Текст книги "Тяжелее небес. Жизнь и смерть Курта Кобейна, о которых вы ничего не знали прежде"

Но куда важнее были те, кого не хватало: Курт (как и Кортни) не пригласил на церемонию свою семью, и отсутствие Криста и Шелли также было довольно заметно. Утром перед свадьбой Курт запретил приходить туда Шелли и еще нескольким членам команды, потому что чувствовал, что они сплетничают о Кортни. Приказ также распространялся на Криста. «Курт изменился», – повторяла Шелли. В том месяце Курт сказал Кристу: «Я не хочу видеть Шелли, потому что, когда я смотрю на нее, мне стыдно за то, что я творю». Шелли описывала это так: «Я думаю, что смотреть на меня было все равно что смотреть на свою совесть».

На следующий день, решив, что группа распалась, Шелли и Крист покинули Гавайи. «Мы думали, что все кончено», – вспоминала Шелли. Крист погрузился в печаль и чувствовал себя отверженным своим старым другом: «В тот момент Курт находился в своем собственном мире. После этого я довольно сильно от него отдалился. Так, как прежде, уже не было. Мы говорили о том, куда движется группа, но после такого она просто не могла продолжать существовать». Пройдет четыре месяца, прежде чем Nirvana снова выступит на публике, и почти два месяца, прежде чем Крист и Курт увидятся вновь.

* * *

Курт и Кортни провели медовый месяц на Гавайях, но солнечный остров не стал раем для Курта. Они вернулись в Лос-Анджелес, где ему было легче удовлетворить свои наркоманские желания. Позже Курт преуменьшил свое растущее злоупотребление как «гораздо менее бурное, чем все думают». Он сказал Азерраду, что решил продолжить прием наркотиков, потому что чувствовал: «Если бы я тогда бросил, то я все равно бы делал это снова, по крайней мере, еще следующие несколько лет. Я решил, что просто выдохнусь, ведь я все еще не испытал всех ощущений, которые может испытывать наркоман. Я был по-прежнему здоров». На этой стадии его химическая и психологическая зависимость была настолько велика, что его комментарии были попыткой свести к минимуму то, что стало изнуряющей зависимостью. Его собственное описание самого себя в дневнике было далеко не здоровым, по крайней мере, когда он представлял себе, каким его видят другие: «Меня считают истощенным, желтокожим, похожим на зомби, злым, наркоманом, торчком, безнадежным, на грани смерти, саморазрушающимся, эгоистичной свиньей, неудачником, который колется за кулисами всего за несколько секунд до выступления». Вот что, по его мнению, думают о нем люди. Его собственный разговор с самим собой был еще более мрачным, и одна строка, которая неоднократно появлялась в произведениях Курта, подводила всему итог: «Я ненавижу себя и хочу умереть». К началу 1992 года он уже решил, что именно так будет называться его следующий альбом.

Весной 1992 года он практически не был вовлечен в дела группы и отказался планировать будущие концерты. Группе предлагали баснословные суммы за тур по различным аренам в качестве хедлайнеров – Nevermind все еще был на вершине чартов, – но Курт отклонил все предложения. Кортни отказалась от наркотиков во время их январской детоксикации, но обнаружила, что снова ступает на скользкий путь. Сочетание их слабостей помогало втянуть каждого в спираль злоупотребления, а их взаимная эмоциональная зависимость сделала этот цикл практически неразрывным. «Курт и Кортни были как два персонажа пьесы, которые просто менялись ролями, – заметила Дженнифер Финч. – Когда один трезвел и ему становилось лучше, то другой тут же срывался. Но у Кортни лучше получалось контролировать себя, чем у Курта. Он был словно поезд, мчащийся под откос. Все это знали, и все хотели убраться с дороги».

В начале марта Кэролин Рю из Hole пришла к ним домой, чтобы кайфануть. Когда Рю попросила шприц, Курт ответил: «Мы их все разбили». В попытке контролировать свои пристрастия Кортни часто уничтожала все шприцы в квартире, что вынуждало Курта покупать новые вместе с ежедневной дозой наркотиков. Даже Рю, у которой была своя собственная зависимость, казалось, что зависимость Курта шла полным ходом. «Курт говорил о приеме наркотиков, как будто это было чем-то чертовски естественным, – вспоминала она. – Но это было не так». Даже в рамках наркокультуры уровень пристрастия Курта казался омерзительным.

