Текст книги "Одинокая смерть"

Глава 4

Ратлиджа дома ждало письмо. Поднимая конверт с пола, он сразу узнал почерк. Положив шляпу на столик у двери, он прошел к окну, на ходу вскрывая конверт и вытаскивая оттуда единственный лист бумаги. В голове мелькнула безумная мысль, что письмо от Хэмиша, но он загнал ее подальше и стал читать. Приветствия и обращения не было.

«Пишу, чтобы попрощаться. Я принял решение, и к тому времени, как ты станешь читать мое письмо, обратного пути уже не будет. Я пытался, Иен. Но война изменила меня, изменила мою семью, все вокруг, и жить как раньше стало невозможно. Я ходил к доктору Флемингу, как ты советовал. Доктор хороший человек, он пытался и сделал все, что мог. Но и он оказался бессилен. Перед тем как решить, что другого выхода нет, я долго раздумывал, пока не понял окончательно. Хочу, чтобы ты знал следующее. Я уладил все финансовые дела, и моя жена не будет нуждаться, думаю, ей будет теперь даже легче, чем было со мной. Самое худшее – ночные кошмары и оглушающий грохот орудий, который потом вызывает глухоту и изолирует от людей. Моя жена должна была кричать, чтобы задать самый простой вопрос, но и тогда я с трудом мог ее расслышать. Какая уж тут нежность. Я спал в другой комнате, чтобы не будить ее своим метанием, криками, стонами, а утром я ничего не помнил. Но помнила она. Мы были едва знакомы, когда поженились в 1914-м, и так и не смогли выстроить отношения, которые позволили бы скрепить брак. Я устал, Иен, не могу тебе передать, как я устал. И это единственный путь к покою. Прости, если сможешь. Молись обо мне, но знай, что решение далось мне нелегко, хотя я давно знал, что оно единственное. Прощай, мой друг. Надеюсь, ты найдешь свой путь. Ты так и не женился на своей Джин, но в этом твое спасение. Я видел, как с каждым днем та, которую я любил больше всего на свете, отдаляется и любовь в конце концов исчезает, остаются лишь страдание и стыд. Это разрывало мне сердце. Итак, прощай. И да помилует Бог нас обоих».

Внизу подпись: «Макс».

Ратлидж долго смотрел на письмо, потом перечел. Оно было датировано двумя днями раньше. Поздно. Слишком поздно.

Максвелл Юм был капитаном артиллерии, с которым Ратлидж познакомился в самом начале войны. Он был опытным и грамотным офицером, его любили подчиненные и начальство. В начале войны два друга вместе провели отпуск, который просидели в разрушенном замке из-за невозможности поехать ни в Париж, ни в Лондон. Они подружились, скрепляя дружбу шутками и вином, которого было в избытке в подвалах замка. Время прошло незаметно. Оба видели друг в друге отражение себя самого, какими были до войны, хотя они были разными, как день и ночь. Макс любил посмеяться, пошутить и вечно подбивал на приключения. Он всегда говорил, что артиллеристы любят юмор, и приводил в пример Наполеона. Иен сохранял трезвую голову и всегда мог уберечь друга от опрометчивых поступков, не давая ему сломать шею в рискованных вылазках по разрушенным лестницам, которые могли в любой момент развалиться, и каминным проходам. Их влекли неуемная тяга к приключениям и веселое любопытство.

Они договорились с пожилой женщиной из ближайшей деревни готовить им и стирать одежду, при этом закрывали глаза на ее слабость – она была вороватой. Они облазали весь замок, нашли прекрасную библиотеку и проводили вечера за чтением. Это было единственное время за всю войну, когда Ратлидж не задумывался о сделанном и увиденном. Слепая уверенность в том, что война закончится в первый же год, все еще объединяла людей, даже когда у многих стало наступать прозрение. А потом пришли тяжелые, невыносимые, ломавшие человеческие души годы.

Ратлидж всегда подозревал, что именно орудия Макса Юма били недолетом, накрывая огнем их атаку в ту ночь, когда был расстрелян Хэмиш. Но они об этом не говорили, когда встретились вновь. Оба изменились, были потрепаны войной и находились на грани нервного срыва. Некоторые вещи лучше было не уточнять.

