Текст книги "Город и город"

Глава 8

Либо комиссар Гэдлем обладал сверхъестественным чувством времени, либо поручил какому-то технику подкрутить его компьютер. В любом случае, как только я заходил в свой кабинет, в топе моей электронной почты неизменно были его сообщения.

«Ладно, – говорилось в последнем из них. – Насколько я понимаю, мистер и миссис Дж. расположились в отеле. Я не очень хочу (и ты, наверное, тоже), чтобы бумажная волокита отняла у тебя несколько дней, так что, пожалуйста, до тех пор, пока не будут улажены все формальности, – только вежливая опека. Вот и все».

Когда придет время, все собранные нами сведения мне придется отдать. «Не создавай себе работу, – хотел сказать мне Гэдлем, – не увеличивай расходы департамента, сними ногу с педали газа». Я сделал несколько заметок и перечитал их – никто, кроме меня, не смог бы разобраться в них, а через час написанное не понял бы и я сам, хотя я, в соответствии со своим обычным методом, тщательно их хранил. Потом я несколько раз перечитал сообщение Гэдлема. При этом я закатывал глаза и, возможно, даже что-то бурчал.

Какое-то время я потратил на поиск телефонных номеров – и в Сети, и с помощью телеоператора, – а затем позвонил по одному из них. В трубке слышались щелчки: мой вызов проходил через несколько международных телефонных станций.

– «Бол-Йе-ан».

Я звонил туда уже дважды, но натыкался на какую-то автоматизированную систему. Сейчас там впервые кто-то снял трубку. Человек говорил на хорошем иллитанском, но с североамериканским акцентом, и поэтому я ответил по-английски:

– Добрый день, я пытаюсь связаться с профессором Нэнси. Я оставлял ей голосовые сообщения, но…

– Могу я узнать, кто звонит?

– Это инспектор Тиадор Борлу из Бешельского отдела по борьбе с особо тяжкими преступлениями.

– Ой. Ой. – Голос сильно изменился. – Это из-за Махалии, да? Инспектор, я… Подождите, я попытаюсь разыскать Иззи.

Долгая пауза.

– Изабель Нэнси. – Встревоженный голос. Я бы предположил, что это американка, если бы не знал, что она из Торонто. Голос был совсем не такой, как на ее автоответчике.

– Профессор Нэнси, я Тиадор Борлу из бешельской полиции, отдел по борьбе с особо тяжкими преступлениями. Кажется, вы уже беседовали с моим коллегой, офицером Корви? Возможно, получили мои сообщения?

– Инспектор, да, я… Пожалуйста, примите мои извинения. Я собиралась вам перезвонить, но… но все было… Мне очень жаль… – Она переходила с английского на хороший бешельский.

– Понимаю, профессор. Мне тоже очень жаль, что так вышло с мисс Джири. Наверное, вам и вашим коллегам сейчас нелегко.

– Я… мы… мы все в шоке, инспектор. Это настоящий шок. Не знаю, что вам сказать. Махалия была прекрасной молодой женщиной, и…

– Конечно.

– Где вы? Вы… здесь? Может, хотите встретиться?

– Нет, профессор, я звоню из-за границы. Я все еще в Бешеле.

– Ясно. Ну что… чем могу помочь, инспектор? Возникли какие-то проблемы? Ну, то есть помимо всего этого… – Она вздохнула. – Сюда со дня на день должны приехать родители Махалии.

– Я только что их видел. Посольство сейчас оформляет их бумаги, и скоро они должны прибыть к вам. Нет, я звоню потому, что хочу узнать больше о Махалии и о том, чем она занималась.

– Простите, инспектор Борлу, но мне казалось… это преступление… разве вы не собирались подать прошение Пролому?.. – Она успокоилась и теперь говорила только на бешельском; он был не хуже моего английского, и поэтому я решил: какого черта! – и перешел на свой родной.

– Да. Надзорный комитет… Простите, профессор, я не знаю, насколько вы разбираетесь в этих вещах. Но – да, мы сложим с себя ответственность. Вы понимаете, что произойдет?

– Думаю, да.