Перспектива появления ребенка дала Курту маленький лучик надежды в том, что становилось все более мрачным существованием. Чтобы убедиться, что плод нормально развивается, они сделали несколько УЗИ и фотографий ребенка в утробе матери. Когда Курт увидел их, он был явно потрясен и заплакал от облегчения, узнав, что ребенок развивается нормально. Курт взял одну из фотографий и использовал ее в качестве центральной части картины, над которой начал работать. Когда на втором тесте ему показали ультразвуковое видео плода, он попросил копию и с одержимостью просматривал ее на своем видеомагнитофоне. «Курт все время повторял: «Посмотрите на эту маленькую фасолинку», – вспоминала Дженнифер Финч. – Так они ее и называли – Бин («Фасолинка»). Он указывал на ее ручку. Он знал каждую черточку этого черно-белого изображения». В самом начале беременности, определив пол ребенка, они выбрали имя: Фрэнсис Бин Кобейн. Ее второе имя было их прозвищем, в то время как первое имя появилось в честь Фрэнсис Макки из The Vaselines, по крайней мере, так Курт позже скажет репортерам. Фотография с УЗИ позже была воспроизведена на обложке сингла Lithium.

К марту беспокойство по поводу растущей зависимости Курта от наркотиков и ее влияния на Кортни подтолкнуло его менеджеров к попытке первого официального вмешательства. Они пригласили Боба Тимминса, специалиста по наркозависимости, который специализировался на работе с рок-звездами. Кортни вспомнила, как Тимминс испытывал такое благоговение перед Куртом, что почти не обращал на нее внимания. «Он буквально игнорировал меня и пускал слюни из-за Курта», – сказала Кортни. Тимминс предложил Курту подумать о стационарной программе химической зависимости. «Мой совет был принят к сведению, – сказал Тимминс. – Я порекомендовал именно эту программу, потому что она проводилась в медицинском центре Седарс-Синай[163]163
  Это некоммерческая больница на 886 коек и многопрофильный академический медицинский научный центр, расположенный в Беверли-Гроув.


[Закрыть], и мне показалось, что некоторые медицинские проблемы требовали моей экспертизы. Совет заключался не в “лечись, завязывай и ходи на собрания анонимных наркоманов”. Было много медицинских вопросов».

Сначала пребывание Курта в Седарс-Синай пошло ему на пользу, и вскоре он выглядел трезвым и здоровым. Хотя он и согласился продолжить прием метадона – препарата, который останавливает ломку, не вызывая кайфа, – он рано закончил лечение и отказался от программы реабилитации. «Курт определенно не был командным игроком, – заметил Тимминс. – Вероятно, эта часть его личности мешала процессу выздоровления».

В апреле Курт и Кортни отправились в Сиэтл, где купили дом. Однажды вечером они зашли в Orpheum Records и устроили сцену, конфисковав в магазине все бутлеги[164]164
  Стилизованный под оригинальный саунд музыкальный микс, приписываемый автору, но ему не принадлежащий.


[Закрыть] Nirvana. Кортни справедливо утверждала, что компакт-диски были нелегальными, но продавец заявил, что его уволят, если владелец обнаружит, что компакт-диски пропали. По иронии судьбы, Курт пришел в магазин в поисках диска группы Negativland, который после судебного процесса был признан контрабандой. Клерк спросил, не могли бы они написать записку его боссу, и Кортни написала: «Я не хочу, чтобы вы зарабатывали деньги на моем муже, мне нужно, чтобы я могла кормить своих детей. С любовью, миссис Кобейн». Курт добавил: «Всем макароны и сыр». Записка была столь странной, что взволнованный сотрудник спросил Курта: «Если я потеряю работу, смогу ли я работать на вас?» На следующий день в магазин позвонил мужчина и спросил: «Тот парень с длинными волосами, который работал там вчера вечером, все еще работает?»

Пока пара была в Сиэтле, Фраденбурги устроили для них праздник, совмещающий свадебный прием и вечеринку для будущей мамы. Многие дяди и тети Курта впервые получили возможность встретиться с Кортни, но некоторые уже уехали до ее приезда: вечеринка была назначена на два часа дня, но почетные гости не появлялись вплоть до семи часов. Кортни сказала родственникам Курта, что они могут купить викторианский особняк в Грейс-Харбор. «Тогда мы сможем стать королем и королевой Абердина», – пошутила она.