Но, вероятно, Макс не мог об этом не думать, и это стало ложкой дегтя в его прежде безупречной карьере.

Ратлидж отложил письмо, налил себе выпить и молча поднял тост за Макса Юма. Потом пошел в спальню собирать вещи.

«Эй, – опять раздался голос Хэмиша, который особенно доставал его в минуты стресса и плохого настроения, – ты думаешь, эта женщина захочет тебя видеть?»

Вопрос застал Ратлиджа врасплох. Он услышал собственный голос, отвечавший шотландцу:

– Я был другом Макса. И это единственное, что сейчас могу для него сделать.

«Ты снова напомнишь ей о войне. И она тебе не скажет спасибо».

Через полчаса он сообщил в Ярд, что уезжает, сказал, где можно его найти, и отправился в Глостершир. Он раньше никогда не был в Чезуэлле. Маленький город, Макс часто о нем рассказывал и звал к себе. Однако после войны редко кто мог позволить себе ездить в гости просто так. Но они переписывались.

Было уже поздно, когда он туда приехал и остановился в маленькой гостинице на главной улице. Он надеялся прибыть не слишком поздно, этим же вечером, чтобы увидеться с Розмари, тем не менее дорога заняла больше времени, чем он ожидал.

На следующее утро он отправился к Розмари. Дом Юма стоял в отдалении от дороги, с садом перед домом. От улицы сад отделяла низкая стена. Он поднялся по двум ступенькам и по заросшей травой тропинке прошел к дому. Не успел он поднять дверной молоток, чтобы постучать, как дверь распахнулась. Розмари Юм возникла на пороге, в глазах ее читалось страдание. Ратлидж растерянно сказал:

– Вот, приехал. Помочь, чем могу.

Она бросилась к нему на шею и заплакала. Он раньше никогда не видел ее слез. Наконец она оторвалась от него, сердито вытерла глаза прежде, чем он успел предложить ей платок. За ее спиной в доме раздавались голоса. Она прикрыла дверь, отсекая их, и сказала:

– Он застрелился. Прошел в дальний угол церковного двора и там выстрелил в себя, я не была первой, кто его увидел. Ко мне пришли и сказали, что он мертв, и мне захотелось взять его револьвер и выстрелить в него еще раз. Бедный, потерянный, проклятый идиот.

– Он написал мне. Но когда письмо пришло, было уже поздно.

– Мне он оставил короткую записку. Что любит меня слишком сильно и не хочет больше тащить с собой в пропасть своего отчаяния, и просил прощения. И все, – сказала Розмари. – После того, что мы вместе вынесли, сколько я приложила сил, чтобы вытащить его из депрессии, все, что я заслужила, – несколько слов. А я заслужила больше, Иен, и должна была знать о его намерениях, а главное, почему! Я бы приняла любое признание, каким бы тяжелым для меня оно ни оказалось. Но он исключил меня из своей жизни.

Розмари была маленькая, тоненькая женщина со светлыми волосами, скорбными складками у рта и голубыми глазами, под которыми сейчас были темные круги.

Ратлиджу приходилось за время службы бессчетное количество раз приносить в дома горестные вести.

– Розмари, это естественно, что ты сейчас зла на Макса. Он просто не мог сказать тебе, признаться в том, что потерпел полное крушение. Так он видел свою жизнь, полным провалом, и поэтому уход считал своим глубоко личным делом.

– Ты слишком долго прослужил в полиции, Иен, – холодно ответила Розмари, – ради бога, я же была ему женой. Что сказано в Библии? О мужчине и женщине, которые должны прилепиться друг к другу. А клятвы перед священником в церкви? А о том, что надо прощать? Но я его никогда не прощу. До самой смерти не прощу ему это.

С этими словами она распахнула дверь и впустила его в дом.

И Хэмиш тут же напомнил: «Ну, что я тебе говорил?»

Ратлидж, стараясь загнать его голос подальше, в глубь мозга, вошел в комнату, полную родственников и друзей. Пятнадцать человек стояли, сидели кое-где и тихо разговаривали. Розмари представила его собравшимся, среди них было несколько знакомых по армии офицеров. Были ее родители. Родители Макса умерли во время войны, остался только двоюродный брат, он сидел сейчас в кресле около балконных дверей, ведущих в сад, лицо его было искажено, он дышал с трудом, говорить почти не мог, только несколько слов и сразу замолкал.