– Отлично. Я просто пытаюсь кое-что доделать в последний момент. Мне любопытно, вот и все. Мы слышали много интересного про Махалию. Я хочу узнать про ее работу. Вы мне поможете? Вы же были ее руководителем, да? У вас не найдется нескольких минут для разговора?

– Конечно, инспектор, вы ведь так долго ждали. Не совсем понимаю, что…

– Я хочу знать, над чем она работала. И про ее отношения с вами и этим проектом. И про Бол-Йе-ан мне тоже расскажите. Насколько я понимаю, она изучала Орсини.

– Что? – Изабелла Нэнси была шокирована. – Орсини? Ни в коем случае. Это же кафедра археологии.

– Простите, но мне казалось… Что значит – «Это же кафедра археологии»?

– Если бы она изучала Орсини – и тому могли быть веские причины, – то училась бы в аспирантуре по специальности «фольклор», или «антропология», или, возможно, «сравнительное литературоведение». Да, в последнее время границы дисциплин стали размываться, это правда. И, кроме того, Махалия – одна из молодых ученых, которых больше интересуют Фуко и Бодрияр, чем Гордон Чайлд и совок археолога. – В ее голосе слышалась не злость, а печаль и удивление. – Но мы бы не приняли ее, если бы ее тема не была связана с настоящей археологией.

– Так в чем она заключалась?

– Бол-Йе-ан – старые раскопки, инспектор.

– Пожалуйста, расскажите мне о них.

– Наверняка вы в курсе ожесточенных споров, которые вызывали ранние находки в этом регионе. В Бол-Йе-ане находят вещи, которым не менее двух тысяч лет. Какой бы из теорий Раскола вы ни придерживались – о разделении или о конвергенции, – мы ищем то, что ему предшествует, предшествует Уль-Коме и Бешелю. Корневой материал.

– Должно быть, это что-то экстраординарное.

– Разумеется. И притом плохо поддающееся для истолкования. Вы понимаете, что мы почти ничего не знаем о культуре, которая создала все это?

– Думаю, да. Поэтому интерес столь велик, верно?

– Ну… да. Это также связано с тем, какого рода вещи тут есть. Махалия занималась тем, что пыталась расшифровать «Герменевтику идентичности» – так назывался и ее проект – по расположению шестеренок и тому подобного.

– Я не очень понимаю.

– Значит, она добилась успеха. Цель аспиранта – позаботиться о том, чтобы после пары лет никто, в том числе ваш собственный руководитель, не мог понять, чем вы занимаетесь. Это шутка, конечно. Ее работа повлияла бы на теории, связанные с двумя городами. Ну, вы понимаете – откуда они взялись. О результатах она говорила мало, и я никогда точно не знала, в каком состоянии проект, но у нее еще оставалась пара лет на то, чтобы определиться. Или просто что-нибудь выдумать.

– Значит, она помогала на раскопках.

– Несомненно. Там работает большинство наших аспирантов – кто-то собирает материал по теме, кто-то отрабатывает стипендию или и то и другое. А кто-то пытается к нам подлизаться. Махалии платили немного, но при этом она получала доступ к артефактам, которые были нужны ей для работы.

– Ясно. Простите, профессор, но у меня сложилось впечатление, что она изучала Орсини…

– Да, раньше она интересовалась этой темой – несколько лет назад она приехала в Бешель на конференцию.

– Кажется, я об этом слышал.

– Ну вот, и в то время она реально увлекалась Орсини, была такой юной боудениткой, и поэтому ее доклад не очень хорошо приняли. Он вызвал небольшой скандальчик, привел к протестам. Я восхищалась ее смелостью, но в то время она ни от кого не скрывала свои взгляды. И когда она решила поступать в аспирантуру – если честно, я удивилась, что она выбрала меня, – то мне пришлось объяснять ей, что будет – или не будет… приемлемым. Но… Не знаю, что она читала в свободное время, но ее отчеты о подготовке к защите диссертации… они… они были нормальные.

– Нормальные? – спросил я. – Кажется, вы не…

Она замялась.

– Ну… Если честно, то они немного, самую малость меня разочаровали. Я знала, что она умная, ведь она блестяще выступала на семинарах, невероятно упорно работала, и так далее. Она, что называется, «пахала» (это слово она произнесла по-английски), вечно сидела в библиотеке. Но главы ее диссертации…

– Не очень хорошие?