Казалось, что поначалу брак смягчил как Курта, так и Кортни. Когда они были вдали от центра внимания и от наркотиков, в их отношениях было много нежных моментов. Освобожденные от своей славы, они оба превратились в испуганных потерянных детей, какими были до того, как о них узнали. Каждый вечер перед сном они вместе молились. Лежа в постели, они читали друг другу книги. Курт сказал, что любит засыпать, слушая голос Кортни, – это было уютом, которого ему не хватало большую часть его жизни.

В том же месяце Кортни вернулась в Лос-Анджелес по делам Hole. Курт остался в Сиэтле и даже провел короткую однодневную звукозаписывающую сессию с Nirvana в домашней студии Барретта Джонса. Они записали Oh, the Guilt, Curmudgeon и Return of the Rat, финальную песню, запланированную для трибьют-альбома портлендской группы Wipers. На следующий день после сессии Курт поехал на своем «Валианте» в Абердин, чтобы впервые за несколько месяцев посетить Грейс-Харбор.

Через два дня Курт вернулся в Сиэтл, чтобы забрать сестру и привезти ее в Абердин. У него был некий подтекст к этому длинному дню в дороге, шестичасовому путешествию туда и обратно, о котором он не сообщил Ким, пока машина не проехала мимо холма «Думай обо мне», что был всего в нескольких минутах от дома Венди. «Помнишь свою лучшую подругу Синди? – спросил он. – Она сказала маме, что у вас с Дженнифер роман».

«Это не роман, – ответила Ким. – Мы вместе. Я лесбиянка». Курт знал об этом или, по крайней мере, подозревал, но его мать – нет. «Мама точно сразу же взбесится», – сказал он сестре. Курт велел Ким сделать вид, что их мать ничего не знает. Курт, как и Венди, предпочитал неконфликтный стиль. Однако Ким сказала брату, что не будет делать этого.

Когда они въехали в Абердин, Курт решил, что им нужно посовещаться, прежде чем войти в дом. Он поехал в парк Сэм Бенн, где они сели на качели, и решил использовать этот момент, чтобы сделать свое шокирующее заявление. «Я знаю, что ты пробовала наркотики», – сказал он ей. «Не все», – возразила Ким. «Ну, попробуешь», – ответил ее брат. Их разговор перешел в дискуссию о том, будет ли Ким, всего через две недели после того, как ей исполнится 22 года, употреблять наркотики. «Если ты когда-нибудь прикоснешься к тяжелому наркотику, я куплю пистолет, найду тебя и убью». Было не похоже, что он шутит. «Тебе не придется беспокоиться об этом, – ответила ему Ким. – Я никогда не воткну иглу себе в руку. Я бы никогда так не поступила». Ким поняла, что в этом предупреждении он передавал сообщение о себе.

После долгого молчания, вполне естественного для брата и сестры, Курт наконец объявил: «Я чист уже около восьми месяцев». Он не уточнил, от чего именно был чист, но Ким была в курсе этих слухов, как и все остальные. Она также подозревала, что Курт лгал о том, что был чист восемь месяцев, – на самом деле всего меньше месяца, и он все еще был на ежедневной дозе метадона.

«Я мало что знаю о наркотике», – сказала Ким брату. Курт вздохнул, и как будто распахнулась дверь, и брат, которого Ким всегда любила, вошел и снова открылся ей. Он не прятался за своей выдуманной личностью, ложью или славой, когда рассказывал сестре о боли, которую испытывал, пытаясь избавиться от наркотиков. Курт описал это как нечто похожее на курение сигарет, когда каждая новая попытка бросить становится все труднее и труднее. «Чем чаще ты это делаешь, – объяснил он, – и чем больше ты бросаешь, тем труднее становится бросить в третий, и в четвертый, и в пятый, и в шестой раз. В твоей голове живет маленький монстр, который говорит: «Ты знаешь, что тебе станет лучше, и ты знаешь, что мне станет лучше». Как будто у меня в голове сидит другой человек, который говорит мне, что все будет хорошо, если я просто пойду и вколю еще немного».