Ратлидж раньше не встречался с ним. Брата звали Реджинальд Юм. Они пожали друг другу руку.

Макс, рассказывая, что брат учительствовал в Англии, но вернулся жить в Шотландию, как-то шутя заметил: «Унаследовал семейное гнездо на острове Скай и набил его книгами. Чтение предпочел общению с людьми. Даже не приехал на мою свадьбу. Не удивлюсь, если пропустит и мои похороны». Это была шутка в духе Макса.

Из кухни доносились голоса, там раскладывали на тарелки еду, каждый из пришедших в знак сочувствия приготовил что-нибудь и принес с собой. Время текло медленно. Ратлидж поговорил с викарием.

– Вы ведь из Скотленд-Ярда? – спросил мистер Гремлинг. И когда Ратлидж согласно наклонил голову, продолжил: – Если я правильно понял, вы приехали сюда как друг, а не как полицейский? Хорошо. Тогда вы будете рады услышать, какое я принял решение. Считаю, что капитан Юм умер в состоянии, когда его мозг был перегружен страданием. Раны войны имеют много разных видов. – Лицо викария стало решительным. – Я не вижу препятствий для захоронения его тела на освященной земле, внутри церковной ограды.

– Действительно хорошая весть.

Ратлидж как раз думал об этом. Разумеется, будет проведено расследование. Он надеялся, что пощадят чувства Розмари.

– Вряд ли меня вызовут свидетелем. – Ратлидж не собирался зачитывать коронерскому суду письмо Юма, которое сейчас лежало у него в кармане.

– Конечно, зачем обнажать ваши личные чувства, – согласился мистер Гремлинг, понимая его состояние. – Макс всегда посещал церковную службу вместе с женой, даже если находился в таком состоянии, что не слышал произносимой проповеди. Я могу засвидетельствовать, если потребуется, что он выполнял свой долг как верующий, и церковь выполнит свой долг перед ним.

– Я нахожу ваше решение очень мудрым, – сказал Ратлидж, и викарий улыбнулся.

Мистер Гремлинг – начинающий седеть невысокий крепыш с мощными плечами, глубоко посаженными глазами, над которыми нависали лохматые брови, – имел суровый, даже зловещий вид до тех пор, пока не улыбался.

– Я не беру на себя осуждение моего прихожанина. Не вижу оснований брать на себя право Господа Бога. – Помолчав, он добавил: – Мы с Максом иногда беседовали откровенно. Часто переписывались на страницах блокнота, который я держал в столе. Я сжег листы. Я считал его своим другом.

Они еще поговорили о войне и о прошлом, пока Розмари не позвала Ратлиджа помочь подняться наверх Реджинальду, чтобы тот прилег отдохнуть.

Реджинальд казался бледной тенью брата. Тоньше, светлее, черты лица не так обозначены, потому что искажены болью и страданием. Каждый вдох стоил ему неимоверных усилий и был борьбой за жизнь. По виду он был больше похож на человека, способного свести счеты с жизнью, чем погибший. Но, несмотря на физическую немощь, в его взгляде виделось упорство, что отражало твердый характер. Откинувшись на подушки, он поблагодарил Ратлиджа и с трудом выговорил:

– Я приехал поддержать Розмари. Ради нее, не ради Макса. Он часто говорил, что не хочет видеть меня на кладбище.

– Розмари нужна будет ваша поддержка.

– Я любил ее с самого начала, с первого взгляда. Макс знал об этом. Он знал, что я если и приду, то ради нее.

– Отдыхайте, пока можно, – сказал Ратлидж, – я присмотрю за ней.

Он ушел. Хриплое, сдавленное дыхание провожало его, пока он не закрыл дверь. На ступеньках лестницы сидела Розмари, он думал, что она плачет, но она просто сидела, упершись взглядом в пространство. Она обернулась, услышав его шаги:

– Как он?

– Отдыхает. Ему это необходимо.

