Текст книги "Ветер времени"

19

Беверли-Глен – странная, полная противоречий улица и в то же время характерная для Лос-Анжелеса. От Пико до Уилшира тянется довольно безликий строй почти одинаковых жилых домов. От Уилшира до бульвара Сансет она уподобляется Бельэр-роуд и щеголяет обширными лужайками, огромными клумбами, над которыми трудились японские садовники, и роскошными скучными особняками. После пересечения с бульваром облик Беверли-Глен опять резко меняется.

Уэс ехал по бульвару Сансет со стороны океана и поэтому сделал левый поворот, влившись в непрерывный поток машин, устремлявшихся вверх по Беверли-Глен к Долине.

С той минуты, как Уэс повернул на Беверли-Глен, он был уже дома. Он улыбнулся при виде улицы, которую избрал местом своего обитания. Джо не любила ее, и он вполне понимал почему: это была нелепая улица.

Но зато Уэсу она нравилась.

Денег в эту часть Беверли-Глен было вложено немного, но воображения – более чем достаточно. А главное, здесь наблюдалось разнообразие – элемент, которого вообще не хватает Лос-Анжелесу, где, по мнению Уэса, каждый так старался отличаться от других, что результаты этих стараний оказывались удивительно схожими.

Здесь над узкой улицей нависали причудливые балкончики, гараж строился, как студия, скромный деревянный дом завершался средневековой каменной башней. Современные дома из стекла и красных деревянных панелей, обитатели которых жили словно в витрине, иногда задергивая занавески, а иногда и нет, чередовались с лачугами, сдаваемыми юнцам из колледжей за семьдесят пять долларов в месяц.

Уэсу нравилось настроение этой улицы. Она была тенистая и сравнительно тихая, и рядом сохранилось удивительно много незастроенных склонов, по-прежнему прекрасных, так как до них еще не успели добраться деятели городского благоустройства. На задний двор Уэса порой забредали олени, забегали кролики, в брызгах вертящегося фонтана порхали зеленоватые колибри, а в листве всегда копошились приветливые калифорнийские ящерицы.

Уэс мог бы ехать по Беверли-Глен с закрытыми глазами, даже в этом форде. У него возникло странное ощущение, будто он вовсе не отсутствовал несколько месяцев, а просто, как обычно, возвращается домой после приема больных.

На Беверли-Глен не было космических кораблей.

Уэс переехал надпись, намалеванную посреди мостовой громадными красными буквами: «Билл, не забудь про велосипед Джимми».

Уэс улыбнулся, попытался припомнить, не знает ли Билла, и представил себе, как тот, щелкнув пальцами, поворачивает и мчится куда-то за велосипедом Джимми.

Это была хорошая улица.

Уэс свернул в переулок, который взбирался прямо по склону холма, минуту-две ехал на второй передаче и наконец свернул в проезд, почти скрытый яркой зеленью живой изгороди.

Наконец он дома.

Уэс ощутил на глазах слезы и обругал себя сентиментальным дураком. Он остановил машину и вылез, по-хозяйски вдыхая влажный от обилия густой листвы воздух. Вон стоит в гараже его машина. Вот дом из дикого камня и красных панелей – ничего оригинального, но это его дом, во всяком случае будет его, как только он выплатит последние взносы.

Уэс прислушался и услыхал только лай собаки под горой.

Джо одна.

Он побежал по газону к входной двери, всунул ключ в замок и распахнул дверь.

Он заглянул в кухню, в гостиную, во внутренний дворик, выложенный кирпичом. Затем, взволнованный, как ребенок, пробежал по коридору и открыл дверь спальни.

– Джо, – окликнул он.

И остановился.

С кровати поднялся Норман Скотт – его лицо было белее простынь.

– Уэс, – прошептала Джо. – Боже мой, Уэс!

Она натянула на себя простыню, спрятала лицо в подушку и зарыдала.

– Слушай, старина, – очень быстро заговорил Норман. – Слушай, старина… – и умолк, не зная, что сказать.

Уэс стоял неподвижно. Ему нечем было дышать, голова кружилась. Он как будто ослеп. И ничего не чувствовал, ровно ничего.