Ким потеряла дар речи. Из его слов о том, как трудно было бросить в «пятый» или «шестой» раз, она поняла, что Курт зашел гораздо дальше, чем она предполагала. «Не беспокойся обо мне, Курт, потому что я никогда не прикоснусь к этому дерьму, – сказала она. – Я никогда к нему не подойду. Ты чист уже восемь месяцев – это здорово. Пожалуйста, продолжай». У Ким не хватало слов, и она была потрясена, «узнав, что твой родной брат – наркоман», как она позже об этом вспоминала. Несмотря на слухи, Ким с трудом могла смириться с тем, что ее брат, выросший вместе с ней и переживший множество тех же унижений, был наркоманом.

Курт снова перевел разговор на сексуальную ориентацию Ким и предубеждения, с которыми она столкнется в гавани. Он пытался отговорить ее от того, чтобы быть лесбиянкой. «Не отказывайся полностью от мужчин, – настаивал он. – Я знаю, что они придурки. Я бы никогда не стал встречаться с парнем. Они же уроды». Ким находила это забавным, поскольку, несмотря на то что она скрывала это от своей семьи, Ким всегда знала, что она лесбиянка, и чувствовала легкий стыд. Даже несмотря на свои граффити «Гомосексуалы рулят», которые Курт рисовал краской из баллончика по всему Абердину, он изо всех сил пытался смириться с тем, что его сестра – лесбиянка. Когда разговор закончился и они направились к дому, он крепко обнял сестру и поклялся, что будет любить ее вечно.

16 апреля 1992 года Nirvana впервые появилась на обложке журнала Rolling Stone. Несмотря на то что статья была якобы о группе, даже сам заголовок – «В сердце и мыслях Курта Кобейна» (Inside the Heart and Mind of Kurt Cobain) – был доказательством того, что все, что делала Nirvana, было сосредоточено на Курте. На фото обложки он снялся в футболке с надписью «Корпоративные журналы все еще отстой» (Corporate Magazines Still Suck). Тот факт, что материал все-таки вышел, был свидетельством того, как усердно менеджеры Курта работали над тем, чтобы убедить его, что корпоративные журналы вовсе не отстой. В 1991 году Курт отклонил просьбу Rolling Stone об интервью, а в начале 1992 года написал журналу письмо: «На данном этапе нашей, эм, карьеры, до лечения выпадения волос и плохой репутации, я решил, что у меня нет никакого желания давать интервью… Мы не извлечем из него никакой выгоды, потому что типичные читатели Rolling Stone – это бывшие хиппи средних лет, превратившиеся в хиппикратов[165]165
  Слияние слов хиппи и гиппократ (лицемер), используемое для обозначения типично богатых либеральных элитарных личностей, которые проповедуют традиционные ценности хиппи, такие как терпимость, экологическое сознание, социализм/либерализм, личная свобода, пацифизм, благополучие и человеческое сочувствие, но на практике делают обратное.


[Закрыть], которые воспринимают прошлое как «старые добрые дни» и имеют более добрый, мягкий, более взрослый подход к новому либеральному консерватизму. Среднестатистический читатель Rolling Stone добра не наживет»[166]166
  Отсылка к английском поговорке «A rolling stone gathers no moss», что означает «Кому на месте не сидится, тот добра не наживет».


[Закрыть]. Это письмо Курт не отправил. И через пару недель после того, как написал его, он сидел рядом с Майклом Азеррадом из этого журнала и снова говорил о том, что ему нужна футболка, выкрашенная кровью Джерри Гарсии.

Сначала Курт холодно встретил Азеррада, но когда он начал рассказывать истории о том, как его избивали в старших классах, Азеррад поднялся во весь свой рост в пять футов шесть дюймов и пошутил: «Я не знаю, о чем ты». После этого они сблизились, и Курт охотно отвечал на вопросы Азеррада, который смог написать о многих его главных жизненных переменах и о том, что Something in the Way была написана о тех временах, когда Курт жил под мостом. На вопрос о наркотиках Курт ответил: «Теперь я даже не пью, потому что это разрушает мой желудок. Мое тело не позволит мне принимать наркотики, даже если захочу, потому что я постоянно измотан. Наркотики – это пустая трата времени. Они разрушают вашу память, самоуважение и все, что связано с вашей самооценкой. В них нет совершенно ничего хорошего». В то время как он говорил об этом, сидя в гостиной квартиры на Сполдинг, его любимая «рабочая коробочка» находилась в шкафу, словно драгоценная фамильная реликвия.

