Текст книги "Посольский город"

Настоящее, 5

Люди, у которых была хотя бы капля ума, ни на секунду не поверили в то, что вечеринка вернулась к норме.

– Эрсуль. – Я звала ее шепотом и знаками, но когда она, виляя длинными шасси, приблизилась ко мне, то оказалось, что она хочет сообщить мне лишь одно: ей не удалось найти компьютер, который знал бы, что случилось.

Я разыскала в зале пару оставшихся послов, МагДа и ЭсМе.

– Что стряслось? – обратилась я к ним. – Эй. МагДа. Пожалуйста.

– Нам надо… – сказала одна из ЭсМе. – Это…

– Все под контролем.

– МагДа. Что происходит?

Маг и Да, Эс и Ме смотрели так, как будто хотели что-то сказать. ЭсМе всегда недолюбливали меня, придерживаясь распространенного среди послов мнения о возвращенцах, иммерлетчиках, флокерах и прочей подобной публике, но высказать его не решались.

К моему несказанному удивлению, за их спинами появился Скайл. Он встретил мой взгляд прямо, без эмоций.

– МагДа, – сказал он. – Ты должна пойти и поговорить с Ра.

Они кивнули, и я упустила шанс. Когда они все пятеро повернулись, чтобы уйти, я схватила Скайла за руку. Я старалась, чтобы мое лицо ничего не выражало, и, когда он обернулся, оказалось, что и он тоже. Меня не удивляло, что он был ближе к происходящему, чем я. Он давно уже работал со служителями и был в сговоре с послами. Эти последние так сосредоточились на владении Языком, что совсем отвыкли узнавать о нем что-то новое, поэтому, когда в Послограде начались перемены и задумываться о таких вещах стало полезно, Скайл со своими теориями, как я понимаю, оказался для них весьма кстати. Его работа сделала его полезным. Наверняка служители глубже допускали его в свои дела, чем меня.

– Итак? – сказала я. И сама почти не удивилась своей наглости. Флокеры всегда делают то, что в данный момент необходимо. – Что происходит?

– Авви, – ответил он. – Я не могу тебе сказать.

– Скайл, ты знаешь, в чем дело?

– Нет. Не знаю. Я бы… Я правда не знаю. Это не то, чего я ожидал. – Рядом с нами двое людей чокнулись бокалами, и они зазвенели, как маленькие колокольчики. Музыканты, похоже, перебрали спиртного, и мелодия то и дело шарахалась из стороны в сторону. Для многих местных вечеринка была редким шансом пообщаться с командой извне, и они не хотели его упускать. Видя, как парочки и небольшие группы покидают зал, я вспомнила, какую сексуальную притягательность придает иммер людям. Я и сама хорошо попользовалась этим в первые недели после возвращения: горячее было времечко.

– Мне надо идти, – сказал Скайл. – Я им нужен.

Эс взяла его за одну руку, Ме – за другую. Он наверняка были в курсе того, что наши со Скайлом отношения разладились, и, может быть, даже знали причину. Не думаю, что они спали с ним. Романы Скайла всегда были редкими и скоротечными. Хотя бременские браки признавались в Послограде законными, местные жители предпочитали моногамную, основанную на собственности модель. Конечно, я ревновала Скайла, но в основном к тому положению, которое он теперь занимал, и к секретам, которые были ему доступны.

До моей квартиры было полчаса пути. Эрсуль ушла со мной. Во многих странах, где мне доводилось бывать, все жители без исключения владели собственными средствами передвижения. В Послограде все улицы, кроме главных, были слишком узки, а иногда и слишком круты, чтобы по ним можно было проехать. Существовали, конечно, измененные животные и биороботы-экипажи, которые передвигались по определенным маршрутам, меняя колеса или гусеницы на ноги там, где это было необходимо, но люди чаще ходили пешком.

