Леонардо приобрел 600-страничную книгу по математике за шесть лир и серый плащ с зеленой бархатной подкладкой за 15 лир. Хороший конь стоил 40 дукатов или 160 лир. Во Флоренции строительный рабочий зарабатывал два флорина в месяц, старший служитель Синьории – 11 флоринов. Строительство домов Медичи и Строцци обошлось в 30 000 флоринов. Для исчисления налогов Козимо Медичи заявил имущества на 100 000 флоринов и, надо полагать, значительно преуменьшил свое богатство.

Основная мера длины, используемая Леонардо, – браччио, то есть локоть. По одному из предположений, флорентийский браччио составлял 55,1 см, а миланский – 59,4 см. Однако некоторые вычисления в записных книжках Леонардо показывают, что у него браччио составлял 61,2 см. Для удобства я округлил эту меру до двух футов, то есть до 60 см. Расстояния Леонардо измерял милями и тысячами шагов.

Основной мерой объема сыпучих тел был стайо, или бушель. Удивительно, но в Италии эта мера использовалась и для измерения земельных площадей. Стайо земли – это площадь, с которой можно было собрать один стайо ячменя в год. Судя по сохранившимся арендным соглашениям (арендная плата в те времена платилась в натуральном выражении), эта площадь составляла примерно половину акра, то есть около 2000 квадратных метров.

Переводил записки Леонардо с итальянского я сам, но, разумеется, учитывал при переводе работы таких выдающихся ученых, как Жан-Поль Рихтер, Эдвард Маккерди, А. П. Макмахон, Мартин Кемп, Маргарет Уокер и Карло Педретти. Множество текстов Леонардо остались не переведенными на английский язык. Весьма полезен мне оказался перевод «Жизнеописаний великих живописцев» Вазари, сделанный Джорджем Буллом, хотя я не во всем могу с ним согласиться.

В своей книге я часто использую фразы Леонардо на итальянском языке, чтобы вы почувствовали их звучание. Естественно, для удобства мне пришлось несколько изменить архаичное написание: я заменил староитальянское j современным i, расширил сокращения, разделил слияния и т. п. Впрочем, иногда написание Леонардо слишком непонятно, чтобы постичь смысл краткой выдержки. Цитаты из итальянских стихов того времени также приведены в оригинале. В большинстве случаев мне пришлось их несколько модернизировать.

Я модернизировал также и даты. Флорентийский календарь начинался с 25 марта, с праздника Благовещения. Таким образом, событие, произошедшее 1 февраля 1480 года по флорентийским документам, в действительности происходило двумя месяцами позже, 1 декабря 1480 года, то есть 1 февраля 1481 года.

Я хочу поблагодарить за помощь в работе Леонардовскую библиотеку в Винчи, Британский институт и Государственный архив Флоренции, Государственную библиотеку апостола Луки, Британскую библиотеку, Королевскую библиотеку в Виндзоре и Лондонскую библиотеку. Особую благодарность мне хотелось бы выразить Антонио Натали, Альфио дель Сера, Джанни Масуччи, преподобному Джину Робертсу, Лауро Мартинесу, Гордону Ветереллу, Кристи Браун, Берни Салинсу и Лиз Доннелли. Я также благодарен миссис Дрю Хайнц за разрешение работать в Хоторнденском замке, всему персоналу и моим дорогим друзьям, которые терпеливо выслушивали мои излияния. В создании этой книги огромную роль сыграли Дэвид Годвин, мой редактор Стюарт Проффитт, художественный редактор Сесилия Маккей и Боб Дэвенпорт, а также Лиз Френд-Смит и Ричард Дюгид. Кроме того, я бесконечно благодарен множеству людей, перечислить которых мне не позволяет объем этой книги. Спасибо жителям Компитезе, с которыми мы живем бок о бок уже много лет, моим детям, отправившимся вместе со мной в Италию, и Салли, которая и дала мне возможность написать эту книгу.