Она кивнула:

– Он тоже получил письмо.

– Правда? – Ратлидж не спросил о содержании.

– Все получили, кроме меня. – С этими словами Розмари решительно поднялась и стала спускаться, не оглядываясь.

Похороны на следующий день были хорошо организованы, на них пришло много народу, хотя люди знали в основном Розмари, которая прожила здесь всю жизнь, а Макс всего восемь лет, из которых четыре пробыл на войне. Ратлидж был рад, что она не останется без поддержки.

Служба в силу обстоятельств была простой и недолгой, и вскоре настало время проводить деревянный гроб к месту последнего пристанища.

Ратлидж смотрел, как его медленно опускают в землю, и, когда взял горсть земли, чтобы в свою очередь бросить на крышку, услышал голос Хэмиша: «Это не выход. Тебе не стоит лежать здесь».

Хэмиш знал, что такие мысли у него возникали постоянно. «Нет. Пока нет», – ответил он сам себе, посмотрел, как комья земли разбиваются о крышку, и пошел отвезти домой Розмари и Реджинальда Юма. Его машина стояла наготове за воротами церкви.

Около машины он увидел констебля. Тот сделал знак Ратлиджу. Розмари усадила Реджинальда поудобнее.

– Надеюсь, что у него останутся силы, чтобы поесть.

Она подняла голову, желая что-то еще сказать Ратлиджу, но в это время к нему уже обратился констебль:

– Вы инспектор Ратлидж?

– Да, это я.

– Вам сообщение из Скотленд-Ярда, сэр. Просили срочно приехать в Суссекс, в Истфилд, это недалеко от Гастингса. Дело безотлагательной важности.

Ратлидж посмотрел на Розмари.

– Сначала отвезу своих друзей, – сказал он констеблю.

Коронерское расследование было назначено на вторую половину дня – Розмари просила отложить его до похорон. Он знал, что она ждала его, хотела, чтобы он присутствовал.

– Иен? – Она вопросительно посмотрела на него.

– Я позвоню в Ярд. Может быть, не так срочно.

Она покачала головой:

– Тебе лучше поехать.

Ратлидж удивился:

– Но я думал, что тебе понадобится…

Она не дала говорить:

– Со мной друзья и родственники. Мне больше не нужен Макс. Ни ты, ни его друзья.

Он хотел возразить, но поймал предупреждающий взгляд Реджинальда.

Поколебавшись, он сказал:

– Понимаю. Ты знаешь, где меня найти, если передумаешь.

– Я не передумаю, – решительно возразила она.

Он довез их до дому, и она протянула руку:

– Спасибо, что приехал, Иен. Я ценю это, Макс по-своему любил тебя. Наверное, потому, что ты понимал его лучше, чем мы. Спасибо за это и прощай.

Она повернулась спиной, готовая помочь Реджинальду.

У того лицо было непроницаемым. Он подал руку Иену. И когда Розмари прошла вперед, чтобы открыть дверь, и не могла их слышать, добавил:

– Я рад, что ты приехал. Не пропадай, давай о себе знать. Буду рад получить от тебя весточку.

Розмари повела Реджинальда к дому по тропинке. Ратлидж посмотрел им вслед, потом повернулся, чтобы ехать в полицейский участок.

Но констебль, его звали Бекер, сказал, что другой информации, кроме коротенького сообщения, о котором он уже знает, нет.

– Меня позвали в гостиницу к телефону, звонил сержант Гибсон из Ярда. Я спросил, в чем дело, но он лишь сказал, что вы все узнаете в Истфилде. Еще мне сказали, по секрету, что дело настолько срочное, что даже не стали ждать старшего суперинтендента, который в тот момент отсутствовал.

– Заберу вещи из гостиницы и буду готов выехать через десять минут.

– Я взял на себя смелость, сэр, и попросил Саманту, чтобы она приготовила для вас сэндвичи, вам предстоит длинный путь. Вместе с бутылкой сидра.

Ратлидж поблагодарил констебля и уже менее чем через десять минут отправился в путь. В машину ему поставили корзинку с едой. Он должен был проехать мимо дома Юма, там окна были распахнуты из-за жары, и он мог видеть движущиеся внутри силуэты.