Послоград был тесным и скученным местом, рост населения в нем сдерживался только границами дыхания эоли. Город Хозяев окружал его по всему периметру, за исключением самой северной точки, где начинались равнины Ариеки. На полулегальный рост города смотрели сквозь пальцы, временные пристройки лепились к стенам домов, нависая над тротуарами, как карнизы, вырастали на крышах, откуда владельцы готовы были убрать их по первому требованию. Служители в основном молчаливо одобряли предприимчивость горожан в том, что касалось оптимизации пространства. Тут и там полуобученные фрагменты живых машин, а то и их терротехнические гибриды, собранные буквально на коленке и каким-то чудом державшиеся вместе, обслуживали домашние нужды жителей.

И наконец, над Послоградом, ближе к северным равнинам, вставало само Посольство. Больше ста метров вверх оно было самым высоким зданием в городе. Огромный ствол с бесчисленными горизонтальными ветвями, оканчивавшимися пятачками посадочных площадок, вокруг которых даже в такой поздний час вились биолюминисцентные корвиды. Словно подтаивая, Посольство расползалось от основания в стороны, захватывая прилегавшие к нему улицы и присваивая их себе. Кварталы служителей частично находились под крышей, являясь и внутренностями Посольства, и окружающими его улочками сразу. Мы с Эрсуль сели в обшитый панелями лифт и поехали мимо переулков и проходов, ставших чем-то средним между коридорами и улицами, мимо полуоткрытых аркад с незастекленными окнами вниз, где вышли на настоящую улицу с ветром.

– Господи, до чего же хорошо оказаться снаружи, – сказала я.

– Вообще-то, мы и здесь не снаружи, – заметила Эрсуль. – Мы внутри дыхания эоли. – В комнате из воздуха.

Ее слова снова напомнили мне о том, что она никогда не выходит из Послограда, хотя могла бы. Наверное, интерес к городу не входит в ее программу, предположила я. И перестала думать об этом. У себя в комнатах я выпила еще немного вина, и Эрсуль составила мне компанию, изобразив аналогичный три-дэ-бокал, из которого пила ее три-дэ-голова. Через мою машину она зашла в местную сеть, но о происшествии минувшего вечера ничего выяснить не смогла.

– Попробую еще, когда вернусь домой, – сказала она. – Не обижайся, но машина у тебя… камнем о камень постучи, и то больше узнаешь, чем с ее помощью.

Я несколько раз заходила к ней. Квартирка была крохотной, тесной, но с картинами на стенах, с кухонькой, мебелью для людей и других гостей (в том числе одним красивым, но неприличным с виду табуретом для шурази). И сама квартирка, и все ее изысканное убранство предназначались, очевидно, в большей степени для меня и других посетителей: картины, кофейный столик, импортные, не без труда раздобытые элементы операционной системы должны были сделать Эрсуль удобной для пользователей. Но эти размышления показались мне постыдными. И я стала думать об ЭзРа.

Минувшее, 4

Мне позвонил Хассер.

– Где ты взял мой номер? – спросила я.

– Я тебя умоляю, – сказал он. Голос у него был не слишком испуганный, хотя я постаралась напустить на него страху своими летчицкими замашками. – Тебя не трудно вычислить. Приходи, выпьем вместе.

– С чего это мне пить с тобой?

– Пожалуйста, – добавил он. – Есть люди, с которыми тебе не мешало бы познакомиться.

Сравнения собирались в уютном, потихоньку ветшавшем районе Послограда, недалеко от развалин. Я отправилась туда долгим путем и шагала почти все утро, то и дело встречая бездомных брошенных автомов. Я даже прошла мимо денежной стены и, как обычно, глянула на дверь.

В Чаро-Сити есть трущобы, у которых я прожила дольше, чем мне хотелось бы. Почти все порты, где мне случалось приземляться, тоже расположены вблизи или внутри трущоб: они как пятна проказы, которую переносят из города в город корабли. Так что, когда на вечеринках в Послограде кто-нибудь из местных реформистов начинал лопотать что-нибудь насчет трущоб, я обычно встревала в разговор.

– Трущобы? – спрашивала я. – Поверьте, друг мой, уж я-то их повидала. Знаете, где я была? В таких трущобах, какие вам и не снились. У нас таких нет.

