Текст книги "Политическая преступность и революция"

В древней Византии бунты возникали по самым пустячным причинам, иногда просто из-за прибавки или опущения какой-либо фразы в молитвах. В 658 г. по Р.Х. одна такая прибавка, сделанная каким-то епископом, погубила империю Анастасия. В некоторых церквах ее приняли и пели, а в других ей свистали. Император счел долгом вмешаться и наказать насильников, но был за это низложен патриархом. Началось вооруженное восстание, предводительствуемое монахами, призывавшими народ к битве, к страданиям за правду. Другой бунт возник из-за вопроса о том, действительно ли на кресте умерла одна из ипостасей Св. Троицы. При этом был убит один монах, друг Анастасия, сожжены дома еретиков, и сам император спасся, только отдав своих министров диким зверям на растерзание. А между тем в то же самое время гунны опустошали Фракию и убили 65000 христиан в окрестностях Византии.

Между прочим, при Анастасии и Юстиниане в Византии тянулась нескончаемая борьба между партиями «синих» и «зеленых», возникшая по поводу разногласия в вопросе о наездниках цирка и служившая причиною целого ряда возмутительных преступлений, массовых убийств и бунтов, колебавших даже императорский трон.

Вообще бунты чаще обусловливаются низкими и жестокими страстями, а революции – благородными и возвышенными.

12) Эндемическое и эпидемическое сумасшествие. Подмеченная нами связь между гениальностью, неврозами и сумасшествием уже à priori заставляет предполагать их совместное проявление в массах, причем эволюция является зараз и причиною, и следствием усиленного нервного напряжения. В другом месте я доказал, что семьи, богатые сумасшедшими, изобилуют также и гениальными людьми. Весьма естественно, что это правило подтверждается и на целых народностях.

Beard, например, доказал, что в Соединенных штатах неврастения распространена эндемически, почему весьма многие там не переносят ни сильного шума, ни сильных запахов, ни спиртных и вообще возбуждающих напитков (кофе, чая, какао), которые, однако же, очень любят[155]155
  G. Beard. Le nevrosisme americain.


[Закрыть]. Поэтому же, то есть благодаря неврастении, сопровождающей цивилизацию, Европа так сильно терпит теперь от алкоголизма. В самом деле, дикие и негры тоже пьянствуют, но алкоголиками не делаются, так же, как не делаются и морфиноманами несмотря на потребление морфия, а в то же время и сумасшедших среди них очень мало. В Северных Штатах, отличающихся особой любовью к новшествам, гораздо больше сумасшедших, чем в Южных, население которых консервативнее. Сумасшествие принимает там даже эпидемический характер, выражающийся в появлении странных сект, вроде перфекционистов, лаятелей, шекеров и проч.

Евреи, среди которых встречается гораздо больше гениальных людей, чем среди какой-нибудь другой народности, богаты тоже и сумасшедшими, причем количество последних, по исследованиям Якобса, пропорционально количеству первых[156]156
  Jacobs (Distrib. Comparée de la capacité des juifs) дает следующие цифры: Среди англичан сумасшедших – 3050 на миллион жителей, а гениальных людей – 24.
  Среди шотландцев сумасшедших – 2400 на миллион жителей, а гениальных людей – 26.
  Среди евреев (в Англии) сумасшедших – 3600 на миллион жителей, а гениальных людей – 27.


[Закрыть].

Якоби доказал, что число сумасшедших увеличивается параллельно прогрессу цивилизации: в течение 33 лет народонаселение Франции увеличилось на 11,2 %, а число сумасшедших – на 530,5 %, то есть в 47 раз больше. В Англии в 1844 г. один сумасшедший приходился на 802 человека, а в 1868 г. – на 432.

Этим отношением между гениальностью и неврозами (почти всегда дегенеративными) можно объяснить, почему народы, ультраконсервативные в политике и религии, могут давать великих революционеров в других областях человеческой деятельности. Таким образом, семиты, оказывающие в древности наиболее упорное сопротивление римскому владычеству и произведшие две великих религиозных революции – христианскую и магометанскую, в настоящее время благодаря старчеству расы являются ультраконсервативными в политике, но в других отраслях человеческой деятельности не перестают давать таких революционеров, как Неандер, Клоотс[157]157
  Клоотс был, кажется, офранцуженный пруссак (Прим. перев.).


[Закрыть], Кремье, Спиноза, Гейне, Маркс, Лассаль и проч.

У нас в Италии, в Венецианской области и Тоскане, среди чисто консервативного и пропитанного клерикализмом населения, тоже встречаются новаторы, вроде Трецца, Ардиго, Марцоло, Фузиньери, Кардуччи. Наоборот, народы, чисто новаторские, каковы южные американцы и русские, не давая крупных религиозных и научных революционеров, быстро осваиваются с революционными идеями, занесенными извне.