В статье Rolling Stone напряженность внутри группы была преуменьшена, но между этим интервью и его публикацией Nirvana временно прекратила свое существование. Когда группа подписывала свой первый издательский контракт, Курт согласился поровну разделить гонорары за сочинение песен с Новоселичем и Гролом. Это было щедро, но в то время никто не предполагал, что будут продаваться миллионы экземпляров пластинки. После феноменального успеха Nevermind Курт настоял на пересмотре своей доли и хотел получать основную часть дохода. Курт предложил 75/25 за музыку и 100 процентов себе за написание текстов, и он хотел, чтобы соглашение было пересмотрено. «Я думаю, что как только Nevermind стал популярен, Курт начал понимать, что они [издательские контракты] были не просто теоретическими документами. Это были реальные деньги, – заметил адвокат Алан Минц. – Издательские проценты означали бытовые проблемы».

Крист и Дэйв чувствовали себя преданными из-за того, что Курт хотел, чтобы новый контракт был пересмотрен. Однако в конце концов они согласились, думая, что другим возможным вариантом был только роспуск группы. Курт решительно заявил Розмари Кэрролл, которая теперь одновременно была адвокатом Курта, Кортни и Nirvana, что он распустит группу, если не добьется своего. Хотя Грол и Новоселич винили в этом Кортни, Кэрролл видела, что Курт был непоколебим в этом вопросе. «Его цель была словно лазер, – заметила она. – Курт был очень уверен и настойчив и до последнего пенни знал, о чем говорит. Он знал, чего это стоит, и знал, что заслужил все деньги, потому что написал все тексты и музыку». В конечном счете эти проценты не оставили такой глубокой обиды, как то, каким образом Курт решил справиться с ней. Как и в большинстве конфликтов, он избегал проблемы до тех пор, пока не приходил в ярость. Несколько людей из команды группы были шокированы, услышав, как плохо Курт отзывается о Кристе, который был одной из сильнейших опор в его жизни.

К маю Курт снова подсел на наркотики, сумев продержаться трезвым менее шести недель. В рок-кругах было известно о его пристрастии, и в конце концов слухи дошли до Los Angeles Times. 17 мая в статье под заголовком «Почему Nirvana пропала во время райского тур-сезона?» (Why is Nirvana missing from a heavenly tour season) Стив Хокман написал: «Сдержанность Nirvana спровоцировала публичные спекуляции о том, что у певца/гитариста Курта Кобейна есть проблемы с наркотиком». Gold Mountain опровергли эти слухи, выпустив что-то вроде стандартного опровержения, возлагая вину за отсутствие группы на «проблемы Курта с желудком».

В том месяце к Курту приехал его старый друг Джесси Рид, и в тот день, когда Джесси был с ним, Курту пришлось колоться дважды. Оба раза он заходил в ванную, чтобы не ширяться в присутствии своего старого друга или Кортни, которая страдала от утренней тошноты и не хотела видеть, как Курт ловит кайф. Но Курт не стеснялся обсуждать свою привычку с Джесси, и большую часть дня они провели в ожидании новой партии наркотиков. Курт явно преодолел страх перед иглами, который Джесси помнил с юности. Курт даже умолял своего старого друга найти ему запрещенные инъекционные стероиды.

По мнению Джесси, нынешняя квартира Курта не слишком отличалась от розовой квартиры в Абердине – стены были разрисованы граффити, мебель была дешевой, и в целом «это была жуткая дыра». Но кое-что произвело на Джесси впечатление: Курт снова начал рисовать, и гостиная была заполнена его работами. «У него было 100 квадратных футов холстов, – вспоминал Джесс. – Он говорил о том, что собирается бросить музыку и открыть собственную галерею». Картины, написанные Куртом в 1992 году, демонстрировали резкий рост его способностей. Одна картина представляла собой полотно размером 24 на 36 дюймов ярко-оранжевого цвета с коричневым собачьим зубом, свисающим на нитке по центру. На другой красовались багровые пятна от раздавленных цветов в центре мазков краски. Еще на одной были изображены кроваво-красные кресты с призрачно-белыми инопланетными изображениями позади них. На одном гигантском полотне был изображен инопланетянин, висящий, как марионетка, с крошечным оголенным пенисом; в углу, глядя на зрителя, сидела маленькая кошка, а в другом Курт написал: «ректальные абсцессы, конъюнктивит, расщепление позвоночника».

