Текст книги "Война в небесах"

Оглушенный и потрясенный герцог, чья душа была слишком молода для такой бури, все же попытался отстоять то, чему служил. С трудом приподнявшись на локте, он заговорил на любезной его сердцу латыни, больше литературной, чем церковной, и все же куда более древней и властной, чем он сам.

– Profiscere, anima Christiana, – выговорил он, – de hoc mundo, in nomine Patris3333
  Profiscere, anima Christiana de hoc mundo, m nomine Patris… (лат.) – Примерно соответствует православному: «Господи, прими душу раба Твоего».


[Закрыть]…

– Тихо! – огрызнулся Манассия и швырнул в герцога подвернувшийся под руку пузырек с каким-то снадобьем.

Пузырек ударился об пол и привлек внимание грека. Его глаза остановились на герцоге и приобрели осмысленное выражение. Димитрий с трудом поднялся на ноги и жестом велел Грегори положить ковер на место. Как только смертельный коридор исчез, все трое обступили герцога, уже привставшего на колени. Грек легко коснулся его и снова поверг на пол.

– Может, и его тоже уничтожить? – жадно и несмело спросил Манассия.

Грек медленно покачал головой.

– Я устал, – глухо произнес он. – В линиях больше нет силы. Если бы он не презирал нас так страстно, не знаю, справился бы я с ним. А этот… – он равнодушно посмотрел на герцога, – раз уж он здесь, сами убейте его, или делайте с ним, что хотите.

– А что с ним делать? – спросил Грегори, задумчиво пиная герцога ногой. Он уже забыл о своей недавней слабости.

– Пусть напишет священнику, которого ты ненавидишь, – посоветовал Димитрий, – что и сам он, и Грааль, и тот, которого нет, попали в ловушку. Пусть попросит приехать побыстрее, освободить их.

– А он напишет? – спросил Грегори.

– Конечно, – прежним сонным голосом ответил грек. – Или вы напишите его рукой.

– Написал бы ты, – сказал Манассия. – Ты – величайший из нас.

– Хорошо, раз ты так хочешь, – согласился грек. – Поднимите его, дайте мне бумагу и карандаш.

Грегори вырвал листок из блокнота и вместе с Манассией кое-как усадил герцога, привалив спиной к двери. Грек опустился рядом с ним на колени, левой рукой приобнял за плечи, а правой взял под локоть. Тьма рухнула на сознание герцога, неведомая сила вломилась в него и чужая воля подавила его собственную. Душа еще сопротивлялась, но тело больше не повиновалось ему. Кто-то другой водил его бесчувственной рукой по бумаге. Почерк был герцога, разум и воля – грека.

«Приходите во что бы то ни стало, – бежали ровные строки. – И мы все, и Она здесь. Посыльный скажет вам сколько сможет, но знайте, без Вас всему конец. Герцог Йоркш.».

Грек освободил его и встал. Грегори взял записку, прочитал и покачал головой.

– Вряд ли он поверит, – проговорил он.

– Как он может… – начал было Манассия, но грек властно прервал его.

– Он сделает то, что должен. Не он и не мы правим сейчас, над нами – сильнейшие. Думаю, он придет, ведь битва началась, и не кончится до тех пор, пока не уступят те, что с нами, или те, что с ними. Завтра – решающий день. Действуйте осмотрительно.

– А кто отнесет письмо? – спросил Грегори.

– Ты, – коротко уронил грек.

– Что же я ему скажу? – растерянно спросил Грегори.

Грек повернулся к нему.

– Дурак! – вскричал он. – Говорю, у тебя нет выбора. Пойдешь и скажешь, что нужно. Выбора нет и у него. А завтра все кончится.

