Текст книги "Война в небесах"

Чарльз Уильямс
Война в небесах

Глава 1
Прелюдия

Телефон надрывался совершенно напрасно, ведь в комнате, кроме трупа, никого не было.

Впрочем, так продолжалось недолго. Лайонел Рекстоу, лениво возвращаясь после ленча, услышал трезвон еще в коридоре. Ворвавшись в свой кабинет, он кинулся к столу и схватил трубку. Краем глаза он, конечно, заметил торчащие из-под стола ноги в ботинках, но телефон требовал внимания в первую очередь.

– Да, – сказал Лайонел в трубку, – да… Нет, не раньше семнадцатого… Да кого волнует, чего он там хочет! Кому надо знать? Ах, Персиммонсу… Ну скажите, что семнадцатого узнает. Да, да, ладно, я задержу набор.

Он положил трубку и поглядел на ботинки. Может быть, кому-то понадобился телефон? Иногда сюда заходили позвонить. Хоть бы сказал что-нибудь, а то разлегся здесь и слушает чужие разговоры! Лайонел слегка наклонился к ботинкам.

– Вы там надолго устроились? – обратился он куда-то в пространство между ногами и ящиком стола. Ответа не последовало. Лайонел отошел, бросил на полку шляпу, перчатки и книжку, потом вернулся к столу, взял какой-то листок, прочитал, положил обратно и снова уже с нетерпением осведомился:

– Ну, долго вы там? – И опять ему не ответили.

Он не получил ответа даже после того, как слегка пнул торчащий из-под стола ботинок, и повторил вопрос. Без всякой охоты он обошел стол (там у стены было потемнее), прикинул, где должна располагаться голова незнакомца, и, повысив голос, произнес:

– Привет! В чем дело, эй?

Никакого результата. Лайонел спросил себя: «Да что он там, черт побери, умер, что ли?» – и тут же почувствовал, что угадал. Трупы просто так не валяются в кабинетах лондонских издательств в половине третьего пополудни. Лайонел знал это наверняка. Происходящее принимало чудовищный и несколько циничный оборот. Мельком взглянув на дверь (конечно, он закрыл ее, когда вошел), он попытался успокоиться, как делал не раз, гоня прочь мысли об авариях и других бедах, подстерегающих жену в его отсутствие. Автобус заносит на повороте, грузовик выскакивает из-за угла… Такое случается, подсказывал ему маленький, противный божок, невидимо обитавший где-то в уголке сознания, да, случается, возможно, даже именно сейчас… человека могут сбить возле собственной двери, как того врача с Гувер-стрит. Конечно, все это были выдумки. Но на сей раз, решившись потрогать торчащую из-под стола ногу, он подумал – а вдруг нет?

Он тронул пришельца за ногу. Нога и не подумала сообщить об этом голове, затерявшейся где-то у стены, и Лайонел оставил свои попытки. Он вышел из кабинета и зашел в комнату напротив. Здешний обитатель распластался над столом, выискивая подходящие фразы в газетных вырезках.

– Морнингтон, – обратился к нему Лайонел, – у меня в комнате человек под столом. Может, зайдешь, а то он не отвечает. Вид у него такой, – добавил он в порыве реализма, – словно он умер.

– Надо же, какая удача! – сказал Морнингтон, отрываясь от работы. – Если бы он живой залез под стол и сидел там молчком, я бы подумал, не обидел ли ты его.

– А что, – продолжал он, пока они шли по коридору, – неплохой способ мести: залезть под стол к человеку, который тебя оскорбил, и сидеть там с обиженным видом. Голодать не обязательно, это – для более романтичных времен, в наши дни можно прихватить сэндвичей и чаю в термосе. Слушай, «чаю» или «чая»?

Войдя, Морнингтон уставился на ноги, торчащие из-под стола, потом осторожно подошел, встал на одно колено и потрогал чужую ступню. Озадаченно взглянув на Лайонела, он резко произнес:

– Тут что-то не так. Сходи-ка, попроси Делинга зайти сюда.

Он опустился на оба колена и заглянул под стол. Лайонел уже мчался но коридору и через несколько минут вернулся с коренастым человеком лет сорока пяти, скорее заинтересованным, чем обеспокоенным. Морнингтон пытался вытащить тело из-под стола.

– Похоже, труп, – отрывисто бросил он. – Ну и дела!