В Послограде не было оборванных ребятишек, которые пускали бумажные кораблики в колдобинах разбитых дорог, залитых сточными водами; не было тех, кто ради куска хлеба продавал себя иммерлетчикам или туристам с других планет, ни тех, кто за деньги отхаркивал биопиратам образцы своей ДНК или продавал свои органы; глинобитные домишки не тряслись, когда с неба спускались или поднимались в него корабли, и не рушились на головы своим обитателям при каждой второй посадке. Социальная кривая в нашем городе вообще не отличалась крутыми перепадами: имущественные и правовые различия между гражданами были минимальны. Не считая, конечно, служителей и послов.

У нас самые неприглядные районы отличались всеми забытыми настенными экранами и проекторами, которые давно показывали одни и те же куски рекламы, постепенно выходя из строя. Многие рекламировали товары, снятые с производства часы тому назад, и импортные предметы роскоши, о которых мне было известно, что их уже не осталось в природе. Как и везде в Послограде, стены в таких районах покрывал плющ, настоящий и измененный, и островки местного аналога мха, так что свет, струившийся с экранов и грубоватых объектов общедоступного искусства, был рассеянным, как солнечные лучи, проникающие сквозь кроны деревьев.

Местами из живого ковра, покрывающего стены, торчали выходные отверстия скрытых в толще кирпича и пластона трубок, посредством которых либо выводились наружу звуки рекламы, либо наоборот, запрещенные законом экстремистские идеи закачивались на экран. Я шла, окруженная мерцанием экранов, обрывками поношений Бремена и угроз Уайату и его подчиненным. Болтливый трехмерный призрак распространялся насчет свобод, демократии и налогов. Даже Уайат вряд ли воспринял бы всерьез эти жалкие выходки доморощенных радикалов, хотя наверняка содрал бы с констеблей три шкуры за то, что они не уследили и вовремя не пресекли распространение этих онлайновых граффити.

Я вышла на улицу галантерейщиков, где торговали изделиями из натуральной и альтернативной кожи. У дверей одного магазина, где с ветвей биологически измененного дерева снимали зрелые кошельки, пахло дубильным веществом и кишками. Мясники работали споро, срезая кошельки, они проделывали в них щелку, к которой позже будет прикреплена застежка, вычерпывали внутренности и готовили кожу к дальнейшей обработке. На заднем плане маячили незрелые зонты, глупые предметы роскоши, еженедельно раскрывающие свои энтоморептильные купола. Товары из измененной кожи были примитивными существами без ртов и анусов, неспособными жить: их внутренности, шлепавшиеся в канаву подле магазина, были непонятны и бессмысленны.

Не меньше дюжины сравнений собрались в кафе-баре под названием «Галстук», куда пригласили и меня. У входа бесконечно маячила вывеска-голограмма: человек, который никак не мог завязать свой шейный платок. Шагнув сквозь него (повинуясь шаловливому росчерку программы, он поднял голову, точно удивленный, а потом вернулся к своему занятию), я вошла внутрь.

– Ависа! – Хассер был в восторге. – Знакомься… Дариус, который носил вместо украшений орудия труда; Шанита, которой три ночи завязывали глаза и не давали уснуть; Валдик, который каждую неделю плавает с рыбами. – Так он провел меня по всей комнате. – А это Ависа, – сказал он, – которая съела то, что ей дали.

Разумеется, мы были не единственными сравнениями ариекаев. Они пользовались для этой цели животными и неодушевленными предметами: в Послограде был один дом, из которого много лет назад Хозяева сначала вынесли всю мебель, а затем вернули ее на места, чтобы сделать возможной какую-то фигуру речи. Расколотый камень, который сделали специально для того, чтобы кто-нибудь мог сказать: это как тот камень, который раскололи и снова склеили. И все же сравнениями чаще всего служили терранские женщины и мужчины: видимо, в нас было что-то, облегчавшее передачу смысла.

Разумеется, далеко не все сравнения интересовались своим статусом. Насколько я поняла, среди них были один или два служителя. И даже послы. Те никогда не посещали собрания.