Глава 16
Как искали дом

Чай, табак, напряженные размышления и даже сон не помогли инспектору решить проблему. Допустим, думал он, личность убитого установлена, это Дж. М. Петтисон. Допустим, нам известен и убийца, это Грегори Персиммонс. Но где же мотив? Об их отношениях так ничего и не известно. Возможно, Петтисон шантажировал Персиммонса, но тогда при чем здесь каракули на Библии? В голову лезли совсем уж нелепые предположения. Кровная месть? Родовая вражда? Патологическая ненависть? Нет. Инспектор чувствовал, что и в этих случаях попадает в порочный круг. Да, ничтожные людишки убивают банкиров или пэров, но пэры очень редко убивают ничтожных людишек. А тут еще какой-то бред на религиозной почве! Кто же из них фанатик? Петтисон? Персиммонс? А может, оба? И при чем тут дьявол? До сих пор инспектор полагал, что в дьявола верят только дети. Ежу понятно, что его нет, и уж, во всяком случае, он не вмешивается в наши дела. Инспектор признавал в мире лишь три реальные силы – полиция, преступники и прочие люди. Впрочем, последние две группы для инспектора не так уж отличались друг от друга; все специалисты делят человечество на самих себя и всех прочих, им подвластных. Для врача это медики и пациенты, настоящие или будущие; для священника – пастыри и паства; для поэта – автор и читатели (те, кто вообще не читает – просто недоделанная разновидность читателей); для путешественника – исследователи и туземцы и так далее. Конечно, закон не позволял рассматривать всех как преступников, надо было выбирать, и он склонялся к тому, что виновен скорее Петтисон. Но задушили-то как раз Петтисона, а его упражнения на Библии вроде бы явно изобличают Персиммонса.

Колхаун еще раз мысленно прошелся по всей цепочке расследования. Сначала он не мог найти хоть кого-нибудь, причастного к убийству, злился на Стивена, Персиммонса, на Лайонела Рекстоу, а тем паче – на сэра Джайлса. Потом он открыл, что Грегори связан со Стивеном и Джайлсом, и съездил в Фардль. После стычки с Леддингом стало легче – но не яснее. Наконец, инспектор добрался в своих воспоминаниях до утренней встречи с человеком в сером. Тот узнал его.

Конечно, его многие знают… но ведь и он, похоже, где-то видел этого типа. Почему-то, вслед за Леддингом и миссис Лексперроу, он счел его иностранцем.

Колхаун, естественно, не мог знать, что в герцоге этот человек вызвал воспоминания о чистой, высокой дружбе оксфордских дней; для Кеннета он олицетворял саму Церковь и ее строй; сэр Джайлс испытывал любопытство и страх, но отвлеченный, ибо никаких особенных воспоминаний эта встреча в нем не пробудила. Грегори и архидиакон восприняли ее весьма эмоционально, как символ еще одной реальности; Барбара сразу узнала мир и безопасность, которые спасли ее в доме погибели. Если бы смерть Кеннета не повлияла на память Грегори, он вспомнил бы сейчас слова Димитрия о некоей силе, действовавшей на стороне его врагов.

Но ничего этого не знал инспектор Колхаун. Между тем незнакомец не давал ему покоя, он все больше думал об этой странной фигуре. Кого-кого, а иностранцев он повидал немало, и вскоре инспектор убедил себя, что человек в сером попадался ему незадолго до приезда испанской инфанты.

Тогда в Лондон понаехало много испанских полицейских, со многими из них он разговаривал, всех не упомнишь. А тут – случайная встреча. Между прочим, текли дальше мысли инспектора, по чистой случайности они заговорили с Бетсби о страхе, тогда-то и мелькнуло в разговоре имя покойного Петтисона. Смотри-ка, а ведь случай заодно с незнакомцем, это же он задал наводящий вопрос. А не связан ли иностранец с убийством? Но здесь Колхауна ждал тупик. Стоило попробовать поставить предполагаемого испанца рядом с тем или другим подозреваемым, как один из этой пары тускнел и таял.

Нет, это чистый случай. Да, но какой удачный!

На следующее утро инспектор докладывал о ходе расследования помощнику комиссара. Тот внимательно выслушал, но на этом беседы не закончил.