– Я… мы думали, что ты погиб, – прошептал Норман. – Хоть бы одно слово, а то ничего. Что нам было думать? Мы не знали, не могли знать…

– Замолчи, – сказал Уэс. Он сказал это мягко, беззлобно. Просто ему не хотелось слышать голос Норма.

Джо не отрывала лица от подушки.

– Я, пожалуй, пойду, – глупо оказал Норм.

– Да, конечно.

Уэс не заметил, как тот ушел, но понял, что они с Джо остались вдвоем.

Он коснулся ее голого плеча почти ласково. Плечо было холодное, как мрамор.

– Замолчи, – сказал он.

Джо, всхлипнув, затихла. Она лежала, вздрагивая всем телом, и по-прежнему не смотрела на него.

– Ты его любишь? – спросил Уэс. Он задал этот вопрос просто так – ему было все равно.

– Да. Нет. Не знаю, – голос Джо заглушала подушка, и Уэс едва разобрал ее слова.

Уэс, не глядя, достал сигарету и закурил. Его руки не дрожали. Он поглядел по сторонам. Кровать – он вспомнил, как они искали матрас, который бы не прогибался под его тяжестью, но чтобы и ей не было очень жестко. Голубоватые обои. Стенной шкаф с его костюмами, ее платьями. На ручке двери в ванную висит комбинация.

Словно издалека Уэс услышал голос Джо:

– Куда ты исчез? Я чуть с ума не сошла. Что мне было делать? Он был так заботлив, так добр ко мне. Уэс, почему ты меня бросил? – Ее голос стал злым. – Я ведь тебе говорила, чтобы ты не оставлял меня одну в этой мерзкой хижине! Не сидеть же мне было там всю зиму? – Она опять зарыдала. – Уэс… господи…

Уэс перестал слушать.

Он смотрел на нее. Она немножко похудела. Ее светлые волосы золотом рассыпались по подушке.

– Стисни зубы и так далее, – пробормотал он.

– Что?

– Ничего. Взрослые люди. Будем цивилизованными и разумными.

Теперь она наконец посмотрела на него.

– Нет, я не сошел с ума.

Он безрадостно улыбнулся: что бы она подумала, если бы он ей рассказал, где все это время был и что с ним происходило?

Уэс пожал плечами. Теперь это не имело значения.

Он здесь чужой. Это не его дом и эта женщина – не та, на которой он когда-то женился. Как и все остальное, эта часть его жизни тоже была у него отнята.

Он остался наедине с незнакомой женщиной.

Джо встала с постели, закуталась, дрожа, в халат, откинула назад волосы.

– Уэс, дай мне сигарету.

Он даже не услышал.

– Я должен бы избить тебя до полусмерти, но зачем?

– Пожалуйста, дай мне сигарету.

– Ты будешь обеспечена. Тебе не о чем беспокоиться.

– Уэс, я тебя не понимаю.

– Неважно.

– Уэс, я сейчас позвоню Хорэсу. Тебе нужен врач. Ты выглядишь ужасно. Слушай, давай все обсудим. Сейчас не средние века. Мы здравомыслящие люди.

Уэс повернулся и пошел к двери.

– Уэс!

Он вышел из чужого дома на чужой воздух.

Он ничего не чувствовал, ничего не видел.

Он влез в старый форд, дал задний ход и, очутившись на улице, поехал куда глаза глядят.

Когда Уэс очнулся, то обнаружил, что едет по бульвару Олимпик и плачет навзрыд. Крохотный окурок, оставшийся от сигареты, обжег ему губу. Уэс выплюнул окурок за окно.

Уэс посмотрел на поперечную улицу, Вермонт-авеню. Почти центр города. Каким образом он сюда попал? А впрочем, неважно. Он сделал три правых поворота, потом левый и поехал в обратном направлении к Санта-Монике.

Он остановился у винного магазина и купил три бутылки шотландского виски «Белая лошадь».

– Вечеринку устраиваете? – спросил продавец.

– Угу. Вступаю в свет.

Обратно в машину. Снова к Беверли-Глен и мимо, по бульвару Сансет в густом потоке машин, к мотелю.

Уэс вылез, постучал в дверь номера.

Никакого ответа.

Он постучал еще раз.

