Текст книги "Война в небесах"

– «Будьте мудры, как змии»2323
  Мтф. 10.16


[Закрыть], – процитировал он. – Уподобимся змее. Поедем в Калли, посмотрим на миссис Рекстоу, а заодно и на лекаря.

Герцог совсем растерялся.

– Как вы можете колебаться? – спросил он. – Неужели что-то стоит такой жертвы? Даже думать об этом – отступничество и святотатство!

– А я и не думаю, – отвечал архидиакон. – Наши раздумья здесь не помогут. Когда придет время, Он все сам устроит так, как захочет, вернее, проявит то, что пожелает, то, что есть Он сам.

– По-вашему, Он хочет Грегори Персиммонса? – скривился Кеннет.

– Конечно, – ответил архидиакон. – Почему бы Ему не хотеть, чтобы и Персиммонс стал тем, что он выбрал для себя? Может, я не очень точно выражаюсь, но я в это верю.

– У вас получается, что Он хочет зла, – угрюмо заметил Кеннет.

– «Есть ли зло в городе, чтобы Я, Господь, не сотворил его?» – процитировал архидиакон. – Просто я уверен, что нам нужно поехать в Фардль. Такова Его воля. Об остальном поговорим позже.

Ни Кеннет, ни герцог не стали возражать – оба чувствовали, что архидиакон говорит, пользуясь тем иномирным опытом, к которому сами они едва прикоснулись. Они пытались оправдать поездку простыми соображениями о том, что Богу не по нраву страдания и зло, но Он их попускает, и Кеннет, говоря с Лайонелом, напоминал себе об этом, чтобы уравновесить беспокойство. Никогда еще он не видел, чтобы сильный и деятельный разум сознательно творил зло, с причиной или без причины. Он все больше боялся Грегори Персиммонса и потому считал, что Грегори неприятен Богу.

Это была единственная его защита; вот уж поистине «если Бога нет, его надо выдумать».

Этого-то как раз совершенно не хотел понимать Лайонел, пока не встретил в зале всех троих. Да, конечно, мир обошелся с ним плохо, но из этого не следует, что есть какой-то бог, способный его спасти. Впрочем, иногда вселенная словно бы расслаблялась и он мог увернуться, но не надеялся, что сейчас ему выпадет такой шанс. Конечно, он упрекнул себя в корысти. Но ведь это не для него, это для Барбары, успокаивал он себя.

Манассия явился первым и теперь болтал с Грегори в зале. Персиммонс просил Лайонела не менять условий сделки и во всем положиться на искусство знахаря. Но Лайонела не надо было уговаривать, он все равно понятия не имел, что делать в такой ситуации. Персиммонс и так предоставил весь дом в его распоряжение, вот-вот он получит потир (тоже, между прочим, собственность Персиммонса, хоть и бывшую) и отдаст его Манассии; за Адриана можно не беспокоиться, а здоровье Барбары опять же полностью зависит от Персиммонса. Какие уж тут возражения! Он и так по гроб обязан своему благодетелю. За неимением других забот, Лайонел торчал у Барбары, чем немало раздражал сиделку, приехавшую одним поездом с Манассией.

Манассия и Грегори прохаживались по залу, оживленно беседуя. Сочувствие их к супругам Рекстоу заметно ослабело.

– От вас потребуется всего две вещи, – говорил Грегори. – Проявите твердость, когда появится эта троица, и подействуйте на дамочку. Пусть думают, что ей лучше.

– Насчет твердости можете не беспокоиться, – ответил Манассия, – насчет остального, впрочем, тоже. У меня есть с собой кое-что. Я пошлю ее в такой транс, по сравнению с которым морфий – детские игрушки. Двое суток проспит, а когда проснется, нас здесь уже не будет.

– Это, конечно, хорошо, – проговорил Грегори, – но правильно ли мы делаем? Что-то мне не нравится, как все обернулось. У них сильная позиция. Герцог – это уже тяжелая артиллерия, черт бы его побрал! А тут еще Тамалти предупредил, что полиция до сих пор не закрыла дела об убийстве.

– Петтисона, что ли? – удивился Манассия. – Димитрий говорил, что вы чисто провели это дело. Его же к вам послали, верно?

