Текст книги "Китайский новаторский марксизм. Сочинения Чэн Эньфу. Том 5"

По мнению Жиля Сан-Поля (2000), существуют три основные проблемы, связанные с изучением новой политической экономии.

Первое ограничение новой политической экономии – это ограниченность рациональных ожиданий. Новая политическая экономия вывела предположение о рациональных ожиданиях за рамки экономики. Хотя она следует предположению о рациональных ожиданиях в экономике, в новой политической экономии это предположение более открыто для обсуждения. В макроэкономических моделях, поскольку предположение о рациональных ожиданиях недействительно, агентам необходимо понимать детерминанты различных переменных, представляющих интерес, только в случае случайного равновесия в экономике. Однако, когда мы используем рациональные ожидания в новой политической экономии, ситуация становится иной. Для того чтобы иметь возможность рассчитать свои выгоды от политических изменений, агенты должны полностью осознавать, как политические изменения влияют на экономическое поведение, и, в частности, они должны учитывать эффекты общего равновесия. Если такое изменение политики носит случайный и регулярный характер, как и другие потрясения, то нам необходимо понять выгоды и потери от изменения выгод. В некоторых случаях это оправдано, например, когда мы рассматриваем изменения государственной политики в виде снижения или повышения процентных ставок и налогов.

Но чаще всего это не так. Изменения в политике происходят нечасто, и они являются результатом ряда идеологических эволюций. Сами эти идеологии отражают эволюцию знаний о том, как работает экономика. Сегодняшние предложения по государственной политике не стояли бы на повестке дня 30 лет назад, и наоборот. В результате многие реформы уникальны, а во многих случаях они являются ответом на кризисы, которые уникальны сами по себе. В этом контексте для того, чтобы правильно оценить эффект реформ, нам необходима полная и структурная экономическая модель общего равновесия. Однако они осуществимы для реальных агентов и для простой экономики нашей модели. На практике они значительно углубляют теорию рациональности. На практике многие политические конфликты – это не просто конфликты интересов, а конфликты по поводу того, как работает экономика.

Этот вопрос выходит на первый план, например, когда мы имеем дело с такими вопросами, как политическая экономия переходного периода. В стране, которая почти полвека не сталкивалась с рыночной системой, как избиратели могут определить, какое влияние окажет введение такой системы на их благосостояние? Некоторые могут утверждать, что переход от социализма к капитализму мотивируется простым сравнением с западными стандартами жизни. Это предлагает возможный простой способ мышления о том, как ограниченно рациональные люди могут оценить свои выгоды от реформ. Но он игнорирует проблемы, сопровождающие переход, поскольку невозможно предвидеть все проблемы процесса реформ, а рациональность людей все еще очень ограничена.

Вторым ограничением новой политической экономии является сложность измерения. Мы уже хорошо знаем эмпирические проблемы традиционной экономики, где мы можем связать выпуск с политикой. В новой политической экономии политика объясняется структурными факторами, такими как распределение предпочтений избирателей и политическая система. Однако некоторые переменные мало изменяются во времени. Например, конституция США пересматривалась, но никогда не заменялась; конституция Франции не менялась с 1958 года; а конституция Испании не менялась с 1978 года. Другой пример – политическая стабильность, влияние выдающихся людей в правительстве или избирательные системы, которые нелегко поддаются количественной оценке. Исследования Новой политической экономии часто содержат множество объясняющих переменных, которые являются субъективными в своей оценке.

Таусон Пейсон и Гардо Таблини (2000, с.481) также утверждают, что слабая связь между теорией и опытом является самым важным недостатком новой политической экономии. Это объясняется, во-первых, тем, что трудно разработать прямые количественные показатели политических систем, а также тем, что политические события происходят относительно редко и формальный анализ временных рядов отдельных политических субъектов редко осуществим. С другой стороны, чисто отраслевые кросс-секционные исследования среднего объема производства за определенные периоды сталкиваются с проблемами совместимости данных и требуют большого объема совместного анализа временных рядов и отраслевых кросс-секционных данных. Несмотря на большую работу, проделанную экономистами и политологами, они не смогли воспользоваться преимуществами современных методов прогнозирования динамических гетерогенных панельных данных.