Таким образом, социализм и принципы итальянской уголовной школы находят себе последователей преимущественно в России.

Во Франции, в Италии и в Южной Америке, где так часты возмущения, настоящих, крупных революционеров в области политики и науки встречается очень немного.

Это странное противоречие объясняется, по нашему мнению, тем, что, хотя старые расы и наиболее склонны к нервным болезням и гениальности, но то и другое проявляется среди них только у небольшого количества индивидуумов, тогда как массы, истощенные старческим маразмом, оказываются более склонными к постоянству традиций и мизонеизму.

Молодые народы, напротив того, не измученные избытком цивилизации, менее противостоят новшествам, но зато благодаря отсутствию кровосмесительных браков, обломков старого дворянства и проявления старческого маразма расы менее страдают и от неврозов, менее дают сумасшедших и революционеров.

Связью сумасшествия с гениальностью и новаторством объясняются подражательные эпидемии сумасшествия и самоубийства, возникающие иногда во время бунтов и революций, придавая последним характер крайней жестокости и бессмыслия.

Эскироль заметил, что политические потрясения «усиливают деятельность всех интеллектуальных способностей человека, возбуждают самолюбие и увеличивают число сумасшедших». Так, начиная с 1789 г. и во все времена Французской революции, количество самоубийств и сумасшествий было громадным.

Те же явления, по словам Belhomme’a[158]158
  Jnfl. des commotions politiques.


[Закрыть], повторились и в 1831, 1832 и 1848 гг. в Париже.

Тяжелые для Франции 1870–1871 гг. равным образом вызвали эпидемию сумасшествий, так как, согласно сведениям, собранным Lunier[159]159
  La politique et la folie (Gaz. des hopitaux. Апрель и март. 1886).


[Закрыть], с 1 июля 1870 по 31 декабря 1871 г. во Франции было зарегистрировано до 1800 свежих случаев помешательства.

Ramas-Meija[160]160
  Las nevrosis de les hombres celebres en la historia Argentina.


[Закрыть], составивший историю Аргентинской конфедерации, приписывает частые революционные вспышки в Буэнос-Айресе, особенно в 1816 г., настоящей эпидемической истерии, проявившейся многими кровавыми эпизодами и жестокостями, напоминающими Парижскую коммуну. То же самое повторилось и в 1820 г., когда в Буэнос-Айресе в течение нескольких часов произошло три бунта, и было последовательно провозглашено и низвергнуто три правительства.

Одновременно с политическими потрясениями в Аргентине, особенно при тирании президента Росаса, господствовало нервное настроение, граничившее с безумием. Мания человекоубийства, поддерживаемая алкоголизмом и доходящая до некрофагии, а, с другой стороны, болезненное обожание Росаса заставило его сторонников окрашивать в красный цвет (rozas – красный) все предметы домашнего обихода.

За периодами болезненного возбуждения при массовом сумасшествии так же, как и при индивидуальном, следуют периоды полной прострации. Но как те, так и другие, носят на себе особый характер, соответствующий причине, которою было названо сумасшествие. Характер этот отражается и на бредовых идеях. Так, в 1848 г. во Франции одна сумасшедшая считала себя «матерью республики», обязанной освободить политических арестантов и разорвать цепи деспотизма; другая – бегала по улице, крича: «Долой религию! Истинные пастыри рода человеческого суть Робеспьер, Прудон и Ледрю-Роллен!»

Беспристрастный очевидец, Séguin, состоявший секретарем военного министерства Парижской коммуны, так описывает деятельность министерства[161]161
  Le Ministère de la guerre sous la commune.


[Закрыть]: «С одиннадцати часов утра до семи вечера, – говорит он, – к нам беспрестанно являлись депутации офицеров, жалующихся на генералов; солдат, жалующихся на офицеров; избирателей и избранных, жалующихся на выборы. Особенно надоедали избиратели. Один из них требовал постройки особого театра, в котором бы мог петь марсельезу его сын – мальчик, так хорошо певший этот гимн, что дрожь пробирала».

Barron[162]162
  Sous le drapeau rouge.


[Закрыть] говорит о нелепых идеях некоторых вожаков Коммуны. Россель, например, предлагал разбить пруссаков, уничтожив предварительно версальскую армию, и все это с одним батальоном.

13) Самоубийство. – Известно, что среди самых образованных классов и у наиболее прогрессивных наций самоубийства начинают приобретать характер эпидемии.

Во Франции за 39 лет народонаселение выросло на 1/5, а число самоубийств – на 150 %.

Во время Великой революции благодаря полной перестройке государственного быта и переоценке всех общественных, религиозных и нравственных понятий, так же, как и ввиду жестокостей, совершавшихся на каждом шагу, самоубийства страшно размножились. В кровавые сентябрьские дни множество арестантов, сидевших по тюрьмам, спешили предупредить палачей, лишая себя жизни добровольно. По этому поводу Фукье-Тенвиль предложил Конвенту издать декрет, признающий таких самоубийц, как бы казненными по приговору.