Чарльз Никол Корте-Бриганти, август 2004

Вступление
Подождем, пока суп не остынет

В отделе манускриптов Британской библиотеки есть лист с геометрическими набросками Леонардо да Винчи. Это одна из последних его работ, датируемая примерно 1518 годом. То есть художник создал этот лист за год до смерти. Бумага стала серой, но чернильные наброски совершенно отчетливы. На листе мы видим несколько диаграмм, а рядом текст, написанный в традиционном для Леонардо «зеркальном» стиле, справа налево. Этот лист нельзя назвать одним из величайших творений Леонардо, разве что вы являетесь страстным поклонником геометрии эпохи Леонардо. И тем не менее он заслуживает внимания. В конце текста есть небольшая особенность. Примерно на трех четвертях длины текст внезапно обрывается резким «etcetera» (и так далее). Последняя строка похожа на часть теоремы – почерк художника тверд и уверен, но в действительности мы читаем «perche la minesstra si fredda». Леонардо бросил работу, «потому что суп остывает».[1]1
  Ссылки на рукописи и сборники сделаны по обозначениям, приведенным в разделе «Источники».


[Закрыть][2]2
  Ar 245v, датировано по сравнению с СА 673r/249r-b, написанным 24 июня 1518-го; см.: Pedretti, 1975.


[Закрыть]

В рукописях Леонардо мы находим множество мелких чисто бытовых деталей, и эта мне нравится больше всего. Нельзя сказать, что из нее мы узнаем очень многое: например, в какой-то день 1518 года Леонардо съел тарелку чуть теплого супа. Вряд ли эти сведения можно считать особенно важными. Удивительно другое – поразительно, как мастер легко переходит от сухих, геометрических абстракций к повседневности. Так и видишь старика, склонившегося над столом. В соседней комнате кто-то накрывает на стол и ставит миску горячего, соблазнительно пахнущего супа. Скорее всего, этот суп был овощным, потому что в конце жизни Леонардо стал вегетарианцем. По-видимому, суп приготовила служанка художника, Матюрина, которой он очень скоро подарит «накидку из тонкой черной ткани, отделанную мехом» в благодарность за «хорошую службу».[3]3
  R 1566. В сохранившемся переводе завещания Леонардо на итальянский язык она названа «Maturina», но почти наверняка она была француженкой – отсюда «Матюрина».


[Закрыть] Может быть, она позвала Леонардо к столу, сказав, что суп остывает? Художник еще несколько минут писал, ровно столько, чтобы написать «perche la minesstra si fredda», а потом отложил перо и отправился обедать.

В этой рукописи чувствуется и налет предчувствия. Леонардо так и не вернулся к этим заметкам. Незначительная помеха говорит нам о более серьезной, непреодолимой проблеме, которая уже маячит впереди. Этот незаконченный лист можно было бы назвать «последней теоремой Леонардо» – еще одним незавершенным проектом. Великий акт познания и свершений, которым художник посвятил свою жизнь, прервался из-за простого, обычного обеда.

Для биографа подобные незначительные детали бесценны. Леонардо был выдающимся человеком, но его жизнь постоянно пересекалась с самыми обычными людьми. И в этих точках пересечения биограф – посланец мира обычных людей – может войти в контакт с гением. Можно долго изучать сложнейшие, величайшие картины, те, что делали Леонардо столь великим, но есть такие моменты, когда гения можно ощутить обычным человеком, таким же, как все мы.

Я попытался показать Леонардо человеком – реальным человеком, жившим в реальном времени и любившим обычный горячий суп. Мне не хотелось в очередной раз описывать сверхчеловека, многостороннего «человека вселенной», каким мы привыкли представлять себе великого художника. Разумеется, речь идет об одном и том же человеке, и история его жизни – всего лишь еще один способ постичь его неоспоримое и загадочное величие, величие художника, ученого и философа. Но мне показалось важным уйти от житийной идеи вселенского гения. И подтолкнули меня к этой мысли слова самого Леонардо. В одном из своих пророчеств, profezie, он пишет: «Будут явлены огромнейшие фигуры человеческой формы, которые, чем больше ты к ним приблизишься, тем больше будут сокращать свою непомерную величину».[4]4
  К2 50v.


[Закрыть] Ответ на загадку прост – это «тень, отбрасываемая человеком в свете лампы». Но я думаю, что ответом может быть сам Леонардо да Винчи, к которому я приближаюсь из темноты, в глубине души надеясь, что его великая стать уменьшится до обычных человеческих размеров.