Наконец-то Курту начали приходить авторские гонорары, и деньги для покупки холста и красок перестали быть проблемой. Он сказал Джесси, что употребляет наркотики на 400 долларов в день – непомерное количество, которое убило бы большинство потребителей. Отчасти причина такой довольно большой цифры заключалась в том, что большинство дилеров завышали для Курта цены, зная, что он может заплатить. Джесси обнаружил, что, когда Курт был под кайфом, его двигательные функции почти не снижались: «Он не балдел. Не было никаких изменений».

Джесси и Курт провели большую часть дня, просматривая видеозапись, на которой мужчина стрелял себе в голову. «У него было видео, как сенатор вышибает себе мозги по телевизору. Этот парень достает револьвер из конверта, сделанного из оберточной бумаги, с патроном «Магнум» 357-го калибра[167]167
  Патрон введен в 1935 г. одновременно с мощным револьвером Smith & Wesson.357 Magnum. Его обозначение.357 не соответствует диаметру пули.


[Закрыть] и вышибает себе мозги. Это было довольно красочно. Курт купил его в какой-то табачной лавке», – вспоминал Джесси. Там было запечатлено настоящее самоубийство Р. Бадда Дуайера, чиновника штата Пенсильвания. Его осудили за взяточничество в январе 1987 года, и поэтому он созвал пресс-конференцию, поблагодарил свою жену и детей, вручил сотрудникам конверт с предсмертной запиской и сказал журналистам: «Некоторые из тех, кто звонил, сказали, что я – современный Иов[168]168
  Имеется в виду библейский старец.


[Закрыть]». Под прицелом камер Дуайер вставил себе в рот пистолет и нажал на спусковой крючок – тот снес ему затылок, и смерть наступила мгновенно. После смерти Дуайера распространились контрафактные копии этого прямого эфира, и Курт купил одну из них. Он просматривал это самоубийство в течение 1992 и 1993 годов – почти так же часто, как и УЗИ своей дочери в утробе матери.

После того как Курту доставили наркотик, Джесси сопровождал Курта по некоторым местам. Одной из остановок был Circuit City[169]169
  Серкит-Сити – американская компания розничной торговли.


[Закрыть], где Курт потратил почти 10 000 долларов, купив новейшее видеооборудование. В тот же вечер Джесси уехал, чтобы вернуться в Сан-Диего, и на прощание обнял хрупкого Курта. Они продолжали поддерживать связь по телефону, но в тот момент ни один из них не знал, что это была их последняя встреча.

«Наркотики – это пустая трата времени. Они разрушают вашу память, самоуважение и все, что связано с вашей самооценкой. В них нет совершенно ничего хорошего».

В июне Nirvana начала десятидневное европейское турне, чтобы компенсировать отмененные выступления 1991 года. К первому концерту в Белфасте Курт уже жаловался на боли в животе и был срочно доставлен в больницу. Там он утверждал, что боль была вызвана тем, что он больше не принимал таблетки метадона. Во время других инцидентов он утверждал, что именно метадон вызвал его боли в желудке. Это был первый концерт в туре, и на нем присутствовало большое количество журналистов, у которых были запланированы интервью с Куртом. Когда им сообщили, что он «недоступен», журналисты почуяли неладное. Британский пресс-агент группы, Антон Брукс, почти комично пытался выпроводить репортеров из вестибюля так, чтобы никто не увидел, как Курт покидает отель на носилках. Когда один репортер заявил: «Я только что видел Курта в машине «Скорой помощи», проблемы со здоровьем Кобейна стало внезапно трудно отрицать. «Я помню, как вернулся в офис и позвонили с CNN, – вспоминал Брукс. – Я сказал: «У него проблемы с желудком. Если бы это был наркотик, я бы вам сказал. Курт принимает лекарства». Чтобы перехитрить назойливых репортеров, Брукс демонстрировал всем склянки, прописанные Курту по рецепту. После часа, проведенного в больнице, Курту стало лучше, и на следующий день он безо всяких происшествий продолжил выступление. Руководство наняло двух охранников, чтобы следить за Куртом, но он сразу же ускользнул от них.