Исследование, которое имело ограниченный успех, – это современная теория политико-экономического цикла политических партий. Эта литература предсказывает, что левые правительства будут стимулировать экономику, а правые – замедлять рост. Последовательность изменения темпов роста ВВП в зависимости от выборов в США и других странах доказывает этот тезис: победы консервативных правительств на выборах обычно сопровождаются экономическим спадом, в то время как победы левых правительств на выборах обычно сопровождаются более быстрым экономическим ростом. Однако здесь есть некоторые проблемы. Во-первых, теория партий имеет большое количество предсказаний, но некоторые из них не полностью подтверждаются данными. Как отмечает Драган, эти модели также предсказывают инфляцию после победы левого правительства на выборах, но доказательств этому нет. Во-вторых, существуют различия между разными теориями политических и экономических циклов, но в макроданных слишком много шума, чтобы мы могли использовать их для различения моделей. Эти трудности хорошо демонстрирует обсуждение Драгиным эмпирических данных.

Третья слабость новой политической экономии заключается в том, что она слишком сильно зависит от конкретных примеров в рамках простой абстрактной модели, что приводит к двум проблемам. Во-первых, простым изменением предположений многие выводы отменяются, и даже если предположить абстракцию модели, не сразу становится ясно, какой вариант более обоснован. Этой литературе грозит та же участь, что и теоретической литературе по политическим моделям ввода-вывода, которая, по словам Ричарда Скаммонса (1988, с. 676), «все возможно» – по сути, политическая экономия перешла от теории к теории. На самом деле, политэкономия ввела многие инструменты и метафоры из литературы по теоретическому политическому моделированию входа-выхода, такие как войны на истощение, пространственная конкуренция, модели принципал-агент, динамические игры и так далее. Во-вторых, сопоставление результатов модели с реальным миром, который она призвана отражать, также не является очевидным.

Известный пример приводят Лаки Фернандес и Дэнни Родерик (1991). Они утверждают, что неопределенность выгод и потерь от реформ приводит к стагнации. Суть этой теории заключается в следующем: если проводится реформа, в результате которой + 1–0 % населения выигрывает, а –1-~ 0 % проигрывает. Реформа увеличивает общее социальное благосостояние, и, если люди точно знают, пострадают они или выиграют, большинство (60 %) поддержит реформу. Теперь предположим, что 24 бенефициара, скажем 40 % электората, знают, что они выиграют + 1, а остальная часть электората разделена между нижними 20 % бенефициаров или бедными неудачниками. Ожидаемый выигрыш для тех, кто не уверен в своей победе, составляет (+ l)xi/3 + (-l)x2/3 = –1Z3<00 Очевидно, что их ожидаемый выигрыш отрицателен, поэтому они выступают против реформы. Поскольку они составляют 60 % населения, реформа блокируется, и экономика остается на прежнем уровне. Это очень хорошая модель, которая может быть применима к некоторым конкретным вопросам политики, таким как реформа торговли.

Но совершенно ясно, что не существует универсального результата о том, что неопределенность создает предубеждение в пользу статус-кво. Вернемся к приведенному выше примеру и предположим, что половина обеспокоенных теперь убеждена, что они потеряют 1, в то время как остальные избиратели остаются произвольно распределенными. Вероятная величина их выигрыша теперь равна 60 %/(60 % + 20 %) = 3/4, поэтому их ожидаемый выигрыш составляет (+1) X3/4 + (-l)xi/4 = l/2> 0. Неопределенность теперь увеличивает сторонников реформы с 60 % до 80 % электората.

Если реформа перераспределяет выгоды от решающего избирателя, это означает, что неопределенность вызывает сопротивление реформе, но если реформа приносит пользу ему или ей, результат будет противоположным. И снова мы имеем пример результата, который можно легко отменить.

В современном мире экономика и политика все больше связаны между собой, поскольку политическая жизнь означает влияние на интересы экономической жизни. В соответствии с этой тенденцией западная экономика и политология также становятся все более близкими. Возникновение и развитие новой политической экономии является основой для анализа в рамках этой новой перспективы. В некотором смысле, новая политическая экономия – это не экономическая школа в стандартном смысле, а междисциплинарный и ориентированный на исследования подход. Несмотря на свои многочисленные недостатки, новая политическая экономия обладает большой жизненной силой в развитии теоретической экономики реконструкции в Китае благодаря интеграции экономического и политического анализа в единую структуру и уникальности в анализе переходных экономик.