– В понедельник, – сказал он, – полковник Коннерс упоминал Грегори Персиммонса. Там у них занятный случай, чуть не украли чашу, и кто? Герцог Йоркширский и архидиакон из Фар для. Этот Персиммонс уперся, отказался подавать в суд, мы ничего не могли сделать. А во вторник герцогиня пригласила меня к чаю и я говорил с герцогом.

– Он в самом деле украл потир? – не удержался Колхаун.

– Понимаете, – сказал начальник, – он считает, что чаша принадлежит архидиакону. Так и говорит. Рассказал мне целую историю про то, как ее пытались украсть, даже завел речь о колдовстве.

– О чем? – переспросил ошарашенный инспектор.

– О колдовстве, – повторил помощник комиссара. – Ну, знаете, «Тысяча и одна ночь», люди превращаются в собак и все такое прочее. Чушь, конечно, но герцог не стал бы врать, а тут еще Персиммонс… Я посоветовался с профессором Рибблстоун-Ридли, и он мне рассказал массу интересного о потирах из Эфеса, но толку от этого мало. Действительно, из тех краев привезли четыре-пять драгоценнейших потиров, но сейчас все они в частных коллекциях, за океаном, а один – в Киеве.

Я уж подумал, не о нем ли речь, у нас тут немало русских ценностей. Но никак не пойму, зачем герцогу удирать с потиром, и почему Персиммонс отказывается возбуждать дело. Может, он, правда, его украл? Не замешан ли сюда и покойный Петтисон? Какое-нибудь темное дельце… Он мог быть агентом…

– Большевики, сэр? – осторожно предположил Колхаун.

– Да, – поморщился помощник комиссара, – ».мы все на них валим, но вы же знаете, такие дела случаются.

– Конечно, сэр, – поспешил согласиться Колхаун. – Что же тогда получается? Петтисон под дьяволом подразумевал большевиков?

– От религии человеческому здравомыслию вред один, – покачал головой его начальник. – Ваш священник говорил, что Петтисон считал себя спасенным. В таком случае – он псих. От него всего можно ожидать.

– Может быть, это один из американских потиров? – предположил инспектор.

– Может, но нам бы тут же сообщили из Нью-Йорка.

Это может быть даже Святой Грааль. Рибблстоун-Ридли сказал, что, по некоторым преданиям, он – из Эфеса.

– Грааль? – Инспектор попытался вспомнить, где он слышал это слово. – Это что-то такое, католическое?

– Считается, что это чаша, которой пользовался Иисус на Тайной Вечере, – тоже не слишком уверенно объяснил помощник комиссара. – Так что в каком-то смысле вы правы. Но это слишком давно было, значит – нечего о ней и думать. Да, Колхаун, похоже, наш потир – из Киева. Хорошо бы, конечно, потрясти герцога, – он посмотрел на инспектора. – Расспросили бы вы его, а?

– Лучше бы вы, сэр, – сказал инспектор. – Тут не за что ухватиться… Даже не знаешь, как спросить.

Помощник комиссара покосился на телефон.

– Да-а, – протянул он. – Не так-то много мы знаем, верно? Потир, Библия и сменный священник. Какое-то церковное дело! И еще архидиакон в придачу. Хотя не исключено, что Персиммонс уже добрался до него и тоже придушил, – оптимистично добавил он, снимая трубку.

Однако дворецкий сообщил, что герцога нет в Лондоне. Да, он понимает, что из полиции… Да, его светлость две ночи провел здесь. Но в среду, то есть вчера утром, вернулся в свой загородный замок. Да, не один. Его светлость сопровождали архидиакон из Фардля и некий мистер Морнингтон…

Об этом лучше спросить у Твайса. Нет, не секретарь. Нет, не лакей. Он – помощник его светлости, можно сказать – доверенное лицо.

Полицейский начальник колебался, ему не хотелось расспрашивать слуг, и он заказал телефонный разговор с загородным замком.