– Да, его привели, но он-то думал, что сам идет, – отвечал Грегори. – Я чувствовал, что должен убить, а он как раз все больше досаждал мне. Когда-то он кое-что подделал для меня, и неплохо. Но месяц-другой назад снюхался с каким-то проповедником и стал опасным. Я собирался отправить его в Канаду, но тут подвернулся удобный случай…

Манассия одобрительно посмотрел на него.

– Скоро и вы поймете, – сказал он, – обладание – ничто, разрушение – все. Мы возьмем с собой мальчишку, Чашу и уйдем на Восток, а после себя оставим безумие, а может, и не только его… Надо будет перед уходом поговорить с Димитрием. Мне хочется, чтобы этот поп надолго нас запомнил.

В прихожей послышался звонок. Леддинг отправился открывать. В дальнем конце зала Грегори и Манассия повернулись навстречу гостям, а Леддинг, очень старавшийся изобразить голосом иронию, прокричал словно герольд на площади:

– Герцог Йоркширский! Архидиакон Фардля! Мистер Морнингтон!

Так они и вошли. Архидиакон нес небольшой саквояж.

Грегори старался не смотреть на него. Он приказал Леддингу: «Попроси мистера Рекстоу спуститься к нам», – и обернулся к вошедшим.

– Я надеюсь, что мистер Рекстоу, доктор Манассия и вы уладите нашу небольшую проблему. К вашему сведению, я отказался от своих прав на потир в пользу мистера Рекстоу.

Архидиакон учтиво поклонился и поглядел на Манассию. В это время сверху спустился Лайонел. Он кивнул Кеннету, а Персиммонс представил его Манассии со словами:

– Я вас покину на несколько минут, обсудите все спокойно. Во имя общих интересов, мне бы хотелось уладить это дело раз и навсегда.

Он повернулся, поднялся прямо к Барбаре, поговорил минуту-другую с сиделкой, которая как раз собиралась менять повязку, и подошел к постели.

– Вот бедняжка, – задумчиво произнес он, – надо же такому случиться во время отпуска, да еще погода стоит замечательная.

– В хорошую погоду болеть еще обидней, сэр, – вежливо сказала сиделка. Видимо, она считала хозяина Калли очень важной фигурой.

Грегори покачал головой и вздохнул.

– Да, очень обидно. Фардль – прекрасное местечко.

Вы не бывали здесь раньше? О, непременно посмотрите окрестности! В свободное время можете воспользоваться моей машиной. А вот отсюда, из окна, – продолжал он, прерывая благодарности растерянной сиделки, – говорят, иногда виден кафедральный собор в Норвиче. То есть шпиль.

– В Норвиче! – удивленно воскликнула она и подошла к окну.

– Так говорят, – посмеиваясь, подтвердил Персиммонс, а сам тем временем быстро пробежал пальцами по незаживающей царапине на руке Барбары. – Мне-то ни разу Не удавалось его увидеть. Впрочем, не буду вас отвлекать. Как-нибудь прокачу вас по здешним дорогам. – Он улыбнулся, кивнул и вышел из комнаты.

Еще на лестнице до него долетел голос герцога:

– ..этого требует, наконец, обычная порядочность!

– Меня это не касается, – отвечал Манассия, и не лгал, хотя этого не ведал никто, кроме Грегори. – Мистер Персиммонс описал мне симптомы, и я уверен: миссис Рекстоу можно вылечить. Я назвал свою цену, и пальцем не шевельну, пока мне не заплатят.

– Найдутся и английские врачи, – холодно заметил герцог.

– Да, – согласился Манассия. – Один уже пытался.

Впрочем, дело ваше.

Грегори нахмурился. Как он и предполагал, герцог мог испортить все дело. Но сейчас лучше не вмешиваться. Никто из них не доверяет ему… кроме Лайонела. В любом случае Адриан от него не уйдет, ну а Чаша… что ж, придется попробовать в другой раз. А может, и в этот обойдется. Манассия своего не упустит.

Одновременно заговорили Лайонел и Кеннет, к ним присоединился архидиакон. Остальные пока молчали.

– Я не могу купить его, – говорил Лайонел, – я и просить-то его не могу. И говорить об этом не стоило. Но раз уж так получилось, давайте действовать, как договорились.

– Послушай, Лайонел… – начал было Кеннет.

– Мистер Рекстоу, – остановил его архидиакон, – тут и решать нечего. Я бы с радостью отдал любую реликвию, чтобы человеку хоть на час полегчало. Люди слишком страдают от болезней. Но тут мои друзья…

Архидиакон замолчал. Наверху кричали. Эти же самые крики сотрясали Калли минувшей ночью. На лестницу вылетела сиделка.