В настоящее время китайская экономика исследуется беспрецедентно активно, разнообразные идеи сталкиваются друг с другом, однако ее развитие находится в определенном кризисе. С одной стороны, это связано с серьезным противоречием между объяснением и предвидением китайских экономических теорий реальных экономических явлений; с другой стороны, это связано с «кризисом парадигмы» самих китайских экономических теорий (Cheng Enfu, 1999), то есть как уйти от «советской экономической парадигмы» и «западной экономической парадигмы». С другой стороны, это связано с «кризисом парадигмы» самой китайской экономической теории (Cheng Enfu, 1999), то есть с тем, как уйти от «советской парадигмы» и «западной парадигмы». Одним из путей выхода из кризиса и бедственного положения является заимствование разумного ядра новой западной политической экономии, которая все еще имеет положительное значение для развития политической экономии в Китае. Итак, что мы должны делать?

В экономической сфере существует стандартная система отсчета, а именно деньги и система цен на основе денег, которая упрощает сложность экономических явлений и сводит различные экономические явления в общую систему отсчета, которая измеряет степень дефицита экономических ресурсов в различных сферах и через систему цен позволяет экономическим ресурсам перетекать от относительного изобилия к большей скудности и, следовательно, к большей эффективности. Эти системы отсчета измеряют степень дефицита экономических ресурсов в различных сферах и через систему цен позволяют экономическим ресурсам перетекать из относительного изобилия в более дефицитные и, следовательно, более эффективные места. В политической сфере, однако, нет ни валюты, ни общей системы отсчета, подобной системе цен, для измерения дефицита политических ресурсов и рационального их распределения. В политической сфере ценности и мировоззрения значительно различаются, а системы оценки, используемые для измерения политического поведения людей, сложны.

Различные характеристики и взаимосвязь двух областей – экономики и политики – объективно требуют двустороннего пересечения экономики и политологии. Новая политическая экономия отличается как от экономики, так и от политологии, но представляет собой слияние этих двух дисциплин. Для новой политической экономии характерно сочетание исторического и институционального анализа экономических структур с анализом рационального выбора экономических агентов, что позволяет преодолеть существующие междисциплинарные методологические различия и жесткие стереотипы. Такой междисциплинарный подход действительно имеет преимущества, которых нет у однодисциплинарных исследований. Реконструкция китайской экономики должна также создать двусторонний перекрестный анализ, который объединит чрезмерно упрощенные теории анализа рационального выбора экономических агентов с причинно-следственными выводами институционального и исторического анализа структур.

Следует отметить, что изучение двусторонней интеграции экономики и политологии имеет положительный практический эффект. В реальности, когда сталкиваешься с конфликтом интересов в экономической политике, когда различные группы предпочитают разные политики, необходимо применять механизмы коллективного выбора для определения экономической политики, т. е. «суммировать» различные предпочтения в единое и коллективное предпочтение или решение. Это происходит не в техническом смысле – придание различных весов различным предпочтениям для получения функции социального благосостояния, а в политическом смысле – придание авторитета решениям, чтобы они стали общепринятой политикой. Введение политологии в качестве аналитического инструмента поможет нам усилить анализ экономических решений и сделать его более научным, поскольку нашему правительству также необходимо балансировать между множеством противоречивых экономических интересов при принятии различных экономических решений.

То, что связывает политологию, теорию общественного выбора и политическую экономию вместе – это неоднородность интересов. Если бы не существовало неоднородности в предпочтениях по выходу, то не было бы необходимости в механизме, добавляющем различные индивидуальные предпочтения к коллективному выбору. Аналогично, если бы не было конфликтов интересов того или иного рода, выбор экономической политики стал бы вопросом максимизации репрезентативных индивидуальных эффектов социальных планировщиков. Поэтому гетерогенность является основой политической экономии. Если политэкономия нашей плановой экономики подчеркивала противоречие между интересами людей на основе принципиального согласия в социалистических условиях, то эпоха рыночной экономики и развития частной экономики требует акцента на допущении неоднородности. На современном этапе экономического развития Китая существуют различные конфликты интересов между людьми, а также различные заинтересованные группы с противоречивыми интересами. Введение предположения о несовпадении интересов может повысить объяснительную силу и проникающую способность политической экономии по отношению к реальным экономическим проблемам.

Однако западный общественный выбор и институциональный анализ теоретизируют, что в экономической жизни рациональные собственные интересы определяют экономическое процветание, а успешные люди выходят из жесткой рыночной конкуренции и становятся предпринимателями; в политической жизни именно собственные интересы заставляют политических активистов проявлять политическую активность и выходить из более жесткой политической конкуренции и становиться политиками. На самом деле существует большое сходство между честной конкуренцией на рынке и честной конкуренцией в политической демократии. Йозеф Шумпетер сказал: «Социальное значение или социальная функция парламентской деятельности, несомненно, заключается в принятии законов и отчасти административных мер. Но чтобы понять, как демократическая политика служит этой социальной цели, мы должны начать с борьбы за власть и контроль, и должны понять, что социальная функция выполняется как бы случайно, так же, как производство случайно для получения прибыли»[10]10
  [США] Шумпетер, Капитализм, социализм и демократия, 353 с., Пекин, Коммерческая пресса, 1979 г.