Писать книгу о Леонардо и не употреблять слова «гений» – задача, соизмеримая по сложности с той, что поставил себе французский писатель Жорж Перес, решивший написать книгу, в которой не было бы ни единой буквы «е». Нет, я не отказался от этого слова полностью. Это полезный перевод итальянского слова ingegno, которое в эпоху Ренессанса часто использовалось для обозначения чего-то большего, чем просто «талант» или «интеллект». Но пользоваться им я постарался умеренно, поскольку оно часто заслоняет человечность тех, о ком идет речь. Это слово знаменует их достижения, выдающиеся, невероятные, близкие к чуду. Да, это действительно так, но для биографа это совершенно бесполезно. Творения Леонардо велики и загадочны, но мы хотим знать, как и почему он все это сделал. Таинственное, мистическое слово «вдохновение» нам здесь не помощник. Поклонники Шекспира любят говорить, что он «никогда ничего не зачеркивал», на что Бен Джонсон яростно возражает: «Он зачеркивал тысячи строк».[5]5
  Ben Jonson, Timber, or Discoveries (London, 1640), in Complete Poems, ed. G. Parfitt (Harmondsworth, 1975), 394.


[Закрыть] Другими словами, Шекспир был великим поэтом, но и ему были свойственны ошибки. Его гений заключался в умении преодолевать собственные ошибки и промахи. Джонсон добавляет: «Я почитаю его память, но не опускаюсь до идолопоклонства». И это лучшая точка зрения для любого биографа. Конечно, Леонардо был гением, но это слово уводит нас к идолопоклонству, отдаляет от острого и скептического ума великого художника. Поэтому я постарался по мере возможности его избегать.

Со стереотипом гения сходно и определение «человек эпохи Ренессанса». Я не собираюсь утверждать, что Ренессанса «никогда не было». Это исключительно полезный термин, очень точно описывающий те перемены, которые произошли в культурной жизни Европы в XV–XVI веках (или, говоря на итальянский манер, в эпоху Кватроченто (расцвет Раннего Возрождения) и Чинквеченто (расцвет Высокого и Позднего Возрождения). Но здесь снова мы сталкиваемся с клише, которых следует остерегаться. Мы воспринимаем Ренессанс как эпоху великого интеллектуального оптимизма: «новый рассвет» разума, потрясение основ, отказ от суеверий, расширение горизонтов. Если глядеть на эпоху Возрождения из конца XIX века, когда такое толкование Ренессанса и было дано, все обстоит именно так. Но как это было в действительности? Старые убеждения рухнули. Это были времена стремительных перемен, ожесточенной политической борьбы, экономического роста. Постоянно поступали удивительные сообщения из ранее неизвестных уголков нашей планеты. Эпоха Ренессанса – это период разрушения в той же мере, что и период взрыва оптимизма. Физически ощутимое возбуждение того времени сопровождалось чувством непреходящей опасности. Все правила были переписаны заново. Все было возможно, но ничто не было определено. Во всем присутствовал дух безудержного философского головокружения.

Героический, вдохновенный смысл выражения «человек Ренессанса» нельзя считать неверным. Подзаголовок моей книги – «Полет разума» – был выбран совершенно сознательно. Мне хотелось отразить поразительные достижения интеллекта Леонардо, которые позволили ему увидеть так много и заглянуть так далеко. Метафорически и психологически мне хотелось связать полеты мысли Леонардо с обуревавшей его всю жизнь страстью к физическому полету. Но мечта о полете всегда связана со страхом падения. Мы сможем лучше понять этого человека эпохи Ренессанса, если узнаем о его сомнениях и терзаниях, о его сомнениях в самом себе и в своих трудах.

Вселенский гений, человек эпохи Возрождения – все это те «огромнейшие» тени из загадки Леонардо. Это не иллюзия, это всего лишь результат определенной точки зрения. И чем больше приближаешься к человеку, отбрасывающему такую тень, тем более интересным он становится.

