Текст книги "Башня Королевской Дочери"

– Нет аппетита, парень, или денег?

У Маррона было и то, и другое, но ему не хотелось есть в компании других оруженосцев. Да и любопытство, горевшее в нём, оказалось сильнее голода.

– Мессир, это… что это?

– Ты что, никогда не видел обезьян?

Он не видел. Он знал это слово, точно так же, как знал названия грифонов, олифантов и гарпий; в аббатском бестиарии ему попадалась картинка, но на ней было нарисовано совсем другое существо.

– Ну, – сказал мужчина, – раз уж эти крикуны ушли, он теперь будет поспокойнее. Садись и возьми его на руки.

Маррон неуклюже сел, стараясь не надавить на больную руку и вместе с тем не показать, что она больна. В какой-то миг он даже негромко застонал, но всё обошлось. Человек посадил обезьяну на его колено, но зверушка моментально перебралась на плечо Маррону. Юноша почувствовал тёплую шёрстку; жёсткие маленькие пальчики затеребили его ухо, а маленькое личико уставилось на него грустными влажными глазами. Зверушка ужасно походила на монахов – вся в чёрной шерсти, из которой выглядывало только страдальческое личико. Он ощутил привязанность к существу – они были так похожи, – привязанность гораздо более сильную, чем родственные чувства, которыми дразнили его оруженосцы. Маррон вспомнил о зажатом в руке мешочке. Если бы этот человек только назвал цену, он тут же отдал бы все свои деньги.

Правда, потом предстоял бы разговор с сьером Антоном. «Я дал тебе деньги на нож, а ты купил обезьяну?» Думать об этом было невыносимо, но Маррон всё-таки думал.

– Его зовут Каспиус, – сказал мужчина, без труда прочитав мысли Маррона по его лицу. – Он не продаётся, так что не трудись спрашивать.

– Хорошо, мессир.

– А меня зовут Олмет, а тебя…

– А… Маррон… – отсутствующе ответил юноша, предлагая обезьянке, словно ребёнку, палец, за который она уцепилась сухими ладошками.

– Маррон. Ты, значит, служишь рыцарю по имени д'Эскриве, так?

Да, оруженосцы так и кричали, вспомнил Маррон не без труда. «Если торговец куда глянет, секретов там не останется».

– Антону д'Эскриве, да?

– Сьеру Антону, – резко ответил Маррон, моментально становясь на защиту господина.

– Что ж, раньше или позже он должен был выплыть. Такой человек не останется в забвении – слишком большая была бы потеря. Слушай, парень, ты явно понравился Каспиусу, а он, как вижу, тебе. Подержи его, а? – Торговец отцепил обезьянью цепочку от пояса и надел петлю на руку Маррону, на больную, но так легко, что юноша даже не почувствовал боли и только удивился, что этот человек заметил его рану, запомнил её и постарался быть с ней бережным.

Торговец Олмет вышел за круг фургонов и пропал; Каспиус пронзительно завопил в темноту и попытался побежать за ним. Маррон со всей возможной осторожностью оттащил обезьянку и начал возиться с нею, покачивая, похлопывая и щекоча до тех пор, пока зверушка не успокоилась и не свернулась по-кошачьи на его колене, уцепившись за его руку всеми четырьмя лапами.

Мешочек Маррона лежал на земле рядом с юношей. Он не помнил, чтобы выпускал его из рук; наверное, это произошло само собой, пока он играл с обезьянкой.

И Олмет наверняка все видел. Разумеется, видел, наверное, даже сосчитал, сколько там, в мешочке, может быть денег. «Если торговец не хочет продавать, держись крепче за кошелёк», – вспомнил Маррон одно из любимых дядиных изречений и посмеялся над собственной глупостью. Ну конечно, обезьянку можно купить. Это была всего лишь часть сделки – оставить мальчика одного со зверушкой, пусть влюбится в неё, пусть будет готов заплатить чем угодно…

Но он этого не сделает. Торговец просчитался, он не знает Маррона. Да, на мгновение юноше захотелось иметь обезьянку, однако мимолётная привязанность исчезла при одной мысли о последствиях. Теперь Каспиус был всего лишь обезьянкой – забавной зверушкой, с которой можно поиграть, но не более того. Симпатия исчезла; Маррон больше не носил чёрной рясы, у него больше не было братьев, его никто не любил. Теперь он служил другому господину и крепко помнил об этом.