– Смотрите, что получается, сэр, – сказал Колхаун. – В издательстве, где нашли труп, работал какой-то Морнингтон. Конечно, это может быть и не тот. Но чтобы и там, и тут нашлись и Персиммонс, и Морнингтон…

– А в Библии опять Персиммонс, и в Фардлеон крадет потир… или у него крадут, неважно, – подхватил помощник комиссара. – Да, странно. И труп в издательстве… Для полноты картины не хватает еще одного, в Фардле.

Обычно телефонные заказы Скотланд-Ярда выполняются быстро. Инспектор еще обдумывал ответ, а экономка в замке уже спешила к телефону. Помощник комиссара взял трубку.

– Его светлости нет… Они с господином Морнингтоном вчера, на ночь глядя, уехали в Лондон… Нет, поездом.

Машину его светлости ремонтировали… Нет, его светлость не сказал, когда вернется. Наоборот, он сказал, что будет у себя, на Гросвенор-сквер… Где его светлость вчера были? Они прибыли с господином Морнингтоном прямо ко второму завтраку, а потом отправились на прогулку. Его светлость сказал, что может не вернуться… Куда отправились? Ей не докладывали… Да, слышала кое-что. Его светлость говорил с господином Морнингтоном про миссис Рекстоу, вроде бы навестить ее надо… Да, и сказал, что может не вернуться… Да, сэр, Рекстоу, правильно. Передать что-нибудь?

Помощник комиссара дал отбой и вопросительно посмотрел на возбужденного инспектора.

– Опять этот проклятый Рекстоу! – выпалил Колхаун. – Вечно он встревает. То он завтракает с сэром Джайлсом, а тем временем в его кабинете кого-то убивают, а теперь вот, пожалуйста: герцог отправился навестить его жену и пропал!

– Не иначе как ожидается еще один труп! – зловеще изрек помощник комиссара. – Вот что, Колхаун, надо бы нам пойти поговорить с этим Твайсом. Что-то мне во всей этой истории не нравится.

Призванный к ответу Твайс не запирался, хотя выглядел довольно неуверенно. Он утверждал, что не знает, где герцог, но убежден, что его светлости не понравится интерес полиции к его частным делам. Почему? Ему показалось, что его светлость хотел бы сохранить кое-что в тайне. Под давлением неопровержимых улик Твайс признался, что видел Чашу в понедельник у герцога. Его разбудили, чтобы ночью он сторожил ее, но отпустили, когда архидиакон заверил всех, что нападение отбито. Его светлость специально попросил Твайса держать происшедшее в тайне, и вот он честно пытался эту тайну соблюсти; до встревожился, услышав, что хозяин его исчез, и сказал больше, чем собирался. Так, например, выяснилось, что Чаши нет в лондонском доме, его светлость с друзьями увезли ее в среду. Твайс задумался, что-то подсчитывая.

– Сегодня четверг, – сообщил он полицейским, – значит, его светлость отсутствует немногим больше двенадцати часов. Пожалуй, это не так уж много.

– Точнее, с четырех до двенадцати – это уже двадцать часов, – сказал инспектор.

– Все-таки не двадцать четыре, – веско заметил Твайс. – Можно сказать, одна ночь. Видимо, его светлость занят важными делами.

– Скажите, а раньше герцогу случалось уезжать без предупреждения? – спросил помощник комиссара.

– Нет, не часто, – признал Твайс, – но бывало. – Однажды герцог отправился на машине за город и отсутствовал почти целые сутки. В последние дни его сильно заботили какие-то личные дела. Твайс не мог утверждать, связано ли это с Чашей, но началось все в понедельник – вторник, может, и связано. Едва ли его светлость обсуждал свои дела с герцогиней – обычно его светлость ничего не рассказывает тетушке, и он, Твайс, не советует ее расспрашивать. Ее светлость склонна к пересудам, и то, о чем они намерены поговорить с ней, завтра будут обсуждать в сотне гостиных. Если надо что-то расследовать, пусть полиция использует свои каналы и методы.