Чтобы понять историю жизни Леонардо, нам нужно вернуться к источникам, которые ближе всего к нему, – то есть к источникам того времени. Огромную помощь в этом нам оказывают рукописи самого Леонардо. В этой книге я попытался показать Леонардо в качестве писателя, о чем часто забывают, несмотря на огромный объем его литературного наследия. До наших дней дошло более семи тысяч листов рукописей, а тысячи других когда-то существовали, но были утеряны. Возможно, что-то из наследия великого художника еще будет обнаружено. Две записные книжки Леонардо были случайно найдены в Мадриде в 1967 году. Загадочное исследование о природе света и тени, известное как Libro W,[6]6
  Составленный Рихтером в 1939 году список рукописей Леонардо содержит 5421 страницу (под «страницей» понимается одна сторона рукописного листа, но в нем пропущены приклеенные фрагменты, встречающиеся в Атлантическом кодексе, обложки записных книжек (лицевая и оборотная стороны, на которых есть пометки Леонардо), а также два Мадридских кодекса, обнаруженные в 1967 году. Таким образом, мы получаем около 7200 страниц. См.: Richter 1970, 2400–2401; PC 1.92–7.


[Закрыть] также может принадлежать Леонардо да Винчи, хотя пока эта гипотеза не нашла своего точного подтверждения.

Рукописи сохранились в трех формах: в переплетенных собраниях, составленных после смерти Леонардо; в записных книжках, которые сохранились примерно в том же виде, какой имели при жизни художника; и в виде отдельных листов.

Самое знаменитое собрание – это знаменитый Атлантический кодекс, Codex Atlanticus, хранящийся в Амвросианской библиотеке в Милане (названной в честь св. Амвросия Медиоланского и открытой в 1609 году для всеобщего пользования). В оригинальной форме Атлантический кодекс представлял собой массивный, переплетенный в кожу том, размер которого превышал 60 см. Эти материалы в конце XVI века собрал скульптор и библиофил Помпео Леони. В Атлантический кодекс входит 481 лист. Некоторые из них являются листами из рукописей Леонардо, но большинство составлено из более мелких частей – на одном листе их может быть пять или шесть. Иногда эти фрагменты наклеены на бумагу, иногда вмонтированы так, чтобы можно было увидеть обе стороны листа. Название кодекса не имеет ничего общего с океаном, а связано с большим форматом книги – «размером с атлас». Название было присвоено библиотекарем Амвросианской библиотеки, Бальдассаре Ольтроччи, который в 1780 году записал книгу в библиотечный каталог как «codice in forms atlantica». В 60-х годах XX века это роскошное издание было разброшюровано и разделено на отдельные листы, чтобы их можно было изучать по отдельности.

Два других крупных собрания хранятся в Англии. Коллекция рисунков и рукописей принадлежит Королевской библиотеке в Виндзорском замке. Это собрание также является наследием Помпео Леони. Некоторые небольшие фрагменты Виндзорской коллекции были вырезаны Леони из больших листов, входящих в Атлантический кодекс. Собрание было приобретено страстным коллекционером, королем Карлом I, хотя никаких документальных свидетельств об этом не сохранилось.

Собрание было обнаружено в Кенсингтонском дворце в середине XVIII века. Согласно свидетельствам современников, «эта редкость» во время гражданской войны хранилась в «большом и прочном сундуке» и пролежала там «незамеченная и забытая почти 120 лет, пока мистер Далтон в начале правления нашего короля [Георга III] не обнаружил ее на дне этого сундука».[7]7
  Charles Rogers, A Collection of Prints in Imitation of Drawings (2 vols., London, 1778), 1.5. По вопросу коллекции (вероятно, привезенной из Испании графом Арунделом и проданной королю Карлу в 1641 г.) см.: Clark and Pedretti 1968, l.x-xiii.


[Закрыть] Среди этого великолепного собрания рисунков и рукописей выделяются знаменитые анатомические листы. Другое знаменитое собрание, Кодекс Арундела, хранится в Британской библиотеке. В этот кодекс входит 283 листа, над которыми Леонардо работал в течение почти сорока лет. Тот лист, с геометрическими набросками, о котором мы говорили вначале, входит именно в Кодекс Арундела. Свое название собрание получило по имени графа Арундела, приобретшего его в Испании в 30-х годах XVII века.

Помимо этих собраний подлинных рукописей Леонардо, следует упомянуть еще одно – Урбинский кодекс, хранящийся в библиотеке Ватикана. В него вошли работы Леонардо, посвященные живописи. Это собрание было составлено после смерти художника его секретарем и душеприказчиком Франческо Мельци. Сокращенный вариант Урбинского кодекса был опубликован в Париже в 1651 году. Это издание получило название Trattato della pittura («Трактат о живописи»). В конец Урбинского кодекса Мельци включил восемнадцать записных книжек Леонардо, больших и малых (libri и libricini), которые он использовал в качестве источников. Десять из них в настоящее время утеряны. Еще одно небольшое собрание – это Кодекс Гюйгенса, ныне хранящийся в Нью-Йорке. В него входят копии утерянных работ Леонардо, сделанные в XVI веке.