– Это Уэс! – сказал он. – Откройте, черт возьми!

Дверь медленно отворилась, в щель выглянул Нлезин с пистолетом в руке.

– Парализуйте меня, – попросил Уэс. – Пожалуйста.

Нлезин оглядел его с ног до головы, посмотрел направо и налево – нет ли полиции – и впустил его внутрь.

– Я боялся, что вы уже уехали, – сказал Уэс.

– Вы же забрали нашу машину, приятель, – Нлезин вдруг заметил выражение лица Уэса. – Что случилось, Уэс?

– Просто мир скончался раньше времени, не по расписанию. Может быть, и вам хочется напиться? Очень не люблю пить в одиночку.

Уэс не мог больше говорить и упал на постель – он не мог даже заплакать.

Арвон тщательно запер дверь, потом погладил Уэса по плечу и заговорил на своем языке. Но то, что он говорил, было одинаково понятно на всех языках.

– Начнем, – сказал Нлезин, когда наступившее молчание стало невыносимым. – Откупорьте бутылку, Арвон.

Очки Уэса свалились, но сейчас они были ему не нужны.

Виски скользнуло в глотку, как теплое масло, но Уэса сковал холод – холод пустоты между мирами.

Они с решимостью принялись за первую бутылку, но справились с ней только к вечеру.

Дальнейшее было уже ясно: они откупорили вторую бутылку.

Уэс рассказал Арвону и Нлезину, что произошло. Он пытался сделать вид, что все это его ничуть не трогает, но ему не удалось их обмануть – да и себя тоже.

Рассказывая, он думал: «А что случилось с Арвоном и Нлезином на Лортасе? Ведь именно это заставляет человека бежать от самого себя, куда угодно, даже к звездам. Дело не в высоких устремлениях и не в отвлеченных проблемах. Страх и одиночество – вот чего не удается забыть, как бы далеко ни убегать, как бы долго ни путешествовать…»

– Выпьем за спасителей вселенной, за героев космоса, – предложил Нлезин.

Они выпили.

Они выпили также за девушек Лортаса (лучше не найти ни на одной планете!), за счастливчика Уайка и за симпатичных американских ребят.

Они весьма успешно продолжали в том же духе, и Уэсу стало немного легче. Но затем произошло неизбежное: Арвон и Нлезин предались воспоминаниям. Вскоре они громко хохотали, хлопали друг друга по спине, вновь переживая события прошлых дней, где Уэсу не было места.

Уэс опять остался один.

А кроме того, он начинал трезветь. От виски его просто затошнило. Уэс сидел на постели, слушал и глядел в стенку.

Он созерцал свою жизнь.

Она ему не нравилась.

Уэс был достаточно умен и понимал, что приукрасил образ Джо, пока томился в пещере. Джо уже давно стала другой. Но человеку хочется во что-то верить, иметь семью, дом…

Конечно, он тоже виноват. Он сходил с ума по Джо, он без нее не мог и он знал, что она хочет от жизни другого, чем он, но тогда ему было все равно.

«Да, ты великий человек, Уэс. Троекратное тебе ура».

Он вспомнил Цинциннати и себя – мальчиком. Зима, снег, он скатывается с крутого склона, увертываясь от деревьев, и налетает на груду черных бревен. Он бежит домой, с трудом стаскивает мокрые башмаки и чувствует, как окоченевшие ноги начинает покалывать от тепла. Летние вечера, душные, жаркие, он подставляет потное лицо под вентилятор и слушает паровозные гудки, доносящиеся из Норвуда, – словно за миллионы миль, за миллионы лет…

Весна, и каждый день после школы бейсбол, на пустыре в конце улицы, пока не наступят сумерки и мяча уже не видно. Лес и тайные тропинки, он раскачивается на лозе над ручьем, ловит под камнями раков. Сентябрь, футбол, он чувствует, что играет хорошо, что девочки им любуются, – чудесные, страшные, таинственные девочки. Он мечтает, что когда-нибудь он женится на одной из них и тогда каждый вечер будет веселой оргией, а жизнь навсегда станет непрерывным праздником.