– Она встала! Я не могу ее удержать! – в ужасе выкрикнула она. – Мужчины, помогите мне!

Почти в тот же миг за спиной у нее появилась Барбара. Лицо ее искажали страх и отвращение, руки судорожно подергивались, она выкрикивала что-то, можно было понять лишь отдельные слова: «Край! Край! Я не могу остановиться! Это край!»

Грегори бросился к ней и сделал вид, что хочет удержать, однако она легко обогнула его и метнулась к лестнице. Внизу Кеннет и Лайонел поймали ее и тут же были отброшены в стороны неукротимой силой, которая владела несчастной женщиной. Герцог в ужасе попятился и налетел на архидиакона. Манассия спокойно вышел вперед и остановился на пути больной.

Голосом, страшным до дрожи, она кричала: «Край! Край!», и слепо двигалась вперед. Когда припадок достиг вершины, и казалось, что сейчас она рухнет замертво, все вдруг разом кончилось. Голос смолк. Конвульсии прекратились. Барбара пошатнулась и стала медленно оседать на пол. Манассия успел подхватить ее, повернул голову и встретился глазами с Грегори. В его взгляде застыло недоумение. Тут же все столпились возле больной. Кеннет и Лайонел перенесли ее на диван и осторожно уложили. Манассия склонился над ней. Барбара лежала в спокойной, расслабленной позе, говорящей о том, что кризис миновал. На ресницах закрытых глаз подрагивали слезинки. Временами по телу пробегала легкая дрожь, скорее всего – отголоски пережитого. Манассия выпрямился и оглядел собравшихся.

– Вот и все, – сказал он. – Понадобятся время и терпение, но воля ее поймана и возвращена назад Рассудок теперь в безопасности, но окончательно или нет, я смогу сказать лишь через несколько дней. Возможен еще один приступ, полегче, но, может быть, обойдется без него. – Он достал из кармана маленькую бутылочку. – Когда она проснется, дайте ей две капли, не больше, на рюмку воды, и потом – через каждые двенадцать часов. Я зайду послезавтра.

Кеннет истерически хихикнул. Слова Манассии походили на обычную врачебную скороговорку в конце визита. Наверное, все доктора в мире одинаковы, но черный саквояж в руках у архидиакона и страх, только что искажавший лицо Барбары, требовали более значительной концовки. Впрочем, смешок остался незамеченным. Архидиакон протягивал Манассии саквояж.

– Здесь то, чего вы так добивались, – сказал он, отдал саквояж, повернулся, сделал шаг к двери и добавил, ни к кому особо не обращаясь:

– Но еще ни одна сделка в мире не помогла взыскующему Грааля приблизиться к престолу его Владыки. – Архидиакон слегка поклонился Манассии, совсем чуть-чуть – Персиммонсу и вышел.

На ступеньках он подождал друзей, и они пошли к воротам. Герцог мрачно шагал, не обращая ни на что внимания. У ворот они взглянули друг на друга.

– Ну, – будничным тоном сказал архидиакон, – я возвращаюсь к себе в приход. Кто со мной?

– Я – нет, – покачал головой герцог. – Наше дело закончено. Я возвращаюсь в замок. Морнингтон, не составите мне компанию? Вы ведь собирались.

Кеннет задумался. Надо было искать работу, но два-три дня ничего не решали. И что-то там герцог говорил насчет секретаря… Он постарался забыть об этом.

– Пожалуй, – сказал он. – Я все равно собирался посмотреть окрестности, а дня через два загляну к Лайонелу, справлюсь, как Барбара.

– Если она захворает, мы ничем не сможем помочь, – проговорил герцог. – Мы лишились всех наших сокровищ, – Лишились сокровищ? – переспросил архидиакон. – Как можно лишиться священного и славного Грааля?

Да полноте, дорогой мой!

Герцог смутился. Он и в самом деле сказал, не подумав.

И все-таки он пробормотал себе под нос:

– Мы могли бы хоть поторговаться.

Минуты две архидиакон сосредоточенно размышлял, потом ответил:

– Я никогда больше не собираюсь торговаться, особенно если можно без этого обойтись. Разве можно выторговать хоть что-то, по-настоящему ценное? И что стоит того, чтобы из-за него торговаться?