Перед выступлением в Испании группа дала интервью Киту Кэмерону для NME. В статье Кэмерон упомянул слухи о наркотиках и задался вопросом, возможно ли Nirvana перейти «от ничтожеств к суперзвездам и полному провалу за шесть месяцев». Это был их самый обличительный отзыв в прессе, и, казалось, он поощрял других британских авторов включать утверждения о злоупотреблении наркотиком в свои статьи, хотя эта тема ранее считалась запретной. Но несмотря на то что Кэмерон описывал Курта как «омерзительного», фотографии, сопровождавшие статью, показывали его мальчишкой с обесцвеченными короткими волосами и в толстых очках в стиле Бадди Холли. Курт не нуждался в очках, но думал, что они придают ему умный вид. Похожие очки были на нем в клипе In Bloom. С тех пор как тетя сказала ему, что очки делают его похожим на отца, Курт никогда больше их не носил.

3 июля в Испании у Кортни начались схватки, хотя срок ее родов наступал не раньше первой недели сентября. Они отвезли ее в испанскую больницу, где Курт не смог найти врача, который достаточно хорошо говорил бы по-английски, чтобы понять его. Наконец они позвонили врачу Кортни, и тот порекомендовал им лететь домой ближайшим рейсом. Они так и сделали, и Nirvana во второй раз отменила два концерта в Испании.

Когда Курт и Кортни приехали в Калифорнию, врачи заверили их, что с беременностью все в порядке. Они вернулись в полную разруху: их ванную затопило. Там Курт хранил свои гитары и дневники, и все они были испорчены. Обескураженные, они с Кортни решили немедленно переехать, несмотря на то что она была на восьмом месяце беременности. Кроме того, в их дверь постоянно стучались торговцы наркотиков, и Курту было трудно устоять перед искушением. Курт отправился в офис Gold Mountain, настаивая на том, чтобы Сильва подыскал им новое жилье. Несмотря на растущее богатство, Курт все еще не мог получить кредит, и все свои финансовые дела он оставлял менеджерам.

Сильва помог найти дом, и они переехали в конце июля, оставив весь свой мусор и слово «Отцеубийство», написанное на стене над камином, в квартире на Сполдинг-авеню. Их новый дом по адресу Алта Лома Террас, 6881 был прямо как из фильма. Он был использован в качестве места для съемок нескольких фильмов, в том числе «Умереть заново»[170]170
  «Умереть заново» – американский детективный триллер британского кинорежиссера и актера Кеннета Браны.


[Закрыть] и «Долгое прощание», версии Роберта Олтмена. Он находился на небольшом утесе среди холмов Северного Голливуда и с видом на «Голливуд-Боул»[171]171
  Голливуд-боул или «Голливудская чаша» – концертный зал в виде амфитеатра под открытым небом.


[Закрыть]. Добраться до утеса, где было десять квартир и четыре дома, можно было только на подъемнике готического вида. Кобейны снимали свой дом за 1500 долларов в месяц. «Он был отвратительным во многих отношениях, – вспоминала Кортни, – но сойдет. Во всяком случае, это была не квартира».

Обезумев от усиливающейся боли в животе, Курт задумался о самоубийстве. «Я мгновенно почувствовал знакомую жгучую тошноту и решил покончить с собой или прекратить эту боль, – написал он в своем дневнике. – Я купил пистолет, но вместо него выбрал наркотики». Курт вернулся к наркотикам. Когда даже они, казалось, не избавили его от боли, он, после уговоров Кортни и своих менеджеров, в конце концов решил снова попробовать лечение. 4 августа Курт обратился в отделение наркологической реабилитации центра Седарс-Синай на свою третью реабилитацию. Теперь у него был новый врач – в 1992 году он посетил дюжину различных специалистов по химической зависимости – и согласился на интенсивную 60-дневную программу детоксикации. Это были два месяца «голодания и рвоты. Я был подключен к капельнице и громко стонал от сильнейшей боли в животе, которую никогда раньше не испытывал». Через три дня после поступления Курта Кортни поселилась в другом крыле той же больницы под вымышленным именем. Согласно ее медицинской карте, которая просочилась в Los Angeles Times, ей давали витамины для беременных и метадон. Кортни страдала как от осложненной беременности, так и от эмоционального истощения: в начале недели она получила факс со статьей о ней, которая должна была появиться в следующем номере Vanity Fair.