Собрания эти великолепны, но подлинного Леонардо мы видим только в его записных книжках. До наших дней дошло около двадцати пяти таких книжек – точное количество зависит от того, каким образом ведется подсчет. Некоторые небольшие книжки были объединены в целые тома. Например, три Кодекса Форстера (Музей Виктории и Альберта, Лондон) в действительности включают в себя пять записных книжек. Большая часть записных книжек Леонардо хранится во Французском институте в Париже. Они попали во Францию в 90-х годах XVIII века, когда наполеоновские войска ограбили Библиотеку св. Амвросия в Милане. Остальные записные книжки хранятся в Милане, Турине, Лондоне, Мадриде и Сиэтле. Отдельные листы из книжек были потеряны или украдены – известный библиофил граф Гульельмо Либри украл несколько листов в середине XIX века, – но в целом они остались такими, какими их оставил Леонардо. Некоторые из них сохранились в оригинальном переплете: Леонардо любил пергаментные или кожаные переплеты, скрепленные небольшими деревянными застежками, пропущенными через проволочную петлю (подобные застежки сегодня можно видеть на мужских пальто и куртках).

По своему размеру записные книжки очень различны – от стандартного формата ин-октаво до маленьких книжек карманного формата, не больше колоды игральных карт. Маленькие книжки Франческо Мельци назвал libricini. Они служили и записными книжками, и альбомами для набросков. Судя по многим из них, Леонардо часто брал их с собой в дорогу. Свидетель, встречавшийся с художником в Милане, упоминает о «небольшой книжке, которую он всегда носил на поясе».[8]8
  Giambattista Giraldi Cinzio, Discorsi (Venice, 1554), 193–196. Автор цитирует воспоминания своего отца, Кристофоро Джиральди, феррарского дипломата при миланском дворе.


[Закрыть] Такая книжка была с Леонардо, когда он в 1502 году проезжал через Чезену и сделал небольшой набросок: «Вот так они носят виноград в Чезене».[9]9
  L 77r.


[Закрыть] На улице Леонардо более всего напоминал репортера – он постоянно что-то записывал и зарисовывал в свой блокнот. Художник, по словам Леонардо, должен всегда быть готов делать наброски, «если обстоятельства позволяют»:

«…и [следует] наблюдать [людей] на улицах, площадях и полях и отмечать их краткими записями очертаний: то есть так, что для головы делается О, для руки – прямая и согнутая линия, и так же делается для ног и туловища; и потом, вернувшись домой, следует делать такие воспоминания в совершенной форме».[10]10
  СА 534v/199v-a.


[Закрыть]

Одна из записных книжек Леонардо (Парижская записная книжка MS B) в оригинальном переплете

Иногда заметки делались в поэтической форме:

 
Onde del mare di Piombino;
Tutta d’acqua sciumosa;
Dell’acqua che risalta del sito,
Dove chadano li gran pesi perchussori delle acque.
 

(Морские волны в Пьомбино; / вся вода пенится; / вода, которая поднялась с того места, / куда рухнула огромная масса воды).[11]11
  RL 12665r. Строчки были добавлены к «Описанию Потопа» (1515), но, несомненно, они основываются на более ранних наблюдениях, сделанных в Пьомбино, вероятно, осенью 1504 года.


[Закрыть]

А эта маленькая заметка не напоминает ли вам хайку?

 
La luna densa;
Ogni densa e grave;
Come sta la luna?
 

(Луна плотная; / все плотное имеет вес; / какова же природа луны?)[12]12
  К 1r. Почерк очень неразборчив. Вторую строку удалось разобрать с помощью инфракрасного излучения в 1979 году.


[Закрыть]

Некоторые записные книжки Леонардо сами по себе являются трактатами. Они часто бывают посвящены конкретной теме: парижская книжка MS С – свету и тени, Лестерский кодекс – геофизике, небольшой Туринский кодекс – полету птиц и т. д. Но даже тематические книжки содержат огромное количество дополнительных материалов.