У него появилось ощущение, что он что-то забыл, но не смог вспомнить, что именно. Необходимо было сосредоточиться на дороге.

Весь длинный путь до места голос Хэмиша сопровождал его, пробиваясь сквозь шум ветра, врывавшегося в окна. Это была малоприятная компания. Голос говорил вещи, которые он меньше всего хотел услышать, проникая сквозь мелкие трещины в броне сознания.

О жизни Макса, о причине его самоубийства, о женщине, которая сначала плакала на плече Ратлиджа, пока не взяла себя в руки, а потом клялась, что ненавидит мужа.

Только один раз Ратлидж остановился в Хэмпшире, чтобы предложить подвезти женщину, которая несла большую корзину с рынка. Ему захотелось услышать живой человеческий голос кого-то постороннего, кто ничего не знает ни о нем, ни о его прошлом. Она благодарила, когда он высадил ее перед домом, не подозревая, что помогла ему на короткое время просветлить затемненную сторону его сознания, где затаилась уверенность, что смерть Юма, покончившего жизнь самоубийством, предвещала его собственную.

Глава 5

Ратлидж провел в дороге всю ночь и въехал в Истфилд ранним утром. В туманной дымке вставало солнце, и можно было видеть последствия недавнего потопа. Очевидно, здесь всю ночь шел сильный дождь, на это указывали глубокие лужи и канавы, заполненные водой. Пара фермерских гусей с гоготом и хлопаньем крыльев купалась в старом корыте, очевидно служившем раньше кормушкой для лошадей и теперь тоже наполненном дождевой водой.

Он нашел полицейский участок, где-то в середине главной улицы. Он располагался в небольшом здании, втиснутом между лавкой скобяных товаров и магазином дамских шляп. Ратлидж поставил машину у входа и вошел внутрь.

Напротив двери сидел дежурный констебль. Он внимательно взглянул на незнакомого человека, в глазах появилось что-то вроде опаски.

«У него взгляд человека, – тут же подсказал Хэмиш, – который все время ждет неприятностей, с которыми боится не справиться».

Ратлидж назвал себя и добавил: «Скотленд-Ярд».

Мгновенно напряжение на лице констебля сменилось облегчением.

– Констебль Уокер, сэр, – представился он, – не ждал вас, сэр, по крайней мере еще пару часов.

Он вскочил и, обойдя стол, пошел навстречу.

– Из Ярда нам сообщили, что вы в Глостершире, сказали, что выезжаете. Вы быстро доехали. – Скупая улыбка осветила его простое лицо. – Я просто счастлив передать вам поскорее это дело. За все время службы такого не встречал. И инспектор Норман из Гастингса тоже. Клянусь, просто из ряда вон шокирующие события. Мы и одного убийства не ждали, а тут сразу три. Сержант Гибсон сообщил, что к нам посылают одного из самых опытных людей Ярда. Все, чем могу помочь. Располагайте мной, сэр.

Ратлидж удивился такой оценке своей персоны. К чему бы это? Они никогда не были дружны с Гибсоном, единственное, что их объединяло, – неприязнь к старшему суперинтенденту Боулсу.

– Благодарю вас, констебль, – прервал он приветственные восхваления обрадованного Уокера, но тот уже спешил мимо него к двери.

– Вы не последуете за мной, сэр? Я обещал мистеру Пирсу привезти вас сразу, как только вы появитесь. Он сам все расскажет. Его сын стал третьей жертвой.

– Не думаю, что будет правильно говорить с мистером Пирсом прежде, чем вы доложите об обстоятельствах дела. – Ратлидж вышел вслед за констеблем на улицу, но остановился около своего автомобиля.

Уокер обернулся.

– Они разве вам ничего не рассказали в Ярде? – неуверенно спросил он. – Но я все растолковал сержанту, с которым говорил…

– Ничуть не сомневаюсь. Однако, как вы сами сказали, я в то время был в Глостершире, и мне приказали сразу явиться сюда, ничего не объяснив.

Уокер продолжал смотреть с недоумением.