– Им не нравится быть частью Языка, – сказал Хассер. – Так они чувствуют себя уязвимыми – им нравится говорить на Языке, но не быть им. Да еще им пришлось бы водить компанию с простолюдинами. – Его голос звенел тем сложным сплавом уважения и обиды, который я уже слышала раньше и который мне еще не раз предстояло услышать потом.

Мы беседовали о Языке и о том, что это значит – быть тем, чем мы были. Говорили в основном они: я больше слушала. И старалась сдержать раздражение, которое вызывала у меня их болтовня. Но в конце концов они меня допекли. Сравнения в подавляющем большинстве оказались сторонниками независимости, кто больше, кто меньше. Речь то и дело заходила о невежественной руке Бремена и его безжалостных агентах. Мне это казалось смехотворным, особенно после знакомства с Уайатом.

– Что-то я не заметила, чтобы кто-нибудь из вас отказывался от вещей, которые мы получаем с миабами, – заметила я.

– Нет, – ответил кто-то, – но мы должны торговать, а не просто платить им дурацкую дань и получать подаяние взамен.

Хассер вполголоса снабжал меня информацией о собеседниках, когда те начинали говорить, точно визирь, нашептывающий на ухо послу.

– Она злится потому, что ее не так часто произносят. Ее сравнение слишком вычурно.

– А этот не столько сравнение, сколько пример, честно говоря. И он это знает. – По пути домой я чувствовала, что злюсь на них всех. И рассказала Скайлу, до чего все это было смехотворно. Но все же вернулась туда опять. С тех пор я часто думаю о том, почему я это сделала. Что отнюдь не означает, будто я нашла ответ.

В мой второй приход Валдик, который каждую неделю плавал с рыбами, рассказывал историю своего воязыковления. Он находился в развитии: его статус зависел не от того, что когда-то сделал он или что сделали с ним, а от того, что он продолжал делать. Это как тот человек, который каждую неделю плавает с рыбами, мог захотеть сказать кто-нибудь из Хозяев, чтобы пояснить какую-то неясную для нас мысль, а для того, чтобы он мог так сказать, это должно было оставаться правдой. Отсюда и нескончаемая обязанность.

– В квартале служителей есть мраморный бассейн, – говорил Валдик. Бросил на меня взгляд, снова потупился. – Много лет назад его привезли на корабле аж через весь иммер. В него каждую неделю впускают вместе со мной маленьких измененных рыб, которые переносят хлорку. Я плаваю каждый овердей. – Тогда я заподозрила, что остальные одиннадцать дней он только и делал, что готовился к следующему заплыву. В ту пору я еще не знала, каких усилий стоило проводить такие события регулярно, чтобы видо-временные формы ариекайских сравнений не оказались нарушенными. Я подумала, что, может быть, поэтому Хозяева всегда немного скованны с нами: наверное, боятся, а вдруг сравнения забастуют.

Когда пришла моя очередь, я рассказала новым знакомым про ресторан и про то, что я ела, и все это было так неприятно – само происшествие, – что мне даже поверили. Некоторые не сводили с меня глаз; один или двое, как Валдик, старались на меня не смотреть.

– Добро пожаловать домой, – сказал кто-то тихо. Мне это ужасно не понравилось, и я перестала следить за своим языком, так что все сразу поняли, что мне это не по вкусу. А еще мне не понравилось то, что Хассер, когда пришла его очередь пересказывать те ужасы, которые для его воязыковления проделали с ним – его открыли и снова закрыли, – говорил выразительно, следя за ритмом и интонациями, так что подлинная история превратилась у него в рассказ.

Настоящее, 6

Гражданин, редко бывавший в Посольстве, мог и не заметить перемен: охранники стояли на местах; служители и их подмастерья сновали вокруг; на голографических и плоских экранах по-прежнему возникала информация. Однако беспокойство так и осталось разлитым в воздухе после той вечеринки, и те, кто знал, ощущали его.