Ключевой мотив рукописей Леонардо – их невероятное разнообразие, разносторонность: художника интересует буквально все, его интересы часто бывают противоречивы. Датировать страницы бывает трудно, поскольку разум Леонардо часто возвращался к одному и тому же. Его мысль, подобно ястребу, кружила над миром. Он часто возвращался к прежним идеям и наблюдениям спустя много лет. Художник осознавал эту свою привычку и извинялся перед потенциальным читателем: «Не упрекай меня, читатель, поскольку предметов множество и память не может удержать их и сказать: «Этого я не буду писать, потому что уже написал».[13]13
  Ar 1r. Запись сделана в начале 1508-го, когда Леонардо начал упорядочивать свои рукописи; ср. Leic 2r: «Итак, читатель, не пеняй на меня за то, что предметов много и память не может их сохранить и сказать: об этом не хочу писать, ибо писано раньше; и если б не хотел я впасть в подобную ошибку, необходимо было бы в каждом случае, который мне хотелось бы записать, во избежание повторений, всегда перечитывать все прошлое, и в особенности в случае долгих промежутков времени от одного раза до другого при писании».


[Закрыть]

Рукописи – это карта разума Леонардо. В них можно найти все – от кратчайшего предложения, оборванного на полуслове, и обрывочных вычислений до законченного литературного произведения и описания вполне работоспособного механического устройства. Разносторонность Леонардо поражает. Его интересовала анатомия, зоология, аэродинамика, архитектура, ботаника, моделирование одежды, гражданская и военная инженерия, ископаемые, гидрография, математика, механика, музыка, оптика, философия, робототехника, астрономия, виноградарство и виноделие. Величайший урок, который дают нам рукописи Леонардо, заключается в том, что в них все подвергнуто сомнению, исследовано, изучено до принципов, лежащих в основе изучаемого. Леонардо ставит перед собой задачи – и большие и малые:

«Опиши, как образуются облака, и как они рассеиваются, и что заставляет пар подниматься от вод на земле в воздух, и причины туманов и сгущения воздуха, и почему воздух в разное время суток становится более или менее голубым…

Опиши… что такое чихание, зевота, падучая болезнь, спазм, паралич, дрожание от холода, потливость, усталость, голод, сон, жажда, сладострастие…

Опиши язык дятла…»[14]14
  F 35r; RL 19095v; RL 19070v (ср. 19115r: «Опиши язык дятла и челюсть крокодила»).


[Закрыть]

Леонардо, по выражению Кеннета Кларка, был «самым неугомонным и любопытным человеком в истории». Записные книжки показывают нам всю широту интересов этого необычного человека. В целом они символизируют собой идею вселенского знания, но каждая их страница посвящена чему-то конкретному и точному. Мы видим наблюдения, описания экспериментов, вопросы и решения. Леонардо был великолепным эмпириком и часто подписывался «Leonardo Vinci dissepolo della sperientia» (что можно было бы перевести как «ученик опыта» или «ученик эксперимента»). Любознательность Леонардо часто проявлялась в небольшой особенности, с которой мы часто сталкиваемся на страницах рукописей: когда художник расписывал новое перо, он привычно выводил слово «dimmi» – «скажи мне». Мы словно слышим голос Леонардо, пытающегося добыть новые сведения. Скажи мне, что… скажи мне, как… скажи мне, почему… Многие флорентийцы и миланцы слышали леонардовское dimmi.[15]15
  СА 520r/191r-a; PC 2.313. Он написал это в 1490–1492 годах над рисунком спирали, озаглавленным «Corpo nato dalla prospettiva» («Тело, рожденное в перспективе»). На том же листе, ныне отделенном (СА 521v/191v-b, R 1368), он написал «М° [то есть маэстро] Leonardo fiorentino in Milano». Автографы есть и в других записных книжках: Fors 3 62v, 1493, написано слева направо; Fors I1 3v, «prindpiato da me Leonardo da Vinci», запись датирована 12 июля 1505-го; СА 1054r/379r-a, «Io Lionardo» – «Я, Леонардо».


[Закрыть]

Типичный лист рукописи Леонардо, датируемый примерно 1490 г.

В «Суждениях об искусстве» (Trattato della pittura) Леонардо пишет о том, что живопись должна отражать «духовные события» – accidenti mentali – через физические жесты их участников.[16]16
  CU 122r-125v, МсМ 396–410.