Дальше картины были уже не такими радужными. Годы, проведенные в колледже, сливались в одну серую полосу кофе, яичницы на сале и монотонного бормотания преподавателей. Он вспомнил, как один старый болван, прочтя вслух стихотворение Сэндберга, пробубнил: «И это стихи? В таком случае я – Геркулес!» Том тогда собирался нарядиться в леопардовую шкуру, прийти в класс, вспрыгнуть на стол и рявкнуть: «Это стихи, а я Геркулес!» Но так и не собрался.

На медицинском факультете уже стало интересно, Уэс увлекся исследовательской работой. В лаборатории он забывал обо всем на свете и просиживал там ночами. Но Джо нужны были деньги, а это означало распухшие носы – миллионы, миллиарды распухших носов и нескончаемо долгие часы приема.

Может быть, он особенный? Не такой, как другие? Или это происходит со всеми американцами? Он старался припомнить, кто из его знакомых был счастлив, по-настоящему счастлив. Но стоило узнать человека поближе, и оказывалось, что он ненавидел свою работу или в лучшем случае равнодушен к ней и хотел бы уехать – куда?

А затем Колорадо, фантастические недели, проведенные в пещере, где пять человек проспали пятнадцать тысяч лет. И рассказ, удивительный рассказ о корабле, который летел от звезды к звезде и искал, искал…

Это было самым интересным событием в его жизни. Но даже оно завершилось ничем, обернулось горькой личной неудачей, и вот теперь в мотеле сидят трое бесприютных бродяг и пьянствуют.

Нлезин допил вторую бутылку и причмокнул губами. В ней еще оставалось несколько капель, но их не хватило бы и на одну рюмку. Нлезин, однако, крепко завинтил колпачок.

– На потом, – пробормотал он и откупорил третью бутылку.

Неожиданно Уэс вскочил с постели.

Он посмотрел на своих собутыльников совершенно трезвыми глазами. И полными надежды.

А что если…

– Стойте, – прошептал он. – Стойте.

20

Они пили черный кофе, спорили и снова пили черный кофе.

Потом легли спать и долго беспокойно ворочались.

А утром, когда закончилось единоборство с яичницей, беконом и опять-таки черным кофе, осталось только одно: вернуться в Колорадо и как можно быстрее.

Днем они отправились в аэропорт и как раз успели на двухмоторный репсовый самолет на Денвер. Полет был тяжелым, и их укачало. В Денвере они взяли напрокат автомобиль и отправились в Лейк-Сити, сделав порядочный крюк, так как Сламгельенский перевал к этому времени превратился в настоящий ледник.

Подниматься по берегу черного ледяного ручья было очень трудно, но они не замечали ни снега, ни мороза, ни ветра. Окоченевшие, раскрасневшиеся от холода и возбуждения, они забрались в пещеру и постучали в круглую дверь.

Глубокая тишина.

– Это мы, черт возьми! – рявкнул Нлезин на лортасском языке. – Весна пришла, вылезайте собирать подснежники. Да выходите вы, старичье окостенелое!

Дверь медленно открылась – за ней с пистолетами наготове стояли Уайк, Хафидж и Црига.

– Какая милая встреча, – заметил Нлезин, шагнув в пещеру. – Ваша радость при виде нас поистине трогательна.

Уайк схватил его за плечо.

– Довольно глупостей! Что вы узнали? Быстро!

– Корабль мы построить не можем, – ответил Арвон. – Это исключено.

Лицо Уайка как-то сразу осунулось.

Црига опустился на пол.

Хафидж сохранил полную невозмутимость.

– Однако не торопитесь накладывать на себя руки, – спокойно сказал Нлезин. – У нас есть еще один шанс. И благодарить за это мы должны Уэса. Он нашел выход, которого мы по-глупому не заметили. – Нлезин широко улыбнулся. – Он, чужой, которому никто не доверял. Он самый.

Уайк повернулся к Уэсу.

– Да что же…

– Постойте, – Арвон бросился к нишам, встал на колени и начал шарить в мусоре, камешках и веточках, накопившихся теперь на полу.

– Не могу найти, – прошептал он.

– Помещение убиралось отлично, – пробормотал Нлезин, присоединяясь к нему.

– Он должен быть…

– Спокойнее! Вот он.

Нлезин поднял то, что они искали. И все было так, как они надеялись.