Зайдите-ка с другой стороны, Делинг. Там пуговицы зацепились не то за стол, не то еще за что. Попробуйте отцепить.

– А не лучше ли нам оставить все как есть до прихода полиции? – спросил Делинг. – Думаю, тело и трогать не стоило.

– Да как же еще я могу узнать, умер он или нет? – откликнулся Морнингтон. – Впрочем, наверное, вы правы.

Он еще раз внимательно осмотрел ближайшую ногу, бормоча под нос: «Труп, вылитый труп», а потом резко встал.

– Слушайте, а Персиммонс здесь?

– Нет пока, – ответил Делинг. – Обещал быть к четырем.

– Значит, управимся сами. Делинг, свяжитесь с полицией. А тебе, Рекстоу, хорошо бы поторчать в коридоре, чтобы народ сюда не лез. Если Пламптон узнает, он тут же помчится в «Вечерние новости» зарабатывать свои полгинеи.

Даже если бы Пламптон и захотел, едва ли ему удалось бы выведать зловещую тайну. Следующие четверть часа дверь в свой собственный кабинет бдительно охранял Лайонел, углубившийся для убедительности в чтение длиннейшего письма. Он надеялся, что за этим занятием его не станут беспокоить сотрудники, проходившие по коридору. Делинг спустился ко входной двери.

Это довольно сложное зеркальное сооружение неизменно сбивало с толку даже постоянных посетителей, каждый раз вынужденных мучительно соображать, за какой стеклянной гранью находится нужный вход и вообще дверь это или отражение двери.

Здесь он и встретил полицию и врача, прибывших одновременно. Пока они поднимались по лестнице он объяснил ситуацию.

Лестничный пролет выводил на площадку. Отсюда можно было попасть либо на следующий этаж, либо в кабинет Стивена Персиммонса, возглавлявшего издательство с тех пор, как он сменил на этом посту своего отца, семь лет назад вышедшего на пенсию. Вправо и влево от лестницы вели узкие коридоры, куда выходили двери кабинетов Рекстоу, Морнингтона, Делинга и других. Правый коридор кончался дверью Пламптона, а левый – комнатой Лайонела. За ней располагалась лестница в подвал. С этой же лестницы можно было попасть в небольшой крытый дворик. Его стена граничила с соседней улицей.

Изучив планировку, полицейский инспектор игриво заметил Морнингтону, что попасть в кабинет Лайонела и удавить кого угодно ничего не стоит, было бы желание.

Сказал он это уже после того, как тело извлекли из-под стола и стало ясно, что неизвестный убит именно так.

Началось опознание. Лайонел взглянул на багровое лицо с выпученными глазами и, содрогнувшись, отступил назад, отрицательно помотав головой. Морнингтон – задумчиво, Делинг – с любопытством осмотрели убитого и, в свою очередь, покачали головами. Убитый был ниже среднего роста, одежда его не первой свежести выдавала представителя низших слоев среднего класса. Котелок помялся от пребывания под столом, в карманах не оказалось ничего, кроме нескольких монет и дешевых часов. Шея была перехвачена крепкой веревкой, глубоко врезавшейся в кожу.

Других подробностей сотрудники издательства так и не добились от полиции, напустившей тумана, разогнавшей любопытных по комнатам и с тем отбывшей восвояси. Неизвестно какими путями новости стремительно достигли Флит-стрит, и репортеры появились, когда народ едва начал расходиться.

Им официально сообщили о наличии трупа, предоставив добывать прочую информацию из «недостоверных источников», а проще – из пересудов, недостатка в которых не ощущалось.

По толпе циркулировали версии, включавшие несколько вариантов убийства, словесные портреты убийцы, новость об аресте всех сотрудников, а также историю о том, как полиция брела по подвалу издательства по щиколотку в крови.

Вот такой бедлам и застал мистер Персиммонс, вернувшись часа в четыре с заседания Издательской ассоциации. На него тут же напал инспектор Колхаун, ведущий расследование.

Стивен Персиммонс был невысок. Кроткое лицо его при малейшей возможности норовило стать растерянным или встревоженным. Впрочем, как раз сейчас для тревоги имелись все основания. Он сидел у себя в кабинете, а по другую сторону стола расположился инспектор. Как и остальные сотрудники, Персиммонс не опознал убитого, но инспектор Колхаун расспрашивал именно о сотрудниках.