– Но я думал… – Он быстро опомнился и доложил: – Это мистер Пирс попросил старшего инспектора привлечь Ярд. Полиция Гастингса хотела расследовать дело, но мистер Пирс посчитал, что им не справиться одним. Это было хладнокровное убийство, сэр, и поставило на уши весь Истфилд. Три человека за девять дней. Все трое гарротированы, орудие на месте преступления не найдено. Уильям Джефферс, потом Джимми Роупер, через три ночи, и еще спустя три – Энтони Пирс. Фермер, владелец молочной фермы и сын хозяина пивоварни. Первый шел ночью один, и его нашли мертвым на дороге. Второй сидел в сарае около больной коровы. А третий – в цехе, когда чинил неисправный измерительный прибор. – Уокер явно был потрясен. – Кто убил их, как он узнал, что они будут в этот момент одни? И почему эти трое? И будут ли следующие? Кто? Я? Сын моего соседа? Работник, нанятый для уборки урожая?

Ратлидж внимательно слушал.

– Трое убиты. И нет видимой связи между ними? За исключением того, что они были убиты, когда находились одни? И, вероятно, одним и тем же орудием?

– Ну, есть у них кое-что общее – война, сэр. И возраст примерно тот же. Все воевали во Франции. Прошу вас, сэр, поговорите с мистером Пирсом.

Ратлидж согласился с видимой неохотой. Это было не по правилам – разговаривать с гражданским лицом, чтобы тот посвящал в детали преступления. Но по тревожному выражению лица Уокера он понял, что Пирс – важный человек, с которым принято считаться в Истфилде, и, пока неизвестно, с чем придется иметь дело, можно его выслушать. Оставив автомобиль у входа в участок, он проследовал с констеблем к высоким кирпичным зданиям пивоваренного завода. Над главным входом блестела позолоченная стрела, над ней надпись большими буквами «Братья Пирс». Ратлидж понял вдруг, что это то самое популярное пиво со знаменитой эмблемой «Пикардийской розы».

Старший Пирс находился в кабинете, обставленном в старомодном, но элегантном стиле, с отделкой из дуба и портретами основателей на стенах, а также большим мраморным камином. Высокий мужчина поднялся им навстречу, когда Ратлиджа и констебля ввел туда пожилой клерк. У него был пронзительный взгляд и непроницаемое выражение лица. Он обошел стол.

– Доброе утро, констебль.

– Это инспектор Ратлидж, мистер Пирс. Из Скотленд-Ярда, как вы и просили.

Пирс протянул руку Ратлиджу, и они обменялись рукопожатиями.

– Мне сказали, что сначала вы предпочитаете объяснить мне, что произошло у вас в Истфилде. – Тон Ратлиджа был спокоен и индифферентен.

Пирс подвел их к креслам около камина.

– Прощу прощения, мистер Ратлидж. Констебль Уокер вел это дело с присущим ему мастерством, и я ему благодарен. Но я имею персональный интерес и сделаю все, чтобы найти этого маньяка. Два дня назад мой сын стал его третьей жертвой. Мои действия не означают, что я считаю своего сына более важной персоной, чем двое других, но жена Уильяма Джефферса и отец Джимми Роупера не способны за себя постоять. Их потеря была такой же тяжелой, как моя, но они замкнулись в своем горе. Кроме того, их некому заменить на работе, а в моем распоряжении целый штат, поэтому здесь могут обойтись без меня несколько недель.

– Понимаю, – отозвался Ратлидж, ожидая, что последует за этим высказыванием.

Пирс привык командовать людьми, и вполне возможно, что и миссис Джефферс, и отец Джимми Роупера были ему благодарны за то, что он взял на себя непривычные для них хлопоты.

Откашлявшись, стараясь исключить эмоции, Пирс начал рассказывать:

– Констебль Уокер узнал первым про смерть Джефферса, которая произошла после полуночи. Продуктовый фургон, за рулем которого был Сэмми Блэк, ехал по дороге через Истфилд в Гастингс. Поскольку у него были проблемы с машиной, он припозднился и ехал на несколько часов позже обычного. Проехав церковь, он заметил какой-то предмет посередине дороги. По его собственным словам, по виду он напоминал большой узел тряпья, упавший из грузовика мусорщика. Сэмми сбросил скорость, потому что объехать было невозможно, а проезжать по куче хлама не хотелось. Он и на войне был шофером, поэтому привык внимательно наблюдать за дорогой, где могли встречаться неожиданные вещи. Когда его фары осветили кучу тряпья, как он вначале предполагал, он вдруг понял, что на самом деле на дороге лежит человек. Он остановился, чтобы посмотреть, это пьяный или его сбила другая машина.