Вернувшийся Олмет принёс деревянный поднос с дымящимися кусками мяса; в другой руке торговец нёс кисть винограда.

– Не хочешь поесть, парень, или покормить обезьянку? Только не хватайся за все сразу, не то тебе не хватит твоей руки.

Он попал в точку. Каспиус уже прыгал с плеча на колено, вереща и требуя еды. Маррон протянул хозяину цепочку. Олмет, нимало не удивившись, взял её, улыбнулся и спросил:

– Что, так голоден?

– Э-э… нет, мессир.

Нет, он был голоден, но внезапно начал сомневаться в содержимом своего кошелька. Ему нужно купить нож, хороший нож, так что брюхо потерпит.

– Ты хочешь сказать «да, мессир», но ещё больше хочешь сберечь деньги? Ешь, парень, ты мне сделал одолжение. В конце концов, от вестей пользы куда больше, чем от куска мяса.

Маррон съел не кусок и не два; того, что было на подносе, хватило, чтобы набить живот. Потом он облизнул с пальцев жир и сок, вытер их о пыльную траву, взял Каспиуса на руки и кормил его виноградом до тех пор, пока обезьянка не уснула.

Словно получив знак говорить о делах, Олмет заметил:

– Для оруженосца, посланного позабавиться, у тебя слишком толстый кошелёк, Маррон. Должно быть, твой господин больше заботится о тебе, чем о твоей одежде?

Маррон вспыхнул в темноте, хотя про себя подумал, что не Олмету ругать чужое платье.

– Это одежда с чужого плеча, мессир. Ещё два дня назад я… одевался иначе.

Олмет рассмеялся.

– Я уже понял, парень. Это была шутка. Впрочем, для мальчика, у которого два дня назад не было ни гроша – если я правильно тебя понял – и быстро ставшего посмешищем для остальных, у тебя, повторяю, слишком толстый кошелёк.

«Сьер Антон великодушен, – хотелось сказать Маррону, и ещё: – А те кто смеётся – лжецы», но он чувствовал себя как посреди трясины, когда страшно сделать шаг, и потому ответил сдержанно:

– Золота там нет.

– Пусть так. Ну, за чем же он тебя послал, Маррон? Не за обезьяной, это ясно; да я бы и не продал тебе Каспиуса, если бы это означало, что на твою голову посыплются громы и молнии. Ну так?..

– Мессир, – начал Маррон с тайным вздохом облегчения, потому что эти игры ему не нравились и он не умел в них играть, – мессир, нет ли у вас ножей?

– Нет ли у меня ножей? Я еду в Элесси, а мальчик спрашивает, нет ли у меня ножей!

– Разве элессины сами не могут их делать?

– Могут, но не делают. И хвала Господу, так лучше и им, и мне. В Элесси неплохие ремесленники, но настоящих мастеров там нет. Хорошему клинку мало быть прочным, он должен быть красив. Подожди минутку, оруженосец Маррон, я покажу тебе такие клинки, что твоё сердце заплачет от желания обладать ими…

Может, торговец и выполнил бы своё обещание, но он уже успел разглядеть кошелёк Маррона. Он не принёс ни ножей с отделанными драгоценностями рукоятями, ни клинков чеканной стали. Перед Марроном появилась охапка стилетов и кинжалов попроще, старых и новых, прекрасной работы, с прочными рукоятями и невероятной остроты лезвиями.

Маррон понял это, перепробовав все по очереди, но взгляд его упорно возвращался только к одному клинку, и только его он взял в руки дважды. Это был самый старый кинжал из всех, его костяная рукоятка потрескалась и пожелтела от возраста.

– Когда-то это был прекрасный кинжал, да лезвие и сейчас осталось неплохим, – негромко сказал Олмет. – Остальные гораздо хуже, а у этого только рукоятку, сам видишь, уже не починить. Её стоило бы заменить, но нож хорош, когда представляет собой единое целое, а с заплатами – это уже не то. Не хотел бы я давать тебе советы, парень, но возьми-ка этот, если будешь покупать у меня. Правда, у нас есть и другие торговцы кинжалами…

– Нет, этот как раз по мне. – «Если мы сойдёмся в цене», – должен был добавить Маррон. Его дядя так и сказал бы, а вот он – забыл. – Сколько вы за него хотите?