– Если никогда не торговаться, будет ли что-нибудь ценным? – проворчал Морнингтон.

Выйдя за ворота, архидиакон весело повернулся к нему.

– Если вы все равно собираетесь наведаться в Калли, может, и ко мне заглянете? Я отпущу Бетсби…

– Конечно, загляну, – ответил Кеннет, пожимая ему руку.

– Ну вот, я думаю, все кончилось, – не без печали заметил герцог.

– Я бы не торопился с выводами, – улыбнулся архидиакон. – Как бы Манассия не обманулся в своих ожиданиях. По-моему, он возлагает на Грааль слишком большие надежды.

Если судить по тому, как Манассия вцепился в саквояж, архидиакон был прав. Грегори понаблюдал за Лайонелом, осторожно поправлявшим подушку Барбары, оставил его на часах и присоединился к сообщнику.

– Прекрасно проделано, – тихо сказал он, – идя… это не вы?

Манассия ответил не сразу, а когда ответил, в голосе его звучало беспокойство.

– В том-то и дело, что я ни при чем. Я как раз прикидывал, как бы взяться за нее, и тут она остановилась. Я хотел загнать ее сознание еще глубже, а она как будто прозрела. Словно кто-то сказал ей, что все в порядке, беспокоиться не о чем. И это на самом краю!

– «Ангелам Своим заповедает»… о ней2424
  Пс. 90:11.


[Закрыть], – усмехнулся Грегори. – Может, успел на этот раз. Обычно они опаздывают, что к моей жене, что к Стивену, что к бедняге Петтисону.

Ну и черт с ними!

– Это верно, – согласился Манассия и вдруг добавил:

– Но мне не нравится, что она может ускользнуть. Вы понимаете, она подошла к самому краю, за ним – уничтожение! Там она бы рассыпалась на части, а вместо этого взяла и заснула! Может быть, еще раз попробовать мазь?

– Незачем, – отрезал Грегори. – Чаша у вас, вот и забирайте ее. Я приеду либо сегодня к ночи, либо завтра с утра.

Вы ничего не будете делать до моего приезда?

– Нет, – проворчал Манассия. – Приведете мальчишку, тогда и поговорим с Димитрием. Пока мы выигрываем.

– Слава богу – нашему, конечно, – сказал Грегори.

Но Манассия улыбнулся и покачал головой.

– Он – последнее таинство, и, уничтожая, он уничтожает все.

Глава 13
Так говорил человек в сером

Сэр Джайлс прибыл на станцию, и первым, кого он встретил там, оказался человек в сером. Они встретились возле касс и воззрились друг на друга с неподдельным интересом.

– Бежите, сэр Джайлс? – громко спросил незнакомец.

– Нет, – сразу ответил сэр Джайлс. – Это вас, что ли, приставили наблюдать за Персиммонсом?

– Нет, – отвечал незнакомец, – скорее за вами. Хочу посмотреть на ваше бегство.

– Я не бегу! – сэр Джайлс почти кричал. – Я давно собирался уехать и сто раз говорил Персиммонсу, что не намерен участвовать в его похождениях. Он мне надоел. Я что-то не припомню, мы с вами разве встречались?

– Встречались, – подтвердил собеседник, – и еще встретимся. Мне интересно наблюдать за работой вашего сознания. Впрочем, оно интересует меня до определенных пределов – пока вы не слишком досаждаете мне.

Сэр Джайлс испытывал противоречивые чувства, но любопытство победило.

– Кто вы такой? – спросил он, подавшись вперед.

– Раз вам так хочется, отвечу, – улыбнулся незнакомец. – Ваше любопытство кажется искренним. Я – пресвитер Иоанн, Грааль и Хранитель Грааля. Любое волшебство, которое пытались совершить с помощью Грааля, похищено у меня, и ко мне же Грааль вернется.

Сэр Джайлс отступил на шаг.

– Чепуха! – сердито воскликнул он. – Надо же придумать… – Пресвитер Иоанн! Ладно, мне нет до этого дела.

А вам бы я посоветовал лучше присматривать за своим Граалем. – Он повернулся и решительно зашагал к платформе.

Громкий голос Иоанна остановил его.

– Мы второй раз встречаемся с вами, Джайлс Тамалти. Предупреждаю: мы встретимся еще раз, и это вам не понравится, потому что кое в чем мы похожи. Забавно наблюдать людей, не правда ли? Чем-то они напоминают насекомых.