– Нормальные. Нет, честно – нормальные. Она бы защитилась без проблем, но сенсацией ее работа бы не стала. Если учесть то, сколько часов она работала, диссертация получалась тусклой, жидковатой – по части ссылок и всего прочего. Я указала ей на это, и она обещала… ну, вы понимаете… поработать над этим.

– Могу я ее увидеть?

– Конечно. – Мой вопрос ее озадачил. – Ну, то есть наверное. Не знаю. Мне нужно разобраться, насколько это этично. У меня есть главы, которые она мне передала, но они незаконченные, она хотела еще над ними поработать. Если бы она дописала диссертацию, то текст был бы в открытом доступе, но в данном состоянии… Может, я вам перезвоню? Ей следовало опубликовать часть материалов в виде статей – это как бы принято, – но она так не сделала. Об этом мы с ней тоже говорили; она сказала, что займется этим.

– Профессор, что такое «боуденит»?

– Ой… – Она рассмеялась. – Извините. Это связано с Орсини. Бедняге Дэвиду не понравился бы этот термин. «Боуденит» – человек, которого вдохновили ранние работы Дэвида Боудена. Вы про него знаете?

– Нет.

– Несколько лет назад он написал книгу – «Между городом и городом». Знакомое название? Она стала суперхитом у детей-цветов. Впервые за целое поколение кто-то отнесся к Орсини всерьез. Наверное, не удивительно, что вы ее не видели: она по-прежнему запрещена – как в Бешеле, так и в Уль-Коме. Даже в университетских библиотеках ее нет. В некотором отношении это блестящая работа – он провел потрясающую работу в архивах, увидел аналогии и связи, которые… ну, поражают даже сейчас. Но в целом это бред сумасшедшего.

– Как так?

– Потому что он в это верил! Он упорядочил упоминания об Орсини, нашел новые, собрал своего рода прото-миф, а затем заново интерпретировал его в том смысле, что все это – тайна и заговор. Он… Так, здесь мне нужно более тщательно подбирать слова, инспектор, потому что я, если честно, не считаю, что Боуден действительно в это верил. Я всегда думала, что это своего рода игра. Но в книге сказано, что он в это верил. Он приехал в Уль-Кому, оттуда перебрался в Бешель, затем – не знаю как – попал между ними – законным путем, уверяю вас – несколько раз. Он утверждал, что нашел следы самого Орсини, и даже пошел дальше – заявил, что Орсини не просто место, которое некогда существовало в промежутках между Уль-Комой и Бешелем с момента их основания, сближения или расщепления (не помню, какую позицию он занимал по вопросу о Расколе): он заявил, что Орсини по-прежнему находится здесь.

– Орсини?

– Вот именно. Тайная колония. Город между городами, обитатели которого живут у всех на виду.

– Что? И чем они занимаются? И как?

– Они невидимые, словно улькомцы для бешельцев и наоборот. Ходят по невидимым улицам по ту сторону Пролома, из которых видны оба города. А чем занимаются… кто знает? У них тайные планы. Наверняка сторонники теории заговоров до сих пор спорят об этом на своих сайтах. Дэвид сказал, что отправится в Орсини и исчезнет.

– Ого.

– Вот именно – «ого». «Ого» – это точно. Знаменитая тема, погуглите ее. В общем, когда мы только познакомились, она была закоренелой боудениткой. Мне понравилось то, что она смелая и умная, что у нее свой стиль. Но Орсини – это шутка, понимаете? Мне даже показалось, что она меня разыгрывает.

– Но потом она уже этой темой не занималась?

– Ни один уважающий себя ученый не возьмет к себе аспиранта-боуденита. Я сурово поговорила с ней об этом, когда она пришла ко мне, – но она даже засмеялась, сказала, что все это в прошлом. Как я уже говорила, ее появление стало для меня сюрпризом. Моя работа не столь авангардна, как у нее.

– Фуко и Жижеки вас не привлекают?

– Я, конечно, уважаю их, но…

– Нет ли других, скажем так, теорий, которые она могла выбрать?