Астронавты с Уэсом сидели в пещере, разговаривали, строили планы и объедались олениной. Впрочем, удовольствие она доставляла только вновь прибывшим, а остальным это блюдо за последние месяцы успело смертельно надоесть.

Потом все легли спать и заснули как убитые.

На следующее утро Уэс, Арвон и Нлезин уже снова спускались по горной тропе, и в нагрудном кармане Нлезина, тщательно застегнутом булавкой, лежала, завернутая в платок, драгоценная находка.

Два дня спустя они были в Лос-Анжелесе.

И Уэс принялся за дело.

Наладить все оказалось не так просто, но Уэс Чейз упорно работал и был почти счастлив. Ведь ему, наконец, пришла в голову идея, которой он мог гордиться, и теперь он занимался тем, что его действительно интересовало. Конечно, он работал не один, но мысль принадлежала именно ему.

Он даже забыл на время о Джо, забыл обо всем, кроме вставшей перед ним задачи. Задача была в его вкусе и он мог найти ее решение.

На это потребовалось почти два года.

В те дни, когда Уэс занимался эндокринологией, у него было немало друзей, и теперь он разыскал тех из них, кто работал в больших лабораториях. Они помогли ему, и дальнейшее свелось к обычным исследованиям, не представлявшим никаких особых трудностей для группы ученых, которым они были поручены.

Разумеется, Уэс должен был оплачивать эту работу, но ему не было жаль денег. Он даже испытывал удовольствие, обращая в наличные свои акции и ценные бумаги.

Стадии работы были обычными: сперва исчерпывающий качественный анализ, потом тончайший количественный анализ и, наконец, длительный процесс очищения препарата, повторных его проверок и экспериментов на белых мышах и макаках-резус.

Все это было достаточно сложно, но не требовало чудес.

Идея заключалась в следующем. Современная техника не позволяет построить космический корабль, основываясь лишь на примерном изложении его принципов. Даже если бы уцелели обломки этого корабля, все равно многие проблемы оказались бы почти неразрешимыми, но за пятнадцать тысяч лет корабль стал прахом и от самого этого праха не осталось никакого следа. Однако средство, усыпившее астронавтов с Лортаса, было относительно простым соединением. По словам Арвона, это была вытяжка из лимфоидной ткани млекопитающих, впадающих в зимнюю спячку, как, например, сурки, в сочетании с абсорбентом витамина D, инсулином и рядом обычных наркотических веществ. Если бы дать лаборатории любое, самое малое количество этого средства, его можно было бы воссоздать. А Уайк, делая инъекции, использовал не все до конца. Он закрыл и бросил на пол самозамораживающийся контейнер, в котором оставалось еще несколько капель. И они сохранялись в нем при температуре, близкой к абсолютному нулю, пока одно столетие сменялось другим…

Удивительным было только то, что никто не подумал об этой возможности, пока Уэс не заметил, что Нлезин закупорил бутылку, в которой оставалось несколько капель виски. А дальше пригодилось прежнее увлечение Уэса эндокринологией, и результат был почти предрешен. Уэсу было известно, что функция гипофиза у животных, впадающих в спячку, претерпевает сезонные колебания. И, обратившись в лабораторию, он сослался на то, что работает над этой проблемой.

Через два года лортасское снотворное было получено.

– Поосторожней с этой штукой, Уэс, – предупредил Гарвин Берри, руководитель группы. – Лабораторных животных она прямо валила с ног.

– Мы будем осторожны, Гарви, – пообещал Уэс.

Вот и все.

Они снимали втроем довольно неприглядную квартиру в Санта-Монике, но Уэс не поехал прямо к Арвону и Нлезину. У него были еще кое-какие дела.

Бутыль из толстого стекла с бесценной жидкостью лежала рядом с ним на переднем сиденье. Она выглядела совсем обычной: чуть-чуть воображения – и она превратилась в бутылку молока, Уэс просто купил ее в магазине в Уэствуде и везет теперь домой Джо…

Но эта бутылка молока обошлась ему не в одну тысячу долларов.

И Джо больше нет.

И нет дома.