– Ну а вот этот Рекстоу, – говорил он, – у которого обнаружили труп… Он давно у вас?

– Порядочно, – отвечал Персиммонс, – да и остальные на этом этаже… впрочем, и на следующем тоже. Большинство моих сотрудников работает в фирме дольше меня. Я-то пришел всего за три года до ухода отца, а тому уже семь лет.

Значит, всего десять.

– И Рекстоу работает дольше?

– Конечно.

– Знаете вы что-нибудь о нем? – настаивал инспектор. – Хотя бы адрес?

– Это все у Делинга, – отвечал несчастный Персиммонс. – Он у нас ведает сотрудниками. Я только помню, что Рекстоу женился несколько лет назад.

– А чем он у вас занимается? – не унимался Колхаун.

– О, у него много дел. Он ведет всю нашу беллетристику, от текста до переплета. После отца мы всерьез занялись беллетристикой, оттого и дела лучше пошли. Удалось, знаете, заполучить двух самых читаемых авторов – миссис Клайд и Джона Бестейбла.

– Миссис Клайд? – инспектор наморщил лоб. – Это не та ли, что написала «Звезду и комету»?

– Та самая. Мы уже продали девяносто тысяч экземпляров.

– А что еще у вас выходит?

– Ну, при отце мы все больше оккультную литературу издавали. Он с нее и начал. Месмеризм всякий, астрология, великие чародеи и тому подобное. Не очень-то прибыльно, должен сказать.

– Рекстоу и этим занимался?

– В общем-то да, – ответил издатель. – Знаете, в нашем деле трудно поделить сферы деятельности. Кое-какие книги ведет, например, Морнингтон. Под моим руководством, конечно, – торопливо добавил он. – А еще он у нас ведает Рекламой. Обзорные статьи тоже на нем.

– Он что, пишет их? – поинтересовался инспектор.

– Нет, конечно! – воскликнул Персиммонс. – Пишет!

Ну вы и скажете, инспектор! Он читает, выбирает цитаты и составляет обзоры.

– Ну хорошо. И давно здесь трудится Морнингтон?

– Давным-давно. Я же говорю, они все пришли раньше меня.

– Я правильно понял, что Рекстоу завтракал сегодня с одним из ваших авторов? – перешел, наконец, к делу инспектор.

– Ну раз он говорит, наверное, так оно и есть, – кивнул Персиммонс.

– Так вы не знаете наверняка? – удивился инспектор. – Разве он вам не говорил?

– Послушайте, – сказал измученный издатель, – вы что думаете, мои сотрудники будут мне докладывать о встрече, с каждым автором? Я даю им работу, они ее делают.

– Ладно. А вот сэр Джайлс Тамалти, – продолжал инспектор, – его вы знаете?

– Да. Мы печатаем его последнюю книгу «Исторические следы, оставленные в фольклоре священными сосудами».

Он археолог и антиквар, ученый, знаете ли. Рекстоу намучился с его иллюстрациями. Но вчера, помнится, он сказал, что все в порядке. Наверное, они по этому поводу и встречались. Да вы же можете у самого сэра Джайлса спросить, правда?

– Я вот к чему веду, – сказал инспектор. – Если кого-то из ваших людей нет на месте, значит, в его кабинет может зайти кто угодно? Есть ведь и черный ход, и нигде ни одного дежурного.

– В приемной сидит секретарша, – уточнил Персиммонс.

– Э-э, секретарша! – отмахнулся инспектор. – Если не болтает по телефону, значит, читает роман. Что от нее толку? А потом, на лестницу можно попасть и не заходя в приемную, так? А у черного хода вообще никого нет?

– Да не бывает здесь посторонних, – несчастным голосом произнес издатель. – И двери мы запираем, если приходится оставлять бумаги на столах.

– А ключи торчат в замочных скважинах, – саркастически закончил инспектор.

– Конечно, – отвечал Персиммонс. – А вдруг мне понадобится что-нибудь? Двери ведь не за тем запирают, чтобы не пускать посторонних, а чтобы своих предупредить: видите, нету никого. Так у всех деловых людей принято, и вообще…

– Просто не пойму, – перебил его инспектор, – почему некоторые так хотят, чтобы нами правили деловые люди!

Я с детства консерватор, и чем больше про бизнес узнаю, тем больше вижу: я прав. Значит, кто захочет, может войти.