– Не больше, чем ты можешь заплатить, парень. Я не собираюсь грабить тебя. Конечно, по цене клинка без рукояти я его не продам, так что давай кошелёк, посчитаем. Да, учти, ему в пару нужен хороший меч. – Торговец выложил на ладонь несколько монеток и стал их перебирать.

– Меч у меня есть.

– Хороший?

У Маррона было два меча, хороший и так себе, поэтому он вполне мог бы ограничиться кивком, однако решил, что торговец заслуживает большего. Когда он увидел, сколько монет Олмет взял, а сколько положил обратно в мешочек, его решение только укрепилось. Треснутая там рукоятка была у ножа или целая, а он стоил ответа.

– Мне подарил его сьер Антон. Когда-то этот меч принадлежал его брату…

Олмет застыл, расширив глаза. Через миг он ответил:

– Не стоит хвастаться этим, парень. Да нет, я знаю, что ты не собирался хвастаться, но лучше бы ты поменьше говорил об этом – и ради себя, и ради своего господина.

Маррон опустил глаза, потрепал спящую у него на колене обезьяну и, внезапно решившись, поднял голову.

– Сьер, не могли бы вы рассказать мне правду о сьере Антоне и его брате?,

– Маррон, любой, кто знает Чужеземье, может рассказать тебе эту историю – она известна всем. А о правде пусть судит Господь. Ты что, действительно ничего об этом не слышал?

– Я здесь совсем недавно, мессир, и знаю только то, что говорит мне мой господин, а он рассказывать о себе не любит.

– А кто любит? Страна тут суровая.

– Пожалуйста, мессир…

– Что ж, ладно, тебе следует знать хотя бы факты, а их рассказать недолго. Антон и Шароль были очень близки и любили друг друга гораздо крепче, чем иные братья, между которыми стоит наследство. Но в один прекрасный день они пропали; их отец послал на поиски людей, и те нашли тело Шароля, убитого одним ударом. Меч мальчика пропал. И его брат тоже. Герцог Рейм объявил о розысках Антона, чтобы заставить его ответить за преступление, однако, когда того нашли, он уже вступил в Орден искупителей. Он признал на себе вину за смерть брата, но его жизнь уже принадлежала Ордену, и отобрать её было нельзя. По слухам, Шароль застал Антона с мальчиком, и Антон убил брата, чтобы скрыть этот позор. Это всего лишь слухи, но я никогда не слышал, чтобы сьер Антон отрицал их. Вот почему твои товарищи так недружелюбно относятся к тебе; оруженосец сьера Антона вполне может оказаться ещё и мальчиком сьера Антона.

Казалось, что в воздухе повисла просьба: «Скажи мне правду». Впрочем, Маррон решил, что столько он не должен даже торговцу, и не стал отрицать услышанного. Что бы там ни происходило между ним и его господином, это касалось только их и уж никак не досужих сплетников.

Итак, он промолчал, и Олмет спросил:

– Где сегодня твой господин? Если бы я знал, что еду с Антоном д'Эскриве, я бы хоть глянул на него.

– Он отправился в лагерь элессинов, – коротко ответил Маррон.

– Да ну? Храбрый он человек – там у него вряд ли найдутся друзья. Да и вообще, все его друзья остались у него на родине. Имя д'Эскриве в наше время слишком запятнано. Дворяне могут простить многое, но не это. Хотел бы я посмотреть, как он это переносит.

– Сейчас вы увидите, мессир, что он переносит это отлично. – Маррон стряхнул с колен заверещавшую обезьянку и встал на ноги, сжимая в руке кинжал, сжимая так крепко, словно желая доломать рукоять. Клинок заблестел в темноте, отражая языки костра.

– Ох, прости меня, парень. Ты же поклялся служить ему. Я не подумал, когда говорил.

– Но вы сказали то, что думали.

– Да, но давай не будем затевать ссору, парень. Я уже попросил прощения. К тому же ты вдвое меньше меня, – торговец тоже встал, чтобы это стала видно, и подхватил обезьянку, посадив её себе на плечо, – да ещё ранен. Я не стану драться с одноруким ребёнком. И твоему хозяину это не понравится.