Ни один корабль еще не провожали из Послограда с такими туманными напутствиями, как наших последних гостей. Разумеется, приличную случаю помпу постарались соблюсти. Так скоро после Прощального Бала, что не все успели привести себя в порядок, послы, служители и люди вроде меня проводили команду иммерлетчиков на лодке к кораблю, после чего временно затаившие дыхание послоградцы остались один на один со своей проблемой, чем бы она ни была. Хотя, вообще-то, они, точнее мы, ничем особенным не занимались. Позже я узнала, что среди служителей были те, кто настаивал на задержке корабля.

Я, Ависа Беннер Чо, иммерлетчица, когда-то действующая, а в ту пору бывшая любовница посла КелВин (некоторые в Послограде, наверное, считали это ложью, но это было частью меня, а значит, правдой), советник служителей по внешним делам, добилась того, что меня пропустили в правительственные офисы, вход в которые преграждал нервный констебль. В общем-то, для этого потребовалось совсем немного. Капелька флокинга – полагаю, вы ошиблись, офицер, минутку, да, но именно поэтому я здесь, им нужна моя помощь – и я уже иду по коридору. Касательно моей истинной ценности для их обитателей у меня никаких сомнений не было. Но, раз уж я прошла через кордон, не стоять же в коридоре?

Внутри никто даже не притворялся спокойным. Повсюду толклись служители, шепотом препираясь друг с другом. Я искала ЭдГар или еще кого-нибудь, кто не откажется со мной говорить.

– Что ты тут делаешь? – спросила Аг или Нес из АгНес, пока ее двойник трясла головой. Они были гранд-дамами посольства и потому не обратили внимания на мои сбивчивые объяснения.

– Я бы на твоем месте ушла отсюда, девочка.

– Ты будешь только…

– …мешать. – Другие реагировали на меня с меньшим пренебрежением. РэнДолф улыбнулись мне и изобразили смертельную усталость, а один визирь высокого ранга, с которым мы как-то вместе напились, даже подмигнул мне – но АгНес были правы, я всем мешала.

В чайной верхнего этажа, откуда открывался вид на крыши наших домов и их аналогов в городе, я обнаружила Симмона, из службы безопасности, и приперла его к стене. Исполнив обязательную программу на тему «я ничего не знаю, я все равно ничего не скажу», он заявил:

– Я не видел посла ЭзРа с той вечеринки. Где они, я не знаю. По расписанию они должны были участвовать в церемонии встречи-приветствия полчаса тому назад, но не пришли. И не они одни. Все планы пошли псу под хвост. Где эти чертовы Хозяева?

Хороший вопрос. Переговоры по главным пунктам – права на добычу ископаемых, наши фермы, технологический бартер, праздники Языка – проводились между Послоградом и Хозяевами довольно редко, но каждый день возникало множество мелких вопросов, требовавших урегулирования. В коридорах всегда можно было встретить одного-двух ариекаев, пришедших уточнить какие-то детали. В Посольстве даже были настланы специальные крепкие полы, которые не могли продырявить их острые, как шпаги, ноги.

– Их тут нет, – сказал Симмон. Настоящей рукой он массировал странную плоть своего биопротеза. – Ни единого. Несколько поколений людей жизнь положили на то, чтобы прийти с ними к компромиссу о расписании встреч, и мы, черт возьми, ожидали, что кто-нибудь из них появится здесь сегодня утром, как обычно, и вот их нет. На звонки они не отвечают. И вообще никак не выходят на связь.

– Наверное, мы сильно их обидели, – сказала я.

– Похоже на то, – ответил он.

– Чем, как ты думаешь?

– Да кто, Фаротектон их возьми, это знает. Разве что ЭзРа. – На миг мы оба умолкли. – Ты знаешь, кто такие орати? – спросил он. – Или оратеи?

– Нет. А кто это? – Вряд ли так звали посла: странное имя, без призрачной границы посредине.

– Не знаю. Я слышал, как КелВин и ГенРи про них говорили, похоже, они знают, в чем дело. Я думал, может, ты тоже знаешь. Ты же всех знаешь. – Очень мило с его стороны, но у меня не хватило наглости поддержать его заблуждение. – Знаешь, АгНес и еще пара послов во всем винят Уайата.

– В чем?