– Но никто ведь не входит, – ядовито ответил Персиммонс.

– Но ведь кто-то вошел, – в тон ему произнес Колхаун. – Вот и случилось, чего не ждали. Вы верующий, мистер Персиммонс?

– Ну… не совсем, – растерялся издатель. – Не в том смысле слова… А зачем вы…

– Ага, как и я, значит, – кивнул инспектор. – Мне тоже не часто случается выбраться в церковь. Но все-таки я пару раз за последние месяцы ходил с женой на воскресную проповедь в Веслианскую церковь11
  Методистская церковь, основанная Джоном Всели (1703-1791), английским теологом и евангелистом, основателем методистского направления (здесь и далее – прим, переводчиков).


[Закрыть]. И знаете, мистер Персиммонс, оба раза читали один и тот же отрывок из Библии, прямо как нарочно. Там в конце такие слова: «И то, что Я вам говорю, говорю и всем: бдите». Как раз для нашей публики, по-моему. «Вам говорю», это, значит, нам, полиции, а уж дальше «и всем говорю: бдите». Так оно и есть. Побольше бдительности, поменьше нераскрытых убийств. Ладно. Пойду, повидаюсь с мистером Делингом. Всего доброго.

Глава 2
Один и тот же вечер в трех разных домах

1

Адриан Рекстоу открыл духовку и устроил внутри цыпленка. Подойдя к столу, он вдруг сообразил, что забыл купить картошки для гарнира. Огорченно вздохнув, он подхватил овощную корзину, надел шляпу и вышел из дома.

Возле калитки Адриан помедлил, соображая, в какой из двух магазинчиков, поставлявших ему провизию, отправиться, и выбрал ближайший.

– Три картошки, – тихо и озабоченно сказал он.

– Сейчас, сэр, – ответили ему. – Пять шиллингов, пожалуйста.

Адриан расплатился и с покупкой отправился домой.

На углу он подождал, пропуская трамвай, и тут его взгляд привлекла станция железной дороги. Адриана одолели сомнения. Овощи уже не казались ему столь важными. Он вернулся в магазин, попросил посыльного доставить будущий гарнир домой, а сам поспешил на станцию.

За окном вагона, сменяя друг друга, понеслись мосты и тоннели; паровоз, на совесть приделанный к угольному тендеру, мчался вперед по Брайтонской линии, но еще задолго до конечной станции в кухню, как всегда, торопливо, вошла мама и, конечно, зацепила ногой пакгауз. Мосты, тоннели и вагоны разлетелись в разные стороны. Поток извинений вполне удовлетворил Адриана, и он с легким сердцем бросил паровоз в нескольких милях от Брайтона, чтобы помочь ей с ужином.

Мама присела на стул. Это был не самый удачный ход в игре.

– Ой, мам, ты же на мой стол уселась! – воскликнул Адриан.

– Прости, дорогой, – сказала Барбара Рекстоу. – А он тебе нужен сейчас?

– Я как раз собирался расставлять посуду, – объяснил Адриан. – Сейчас посмотрю, как там цыпленок. Кажется, удался!

– Как хорошо! – рассеянно откликнулась Барбара. – Скажи, пожалуйста, и большой он у тебя?

– Ну, не очень, – признал Адриан. – Нам с тобой и тетушке как раз хватит.

Барбара вздрогнула.

– Твоя тетушка приехала?

– Может, приедет, – сказал Адриан. – Мам, а почему у меня тетушка в Бате?

– Наверное, росла там, росла и выросла, – ответила мать. – Адриан, как ты думаешь, хватит папе на ужин холодных сосисок? Похоже, у нас больше ничего нет.

– Я не ем холодные сосиски, – быстро ответил Адриан.

– Ангел мой, – вздохнула Барбара, – сегодня ведь двадцать седьмое, и деньги все кончились. А вот и папа!