– Есть, но она сказала, что ей нужны реальные объекты. Я из тех ученых, которые занимаются артефактами. Мои более философски ориентированные коллеги… ну, в общем, многим из них я бы не доверила стереть грязь с амфоры. – Я рассмеялся. – Наверное, с ее точки зрения это было логично: она стремилась овладеть моими методами работы. Меня это удивило – но и обрадовало тоже. Инспектор, вы же понимаете, что это уникальные предметы?

– Думаю, да. До меня, конечно, доходили слухи.

– Про их волшебные свойства? Ах если бы, если бы. Но все равно – эти раскопки ни с чем нельзя сравнить. В этой материальной культуре вообще невозможно разобраться. В мире нет другого места, где можно выкопать нечто похожее на позднюю, просто прекрасную античность, сложные бронзовые предметы вперемешку с – ну, если честно – с разным добром из неолита. Стратиграфия тут, похоже, вообще не работает. Раньше Бол-Йе-ан приводили как доказательство, опровергающее матрицу Харриса – ошибочно, но легко понять почему. Вот почему Бол-Йе-ан так любят молодые археологи. О нем ходит множество историй, и хотя все они – выдумки, самые разные исследователи по-прежнему мечтают хоть одним глазком взглянуть на раскопки. И все же мне казалось, что Махалия обратилась бы к Дейву. Пусть даже ей бы это и не помогло.

– К Дейву? Боудену? Он жив? Он преподает?

– Жив, конечно. Но даже когда Махалия увлекалась этой темой, она не убедила бы его стать ее руководителем. Бьюсь об заклад, что она уже говорила с ним, когда только начала свои исследования. И что он быстро дал ей от ворот поворот. Он давно от всего отрекся. Спросите его. Орсини – его рок, юношеская выходка, последствия которой преследуют его всю жизнь. С тех пор он не опубликовал ничего стоящего – всю свою карьеру он был «человеком из Орсини». Он сам вам расскажет, если попросите.

– Может, и попрошу. Вы с ним знакомы?

– Он мой коллега. В мире мало археологов, специализирующихся на эпохе, предшествующей Расколу. Он тоже в «Принце Уэльском» – по крайней мере, на полставки. А живет здесь, в Уль-Коме.

Нэнси по нескольку месяцев в году жила в квартире в Уль-Коме, в университетском квартале – «Принц Уэльский» и другие канадские учреждения радостно эксплуатировали тот факт, что США (по причинам, которых теперь стыдятся даже американские правые) бойкотируют Уль-Кому. Поэтому именно Канада с энтузиазмом укрепляла научные и экономические связи с Уль-Комой.

Бешель, разумеется, дружил и с Канадой, и с США, но средства, которые они, вместе взятые, вкладывали в наш колеблющийся рынок, не шли ни в какое сравнение с инвестициями Канады в страну, которую они называли «Новым волком». А мы, наверное, были для них уличной дворнягой или тощей крысой. Большинство животных встречаются в обоих городах. Очень сложно доказать, что пугливые холодостойкие ящерицы – как часто утверждалось – живут только в трещинах бешельских домов и погибают, если их экспортировать в Уль-Кому (даже если транспортировать аккуратно, а не швырнуть, как это делают дети). Но, с другой стороны, в Бешеле ящерицы тоже гибнут в неволе. Голуби, мыши, волки, нетопыри живут в обоих городах и могут переходить из одного в другой. Однако по неписаной традиции местных волков – злобных, костлявых существ, давно адаптировавшихся к жизни на городских помойках, – обычно, хотя и бездоказательно, считают бешельскими. Только немногих из них, кто вырос до внушительных размеров и выглядит не очень мерзко, та же традиция приписывает Уль-Коме. Чтобы не переходить эту совершенно ненужную и выдуманную границу между категориями, многие жители Бешеля вообще не говорят о волках.

Я однажды спугнул парочку волков, на редкость неопрятных – бросил в них чем-то, когда они копались в мусоре на моем дворе. Мои соседи были так шокированы этим, как будто я создал пролом.