Сэмми вышел из фургона и, когда подошел, сразу понял, что человек мертв. Глаза его были широко открыты, а вокруг шеи и под головой натекла большая лужа крови. Он подумал, что человек сам перерезал себе горло. Оставив свой фургон так, чтобы никто не наехал на труп, он пешком пошел в город, прямо в полицейский участок.

Пирс повернулся к Уокеру:

– Я все правильно излагаю, констебль?

– Да, сэр. Точно так все и написано в показании, которое подписал Сэмми Блэк.

– Тогда предлагаю вам продолжить начиная с того места, где я остановился.

Уокер принял эстафету:

– Я иногда ночую на раскладушке в комнате над приемной, мистер Ратлидж. Моя жена умерла несколько лет назад, я не тороплюсь домой. Я услышал, как внизу мистер Блэк стучит в дверь, я как раз только лег. Я высунулся из окна и спросил, что ему надо. Он сказал, что только что нашел на дороге мертвого человека, и попросил с ним туда немедленно пройти. Я спросил, уверен ли он, что человек мертв. Он ответил, что повидал много мертвых на войне и поэтому уверен. Я все-таки захватил по пути доктора Гудинга с его чемоданчиком, на всякий случай. Мы взяли с собой фонари и, когда мистер Блэк отогнал грузовик в сторону, могли ясно разглядеть лицо человека. Мы, конечно, узнали его. Доктор Гудинг наклонился над ним, но сразу выпрямился и посмотрел на меня с ужасом. «Его гарротировали», – сказал он, я тоже наклонился, чтобы самому видеть. Это было единственным объяснением – разрез от железной удавки был глубоким, а лицо такого цвета, что сомнений не оставалось. Мистер Блэк отошел в кусты, я слышал, что ему стало дурно. Зная, что ночью здесь редко проезжают машины, мы стали осматривать место, пытаясь отыскать какие-то следы, доктор хотел найти гарроту или тот предмет, который использовал убийца. Но ничего не было. Ничего, кроме тела на середине дороги. Доктор сказал, что мистер Джефферс уже был мертв некоторое время, час или более.

Рассказ Уокера был более эмоциональным, в то время как Пирс лишь скупо излагал факты. Ратлидж видел, что констебль по-настоящему потрясен случившимся. Ему не приходилось прежде сталкиваться с такой жестокостью в тихом, мирном городке.

– Доктор Гудинг взял с собой одеяло, и мы завернули в него тело и отнесли в фургон. Я поехал с мистером Блэком. Доктор забрал тело в прозекторскую. Мистер Блэк дал показания, которые я изложил, а он подписал. Дело в том, что миссис Сандерс, у которой выдалась в ту ночь бессонница, видела из окна, как продуктовый фургон мистера Блэка проехал именно в то время, которое он указал, что доказывало правдивость его слов. Я позже вернулся на место происшествия, но опять ничего не нашел такого, что бы помогло понять, почему или кто совершил убийство.

Уокер замолчал, но Ратлидж чувствовал, что у него было что добавить, и потому терпеливо ждал продолжения. Оно последовало.

– Доктор Гудинг пришел в половине одиннадцатого, – сказал торопливо Уокер, – он попросил пойти с ним в прозекторскую. На трупе не было одежды, доктор ее снял. Причина смерти подтверждалась. Я никогда еще не встречался с таким способом убийства. А позвал меня доктор вот зачем. Он нашел во рту жертвы, когда исследовал труп, прилипший к языку опознавательный солдатский медальон.

Ратлидж удивленно на него посмотрел:

– Какие были на войне?

– Да, сэр. Я узнал его. Но этот не принадлежал мистеру Джефферсу, если у него и был такой. На нем значилось имя другого человека, совершенно незнакомого. – Он полез в карман и, вытащив что-то, завернутое в тряпку, положил на низенький столик перед камином.