Это была правда. Шум со стороны фургонов усиливался – поев, оруженосцы возвращались, чтобы снова повеселиться. Маррон глубоко вздохнул, перехватал кинжал и сунул его за пояс.

– Так-то лучше. Сильно ты ранен? Среди нас есть люди, которые понимают в лечении.

– Благодарю вас, мессир, меня уже лечили.

И лечили, и снова ранили; рука опять разболелась.

– Ну ладно. Не надо сердиться на меня за мои неосторожные мысли, парень. Я вообще неосторожен. Я видел почти всё, что бывает в этих землях, почти все здешние народы. Я путешествую из любопытства. И честно признаюсь, что хотел бы увидеть твоего сьера Антона. Разве это плохо?

Маррон поколебался и неуверенно пожал здоровым плечом.

– Нет, наверное.

– Вот и ладно. По крайней мере мы пришли хоть к какому-то соглашению. Где ты получил рану?

Маррон снова заколебался, но потом выдавил из себя улыбку и признался:

– Меня ранил сьер Антон в учебном бою.

– Что, серьёзно? Ну, я мог бы и сам догадаться.

– Как, сьер?

– Да ты точь-в-точь похож на мальчика, которого ранил его господин. Ты даже стараешься скрыть боль. Ну, ладно. У тебя, кажется, ещё остались деньги в кошельке. – Торговец поднял мешочек с травы и бросил его Маррону. – Не хочешь ещё немного потратиться? У меня есть кое-какой товар, как раз для молодого человека.

– Нет, лучше в другой раз. – Маррон вспомнил, что этой ночью все самое интересное будет происходить не у фургонов торговцев. – Я лучше прогуляюсь.

– Ну, как хочешь. Только не вздумай разыскивать своего господина в элессинском лагере – для этого у тебя слишком горячая голова.

Торговец отвернулся и пошёл прочь, баюкая обезьянку. Маррон запоздало кивнул в благодарность за совет и почувствовал мгновенный укол боли от потери обезьянки и мимолётной дружбы с ней, дружбы, подкреплённой виноградом и привязанностью. Впрочем, грусть на мордочке зверушки была всего лишь гримасой, и, напомнив себе об этом, Маррон стал оглядываться в поисках ближайшего прохода между фургонами.

Лагерь рыцарей был пуст, если не считать нескольких слуг, собравшихся у костров, где готовили еду. Маррон подумал, что сьер Антон встретит в лагере элессинов большинство своих собратьев, а если там найдутся старые друзья, у него будет с кем поговорить. Юноша задержался только для того, чтобы проверить, не трогал ли кто-нибудь вещи его господина – и его собственные вещи, точнее, вещь, меч «Дард». Легко коснувшись пальцами рукояти – теперь у тебя есть братец, – Маррон отправился к коновязям, чтобы проверить, хороший ли уход получили его мул и конь рыцаря.

Облегчённо вздохнув, когда все его обязанности были выполнены, юноша поспешил к кострам монахов, но, не доходя до них, заметил, что костерок Раделя погас, а сидевшие возле него две фигуры исчезли.

Собственно, это было всё, что ему хотелось знать, однако душа Маррона жаждала уверенности. К тому же он знал, каким путём пойдут беглецы, а занять голову было нечем. Так почему бы ему не прогуляться до деревни – ну, подумаешь, молодой оруженосец, отпущенный господином, шатается по округе, убивая время…

Звезды светили ярко, и Маррон старался идти помедленнее, чтобы никто не заподозрил, будто он что-то ищет. Он вновь миновал коновязи, шатры рыцарского лагеря, фургоны торговцев, откуда, доносился хохот, и, не дойдя до деревни, наткнулся на глубокий сухой овраг.

Звезды в Святой Земле светили куда ярче, чем у него на родине, они даже казались больше – впрочем, как и луна. Несмотря на то что овраг был глубиной в рост высокого человека, Маррон ясно видел покрытое трещинами дно сухого русла и высохший на солнце ил, чуть прикрытый слоем пыли. Берега оврага были очень круты и заросли терновником и пустынной колючкой, отбрасывавшими причудливые тени. Чтобы разглядеть, нет ли кого-нибудь в овраге, надо было стоять на самом краю.