Несмотря на дневное потрясение, Лайонел Рекстоу с удивлением обнаружил, что призрак удавленного не мучает его. Память услужливо обронила где-то мертвое лицо, и, шагая в сумерках по улицам Тутинга, Лайонел понял, что происшествие встряхнуло его основательнее и благотворнее, чем можно было ожидать. Рой фантастических опасностей, взвивавшихся в сознании, стоило жене чуть припоздниться, теперь вырвался наружу и оказался совершенно необъятным. Голоса, слова, лица разлетались в пустого, и сам он, робкий, карикатурно маленький – тоже всего лишь лицо и голос, – едва не затерялся в ней. После обеденного переполоха издательство лихорадило. Еще до ухода Лайонелу пришлось расписаться на нескольких докладных, и теперь его росчерк «Л.Р.», размножившись и раздувшись до размеров воздушного шара, заполнил все вокруг спутанным клубком. Отдельные нити то и дело липко касались его лица.

В другие дни, когда на него накатывало что-то похожее, от подступающей паники удавалось отгородиться, думая о жене.

Сейчас, попытавшись воспользоваться этим приемом, Лайонел увидел лишь летящую от него прочь женскую фигуру; он боялся ее и все-таки не хотел отпускать. Уже вставляя ключ в замок, Лайонел поймал себя на том, что к обычному хороводу пугающих возможностей добавилась мысль о сыне. Невольно пытаясь угадать, какой новый ужас ожидает за дверью, изобразив на лице отчаянную решимость, Лайонел вошел в собственный дом.

Обычный обмен приветствиями не очень-то помог.

Улыбаясь Барбаре, Лайонел подумал о том, что любовник, наверное, только что сбежал. Рассеянно наблюдая за Адрианом, увлеченно выискивавшем в вечерней газете картинки с поездами, он неожиданно отловил еще одну дикую мысль, достойную самого страшного рассказа, но уж никак не настоящей жизни! – что перед ним сорокалетний мужчина в обличье четырехлетнего ребенка. Вундеркинд? Нет, просто монстр, затаившийся до поры. Ужиная в одиночестве (Барбара укладывала Адриана), он не мог отогнать лавину исторических и литературных примеров, в которых ничего не ведавшую жертву осторожно травили под уютным домашним кровом.

И не только это! Не в том дело, что могут подсыпать яду, а в том, не ядовита ли вообще вся еда на свете. А что? Фрукты, например… Вполне возможно. Чем больше их ешь, тем сильней отравление, да и вообще, разве воздух, испорченный озлоблением мира, не может отравить?

От этих грез его отвлекла Барбара. Уложив Адриана, она вернулась и взялась за вечернюю газету. Лайонел знал, что первую полосу занимает дневное происшествие, но почему-то не мог заговорить об этом сам и ждал, пока рассеянный взгляд жены отыщет репортаж. Однако Барбара переворачивала газетные листы, мельком отмечая заголовки, пробегая колонки, задерживалась на статьях, которые ему и в голову бы не пришло читать, выискивая среди человеческой дурости что-то интересное только для нее, и в конце концов уронила газету на ручку кресла и взялась за сигарету.

– Ты знаешь, Адриан сегодня рисовал вполне приличные буквы, – сказала она. – Такое симпатичное «К» изобразил…

Вот вам и пожалуйста, в отчаянии подумал Лайонел, ну почему мир такой злой? Она что, читать не умеет? Неужели ему придется говорить самому, заново воскрешая этот ужасный день?

– Ты прочитала, – спросил он, – что там у нас стряслось?

– Нет, – удивленно ответила жена. – Милый, ты плохо выглядишь. Не заболел?

– Еще бы мне не выглядеть плохо, – поморщился Лайонел. – Да посмотри же ты заметку! – Он ткнул пальцем в газету.

– Где? – спросила жена, снова беря в руки «Стар». – О, «Убийство в издательстве»! Надеюсь, это не у вас?.. Лайонел! Господи! В вашем издательстве! Где же именно?

– У меня в кабинете, – ответил Лайонел, думая о том, нет ли еще одного трупа под креслом. Нашлось же днем у него под столом мертвое тело, почему бы вечером не найтись другому? Просто его не видно. Ну а Барбара? Может, на самом деле она мертва, а в кресле напротив – проекция его воспоминаний о тысяче таких вечеров, когда она сидела там живая и здоровая. Чего только не бывает в этом жутком, не правильном мире!

Голос Барбары – а может, голос его галлюцинации? – пробился в сознание.