Знаете, когда перевернешь камень и те бросаются врассыпную… Ах, как вам предстоит бежать! Бежать до изнеможения.

А Небеса будут наблюдать вас и смеяться, глядя, как вам приходится выбирать совсем не те пути, которые хотелось бы! Вы будете карабкаться по вселенной, словно муравей, упавший на дно Грааля. А стенки скользкие, и никто не подхватит вас, никто не вытащит. Даже в самой глубокой яме можно найти меня, но вам и этого не дано. Вы ведь никогда не падали в яму, вы только сталкивали туда других.

С самых первых слов их странного разговора сэр Джайлс все поглядывал на носильщика, скучавшего неподалеку. Но тот, вроде бы, не обращал на них внимания, и даже сейчас, когда угрожающие слова человека в сером далеко разносились в ясном утреннем воздухе, и ухом не повел. Тогда сэр Джайлс решительно направился к нему.

– Где платформа на Лондон? – резко спросил он.

– Через мост, сэр, – ответил носильщик.

Сэр Джайлс пристально посмотрел на него и понял, что тот просто не слышит человека в сером, хотя он говорит громко.

– Черт знает что мерещится! – пробормотал про себя сэр Джайлс. – Этот Персиммонс совершенно истрепал мне нервы. Надо же придумать – муравей, свалившийся в потир!

Экое гадкое сравнение!

Входя в кассу, сэр Джайлс оглянулся. Человек в сером уходил со станции.

Пресвитер Иоанн, если это и в самом деле был он, неторопливо шагая проселком, добрался до приходского дома на окраине Фардля. Здесь его встретил Бетсби. Священник тут же признал вчерашнего собеседника и бросился к нему чуть ли не с объятиями.

– А-а, вы все еще здесь? – закричал он. – С чем вас и поздравляю! «Где ни гостишь, по дому грустишь», верно? Хотя ваш-то дом вряд ли в Фардле, но любая церковь – наш дом… в Англии, конечно. Бьюсь об заклад, за границей вы ни в одной церкви не почувствуете себя так по-домашнему.

– Это смотря что считать домом, – ответил Иоанн. – Наверное, все-таки, я не имею в виду английский дом.

– Я думаю, у них там нет настоящего чувства семьи, – ляпнул Бетсби. – Как это сказано у одного поэта? «Небеса – наш семейный кров…»

– А что же тогда для вас Царствие Небесное? – поинтересовался его собеседник.

– О, тут надо понимать, – многозначительно произнес Бетсби. Если у Леддинга разговоры с Иоанном вызывали животную ярость, у Персиммонса – ненависть, то на Бетсби они действовали совершенно иначе. Он и без того ощущал себя Великим Учителем, поговорив же с Иоанном две минуты, возложил на себя крест Пророка и Защитника, а в пыли за ним, едва волоча ноги, тащилась убогая, хроменькая Церковь.

– Тут надо понимать, – продолжал он. – Конечно, кое-кто считает, что это – Церковь, но нет, слишком узко, слишком узко! Когда я готовлю свою молодежь к конфирмации, я их учу, что Царствие Небесное – это все хорошие люди, сколько их есть на свете, гм, да, включая женщин, конечно. Да, вот именно так я и говорю. Хоть и просто, зато полезно.

– А хорошие люди – это?..

– Ну, хорошие… сами понимаете, кто же этого не знает? По плодам, как говорится2525
  Мтф. 7:20


[Закрыть]. Не убивают. Не прелюбодействуют. Такие добрые, трудолюбивые, бережливые, честные… хорошие, одним словом. В конце концов, это же видно!

– Значит, ощутить Царствие Небесное можно среди честных и прилежных? Похоже, вы правы. Церковь чудесным образом защищена от ошибок.

– Да, – важно согласился Бетсби, – ибо Вера, некогда врученная… Мы не можем совершить ошибки, если идем проторенным путем. То, что хорошо для апостола Павла, хорошо и для меня.

– Это когда он ослеп после Дамаска? – уточнил незнакомец. – Или когда преследовал христиан в Иерусалиме?

Или когда учил их в Македонии?

– Да ведь все равно, везде и всюду – это один и тог же Павел! – торжествуя, воскликнул Бетсби. – И со мной то же самое. Я могу постареть, но не изменюсь!

– Значит, когда Сын Человеческий придет, он найдет веру на земле? Должен вам сказать, это превосходит Его ожидания.