Маррон не увидел ни малейшего движения, однако неподалёку от того места, где он стоял, овраг круто изгибался, следуя ландшафту. Это тоже затрудняло просмотр – виден был лишь небольшой участок сухого русла. Правда, и идущий по руслу человек не мог бы заметить наблюдателя на берегу до тех пор, пока не выскочил бы из-за поворота прямо на него…

В конце концов, Раделю нужен был человек, который шёл бы впереди и предупреждал об опасности, подумал Маррон. Он быстро зашагал к деревне, отыскав тропинку, которая бежала вдоль оврага и подходила к нему достаточно часто, чтобы Маррон мог высматривать, не показались ли в овраге беглецы. Они не успели бы уйти далеко: Редмонд наверняка с трудом ковылял, превозмогая боль в израненных ногах, боль, которую не могла заглушить даже магия Раделя. Ведь рука Маррона тоже начала болеть снова.

Юноша оглядел тропу – там не было ни души. Он подошёл ближе и заглянул в овраг, но там тоже никого не было.

Он напрягал не только зрение, но и слух, однако в деревне было тихо. Веселье в лагере торговцев осталось далеко позади, а впереди… действительно ли он услышал тихие мужские голоса или это только ветерок прошелестел в кустах?

Голоса – или журчание ручейка, несмотря на дневную жару, струящегося по высохшему руслу?

Нет, это были голоса. Маррон сошёл с тропы, заглянул в овраг и увидел две чёрные рясы и два светлых лица, которые глядели прямо на него.

На мгновение картина расплылась у него перед глазами, в голове воцарился туман, что-то пригвоздило его к месту. Потом дыхание снова вернулось к нему и послышался голос Раделя, скорее сердитый, чем довольный, хотя Маррон рассчитывал на радость.

– Маррон, ты что тут делаешь?

– Мессир, я хотел убедиться, что вы ушли. Я подумал, что на краю оврага могут быть сторожа…

– Если там будут сторожа, – спокойно ответил Радель, – мы с ними справимся. Пройдём мимо, и они даже не заметят нас. Беда в другом: впереди действительно кто-то есть, но это не стража, да и не на краю оврага, а в самом овраге…

– Кто это? – спросил Маррон, хотя ему хотелось спросить другое: «Откуда вы знаете?»

– Не могу сказать. Я не в силах разглядеть это, знаю только, что их там двое и что они не движутся.

– Я могу сходить посмотреть, сьер.

– Можешь… хотя не следовало бы пускать тебя. Ладно, Маррон, похоже, ты послан нам в помощь небом, хотя иногда и делаешь глупости. Можешь изобразить невинного оруженосца?

– Да, мессир.

«Я этим весь день и занимался. И ещё буду заниматься – впереди у меня долгая служба».

– Ну так иди как можно тише, но не крадись. И не оборачивайся, и не возвращайся открыто.

Маррон поплёлся вдоль оврага самой что ни на есть скучающей походкой, не пытаясь даже прятаться в темноте и красться. Тени от кустарника пересекали овраг тут и там, разглядеть что-нибудь, не подавая при этом виду, было очень трудно, но Маррон всё же увидел две небольшие фигурки, притаившиеся под терновым кустом…

А может, это ему только показалось. Он заморгал и бросил ещё один взгляд, искоса, чтобы убедиться; но чем дольше он смотрел, тем труднее становилось разглядеть лица, разглядеть одежду в качающихся тенях кустов.

От усилий у него закружилась голова, закружилась внезапно, как раз когда он пытался разглядеть что-то в тени терновника. Нет, там было пусто, зрение сыграло с ним злую шутку… как кружится голова, надо присесть…

Он сел на землю и положил голову на здоровую руку, поудобнее устроив её на коленях. Когда он закрыл глаза, покалывание по коже утихло, а ум снова обрёл ясность. И всё же трудно было уловить хоть какую-нибудь чёткую мысль, все они мешались и путались, все, кроме одной, очень упорной и навязчивой: «Там никого не было, это просто игра света и теней, овраг такой глубокий…»

Так он сидел, не шевелясь, пока сквозь шум в голове не пробился грубый шёпот. Земля перестала плыть под ногами, в голове прояснилось, и на этот раз он увидел двоих местных парнишек в простой одежде, в бурнусах и с обмотанными грязными тряпками головами…

Он встал осторожно, оберегая раненую руку и боясь, чтобы не вернулось головокружение, и услышал в овраге негромкие голоса, исполненные едва сдерживаемой ярости. Один из них принадлежал мужчине – наверное, Раделю.