Большинство улькоманистов, как себя назвала Нэнси, жили на два дома. Она это объясняла с ноткой чувства вины в голосе: она снова и снова повторяла, что это усмешка истории – тот факт, что наиболее «жирные» места для раскопок располагались либо полностью на территории Уль-Комы, либо в пересеченных районах, где значительно преобладала улькомская земля. У «Принца Уэльского» были взаимовыгодные соглашения со многими улькомскими университетами. Дэвид Боуден большую часть года жил в Уль-Коме, а оставшееся время – в Канаде. Сейчас он находился в Уль-Коме. По словам Нэнси, у него было мало учеников и не очень большая преподавательская нагрузка, но я все равно не смог дозвониться по номеру, который она мне дала.

Я немного покопался в Сети и без труда подтвердил значительную часть того, что сообщила Изабель Нэнси. Я нашел страницу с названием диссертации Махалии (они еще не удалили ее имя из Сети и не выложили посвящения ей – но я был уверен, что это лишь вопрос времени). Я нашел список публикаций Нэнси и Дэвида Боудена. В последнем я обнаружил книгу 1975 года, о которой упоминала Нэнси, две статьи примерно того же периода, еще одна статью, опубликованную десять лет спустя, а затем уже по большей части статьи в популярных журналах, частично объединенные в один сборник.

Я нашел сайт fracturedcity.org – главный сайт тех, кто помешан на допплюр-урбаналогии, на Уль-Коме и Бешеле. (Сайт рассматривал их как единый объект для изучения. Это должно было привести в ярость даже самых вежливых жителей обоих городов, но, судя по комментариям на форуме, на сайт часто – хотя и слегка незаконно – заходили люди с обеих сторон.) На сайте обнаружились ссылки на другие сайты; многие их создатели были настолько дерзкими и уверенными в снисходительности или некомпетентности наших и улькомских цензоров, что размещали сайты на серверах с адресами. uq и. zb. Перейдя по ссылкам, я увидел несколько параграфов из «Между городом и городом». От них у меня осталось такое же впечатление, о котором говорила Нэнси.

Внезапный звонок заставил меня вздрогнуть. Я вдруг понял, что уже темно, что уже больше семи часов.

– Борлу, – сказал я, откидываясь на спинку стула.

– Господин инспектор? У нас тут ситуация. Это я, Кешория. – Агим Кешория был одним из полицейских, которых отправили в гостиницу присматривать за родителями Махалии. Я потер глаза и просмотрел свои имейлы – не упустил ли я чего? В телефонной трубке слышался какой-то шум, переполох. – Инспектор, господин Джири… Он ушел в самоволку. Блин, он… он проломился.

– Что?

– Он вышел из номера, господин инспектор.

За спиной у него кричала какая-то женщина.

– Что произошло, черт побери?

– Я не знаю, как ему удалось проскользнуть мимо нас, просто не знаю. Но отсутствовал он недолго.

– Откуда ты знаешь? Как вы его поймали?

Он снова выругался.

– Не мы поймали, а Пролом. Я звоню из машины, сэр, мы едем в аэропорт. Пролом… сопровождает нас. Куда-то. Они сказали нам, что делать. Голос, который вы слышите, – это госпожа Джири. Он должен уехать. Немедленно.

* * *

Корви ушла и не отвечала на звонки. Я взял из гаража полицейскую машину без опознавательных знаков, но включил ее истеричную сирену – ап-ап-ап, – чтобы игнорировать правила дорожного движения. (На меня распространялись только правила Бешеля, и поэтому я имел право нарушать только их, однако дорожное право – одно из тех вопросов, по которым достигнут компромисс. Надзорный комитет следит за тем, чтобы правила в Бешеле и Уль-Коме были очень похожи друг на друга. Хотя наши традиции движения по дорогам отличаются, но ради пешеходов и автомобилистов, которые вынуждены – не-видя – иметь дело с большим потоком иностранного транспорта, наши и их автомобили движутся с сопоставимыми скоростями и похожим образом. Мы все учимся тактично уклоняться от машин аварийных служб нашего соседа и наших собственных.)

В течение ближайших двух часов рейсов не было, но Пролом изолирует супругов Джири, каким-то тайным образом проследит за тем, чтобы они сели в самолет и улетели. Наше посольство в США уже будет извещено, равно как и представители в Уль-Коме, и в системе обоих городов рядом с их именами появится отметка «визы не выдавать». Уехав, вернуться они уже не смогут. Я пробежал по аэропорту Бешеля в отделение полиции и показал мой значок.