– А как же пять праведников Содома?2626
  Деян. 9.


[Закрыть] – напомнил Бетсби.

– Так ведь не нашлось в Содоме пяти праведников, – вздохнул незнакомец. – «Иерусалим, Иерусалим…»!2727
  Мтф. 23:37; Лк. 13:34 («Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе!..»)


[Закрыть]

– Ну, может и так, – признал немного смущенный Бетсби, – однако притчу ведь надо к чему-то применить. Нельзя же понимать ее буквально, a la lettre2828
  Буквально (франц.)


[Закрыть], как сказали бы остроумные французы. Боюсь, остроумия в них больше, чем праведности…

Так, непринужденно беседуя, они вошли в деревушку.

Возле трактира стоял, глубоко задумавшись, инспектор Колхаун. Скользнув по прохожим равнодушным взглядом, он вернулся к созерцанию трактирной двери. Однако незнакомец в сером шагнул к нему и по-приятельски окликнул:

– Эй, инспектор, что вы тут делаете?

– Думаете, вас это касается? – критически оглядев незнакомца, промолвил Колхаун. – А вот мне так не кажется. Я что-то не припомню, где мы встречались?

– Да где мы только не встречались! – оживленно воскликнул человек в сером. – Право, я не хотел вас отвлекать. Мистер Бетсби, вы не знакомы с инспектором Колхауном? Инспектор, это мистер Бетсби, он пока присматривает за здешним приходом.

Оба представленных пробормотали нечто неразборчивое, а их общий знакомый продолжал:

– О, вам бы надо подружиться, ведь на вас двоих держится вселенная. Движение – и устойчивость, вдохновение – и порядок…

– Да, да, – подхватил Бетсби. – Я всегда это чувствовал. Знаете, как-то во время службы я так и сказал, что полиция при десяти заповедях нужна не меньше Церкви. Тем более сейчас, когда так мало уважают закон.

– А когда его вообще-то уважали? – подал реплику инспектор. Спешить ему было некуда, и он решил потратить четверть часа на разговор с местным священником. – По-моему, особенно хуже не стало.

– Как сказать, как сказать, – оживился Бетсби. – Конечно, как человек падал лет двадцать. – тридцать назад, так он и теперь падает. Да только после войны кое-что изменилось. Люди уже не хотят слушать, когда их учат.

– Ваша правда, сэр, – ответил инспектор. – Мне как раз и приходится иметь дело с теми, кто не желает ничему учиться. И, надо сказать, многие из них с виду – сущие овечки, – злобно добавил он.

– Да-да-да, – закивал Бетсби, – больная совесть, понимаю… Чувство вины смиряет самых гордых. Счастлив тот, кто успел раскаяться перед концом, и хорошо, если не из страха.

Как это сказано: «Любовью изгоняем страх…» Да, именно страх. Печальное зрелище! Человек, напуганный чем-то…

– По-разному бывает, – сказал инспектор. – Иногда страх ударяет им в голову, и тогда они опасны. Я знал совершенно ничтожного человечишку, который со страха выбил глаз полицейскому.

– Да что вы! – удивился Бетсби. – Весьма прискорбно! А мне, вы знаете, страх совершенно неведом. Видно, такой уж у меня характер.

– Неужели так никого и не боялись? – голос незнакомца удивительным образом наполнил воздух, словно изливаясь во все стороны.

– А вот мне приходилось, и не раз, – вставил инспектор.

– Никого, – ответил Бетсби, подчеркивая это слово. – Конечно, у каждого священника есть кое-какой неприятный опыт. Как-то раз мне пришлось зайти к одному фермеру, и, представьте, в комнату ворвалась свинья. Мы никак не могли ее выгнать. Или вот посетители…

– Ну уж это точно бесовское наваждение, – согласился Колхаун, – черт знает, как замучают.

– Вы-то можете от них избавиться, а нам каково? – Бетсби пригорюнился. – Приходится терпеть. «А кто откажет одному из малых сих, тот получит мельничный жернов на шею»2929
  Бетсби неверно цитирует Евангелие от Матфея (18;6): «А кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше, было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею…»


[Закрыть]. Терпение, благорасположенность, помощь – что нам еде остается?

И снова воздух вокруг них зазвенел вопросом:

– Приходящие к вам страшат вас?