Держась настороже, Маррон приблизился к краю оврага и заглянул вниз. На дне прямо под ним стояли четыре человека, двое в чёрных рясах и двое в пыльном серовато-коричневом одеянии. Радель и Редмонд – и те два парня. Вот только ни один деревенский житель ни за что не стал бы ссориться с вооружёнными монахами, а между тем один из парней стоял, уперев руки в бока, и буквально прожигал Раделя взглядом, ругаясь свистящим шёпотом.

А ведь это был не парень. Это была госпожа Элизанда, одетая в какое-то грязное тряпьё. Когда же Маррон протёр глаза и искоса взглянул в ту сторону, в спутнике Элизанды он узнал госпожу Джулианну, спрятавшую длинные волосы под тюрбаном.

– С какой стати я должна была тебе рассказывать?

– Не рассказывать. Тебе просто надо было спросить…

– Ещё лучше! По какому праву ты – именно ты – решаешь за меня, куда мне идти?

– Мои права мы обсудим позже, – сказал Радель, и Маррон подивился, как менестрель ухитрился вложить столько чувства в негромкий голос. – А сейчас мы все уйдём отсюда, и уйдём вместе.

– Вначале, – холодным, прямо-таки ледяным тоном произнесла госпожа Джулианна, – я хотела бы познакомиться с моими спутниками. Вы ведь не простой менестрель, Радель, и ни вы, ни ваш спутник не имеете никакого отношения к искупителям.

– Потом, потом, – повторил Радель, нетерпеливо махнув рукой. Судя по тому, как возмущённо застыла Джулианна, такое обращение ей терпеть не доводилось. Менестрель же отвернулся от неё, посмотрел вверх и спросил:

– Маррон, ты уже пришёл в себя?

– Да, мессир.

Хотя на самом деле ему хотелось сказать: «Нет, мессир, они меня совсем заморочили».

– Вот и хорошо. Тогда давай прощаться. Прими нашу благодарность и возвращайся.

«Возвращайся в свой лагерь, к своему хозяину, к своей жизни», – однако этого он так и не произнёс. Редмонд вдруг потянул Раделя за рукав, менестрель огляделся, Элизанда задохнулась от волнения, и согнулась пополам. Все трое заметили нечто, чего Маррон ещё не видел и не слышал; но какое бы чувство ни предупреждало их об опасности, на этот раз оно запоздало.

– Кто там? – раздался голос из темноты по ту сторону оврага. – Эй, парень…

Маррон застыл; его белая одежда выдала его, выдала их всех – при свете звёзд она была прекрасно видна в ночи. Теперь он мог разглядеть, кто заметил его. Это были трое мужчин, бесшумно появившиеся из темноты, одетые в чёрные рясы – монахи, стоявшие на страже. Они приблизились к краю оврага, все ещё глядя на Маррона, однако надежда на то, что они не заметят прятавшихся в овраге, была слабенькой.

Надо было увести их…

Маррон развернулся и побежал прочь, вопя на всю округу. Среди хижин в деревне обнаружились незамеченные прежде люди; обернувшись на бегу, юноша ругательски выругал сам себя. Если эти трое намеревались преследовать его, им пришлось бы пересекать овраг, причём именно в этом месте, где его края почти сходились, потому что за поворотом он мог стать гораздо шире. Но пока монахи застыли на краю оврага, глядя не на Маррона, а вниз, в тень. На Раделя, на Редмонда, на обеих дам. Маррон понял, что только навлёк на беглецов лишние беды…

Тут он увидел группу людей, спешащих из деревушки, а потом зацепился ногой за терновый куст, и мир вокруг полетел вверх тормашками.

Падая, юноша инстинктивно вытянул руки – обе – и через мгновение после падения в руке проснулась такая дикая боль, словно треклятая рана в который раз решила открыться.