– Где супруги Джири?

– В камерах, господин инспектор.

Я уже был готов выпалить: «Вы хоть знаете, что с ними произошло? Я не знаю, что они сделали, но они только что потеряли дочь», и так далее, однако в этом не было необходимости. Им дали пищу и напитки и обращались с ними вежливо. Вместе с ними в комнатке был Кешория. Он что-то негромко говорил миссис Джири на примитивном английском.

Она посмотрела на меня сквозь слезы. На секунду мне показалось, что ее муж спит на койке. Но потом я увидел, насколько он неподвижен, и изменил свое мнение.

– Инспектор, – сказал Кешория.

– Что с ним?

– Он… Это сделал Пролом. Скорее всего, с ним все будет хорошо и скоро он проснется. Я не знаю. Я не знаю, что они с ним сделали.

– Вы отравили моего мужа… – сказала миссис Джири.

– Госпожа Джири, прошу вас… – Кешория встал, подошел поближе ко мне и заговорил тише, хотя и перешел на бешельский: – Господин инспектор, нам ничего не известно. На улице поднялся шум, и кто-то зашел в вестибюль, где находились мы. Охрана гостиницы двинулась на них, увидела силуэт позади Джири в коридоре, остановилась и стала ждать. Я услышал голос: «Вы знаете, кого я представляю. Господин Джири создал пролом. Удалите его». – Кешория беспомощно покачал головой. – А затем – я так ничего и не разглядел – говорящий исчез.

– Как…

– Инспектор, я ни хрена не знаю. Я… я беру вину на себя. Наверное, Джири прошел мимо нас.

Я уставился на него.

– Может, тебе печеньку дать? Конечно, это твоя вина. Что он сделал?

– Не знаю. Я и слова не успел сказать, а Пролом уже исчез.

– А она? – Я кивнул на миссис Джири.

– Ее не депортировали. Она ничего не сделала. – Он уже шептал. – Но когда я сказал, что мы должны забрать ее мужа, она ответила, что поедет с ним. Она не хочет торчать здесь одна.

– Инспектор Борлу. – Миссис Джири пыталась говорить спокойно. – Если вы говорите обо мне, вам следует обращаться ко мне. Вы видите, что сделали с моим мужем?

– Миссис Джири, мне ужасно жаль.

– Да, вы должны сожалеть об этом…

– Миссис Джири, это сделал не я. И не Кешория. И не мои сотрудники. Понимаете?

– А, Пролом, Пролом, Пролом…

– Миссис Джири, ваш муж только что совершил что-то очень серьезное. Очень серьезное. – Она умолкла, и было слышно только ее тяжелое дыхание. – Вы понимаете? Может, произошла какая-то ошибка? Мы не очень четко объяснили систему сдержек и противовесов между Бешелем и Уль-Комой? Вы понимаете, что к этой депортации мы не имеем никакого отношения, что мы не в силах ничего сделать и что ему – послушайте меня – ему невероятно повезло, что он так отделался? – Она промолчала. – В машине у меня создалось впечатление, что ваш муж не очень разбирается в том, как здесь все устроено. Так скажите мне, миссис Джири, что-то пошло не так? Он неправильно понял наш… совет? Почему мои люди не видели, как он ушел? Куда он направился?

Казалось, миссис Джири сейчас заплачет, но потом она взглянула на лежащего навзничь мужа, и что-то в ее позе изменилось. Она выпрямилась и что-то шепнула ему, а затем посмотрела на меня.

– Он служил в ВВС, – сказала она. – Думаете, перед вами просто толстый старик? – Она коснулась его. – Вы не спросили нас о том, кто мог это сделать, инспектор. Я не знаю, кто вы такой, честное слово, не знаю. Как сказал мой муж – думаете, мы не знаем, кто это сделал? – Она, не глядя, достала из бокового кармана сумки листок бумаги, развернула его, сложила и снова убрала. – Думаете, наша дочь с нами не общалась? «Высшая Кома», «Истинные граждане», «Нацблок»… Махалия была напугана, инспектор. Мы точно не выяснили, кто что сделал, и не знаем – почему. Вы спрашиваете, куда он направлялся? Он собирался все выяснить. Я сказала, что ничего не получится – он не говорит на этом языке и не читает, – но у него были адреса, которые мы распечатали из Интернета, разговорник… И что я должна была сказать ему – не уходи? Не уходи? Я так горжусь им. Эти люди ненавидели Махалию уже много лет, с тех пор как она приехала сюда.