– Дорогой, это же ужасно! Почему ты мне сразу не сказал? Ты так перенервничал…

Отбросив газету, она метнулась к мужу и опустилась возле него на колени. Он схватил ее руку и почувствовал, как напряжение отпускает его. В конце концов, этот мир не так плох, если сумел породить Барбару. Адриан… иногда он бывает несносен, зато вполне реален. Не могут в одном теле уживаться злой, мстительный, жестокий оборотень его воображения и непоседливый мальчишка с неуемным интересом к самым разным вещам. Даже бесам не под силу прикинуть ся нормальными детьми. Он прижал руку жены к щеке, и эта простая ласка вмиг погасила начинавшуюся истерику.

– Довольно противное дело, надо тебе сказать, – пробормотал он, потянувшись левой рукой за сигаретой.

2

Морнингтон не раз спорил с Лайонелом об истоках пессимизма. Сам он считал пессимистическое отношение к жизни следствием романтического, если не сентиментального взгляда на мир. Ироничный склад ума подсказывал Морнингтону, ужинавшему в одиночестве, что сегодняшнее его потрясение вызвано открытием: оказывается, люди могут убивать друг друга. «И убивают», – думал он. Когда тебе мешают, вполне естественно избавиться от помехи, даже если эта помеха – человек. Глупо, когда ты к этому не готов. Еще Де Куинси говорил, что некоторым людям на роду написано быть убитыми. Да, убить или быть убитым – вполне естественно. Так неужели это помешает мне передать отчет викарию?

Он поднялся, собрал бумаги для отчета о приходском бюджете и отправился в приход Св. Киприана, всего за квартал. Конечно, он ругал себя за то, что занимается таким делом, но как откажешь друзьям? А викарий входил в их число.

Морнингтон подозревал, что верой своей в немалой степени обязан раннему – лет в восемнадцать – общению с людьми, относившимися к религии весьма пренебрежительно; но именно из-за веры он пренебрежительно относился и к себе, и к другим, не презирая при этом остального мира, так что мог в споре или беседе оказаться и пессимистом, и оптимистом. На том они и сошлись со священником, пришедшим к тому же за долгие годы служения в разных приходах.

Они считали, что их связывает некая духовная близость.

Однако сегодня вечером Морнингтон застал у своего друга посетителя. За столом листал какую-то рукопись маленький кругленький священнослужитель. Викарий радушно встретил Морнингтона.

– Входите, входите, дорогой мой, – пригласил он. – Мы только что говорили о вас. Знакомьтесь: архидиакон22
  Архидиакон в англиканской церкви – весьма высокий пост, не «дьякон», а священник, представитель епископа в округе. Со временем их становится все меньше, новых почти не назначают.


[Закрыть] Кастра Парвулорум – мистер Морнингтон. Какой ужас у вас в издательстве! Вы как-то с этим связаны?

Архидиакон, поздоровавшись с Морнингтоном, снял очки и откинулся в кресле.

– Ужасно, – пробормотал он тоном, каким пользуются люди, не вполне уверенные, то ли хотят от них услышать. – Да, ужасно!

– Неприятно, конечно, – ответил Морнингтон, ощетинившись из-за двойного сочувствия. – Всех переполошили. В результате я не послал рекламу в «Библиофил», значит, она не появится в этом месяце. Вот это и впрямь ужасно. Терпеть не могу, когда убийства вмешиваются в мои планы. А это к тому же, и произошло-то не у меня.

– Вот как на это смотрят деловые люди, – покачал головой викарий. – Кофе хотите? А этот бедняга… Выяснили, по крайней мере, кто он?

– Как бы не так! – с некоторым даже торжеством воскликнул Морнингтон. – Всех улик у полиции – один труп. Не очень приятно с ним возиться, да и продержится недолго. Природа, знаете ли, свое возьмет. Меня куда больше беспокоит «Библиофил»…

– Ну будет вам! Не настолько же, – укорил его викарий. – Нельзя все-таки ставить на одну доску рекламу и убийство!

– А я думаю, мистер Морнингтон прав, – не согласился архидиакон. – Нельзя позволять случаю, пусть даже из ряда вон выходящему, выбивать себя из колеи. Человек беспристрастный этого себе не позволит.

– Но это же убийство'. – запротестовал викарий.

– Какая разница? – пожал плечами архидиакон. – Человека убили, улитку раздавили, – принцип один. Скажите, мистер Морнингтон, а завтра посылать рекламу уже поздно?

– В том-то и дело, – ответил Морнингтон. – Впрочем, не хочу отвлекать вас своими служебными заботами.