– Да во всем. В том, что случилось. Я слышал. «Это все он и его Бремен», говорили они. «Мы всегда знали, что они копают под нас. И вот, пожалуйста…» – И Симмон пошевелил своим протезом, изображая болтливый рот.

– Получается, они знают, в чем дело?

Он пожал плечами:

– Вряд ли. Хотя не обязательно понимать, что происходит, чтобы обвинять в этом других, – сказал он. – Но все-таки они правы. Это наверняка… уловка, конечно. ЭзРа… это какое-то оружие Бремена.

Что, если АгНес правы? Если так, и я потрачу последнюю оставшуюся у меня контактную карту, то это будет вроде как предательством по отношению к Послограду. Тут мне вспомнились КелВин и Скайл, и я отбросила все колебания. Я позвонила Уайату. Набирая номер, я старалась мыслить стратегически, просчитывала его профессиональные сильные места и слабости, придумывала, что сказать, чтобы получить доступ к внутренней информации, заставить его проболтаться. Однако все мои ухищрения ждал смехотворный конец.

– Ависа, – заорал Уайат, едва установилась связь. – Слава богу, ты позвонила. Мне некого даже послать за тобой. Черт побери, Ависа, что происходит?

Оказалось, он еще меньше знал о том, что происходило, чем я. Разумеется, у него и его помощников были кабинеты в самом сердце посольства, но одни служители винили его во всем, другие просто не хотели ему ничего говорить, и те и другие полагали, что могут обойтись без него. И обходились, ни разу не нарушив закон, который ставил его, их бременского начальника, над ними.

Как и полагалось, служители прислали ему циркуляр с перечислением всех многочисленных встреч, назначенных на день. Уайат послал на каждую по одному из своих офицеров, а себе выбрал «Организацию безопасности», где обнаружил, что все эти мероприятия – не более чем дымовая завеса, срочно импровизированные пререкания между служителями среднего звена по вопросам вроде приобретения канцтоваров. Настоящие дебаты, разбор приснопамятной вечеринки, гипотезы относительно молчания Хозяев – все это уже имело место под пунктом «Разное» в повестке заседания комитета общественных работ.

– Это, черт меня побери, возмутительно, Ависа! – сказал он. – Именно это нам следует прекратить, именно этому нас прислали положить конец. Они сговорились все скрывать от меня. А ведь я их начальник! Не говоря уже об их отношении к ЭзРа – это же их коллеги, а их подвергают остракизму. Позор.

– Уайат, подожди. Где ЭзРа?

– Ра у себя в комнате, или был там, когда я звонил ему. Где Эз, не знаю. Твои коллеги…

– Они не мои…

– Твои коллеги их просто вымораживают. Уверен, они бы арестовали их, если бы могли. Эз не отвечает, я не могу его найти… – От одной мысли о том, что посол могут жить в разных комнатах и заниматься разными делами в одно и то же время, у меня все еще кружилась голова.

– Они знают, что происходит?

– Ты думаешь, они мне скажут? – ответил он. – Не все здесь пытаются оставить меня не у дел, ты же понимаешь, только чертовы послы. Что бы они там ни замышляли…

– Успокойся, Уайат. Что бы ни происходило, ты же видишь, служители контролируют ситуацию не больше тебя. – Он не мог не знать, что посольство не имело никаких вестей из города с той ночи. – Хозяева молчат. По-моему… – начала я осторожно, – по-моему, ЭзРа… или мы… нечаянно сделали что-то такое, что их обидело… сильно обидело…