[Закрыть]. Некоторые ученые в нашей стране очень сильно убеждены западной теорией «самоприватности», которая на самом деле реалистична для анализа частной экономики и политики, но вряд ли является основным инструментом и методом для анализа экономики и политики социалистического государства. Это связано с тем, что в социалистической политической сфере государственные служащие обязаны действовать в общественных интересах и быть «публичными», а не «частными», и альтруизм играет очень важную роль. Социалистическая политэкономия уделяет этому вопросу особое внимание, вводя «допущение несоответствия интересов».

В современном Китае мы не должны ни продолжать подражать «советской парадигме экономики», ни обращаться к «западной парадигме экономики», а должны следовать третьему академическому пути создания «всеобъемлющей парадигмы неомарксистской экономики». Третьим научным путем должно стать создание «новой всеобъемлющей парадигмы марксистской экономики». Эта новая экономическая парадигма основана на марксистской экономике, но она должна использовать перспективу развития для научного синтеза разумных элементов различных экономических идей, как древних, так и современных, особенно позитивных элементов новой западной политической экономии, чтобы возродить широкую перспективу и коннотацию, которую изначально имела политическая экономия. Это можно объяснить эволюцией политической экономии.

В классической экономике, хотя Адам Смит, Давид Рикардо и другие не осознавали, что их исследования уже включали политические вопросы, классическая политическая экономия фактически делала большой акцент на изучении определенных вопросов, связанных с политикой. Только после публикации «Принципов экономики» Маршалла в 1890 году экономика была полностью отделена от политических вопросов. Однако мировой капиталистический экономический кризис 1930-х годов в одночасье превратил мейнстримную экономику в лице Маршалла в «миф». В 1940-х годах кейнсианство стало мейнстримом западной экономики, государство вновь вошло в поле зрения экономистов, а политология и экономика в плане объектов изучения вновь сошлись. Началось сближение политологии и экономики с точки зрения объектов их изучения. В то же время другим способом выхода экономики на политическую арену стала экономика благосостояния; теория общественного выбора – это применение экономических взглядов и методов к традиционным проблемам политической науки, то есть применение экономики к изучению политической науки, отсюда и термин «экономика политики»; новая институциональная экономика Норта также включила государство и идеологию в экономику и экономический рост. Новая институциональная экономика Норта также включает государство и идеологию в обсуждение экономики и экономического роста. Наконец, по мере того, как политология и экономика становились все более тесно связанными, возникла новая политическая экономия. Новая политическая экономия, представленная Хиббсом, Аланом Драгином, Табрини и другими, начала комплексно исследовать взаимосвязь политики и экономики, политики и экономики, пытаясь использовать единую аналитическую базу экономики и политологии для изучения вопросов политической экономии. Основные направления исследований включают политические и экономические циклы, перераспределение, общественные блага, государственные расходы, выборы и другие вопросы. Подход заключается в использовании современных статистических и эконометрических методов для проверки гипотез о взаимодействии экономических и политических организаций. Поэтому было бы полезно, чтобы реконструированная китайская экономическая парадигма 21 века вобрала в себя все лучшее из новой западной политической экономии и усилила изучение взаимосвязи между экономикой и политикой и ее последствий.

(Переводчик: Ван Цзинсюань)

2004

7. Экономический анализ обязанности адвокатов соблюдать конфиденциальность и срок исковой давности – Оспаривание основной теории в китайской и зарубежной юриспруденции

Исследование данной статьи относится к сфере юриспруденции экономического анализа и пытается изучить возможные проблемы эффективности обязательства о неразглашении адвокатской тайны и системы сроков давности в предпосылке обеспечения правосудия, чтобы проанализировать рациональность этих двух институциональных механизмов. В данной работе путем анализа затрат и выгод соответствующих субъектов, вовлеченных в обе системы, установлено, что обязательство о неразглашении адвокатской тайны и система сроков давности не способны максимизировать выгоды правосудия при более низком уровне частных и социальных затрат, то есть эти две системы ведут к неэффективному распределению судебных ресурсов.