– А мы и не отвлеклись, – мирно продолжал архидиакон. – До вашего прихода мы как раз говорили об издательских делах, – и он указал очками на рукопись перед собой. – Вы, наверное, догадываетесь…

Морнингтон постарался изобразить заинтересованность.

– Книги? – словно сомневаясь, спросил он.

– Книга, – мягко уточнил викарий. – Архидиакон написал несколько проповедей и статей о христианстве и Лиге Наций. Они собраны в этом небольшом томике. На мой взгляд, он неплохо пошел бы, а? Вот я о вас и подумал.

– Весьма признателен, – ответил Морнингтон. – Только, вы уж простите за вопрос, готов ли автор поддержать свои желания? Другими словами, заплатить, если придется?

Архидиакон покачал головой.

– Нет, дорогой мистер Морнингтон. По-моему, это не совсем нравственно. Недаром говорят: книга – как ребенок…

Кому не нравятся собственные дети? Это естественно. А вот всерьез полагать, что твое чадо лучше других, проталкивать его – это уж совсем нелепо.

– Не могу согласиться с вашим основным тезисом, – сказал Морнингтон. – Если ваши мысли лучше других, вы просто обязаны их проталкивать. Ох уж эта мне современная демократическая скромность! Почему вы думаете, что издатель, которому вы пошлете рукопись, разберется в ней лучше вас? А если он откажется, что вы будете делать?

– Видите ли, – спокойно отвечал архидиакон, – если от нее откажутся все издатели, мне придется согласиться с ними. Securus indicat – доверяй авторитетам.

– Ничего подобного, – сказал Морнингтон. – Умные люди должны учить мир. По доброй воле он до сих пор не принял ни одной новой идеи, их в него надо заталкивать силой.

Он взял рукопись и принялся листать, читая заголовки: «Протокол и пакт как фазы человеческой совести», «О свойствах наций», «Виды познания во Христе, представленные в человечестве», «Достаточно ли представительна Лига Наций?».

– Насколько я понял, – деловым тоном произнес Морнингтон, взглядывая на архидиакона, – это рассчитано на специалистов, но написано популярно. Ничего не могу обещать, но посмотреть можно. Я возьму рукопись?

– Мне бы хотелось еще поработать в свободные дни, – ответил архидиакон. – Кое-что стоило бы поправить и заодно проверить греческий. Если вам удобно, я занес бы рукопись в издательство в понедельник или во вторник.

– Давайте, – согласился Морнингтон. – Но решать буду не я. Скорее всего, ее отдадут рецензенту-политику. Судя по заголовкам, он вряд ли поймет что-нибудь, но вы все равно приносите. В перечне изданий у Персиммонса такой кавардак! В нем прекрасно уживаются «Флирт феерической Флосси» и «Философские беседы о черной магии». Последнюю книжку, конечно, подсунул Персиммонс-старший.

– Вы же говорили, что он отошел о г дел, – удивился викарий.

– Он у нас Вечерняя Звезда, – усмехнулся Морнингтон, – сияет на фоне всеобщей серости. А попутно встревает во все. Маячит на горизонте, а уж раз в две недели занимает все небо, по крайней мере наше, издательское. Этакое милое создание, упорствующее в оккультизме.

– Боюсь я этого растущего интереса к оккультному, – мрачно промолвил викарий, – вот итог нынешнего безверия и греховного любопытства.

– Греховного? – откликнулся Морнингтон. – Вы думаете, оно всегда греховно? А как же тогда Нов?

– Иов? – переспросил архидиакон.

– Ну, мне всегда казалось, что Нов превосходит своих трех друзей как раз любопытством. Почему это все несчастья сыплются именно на его голову? Друзья просто смирились, а он возьми да спроси: что это Ты, Господи, делаешь и почему?

Викарий покачал головой.

– И услышал, что ему это не по разуму.

– Ему не просто ответили, над ним еще и посмеялись, – возразил Морнингтон, – а это, согласитесь, не одно и то же. Все-таки когда человеку, потерявшему все средства, дом, семью, покрытому язвами и сидящему на куче мусора, говорят: «Посмотри на бегемота»33
  Иов 40:10: «Вот бегемот, которого Я создал, как и тебя…»


[Закрыть], здесь чего-то не хватает.

– Иову хватило, – мягко возразил архидиакон.