Именно эти методы больше всего и заботили помощника комиссара. Взяв с Твайса обещание немедленно сообщить, если хозяин вернется, а до тех пор звонить каждые два часа, полицейские удалились.

– Колхаун, по-моему, вам лучше вернуться в Фардль, – озабоченно сказал помощник комиссара, оказавшись на улице. – Проведайте архидиакона и заодно понаблюдайте за передвижениями Персиммонса. Я дам вам в помощь еще человека. Знаете, что я думаю? Когда в понедельник ко мне заходил полковник Коннерс, кроме герцога, архидиакона и Морнингтона его интересовал еще один грек. Якобы именно он и продал Персиммонсу его потир. У него лавка где-то в северной части города. Пошлю-ка я человека, пусть посмотрит за ним. А вы непременно позвоните мне из Фардля.

Под вечер помощнику комиссара звонили трижды.

Первым был Твайс с докладом. «Ничего не произошло, сэр.

Его светлость не вернулись, сообщений не поступало». Помявшись, он добавил, что ее светлость уже проявляет беспокойство и подумывает, не обратиться ли в полицию. «Соединить ее с вами, сэр?» – спросил он.

– Нет, нет, ради бога, не надо! – поторопился ответить помощник комиссара. – Отговорите ее, скажите что-нибудь.

Пусть позвонит в ближайший участок. Впрочем, не станет она звонить, она ведь знает меня. Хорошо, Твайс, давайте ее сюда.

Герцогиня подошла к телефону, и помощник комиссара ловко вытащил из нее то, что хотел, а именно – разрешение на расследование, после чего без особых угрызений прервал разговор, как будто их разъединили.

Через пять минут позвонил Колхаун.

– Сэр, архидиакона нет в Фардле, – доложил он. – Уехал в Лондон, когда мы были у герцога. Никто не знает, когда он вернется. Персиммонс, похоже, отбыл вслед за ним.

Наверное, мы разминулись по дороге. Рекстоу с женой здесь, в коттедже, в поместье у Персиммонса. С ними был сын, маленький мальчишка, но сегодня он уехал в Лондон с Персиммонсом и служанкой. Я же говорил, что этот Рекстоу обязательно замешан в деле.

– Похоже, Персиммонс любит детей… – подумал вслух помощник комиссара. – Жаль, что вы нам вовремя не сообщили. Мы бы его тут встретили.

– Но я же объясняю, сэр, – терпеливо повторил Колхаун, – когда я приехал, их здесь уже не было. Мне возвращаться?

– Нет, побудьте там еще денек. Если что узнаете, позвоните завтра утром. Я сейчас жду доклада от Пьювитта, он отправился на Финчли-роуд. Вслепую работаем. Не знаем, что ищем.

– Я думал, сэр, мы выясняем, почему Персиммонс убил Петтисона, – удивился Колхаун.

– Да, наверное, – вздохнул помощник комиссара, – только пока мы больше похожи на воробьев. Скачем вокруг Персиммонса – не перепадет ли какая крошка. Ладно. Осмотритесь там. Может, какую-нибудь крошку мы и просмотрели.

Хорошо бы склевать ее до завтра. До свидания.

Он успел поработать, выкурить сигарету-другую и выпить кофе, прежде чем в половине девятого раздался третий звонок. Докладывал Пьювитт. Голос его звучал встревоженно.

– Говорит Пьювитт, сэр! – выпалил он, едва помощник комиссара взял трубку. – У меня тут полный пролет, сэр! Мы дом не можем найти!

– Чего не можете? – переспросил начальник.

– Дом, сэр, дом, – возбужденно кричал в трубку Пьювитт. – Понимаю, сэр, звучит глупо, но это чистая правда. Не похоже, чтобы он там вообще был.

– Вы что, идиот, Пьювитт? – постепенно свирепея, осведомился шеф. – Я думал, у вас мозгов все-таки побольше, чем у чибиса3434
  По-англ. pewit – чибис, фамилия агента – Pewitt.


[Закрыть]. Вам же дали адрес!