[Закрыть] Я думаю об этой фразе, когда читаю его записные книжки, которые до отказа наполнены «духовными событиями», большими и малыми, тщательно аннотированными, самым причудливым образом смешанными с обыденными заметками – шутками, замечаниями, поэтическими строчками, черновиками писем, счетами, рецептами, списками покупок, банковскими расписками, именами и адресами натурщиков… В книжках Леонардо можно найти буквально все.

Еще одним источником информации для меня были ранние биографии Леонардо. Самой знаменитой, без сомнения, является книга Джорджо Вазари «Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих». Эта знаменитая книга была впервые опубликована во Флоренции в 1550 году и до сих пор является ценнейшей основой для любой биографии итальянских художников того времени. Недаром Микеланджело посвятил Вазари восторженный сонет:

 
…Напрасно век, с природой в состязаньи,
Прекрасное творит: оно идет
К небытию в урочный час отлива,
Но вы вернули вновь воспоминанье
О поглощенных смертию, – и вот,
Ей вопреки, оно навеки живо!
 

(Перевод А. М. Эфроса)[17]17
  Michelangelo 1878, 12.


[Закрыть]

(Вазари преклонялся перед Микеланджело и посвятил ему самое длинное из своих жизнеописаний – около 40 000 слов, тогда как Леонардо удостоился всего 5000.)

Несмотря на статус Вазари и его восхитительный стиль, мы должны признать, что биограф из него получился неважный: он довольно бесцеремонно обращается с датами, весьма субъективен в суждениях и настроен явно профлорентийски (Вазари пользовался покровительством Медичи). Но самый главный недостаток его книги – склонность к повествовательным клише. Возможно, блестящий талант Леонардо действительно стал причиной того, что его учитель, Андреа дель Верроккьо, бросил живопись, но уверенным в этом быть нельзя, так как другие жизнеописания Вазари опровергают это клише. Скорее всего, это всего лишь риторическая фигура, столь любимая Вазари и, по его мнению, любимая его читателями. Подобным замечаниям не существует никаких исторических доказательств.

Однако, несмотря на все недостатки, книга Вазари бесценна: он был внимательным и хорошо информированным наблюдателем и чутким критиком. Хотя Вазари не был знаком с Леонардо (ему было всего одиннадцать лет, когда великий художник умер) и никогда не выезжал за пределы своей родной провинции Ареццо, он, несомненно, был знаком с людьми, обладавшими подобными знаниями. В конце 40-х годов XVI века Вазари активно собирал информацию для своих «Жизнеописаний».[18]18
  Самое полное издание трудов Вазари – это девятитомное собрание Opere, ed. G. Milanesi (Florence, 1878–85; 2nd edn 1906). Жизнеописание Леонардо находится в главе 4.57–90. См. также: Le vite, ed. R. Batterani and P. Barocchi (4 vols., Florence, 1966–1976). Самый ранний сокращенный английский перевод был сделан Уильямом Аглонби в 1685 году; самым доступным современным переводом является перевод Джорджа Булла (Harmondsworth, 1987).


[Закрыть]

Книга Вазари – знаменитый, но не единственный источник. Вазари нельзя признать первым биографом Леонардо, поэтому я считаю необходимым упомянуть о других, менее известных книгах, которыми я пользовался в своей работе. Самый ранний – это краткий биографический набросок, сделанный флорентийским торговцем Антонио Билли в своей zibaldone, записной книжке, в начале 20-х годов XVI века, то есть вскоре после смерти Леонардо. Оригинал книжки был утерян, но текст сохранился в двух копиях XVI века.[19]19
  Biblioteca Nazionale, Florence, Codex Magliabechiano XIII 89; XXV 636; см.: Benedettucci 1991.


[Закрыть] О Билли почти ничего не известно, но, судя по всему, он имел доступ к утерянным мемуарам флорентийского художника Доменико Гирландайо. Заметки Билли были впоследствии использованы и обогащены другим флорентийцем, который писал о разных художниках, от Чимабуэ до Микеланджело.

Этот автор известен под именем Аноним Гаддиано, поскольку его работа сохранилась в виде рукописи, ранее принадлежавшей семейству Гадди.[20]20
  Codex Magliabechiano XVII 17. Записи Леонардо находятся на листах 88r-91v и на листах 121v-122r. См.: Fabriczy 1893; Ficarra, 1968.