Он уже к этому, кажется, привык. Боль прошла и осталась только пустота внутри – там, где прежде билась жизнь. Он не винил ни Джо, ни Норма. Он испортил свою жизнь и без них. Если бы у него хватило воли жить так, как хотелось ему, а не так, как требовала Джо!

Если бы он настоял на том, чтобы у них были дети!

Если бы он стал хозяином своей жизни, пока еще было время!

Если, если, если…

К черту! Руки Уэса крепче сжали руль. Во всяком случае, тут он не потерпит неудачи. Все-таки он сделал за свою жизнь одно настоящее дело. И с этим пока еще не покончено!

Почти бессознательно Уэс начал свое паломничестве».

Он ехал сквозь летнее марево по прибрежному шоссе. Оно было забито автомобилями. На пляжах всюду загорали любители жаркого солнца. Закусочные бойко торговали рублеными бифштексами и сосисками. Дачи вдоль берега океана, такие темные, сырые и заброшенные в зимнее время, теперь весело распахнули окна, а в гаражах стояли машины.

Уэс остановился у ресторана «На мысу» и зашел внутрь.

– Доктор! – к нему, улыбаясь, подошел официант. – Давненько вы у нас не бывали. Как поживает миссис Чейз?

– Прекрасно, прекрасно. – Как странно слышать, что его назвали «доктором». Неужели осколки его жизни валяются и тут и нужно их только подобрать? – Принесите, пожалуйста, виски с содовой на балкон.

– Сию минуту, доктор. Приятно снова увидеть вас тут!

Уэс вышел на балкон и сел в тени. Внизу волны, шурша, набегали на песок и разбивались о черные камни. Уэс глядел на океан, синий и сверкающий под ясным небом. Кое-где виднелись рыбачьи лодки – черные точки в ярком солнечном свете, но преобладали все-таки пустынность и покой.

Уэс следил, как чайки кружат над отмелями, высматривая рыбу. У кромки воды стайка птиц деловито исследовала песок, быстро отскакивая от накатывавшей волны.

Уэс снял очки и закрыл глаза, сжимая в пальцах рюмку. Рокот океана успокаивал и баюкал. Они с Джо бывали здесь много раз в той, прошлой жизни, напивались, хохотали, проделывали всякие сумасшедшие штуки. Если бы можно было вернуться назад, к веснам детства, к беспечности и беззаботным ночам, которые, казалось, никогда не кончатся…

Если бы!

Уэс снова надел очки и, как завороженный, уставился на воду. «Мы все здесь чужие, на этой земле, – думал он. – Мы как рыба, вытащенная из воды, бьемся на камнях».

– Уэс, старина, – сказал он вслух, – ты удивительно веселый собутыльник.

Он заплатил за виски и дал официанту «на чай» гораздо больше, чем полагалось бы.

Уэс снова сел в машину и поехал назад вдоль пляжа, вверх в Санта-Монику и оттуда через Уилшир в Уэствуд. Он нашел свободное местечко на стоянке недалеко от дома, где находилась его приемная, опустил две монетки в счетчик, остался сидеть в машине и смотрел, смотрел… Он, разумеется, давно отпустил мисс Хилл, но, повинуясь какому-то необъяснимому побуждению, продолжал вносить арендную плату за помещение. Оттуда, где он сидел, ему была видна дощечка с золотыми буквами «Уэстон Д.Чейз, окулист и ларинголог».

Свое второе имя, Джаспер, Уэс ненавидел. И теперь он вспомнил, как однажды Джо в шутку заказала дощечку «У.Джаспер Чейз, окулист и ларинголог». Он улыбнулся. Господи, как это было давно!

Уэс потерял счет времени, но вдруг он, вздрогнув, заметил, что счетчик красный, и поспешил уехать. По бульвару Олимпик он направился к Беверли-Глен.

«Пределы моей жизни».

На углу бульвара Сансет и Бельэр Уэс развернулся и поехал по тенистой Беверли-Глен. Он поискал глазами надпись, напоминавшую Биллу про велосипед Джимми, но ее, конечно, не оказалось. Он свернул в свой крутой переулок, а затем в проезд, ведущий к дому, который когда-то был его домом.

Уэс выключил мотор и вышел из машины. Он встал у изгороди, там, где его можно было увидеть из окна. Он стоял неподвижно, не привлекая к себе внимания, но и не прячась.