Внутри оказалось три кружка из волокнистой прессованной ткани. Во время войны существовало несколько способов опознания павших и раненых, но ни один из них не получил широкого распространения. Некоторые солдаты просто пришивали к одежде полоски со своими фамилиями и номерами части. Было также изготовлено несколько видов медальонов, их вешали на шею на шнурке или цепочке.

Сделанные из фибры, они выдавались по два в комплекте. Один надевался на шнурке через голову. Если человек был убит, этот кружок клали ему в рот, чтобы потом обозначить его имя на могиле, а второй кружок вместе с вещами пересылали родным.

Но война кончилась больше двух лет назад. Почему медальон оказался во рту жертвы?

Хэмиш, чей голос на некоторое время замолк, вдруг ясно произнес: «Месть».

Ратлидж невольно вздрогнул, показалось, что голос шотландца прозвучал так громко, что эхом отразился от стен. Но никто из присутствующих не подал признака, что слышал его, и Ратлидж сказал:

– Здесь три медальона.

– Один был обнаружен во рту Джимми Роупера, который сидел в сарае около больной коровы. Не было никаких следов проникновения ни в сарай, ни в дом. Там в это время находились отец Джимми и женщина, помощница по хозяйству. Оба ничего не слышали, – ответил Пирс. – Что касается моего сына, то его нашли на полу пивного цеха около ступенек на цокольном этаже. Доктор Гудинг тогда же обследовал его и тоже нашел во рту медальон. – В его голосе слышалась затаенная ненависть к убийце.

Ратлидж внимательно прочитал имена на медальонах. Один принадлежал капралу из полка Йоркшира, второй – ирландскому саперу, третий – добровольцу из Чешира. Обращаясь к Пирсу, он спросил:

– Ваш сын был офицером?

– Да, конечно.

– Офицеры не носили опознавательных медальонов, – пояснил Ратлидж, – неизвестно, остались ли живы эти люди. – Он покачал головой. – Три разных полка. Что было общего у этих трех солдат с вашими жертвами?

– Вот почему я просил в этом деле разобраться Скотленд-Ярд. Нам надо узнать все о тех солдатах, а это можете сделать вы, наверняка вы знаете кого-нибудь из военного ведомства, кто может помочь нам.

Ратлидж знал такого человека, но не назвал его, потому что не собирался к нему обращаться. Сержант Гибсон и сам может разобраться.

– Расскажите мне о послужном списке всех троих. Были у них какие-нибудь взыскания или проблемы во время службы? Дисциплина, нарушения другого рода, неуживчивость, драки, ссоры?

– Ничего такого не было. Все отслужили честно. Мой сын был в том же полку, что и остальные, кто пошел на войну из Истфилда, но он не командовал ими. Так получилось, что они даже воевали на разных участках фронта.

– Но они встречались?

– Не могу сказать с полной уверенностью, но не помню, чтобы мой сын когда-нибудь упоминал об этом. Как-то писал мне, передавая весточку семьям от них. Он был всегда внимателен к людям и ответственно ко всему относился. Впрочем, некоторые тоже вернулись, не все погибли, и вы можете поговорить с ними.

– Двое из наших погибли во Франции, – добавил Уокер, – один пропал без вести. Остальные вернулись домой.

Такое случалось редко. Служили вместе, воевали и погибали вместе. Кажется, истфилдцам повезло.

Ратлидж вернулся к медальонам. Что они означали? Или Хэмиш прав, и это действительно месть?

– Я знаю, что наших иногда разделяли, посылали на другие участки фронта для подкрепления. Думаю, убийства не связаны с войной. Хотя медальоны и говорят об этом.

Ратлидж повернулся к констеблю:

– Были какие-нибудь проблемы у полиции с этими людьми, ссоры, драки, может быть, ходили слухи о взаимных претензиях и вражде?

– Ничего такого не слышал, – твердо заявил Уокер. – Мой собственный племянник служил вместе со всеми. – Он вдруг ошеломленно взглянул на Ратлиджа: – Бог мой, неужели вы считаете, что убийства продолжатся? Может быть, надо предупредить племянника и остальных об опасности?