– Ой какая чушь! – сказал Уайат. Я моргнула. – Слышали мы такие истории. Маленькая неловкость, капитан Кук нечаянно оскорбляет чертовых туземцев вырвавшимся словом или неправильным употреблением священных ножей и, бац, его уже поджаривают на гриле. Ависа, тебе не кажется, что мы сильно льстим себе, сочиняя подобные анекдоты? Мы делаем вид, будто бьем себя в грудь, меа кульпа, мол, не вникли в тонкости чужой культуры, а на самом деле рассказываем о тупоголовых туземцах, слишком бурно реагирующих на всякую ерунду. – Он засмеялся и покачал головой. – Ависа, да за прошедшие годы мы уже тысячи раз облажались не меньше вчерашнего. Сама подумай. Точно так же, как те, кто впервые встретился с нами на Терре. А ведь мы не психовали каждый раз до усрачки, правда? Ариекаи – и кеди, и шурази, и симар, и кто там еще, короче, все экзоты, с которыми мне когда-либо приходилось иметь дело, – все прекрасно отличают намеренное оскорбление от простого недопонимания. Любая история про Ку и Лоно прикрывает лишь… воровство и пушечную пальбу. Поверь мне, – добавил он кисло. – Это моя работа. – И он сделал движение руками, как будто собирался обчистить чей-то карман. Именно тем, что он не стеснялся говорить такие вещи, он мне и нравился.

Интриги неизбежны, Ависа, – сказал он, склоняясь над экраном. – В работе вроде моей. Но ведь и я в хорошей форме, верно? – Это вырвалось у него внезапно и прозвучало почти жалобно. – Но такое… Ависа, всему есть предел. ХоаКин и МейБел и вся их компания – им надо напомнить, кого я здесь представляю.

Бремен был могучей державой, беспрерывно воевавшей с другими странами на Дагостине и в других мирах. А что, если враги пошлют сюда свои военные корабли? Чтобы ударить по Бремену через колонии? Что нам тогда делать, хвататься за винтовки, заряжать наши биологические пушки, целиться в небо? Нет, за такой небольшой простенький геноцид отплатит сам Бремен, если, конечно, там сочтут, что оно того стоит. Стычки в вакууме иногда-пространства, или ужасные странные огненные бои в иммере. Такая угроза плюс изолированность Ариеки в открытом иммере – а также, хотя об этом не говорим, ее незначительность – гарантировали планету от нападений на этом уровне. Однако в военные расчеты Бремена входили и другие факторы.

Ариекаи не были пацифистами. Я слышала, что иногда у них случались непонятные междоусобицы и кровавая вражда; и, что бы ни говорил Уайат, в годы установления контактов между нашими двумя видами случались и вооруженные противостояния, и убийства, по разным мотивам. Но достигнутые между нами соглашения соблюдались неукоснительно, и на протяжении многих поколений никаких проблем не возникало. Поэтому даже самая мысль о том, что ариекаи, их город, могут обратиться против Послограда, казалась абсурдной. Но нас было всего несколько тысяч, а их – тысячи тысяч, и они были вооружены.

Уайат был больше, чем просто бюрократом. Он представлял Бремен, нашего официального протектора; и, как таковой, наверняка был вооружен. Его подчиненные были подозрительно атлетического сложения для простых офисных служащих. Все знали, что в Послограде существовал закрытый склад оружия, к которому имел доступ только Уайат. Тайный бункер, поговаривали, содержал огнестрельное оружие совершенно иной мощности, чем наши жалкие ружьишки. Разумеется, все это лежало там для нашей же защиты, как нам объясняли. Ключи от тайника были закодированы в приращениях чиновников из Бремена. Со стороны Уайата было бестактно и слегка страшновато так неприкрыто заявлять мне, в некотором роде постороннему человеку и другу, тоже в некотором роде, о том, что его служащие – солдаты, а он – их старший офицер.

Он был терпелив, это правда. Он закрывал глаза на мелкое и не очень мелкое воровство из прилетавших миабов и на частичные растраты налоговых выплат, которые Бремен собирал раз в несколько лет. Он поощрял общение своих служащих со служителями и простолюдинами и даже изредка разрешал перекрестные браки. Работа у него была непростая, как у всякого крупного колониального чиновника. Поскольку связь с боссами могла осуществляться лишь оказионально, то от него постоянно требовались инициатива и гибкость. До Уайата его место не однажды занимали чиновницы и чиновники, чья привычка следовать букве закона каждый раз приводила к плачевным результатам. И Уайат считал, что заслуживает уважения за свой супермягкий подход. Он считал, что послы не правы.

Уайат мне нравился, но он был наивен. При всех прочих равных он оставался человеком Бремена. А я понимала, что это значит, даже если он сам отказывался понимать.