– С адресом все в порядке, сэр, – доложил Пьювитт. – Да, Лорд-Мэр-стрит. Вы сказали, это аптека, а ее тут нет. У нас туман, сэр, но я все-таки думаю, ее здесь и не было.

– Туман? – растерянно повторил помощник комиссара.

– Так точно, сэр, очень густой туман, – подтвердил Пьювитт. – Наверное, во всем северном Лондоне так, сэр.

– Вы не перепутали улицу?

– Никак нет, сэр. Тут со мной рядом дежурный констебль. Он помнит эту лавку, сэр, только найти не может. Нам удалось найти только…

– Подождите, – прервал его помощник комиссара, вызвал секретаря, потребовал адресную книгу, полистал ее и сказал в трубку:

– Так, Пьювитт, продолжайте. Кого вы там нашли?

– Сначала идет Джордж Гиддингс, бакалейщик.

– Верно.

– Дальше Сэмюэль Мерчисон, кондитерская.

– Так.

– Дальше меблированные комнаты миссис Торогуд.

– А, черт! – взорвался помощник комиссара. – Да вы же его пропустили! Димитрий Лавродопулос, аптека.

– Да нету ее, сэр, – несчастным голосом ответил Пьювитт. – Тут, конечно, этот чертов туман, сэр, но не могли же мы пропустить целую лавку.

– Слушайте, Пьювитт! – заорал помощник комиссара. – Полковник Коннерс там был в понедельники разговаривал с этим треклятым греком! Куда он мог деться? Это же только спьяну можно дом потерять!

– Я примерно так себя и чувствую, сэр, – удрученно ответил Пьювитт, – только я не пил. Брожу тут на ощупь, как слепой. Я уже смотрел по указателю, сэр. Как раз тут она и должна быть. А нету. Дом куда-то исчез.

– Или кто-то его прозевал, – язвительно заметил помощник комиссара. – Ладно, молитесь, Пьювитт. Я еду к вам. И помоги вам Господь, если я найду этот дом. Я тогда и вас, и вашего констебля порву на части, зажарю и съем. – Он швырнул трубку на рычаг и с минуту смотрел на телефон. – И помоги мне Господь, если я его не найду, – тихо закончил он. – Дома исчезают, герцоги… Нет, этот мир – не для меня.

Дорога на Лорд-Мэр-стрит заняла больше времени, чем он думал. По мере того как машина продвигалась к северу, туман все густел, и вскоре шофер отказался ехать дальше. Помощнику комиссара пришлось идти пешком. Он в общем знал эти места, и после долгого небезопасного пути добрался до цели.

Там, где по его предположениям, находился угол Лорд-Мэр-стрит, стоял какой-то болван, и помощник комиссара налетел на него.

– Какого дьявола… – начал он, но тут же сбавил тон. – А-а, это вы, Пьювитт. Проклятье! Лучше бы окликнули меня, чем сбивать с ног. Ладно. Если торчать здесь, на углу, никакого дома не найдешь. А где констебль? Почему вы не вместе?

Это кто еще? А, вот он! Лучше бы одному из вас поискать дом, а не устраивать вечер встречи на перекрестке! Все, все, не надо извинений, а то я сам начну извиняться и мы будем выглядеть, как куча шимпанзе в зоопарке. Да, я не хуже вас знаю, что я не в духе! За работу! Где тут у нас бакалейщик?

Бакалейную лавку отыскали без труда. Помощник комиссара, за ним – Пьювитт, а следом – констебль побрели вдоль стен, освещая фонариками витрины.

– Так, вот у нас бакалейщик… – бормотал помощник комиссара. – Слушайте, этот чертов туман стал еще гуще! А вот конец бакалейщика. По крайней мере, витрина кончается здесь. Следующий должен быть кондитер. Ага! Вижу крендель, не то чтобы весь, половинку… А вот и дверь, видимо – в кондитерскую. Пьювитт, вы не подумали поискать так?