– Распечатали из Интернета?

– И сюда – это в Бешель. Когда она приехала на конференцию. Позднее то же самое произошло с другими, в Уль-Коме. Вы хотите сказать, что никакой связи нет? Она знала, что нажила себе врагов, она говорила нам об этом. Она нажила врагов, когда занялась Орсини. А когда копнула глубже, у нее появились новые враги. Все они ее ненавидели – за то, чем она занимается. За то, что она знала.

– Кто ее ненавидел?

– Все они.

– Что ей было известно?

Она покачала головой и обмякла.

– Мой муж собирался провести расследование.

Чтобы его не заметили сотрудники полиции, он вылез из окна туалета на первом этаже. Он сделал всего несколько шагов по улице – и это могло быть просто нарушением правил, которые мы для него установили, – но потом он забрел в пересечение, а оттуда в иной район, во двор, который находился только в Уль-Коме. И Пролом, который, должно быть, все время за ним наблюдал, пришел за ним. Я надеялся, что они не причинили ему большого вреда – иначе на родине не нашлось бы врачей, которые сумели бы идентифицировать причину его травмы. Что я мог сказать?

– Мне жаль, что так вышло, миссис Джири. Ваш муж не должен был уклоняться от Пролома. Я… Мы с вами на одной стороне.

Она внимательно посмотрела на меня и в конце концов шепнула:

– Тогда отпустите нас. Позвольте нам продолжить. Мы сможем дойти до города пешком. У нас есть деньги. Мы… мой муж сходит с ума. Он должен вести поиски. Он просто вернется, вот и все. Мы вернемся через Венгрию, через Турцию или Армению – есть способы, вы же знаете… Мы узнаем, кто это сделал…

– Миссис Джири, Пролом наблюдает за нами. Прямо сейчас. – Я медленно поднял руки вверх и раскрыл ладони. – Вы и десяти метров не пройдете. И что, по-вашему, вы сможете сделать? Вы не знаете бешельского, иллитанского. Я… Позвольте мне, миссис Джири. Позвольте мне сделать мою работу.

* * *

Когда началась посадка в самолет, мистер Джири еще не пришел в себя. Миссис Джири смотрела на меня с укором и надеждой, и я снова попытался объяснить ей, что я не в силах ничего сделать, что мистер Джири сам во всем виноват.

Других пассажиров было немного. Я подумал о том, где сейчас Пролом. Наши полномочия закончатся, когда закроют двери самолета. Миссис Джири придерживала голову мужа, когда он болтался на носилках, на которых мы его несли. Когда супругов Джири повели к их местам, я показал свой значок одному из бортпроводников.

– Обращайтесь с ними по-доброму.

– С депортированными?

– Да. Я серьезно.

Он поднял брови, но затем кивнул.

Я прошел туда, где посадили Джири. Миссис Джири уставилась на меня. Я присел на корточки рядом с ней.

– Миссис Джири, пожалуйста, передайте мои извинения своему мужу. Ему не следовало так поступать, но я понимаю, почему он это сделал. – Я замялся. – Знаете… если бы он лучше знал Бешель, то, скорее всего, не попал бы в Уль-Кому, и тогда Пролом не смог бы его остановить. – Она по-прежнему молча смотрела на меня. – Давайте я вам помогу. – Я встал, взял ее сумку и положил ее в отделение для багажа. – Разумеется, как только мы узнаем, что происходит, получим хоть какие-то зацепки, любую информацию, то я вам сообщу.

Она ничего не сказала. Губы ее двигались: она пыталась решить, то ли умолять меня, то ли в чем-то обвинить. Я, слегка по-старомодному, поклонился и вышел из самолета.

Вернувшись в аэропорт, я достал бумагу, которую забрал из бокового кармана ее сумки. Название организации – «Истинные граждане», скопированное из Интернета. Наверное, дочь сказала мистеру Джири, что именно они ненавидят ее, и именно туда он направлялся, чтобы провести независимое расследование. По этому адресу.