– Да уж, другого такого дурака поискать, – согласился Морнингтон, вставая. – Мы ведь еще увидимся до вашего отъезда в… Кастра Парвулорум? – уточнил он. – Какое занятное название.

– Жаль, что немногие им пользуются, – вздохнул архидиакон. – Во всех путеводителях это место именуется «Фардль». Жители тоже привыкли к этому названию. Что поделаешь, закон Гримма.

– Закон? – удивился Морнингтон. – Имени того сказочника, который писал для parvuli44
  Parvuli (лат.) – дети.


[Закрыть]? Причем тут закон?

И почему ему подчиняются?

– Он еще и языками занимался, – пояснил архидиакон. – Знаете, законы индо-европейских звуков… «Кастра» куда-то запропастилось со временем, а в «парвулорум» «ф» заменило «п», на место «в» встало «д». Гримм это открыл. Но я-то стараюсь пользоваться прежним названием. Говорят, Цезарь нарек это местечко после того, как его солдаты отобрали детей у бриттов, а он вернул их родителям.

– Не понимаю, зачем Гримму понадобилось вмешиваться в эту историю, – сказал Морнингтон. – Фардль… подходящее название для эссе Мориса Хьюлетта55
  М. Хьюлетт (1861 – 1923) – англ, писатель, поэт, эссеист.


[Закрыть]… Castra Parvulorum66
  Castra (лат.) – поселение, римский военный лагерь; Parvulorum (лат.) – «детский»; букв. «лагерь детей».


[Закрыть]… звучит… вполне по-римски. Ну, доброй ночи, сэр, доброй ночи, викарий. Нет, нет, не провожайте меня.

3

В тот самый момент, когда Морнинггон помянул в разговоре старшего Персиммонса, последний, сидя в удобном кресле перед камином, слушал отчет сына о дневном происшествии. Грегори Персиммонс выглядел внушительно. Откинувшись на спинку, он с явной иронией наблюдал, как Стивен волнуется все больше, припоминая новые подробности.

– Боюсь, не повредило бы это делам, – внезапно закончил Стивен.

Отец, глядя в огонь, слегка вздохнул.

– Дела… – сказал он. – Я бы не стал о них беспокоиться. Если людям нужны твои книги, они их купят. – Он помолчал и добавил:

– Я заходил сегодня, не застал тебя.

– Да? – отозвался сын. – А мне не докладывали.

– Ничего страшного, – успокоил его мистер Персиммонс. – Наверное, ты был у следователя. В следующий раз, когда будешь отвечать на вопросы, скажи, что тебе надо проконсультироваться со мной. Мне бы хотелось знать, что ты делаешь и какие показания даешь.

Стивен глядел в окно и заговорил не сразу.

– Ты заходил по делу? – спросил он. – Что-нибудь важное?

– Хотел обсудить балансовую ведомость, – ответил отец. – Я там не все понимаю. И еще, по-моему, в плане изданий слишком много романов. Ты просто выбрасываешь деньги.

Чем больше ты на них заработаешь, тем больше их приходится издавать. А я хочу, чтобы сохранялось соотношение между ними и другими книгами. Почему бы тебе вместо всяких Флосси не издать мою «Активную власть»? Стивен, ты слушаешь меня?

– Слушай, слушаю, – не без раздражения ответил сын.

– Так вот, по-моему, ты не собираешься издавать мою книгу, – спокойно продолжал отец. – Ты хоть прочел ее?

– Прочел, – Стивен отошел от окна. – Но пока еще не решил. Я же говорил тебе, мне она не понравилась и другим не понравится. Да, я знаю, на такой психоанализ сейчас есть спрос, и все-таки я не уверен… – Он замолчал, не окончив фразы.

– Стивен, – сказал старший Персиммонс, – если ты когда-нибудь будешь хоть в чем-нибудь уверен, ты лишишь меня изрядной доли удовольствия. Будь добр, объясни, в чем ты не уверен на этот раз?

– Ну, знаешь, эти примеры… эти историйки… Наверное, с ними все в порядке… только они такие… смешные, что ли…

– «Смешные историйки, которые я читал», сочинение Стивена Персиммонса, – усмехнулся отец. – Это не «историйки», Стивен, это научные примеры.

– Но они же все о пытках! – воскликнул сын. – Там есть один… ужас какой-то! Я не верю, что такая книга будет расходиться.