– Подумали, сэр, – отозвался Пьювитт, – семнадцать раз подумали и сделали. Ничего другого нам как-то в голову не пришло.

Помощник комиссара не слушал. Он двигался дальше.

– Вот я дошел до второго окна кондитерской, – победно сообщил он своим последователям. – Началась стена… все еще стена… а вот калитка. – Он в нерешительности остановился.

– Да, сэр, – подтвердил его худшие опасения Пьювитт, – это калитка миссис Торогуд. Мы звонили, сэр, но она – старая и глухая, а постояльцев, наверное, нет сейчас. Она так и не поняла, чего мы хотим, а потом уже не выходила.

Помощник комиссара посмотрел на калитку, вернее – на туман. Рядом маячило темное пятно. Наверное, констебль.

А может быть, Пьювитт. Он пощупал калитку, – вне всякого сомнения, это была именно она. С полминуты он пытался вспомнить страницу адресной книги. Что за черт! Между кондитерской Мерчисона и домом миссис Торогуд обязана стоять аптека Димитрия Лавродопулоса.

– Вы пробовали говорить с кондитером? – спросил в туман помощник комиссара.

Ему ответил голос Пьювитта.

– Да, сэр. Он говорил с нами из окна, со второго этажа. К дверям не вышел Сказал, что знает, кто тут шастает в тумане по вечерам. Он поклялся, что эти два окна – его, а рядом – аптека. Только мы ее не нашли.

– Наверное, она просто за углом, – предположил помощник комиссара.

– Да, сэр, само собой, сэр, – подхватил Пьювитт. – Конечно, за углом, где же ей еще быть?

Однако его начальник не был так уж в этом уверен.

Мир трещал по швам. Все куда-то исчезало. Герцог с Морнингтоном (кто бы он ни был) не явились домой, а Персиммонс с архидиаконом, наоборот, ушли из дома. Теперь вот какая-то корова слизнула целый дом. Помощник комиссара вернулся к началу кондитерской и медленно, почти прижимаясь к стене, двинулся вперед. По обе стороны двери, в витринах, он различил коврижки, булочки и пироги с вареньем. Ну вот, подумал он, значит дальше будет аптека. Но за витриной кондитера и футом шершавой стены его вновь поджидала железная калитка.

Адресная книга вместе с полковником Коннерсом определенно свихнулись, другого объяснения нет. Наверное, Лавродопулос уехал, а кондитер занял его лавку. Но ведь они разговаривали с полковником Коннерсом в понедельник, а сегодня – четверг. Не получается. К тому же кондитер определенно пообещал: рядом – аптека. Помощник комиссара потрогал стену. Да, вот здесь она и должна быть.

– Как вам это нравится, Пьювитт? – спросил он.

– Никак не нравится, сэр, – отозвался тот из тумана. – Тут какая-то ошибка, но мне все равно не нравится.

Нельзя так.

– Не дьявол же ее утащил, – сказал помощник комиссара и тут же вспомнил о Библии, которую они с Колхауном смотрели сегодня утром. Он в раздражении стукнул кулаком по стене. – Эта чертова аптека должна быть здесь! – Но никакой аптеки на улице не было.

Они все еще стояли тесной кучкой возле стены, когда земля у них под ногами ощутимо вздрогнула. Пьювитт и констебль вскрикнули. Мостовую трясло.

– Господи! – возопил помощник комиссара. – Да что же это творится на свете? Эй, Пьювитт, вы здесь? – Рядом с ним никого не было. Откуда-то издали донеслось невнятное восклицание, и помощник комиссара испуганно оглянулся. Земля под ним снова содрогнулась, налетел сильный порыв ветра и ударил в лицо. Помощник комиссара с трудом удержался на ногах, протер глаза и увидел, что туман исчез, а прямо перед ним стоит незнакомый человек и за спиной у него тускло светятся окна пропавшей аптеки. Незнакомец шагнул к нему.

– Я – Грегори Персиммонс, – глухим голосом произнес он. – Я хочу сделать заявление для полиции. Я убил человека.