[Закрыть] Существуют свидетельства о том, что 128-страничная рукопись была завершена около 1540 года. В ряде независимых источников, и в том числе в работе Анонима, содержится очень интересный материал. Аноним включил в свою рукопись ряд историй, рассказанных ему флорентийским художником, которого он называет Иль Гавина и который был знаком с Леонардо.

Огромный интерес к Леонардо существовал в Милане, где художник долгое время жил и работал (гораздо дольше, чем во Флоренции). Бесценный биографический материал мы находим в латинской рукописи ломбардского историка, врача и геральдиста Паоло Джиовио, епископа Ночеры, озаглавленной Dialogi de viris et foeminis aetate nostra florentibus («Диалоги, касающиеся мужчин и женщин, знаменитых в наши времена»).[21]21
  Жизнеописание Леонардо, сделанное Джиовио («Leonardi Vincii vita»), было впервые опубликовано Дж. Гирабоски в 1796-м; параллельный текст на латыни и английском языке приводится в книге Richter, 1970, 1.2–3. Дополнительный материал по Леонардо из другой части «Диалогов» Джиовио см.: PC 1.9–11.


[Закрыть] Эта рукопись была написана на острове Искья в конце 20-х годов XVI века. По-видимому, Джиовио был знаком с Леонардо. Они могли встречаться в Милане, где Джиовио в 1508 году был практикующим врачом, или в Риме несколькими годами позже (тогда Джиовио читал лекции по философии в Архигимназии). Его работы также были известны любознательному Вазари. Именно Джиовио и подтолкнул его к созданию «Жизнеописаний» во время живого обсуждения нового жанра биографий за обедом в апартаментах кардинала Фарнезе в Риме.[22]22
  О происхождении «Жизнеописаний» см.: Boase 1971, 43–48.


[Закрыть]

Еще одним источником сведений о Леонардо стал миланский художник Джованни Паоло Ломаццо, ослепший в 1571 году в результате несчастного случая. Тогда ему было всего 33 года. После этого Ломаццо посвятил всю свою энергию писательству и создал несколько книг, самой значительной из которых является Trattato dell’arte della pittura («Трактат об искусстве живописи»), опубликованный в 1584 году.[23]23
  Материал о Леонардо можно также найти в книге Ломаццо Sogni е raggionamenti («Сны и рассуждения»), написанной в начале 60-х годов XVI века. В книге содержатся вымышленные диалоги (British Library, Add. MS 12196, 50r-224r, в особенности Raggionamenti 5 и 6, 117v-175r). См. также: книгу Ломаццо Idea del tempio della pittura («Идея храма живописи») (Milan, 1590). Работы Ломаццо собраны в Scritti sulle arti, ed. R. Ciardi (2 vols., Pisa, 1973).


[Закрыть] Ломаццо оказался прекрасным комментатором, настоящим специалистом своего дела. Он был знаком с душеприказчиком Леонардо, Франческо Мельци, он изучил рукописи, находившиеся в полном распоряжении Мельци, и сделал записи о тех, которые в настоящее время утеряны. Ломаццо иногда бывает непоследовательным – у него есть идеи и информация, которые идут вразрез со знаниями о Леонардо (например, он был твердо убежден в том, что «Мона Лиза» и «Джоконда» – это две разные картины). Ломаццо был первым, кто более-менее открыто заявил о гомосексуализме Леонардо.

И еще одним бесценным источником информации являются картины. Картины эпохи Ренессанса не были таким же средством самовыражения художника, как сегодня, но они многое могут рассказать нам о своих авторах и о том, в каких условиях они работали. Они несут в себе послания – и в двумерном плане (хотя не следует истолковывать картины биографически), и в таинственном третьем измерении. Анализ тончайшего слоя краски может рассказать нам историю создания картины точно так же, как срез скал рассказывает о геологической истории нашей планеты. Иногда на поверхности картины оставался отпечаток руки Леонардо – смазанный, нечеткий. Оптимистично настроенные ученые считают, что на картинах могла сохраниться ДНК Леонардо, микроскопические частицы его крови и слюны, но в момент написания этой книги подобные предположения оставались в области научной фантастики.