Он и сам не мог понять, хочет ли он, чтобы его заметили, или нет.

Воздух был влажный, и газон казался гладким, как дерн на поле для гольфа. Джо следила за двором. Домик из дикого камня и красных панелей казался безмятежным в предвечерней тени.

Дома ли она?

За эти два года Уэс видел Джо несколько раз, но всегда в присутствии адвоката. Она была обеспечена и казалась счастливой.

«Может быть, она даже рада, что избавилась от меня».

Нет, он несправедлив. Он хорошо знал Джо. Она не показала бы виду, если ей и было плохо. Она не дала бы ему этого заметить.

Он представил себе, как подходит к двери и звонит. Джо открывает – в халате, ненакрашенная. Она откидывает со лба белокурые волосы, жалея, что забыла намазать губы.

«Уэс?»

«Джо, я очень много думал. Можно зайти на минутку?»

Она колеблется, но только одну секунду.

«Ты одна, Джо?»

«Конечно, глупый. Входи».

Он входит, а что дальше?

Примет ли она его обратно? Хочет ли он этого? Да, его влечет к ней по-прежнему и они врозь уже два года. Стоит только подойти к двери…

Смогут ли они начать все сначала?

Уэс знал ответ: начать всегда можно, но чем это кончится?

И на это он тоже знал ответ. Он – это он, а Джо – это Джо. Их совместная жизнь не задалась и исправить ничего нельзя.

Уэс все стоял и стоял у изгороди. «Дурак, – подумал он, – ты ведь ждешь, чтобы она вышла к тебе».

Если Джо и заметила его, она ничем этого не выдала.

Уэс так и не подошел к двери.

Тени еще удлинились и наступил вечер. В небе кое-где начали появляться звезды.

– Прощай, девочка, – сказал Уэс.

Он сел в машину и уехал.

На этот раз, добравшись до Санта-Моники, он направился прямо к дому, где его ждали Арвон и Нлезин.

– Ого! – сказал Нлезин, бросая роман, который он читал. – Вас задержали бандиты или произошло еще что-то?

– Еще что-то, – ответил Уэс.

Арвон схватил бутылку из толстого стекла и звонко чмокнул ее.

– Вот она!

– Все готово. Гарви говорит, что состав абсолютно тот же, что и в каплях, которые мы дали ему исследовать. Будем надеяться, что он не ошибся.

– Он не мог ошибиться, – оказал Арвон.

– Неисправимый оптимист, – пробормотал Нлезин, потирая лысину. – Возможно, толку от этого снадобья будет меньше, чем от нембутала.

Они состряпали себе обед, Нлезин щегольнул своим новоприобретенным искусством готовить спагетти. Обед был хорош, вино тоже, но все трое против обыкновения были молчаливы и сдержанны.

Они подошли к концу пути.

– Какое-то безумие, – сказал наконец Арвон. – Мы проспали пятнадцать тысяч лет в колорадской пещере, только чтобы проснуться как раз в ту ночь, когда вам пришлось спрятаться там от бури. А ведь, возможно, вы были первым, кто вошел туда после нас. И я был вынужден схватить вас и напугал до полусмерти, а попутно испортил вам жизнь.

– Я сам ее испортил, – ответил Уэс.

– Может, и так. Но мы-то! Проснулись через пятнадцать тысяч лет – и все-таки слишком рано. Я теперь убежден, что Земля как раз тот мир, который мы искали. Мы так похожи, Уэс, что только почти идентичные культуры могли породить нас и вас. Но мы потерпели бы полную неудачу, если бы не ваша блестящая идея. Похоже, что вы нас спасли, Уэс, – и не только нас. Но… – он умолк.

– …Но сами вы остались на мели, – докончил Нлезин.

– По-моему, вы считаете меня слишком уж бескорыстным, – медленно произнес Уэс. – Я сделал это не просто по доброте сердечной. И не во имя чистой абстракции, именуемой человечеством. Я эгоистическое животное.

– Ага! Значит, вам нужна плата? – Нлезин успокоенно улыбнулся.

– Да.

Они ждали, что он скажет дальше.

Уэс глубоко вздохнул.

– Я еду с вами, – сказал он.