– Да нет, не страшат, – слегка поморщился Бетсби. – Просто иногда обходишься с ними построже. Посоветуешь быть твердым, не сгибаться. Бывают совсем заблудшие. Я как-то встретил одного такого недалеко отсюда. Желтый совсем, больной. Я, конечно, ободрил его, как мог.

– А что же с ним приключилось? – поинтересовался инспектор.

– Довольно забавная история, – сказал Бетсби и задумчиво посмотрел на своего спутника в сером. Тот стоял, прислонясь плечом к стене трактира. – Я так толком и не понял, в чем там дело, но сразу заметил: он не в порядке. Наверное, неврастеник. Но я был суров. Я сказал: «Возьмите себя в руки, сэр!» Он рассказал мне, что обращался к кому-то из веслианцев. – Бетсби выдержал долгую паузу, ожидая, что инспектор признается: «Да я и сам, собственно, веслианец…», дождался, одарил его приятной улыбкой и продолжал:

– Ну что ж, среди них много неплохих проповедников. Правда, их не назовешь уравновешенными. Эмоции, знаете ли, а это ни к чему. Слишком много поэзии… Тут ведь что помогает? Мысль; мозг, интеллект. Вот и этот человек. «Я, говорит, теперь спасен».

Сидит и так нервничает, что дальше ехать некуда.

– А что ж ему нервничать, спасенному-то? – лениво удивился инспектор.

– Немножко смешно звучит, когда говоришь об этом спокойно, – улыбнулся Бетсби. – Он был абсолютно уверен, что его убьют. Правда, он не знал, как, кто, за что и когда, но считал, что примет смерть от дьявола. А тут веслианцы его и спасли. Я, конечно, ободрил его.

Инспектор разом подобрался и резко подался вперед.

Человек в сером слегка переменил позу. От него сейчас исходило не больше энергии (да и не больше любопытства), чем от цветов в палисаднике за забором.

– Кто это был? – напряженно спросил инспектор. – Что вы о нем знаете?

– Да как будто немного, – ответил Бетсби. – Кажется, работал он у кого-то и собирался уезжать в Канаду. Это же было не здесь, не в Фардле, а у меня в приходе. Я дал ему, помнится, две книжечки, «Насущную помощь» и «Песок и скала». У меня их много. Недели через две он прислал мне их из Лондона.

– А письма не было? – спросил инспектор.

– Как же, как же, было. Такая трогательная записочка.

Очень наглядно показывает, насколько идея может овладеть человеком. Мне кажется, она у меня где-то с собой… сейчас, сейчас, – он достал из кармана объемистую кипу бумаг и выудил из нее письмо. – Вот оно.

«Ваше преподобие! Возвращаю вам книги, которые Вы мне любезно одолжили. Конечно, в них все правильно, только вот насчет драгоценной Крови как-то не так. К сожалению, когда придет дьявол, они мне вряд ли помогут. А он обязательно придет за мной, он убьет меня, но Спаситель заступится и возьмет меня к Себе. Оно так и будет, только я не осмеливаюсь думать об этом. Наверное, дьявол не сможет слишком сильно навредить мне. Убьет только… Но я ведь сам этого хотел. А Иисус спасет меня.

Спасибо вам за книги, я их возвращаю. Я не прочитал их до конца, потому что мне очень неспокойно.

Остаюсь с совершенным почтением Джеймс Монтгомери Петтисон».

– Вот такое славное письмо, – закончил Бетсби, складывая листок. – Если бы не дьявол, конечно.

– Извините, сэр, а нет ли там адреса? – спросил инспектор.

– Есть, – с легким удивлением ответил Бетсби. – Вот: 227, Тоббл-Хорст-роуд, Виктория.

– Спасибо. А дата?

– Двадцать седьмое мая.

– М-да, – сказал инспектор, – подумать только, рядом со мной! Так вы говорите, он маленького роста?

– Да, ниже среднего, я бы сказал. И вид такой… простоватый. Вы его знаете?

– Кажется, встречал пару раз. Жил-то он совсем рядом.

Скажите, если мне придется задать вам еще несколько вопросов, где я вас найду?

– В моем приходе, разумеется, в доме священника. Это там же, где замок нашего герцога. Какая жалость, что он папист! Впрочем, чему же тут удивляться? Происхождение…

Можно сказать, он слепым и родился.

– М-да, – снова хмыкнул инспектор. – Ну, мне пора. Всего доброго, сэр, – с этими словами он нырнул в трактир.