Он пролежал ещё два вздоха – точнее, один вздох и один всхлип, – а потом услышал сквозь крики, сквозь стук сердца и оглушающую боль голос Раделя: «Беги же, беги! Этих я удержу, мы справимся, но ты беги дальше!..»

Юноша вскочил, пошатываясь, вскрикнул от боли в руке – он вновь опёрся на неё, вставая с земли, – а те трое монахов на краю оврага и не думали никуда лезть или бежать, а просто падали в овраг, словно тряпки. Видно, в головах у них сейчас каша, подумал Маррон, глядя, как эти самые головы болтаются из стороны в сторону, а руки и ноги бессильно обмякают. Значит, они попались и ничего больше не видят…

Впрочем, размышлять об этом было некогда, как некогда и волноваться об оставшихся в овраге и соображать, смогут ли они зачаровать стражу, чтобы наконец бежать или, наоборот, укрыться в лагере, если это имел в виду Радель. Приближался деревенский патруль, однако он то ли не заметил, что происходило в овраге, то ли просто не обратил на это внимания. Охранники были в тёмной одежде, но не в рясах.

А одежда Маррона была так бела и ярка, её так легко было заметить! К тому же после падения он не мог удрать и скрыться.

Он достал из-за пояса кинжал, взмахнул им над головой, обернулся и закричал:

– Туда! Они пошли туда!.. – и помчался дальше, стараясь казаться не зайцем, а гончей.

За деревней открылась россыпь огней, целый палаточный город, освещённый кострами. Все больше народу в лагере прислушивалось к шумихе и бежало за Марроном. Вероятно, это был лагерь элессинов. Юноша постарался пробежать в точности между оврагом и лагерем, избегая приближаться и к тому, и к другому.

Он мчался, как на соревнованиях, но не ради собственной победы. Ему хотелось только узнать, кто первым настигнет его – те, кто бежал следом, или те, кто выскочил наперехват. Рука схватила его за плечо, соскользнула, схватилась снова, послав очередную волну боли в горящую руку. Юноша задохнулся, споткнулся и почти упал. Подняв глаза, он увидел сбившего его с ног бородатого человека, который тяжело дышал после такой погони. Маррон с трудом выговорил:

– Мессир, мессир… они побежали туда… – и ткнул вперёд своим кинжалом,

– Кто? Я никого не видел. Ты кто такой?

– Маррон, мессир, оруженосец сьера Антона д'Эскриве.

Вначале мужчина не поверил ему, но потом, по его изменившемуся лицу, Маррон понял, что тот о нём думает, и быстро продолжал:

– Здесь были люди, наверное, шарайцы. Я не знаю точно, они были в катарском платье. Я наткнулся на них за деревней, а они наставили на меня ножи. Я, кажется, ранил одного из них, вот, видите…

Он сунул под нос человеку свой нож, на клинке которого явственно виднелись пятна крови. Мужчина хмыкнул и стал вглядываться в темноту.

– Сколько их?

– Я видел троих, мессир…

Мужчина хмыкнул ещё раз и жестом подозвал поближе своих товарищей. Преследователи из лагеря тоже уже были тут – заросшие бородами, с недоверчивыми глазами.

– Он говорит, трое катари. Подлые убийцы, шарайцы, как он думает. Один, похоже, ранен.

По пальцам Маррона стекала кровь, но он повернулся к преследователям другим боком, почти молясь, чтобы в темноте его раны не заметили.

– Трое шарайцев? Так почему он ещё жив?

– Они сбежали, мессир. Нет, не от меня, – быстро добавил юноша в ответ на презрительный смешок, мол: «Трое убийц-шарайцев сбежали от подростка, который ещё и бриться-то толком не умеет; как же, так мы и поверили…» – Наверное, они услышали, как вы бежите, мессир.

– Да, наверное. Ладно, мы погонимся за ними, а ты возвращайся в лагерь… – одни сильные руки передали его другим, причинив боль, – а Барад тебя проводит. Пусть тебе перевяжут рану – у тебя кровь на рукаве.

– Да, мессир. – На рукаве была кровь, а сам рукав был разрезан – разрезан на бегу самим Марроном. Конечно, при детальном осмотре обнаружилось бы, что разрез не совпадает с раной, что рана кровоточит сама по себе, что она покрыта пропитанным кровью бинтом. Но это было уже не важно, тут Маррон даже не стал притворяться: – Нет, мессир, это старая рана, катари меня не достали.

Он всё же надеялся, что детального осмотра не последует. Крови на одежде и свежей повязки вполне хватило бы, когда преследователи вернутся без пленников.

Конечно, они могут схватить Раделя, Редмонда или кого-нибудь из девушек, но тут уж Маррон ничего не мог поделать.

Его охранник, крепкий элессин средних лет, на всякий случай твёрдо держал его за руку, впрочем, не поддерживая. Господи, до чего же они подозрительны…

Они прошли сквозь круг сторожевых огней, окружавший лагерь, к выстроенным в ряд палаткам. Элессины были не только подозрительны, но и невероятно педантичны. Маррон чуть пошатнулся, впрочем, безо всякой задней мысли, и хватка охранника усилилась, все так же ничуть не помогая идти.

И вот уже во второй раз за эту ночь из темноты послышался вопрос, произнесённый уже привычным раздражённым тоном:

– Маррон, ты что тут делаешь?

На этот раз голос принадлежал сьеру Антону. И тень, и походка, и фигура – всё было его. Рыцарь встал у них на дороге, и охранник Маррона вынужден был остановиться и удержать юношу. Ход был великолепно рассчитан – сьером Антоном, конечно.

– Вы знаете этого человека, сьер?

– Разумеется. Он мне служит.

– Как ваше имя, сьер?

– Антон д'Эскриве, рыцарь-искупитель. Что произошло, почему мой оруженосец весь в крови?

Человек отпустил Маррона и заговорил, заикаясь и запинаясь:

– Парень спугнул у деревни каких-то людей, сьер… сьер Антон… говорит, что они убежали, и наши люди пошли в погоню. Под вашу ответственность, сьер.

Поклон, резкий поворот – и человек пошёл прочь, не дожидаясь, чтобы рыцарь отпустил его. Маррону показалось, что охранник даже начертил в воздухе знак Господа, как это делали суеверные крестьяне, защищаясь от зла.

– Скоро ты к этому привыкнешь, – чуть устало и немного иронично заметил сьер Антон. – Так что там за люди, Маррон?

– Катари, сьер, трое. Наверное, шарайцы…

– Это вполне могут быть местные, может быть, даже приверженцы истинной веры. Люди в этой деревне всё-таки есть, хоть их и не видно.

– Да, сьер, но у них были ножи наголо, ещё до того, как они увидели меня… – Ему страшно не хотелось лгать, но историю следовало рассказывать без изменений, независимо от того, кто стоял перед ним.

– А, так вот откуда весь шум, – заметил рыцарь, потому что лагерь действительно начинал шуметь, а люди по одному и группами спешили на восток и на запад. – Эй, ты!

– Сьер? – Молодой сержант выпрямился и только что не отдал салюта. Похоже, сьер Антон был известен не только скандальными историями.

– Кто-нибудь проверил, что с дамами? Это был искусно замаскированный приказ; сержант не стал салютовать, а просто ответил:

– Я немедленно проверю, сьер.

– Хорошо. Возьми несколько человек. Так, на всякий случай. Может быть, этот шум предназначен для того, чтобы отвлечь нас, отвести нам глаза.

Маррон вздрогнул. Люди не найдут ни страшных шарайцев, ни дам. Тогда они обыщут всю деревню, перевернут все лагеря и пустятся на поиски с факелами. Двум пешим девушкам никогда не скрыться от такой погони.

Но помочь им Маррон не мог никак. Каждому своя судьба – и ему тоже.

Сержант поспешил прочь, а сьер Антон нахмурился.

– Я бы должен сделать это сам, – пробормотал он. – Но элессины одобрят моё присутствие, только если дело дойдёт до драки. И потом, кто-то должен за тобой приглядывать, не переставая, Маррон. От тебя всегда будет столько беспокойства?

– Сьер, я сам о себе могу позаботиться…

– Сомневаюсь. Эти твои шарайцы тебя ранили?

– Нет, сьер.

Тут по крайней мере лгать не приходилось, да и не нужно было.