На фоне серой стены шевельнулась фигура в сером.

Только теперь Бетсби вспомнил о своем спутнике.

– Экий вы молчальник, сэр, – заметил он. – Все думаете, наверное.

– Думаю, – серьезно ответил человек в сером. – Думаю, что даже у воробья есть тень и что все на свете сходится.

– И все ведет ко благу, – заключил Бетсби.

– К Богу, – поправил его незнакомец и пошел прочь.

А в замке у герцога Кеннет с хозяином пытались говорить о поэзии. Разговор не клеился. Герцог то и дело вспоминал о Граале, Морнингтон – о Барбаре. Какую бы тему они не затрагивали, через две-три минуты каждый говорил о своем. Морнингтон и предположить не мог, что английская поэзия до такой степени связана или с Граалем, или с безумием. За каждым литературным персонажем скрывались либо рыцари Круглого Стола, либо Том из Бедлама3030
  Том О'Бедлам – собирательное прозвище бродячих нищих, сумасшедших.


[Закрыть]. Промучавшись до самого чая, они наконец оставили эти бесплодные попытки и надолго замолчали.

– Хотел бы я знать, как там Барбара, – неуверенно произнес Кеннет.

Герцог пожал плечами.

– Да, интересно бы узнать, только как? Не станете же вызвонить Персиммонсу, интересоваться ее здоровьем.

– Нет. Может, побродить там, а вдруг застану Лайонела одного, – задумчиво проговорил Кеннет. – Выходит же он прогуляться…

– Он-то, может, и выходит, – сказал герцог. – Будь у меня жена, ни за что не оставил бы ее одну с этим чудовищем.

Вашему другу он вроде нравится…

– Дело не в этом, – возразил Морнингтон. – Просто Лайонел не знает того, что знаем мы. Он даже не знает, что меня вышибли с работы.

Герцог нашелся не сразу. Помолчав, он что-то вспомнил и добавил:

– Как подумаю, что этот мерзавец держит Чашу в своих грязных лапах, мне… мне вашего архидиакона удавить хочется. – Он опять помолчал. – Меня наш визит никак не удовлетворил. Ну скажите, что этот знахарь сделал? Я же видел, он и подойти-то к ней не успел, когда она в обморок упала.

Кеннет быстро взглянул на него.

– Вот-вот, я тоже об этом думаю. Конечно, так, на глаз, не сообразишь. Я стоял у нее за спиной, а он – перед нею, ярдах в двух. И тут… Она ведь не просто упала, она мягко так опустилась на пол. Мне вообще показалось, что чувств она лишилась потом.

– Тогда зачем же мы позволили архидиакону отдать им Грааль?! – закричал герцог.

– Но мы обещали ему, если он возьмется за лечение, – растерянно проговорил Кеннет.

– Да не лечил он ее! – воскликнул герцог и раздраженно махнул рукой. Со столика слетела на пол стопка драматургов. – Я прекрасно помню, как все было. Архидиакон говорил с вашим приятелем, и тут она закричала. А он как раз сказал, что с радостью отдал бы любую реликвию, если бы… и больше ничего сказать не успел.

– Ей-богу, верно, – удивленно сказал Кеннет, – и я так помню. Но раз мы ему ничего не обещали, и раз он ничем не помог Барбаре, то…

– Вот именно, – отозвался герцог. – Что они теперь с ним делают?

– Они? – пробормотал Кеннет после недолгого молчания. – Вы считаете, Манассия заодно с Персиммонсом? И это все подстроено? А ведь, пожалуй, верно…

– По-моему, у нас есть все основания отобрать Грааль, – решительно заявил герцог.

– Сказать-то легко, а вот как это сделать? – с сомнением произнес Кеннет. – Мы же ничего не знаем об этом знахаре. Ни кто он, ни откуда… Хотя постойте, постойте…

Когда начальник полиции говорил с Персиммонсом – подумать только! позавчера это было! – я слышал, как Персиммонс назвал адрес: Лорд-Мэр-стрит, 3. Это где-то в Лондоне.

Я, правда, не знаю, что это нам дает. Не можем же мы прийти туда и прямо спросить…

– Почему не можем? – воскликнул герцог. – По крайней мере, посмотрим, что это за место. Может, там на двери табличка: «Доктор Манассия». Зайдем и скажем, что это – наше, а заартачится – отберем. Однажды мы ведь так и сделали, ну не мы, архидиакон, какая разница?