Из 76 членов конвента трое лишили себя жизни, а из 124 знаменитых политических честолюбцев – девятеро[163]163
  Sur le suicide politique contemporain.


[Закрыть].

Палачи и жертвы, судьи и подсудимые, победители и побежденные одинаково истребляли сами себя. Священник Жак Ру, которого Марат прозвал «бешеным», и который провожал Людовика XVI на эшафот, будучи впоследствии приговорен революционным трибуналом к смерти, зарезался в Бисетре.

Из жирондистов лишили себя жизни: Барбару, Бюзо, Петион, Лидон, Шамбон и Ролан.

Из вожаков Коммуны самоубийцей был один Ранвье, но это потому, что преступников по страсти между ними было мало, а большинство принадлежало к числу преступников прирожденных (см. ниже).

Надо заметить, однако же, что в самый разгар революций самоубийства становятся редкими, потому что бурная политическая деятельность заглушает личные импульсы. Так, в 1830 г., по словам Corre[164]164
  Suicide et criminalité.


[Закрыть], число самоубийств упало с 1904 (в 1829 г.) до 1756. Наоборот, в 1831 г. несмотря на восстановление порядка, оно возросло до 2084 – благодаря, вероятно, экономическому кризису, последовавшему за политическим.

В 1844 г. число самоубийств во Франции опять упало с 3647 до 3301, а в 1848 г. поднялось до 3583 и стояло около этой цифры несколько лет, после чего стало быстро подниматься.

В 1848–1849 гг. число самоубийств упало даже во всей Европе и в особенности в тех странах, в которых политическая борьба была сильнее: в Дании, Пруссии, Франции, Вюртемберге, Саксонии, Баварии и Австрии. Число это продолжало расти только в Бельгии и Скандинавии.

Точно так же в 1870–1871 гг. число самоубийств во Франции упало с 5198 (средней цифры за последние четыре года) до 4157; 1846 г. – для Дании; 1866 г. – для Австрии и 1870–1871 гг. – для Германии имеют то же значение[165]165
  Pazzi ed anomaly.


[Закрыть].

14) Галлюцинации. – При многих религиозных и политических революциях развиваются массовые галлюцинации или даже импульсивное помешательство. Так, в Париже в 1870–1871 гг. повсюду видели прусского шпиона, а впоследствии коммунары с остервенением разрушали чудеса французского искусства.

Толчок к развитию таких эпидемий на заранее подготовленной почве (голод, неудачная война и проч.) чаще всего дается какими-нибудь фанатиками, пророками, неизвестно откуда появляющимися и удивляющими невежественную публику своей выносливостью к холоду, ранениями проч. Болезненно возбужденный организм быстро воспламеняется речами и чудесами этих фанатиков, причем душевное равновесие нарушается до степени острого припадка сумасшествия.

В другом месте мы уже имели случай упоминать о примерах такого массового умопомешательства, в особенности на религиозной почве – о демономаньяках, анабаптистах, янсенистах и проч., вообще о распространении самых странных психопатологических эпидемий, основанных иногда на концепциях грандиозных, но не соответствующих степени интеллектуальной культуры народа.

Так, анабаптисты в Мюнстере, Аппенцеле и Польше, а потом кальвинисты и янсенисты заявляли, что видят сонмы ангелов или демонов, сражающихся в облаках друг с другом; получают приказания убивать своих детей (мания убийства), воздерживаться от пищи по несколько месяцев и проч.

Вообще при внимательном рассмотрении можно заметить, что всем великим революциям (даже чисто литературным) сопутствовали или предшествовали эпидемии помешательства. Так эпоха немецкого возрождения (1799–1833 гг.) сопровождалась, как известно, двумя бессмысленными движениями, из коих одному, не без основания называющемуся периодом «бурь и борьбы» («бури и натиска»), предшествовало слепое поклонение Клопштоку и слепая ненависть в Виланду.

Но это еще более справедливо по отношению к революциям религиозным. Проповедь христианства, например, была предшествуема и сопутствуема настоящей психической эпидемии религиозной мании, представительницами которой были секты Иуды Глонита и Тейды (Teuda), из коих последняя обещала перейти посуху Иордан. А за несколько лет перед тем Самария была взволнована откровениями одного фанатика, обещавшего открыть место, в котором Моисей спрятал некоторые священные предметы. Начиная с 45 г. до Р.Х., в Иерусалиме образовалась странная секта теологов-убийц (théologo – sicaires), убивавших того, кто, по их мнению, нарушал закон (Ренан).

«Личности, считавшие себя вдохновленными свыше, волновали народ и уводили его в пустыню, обещая показать при помощи знамений, что Бог скоро освободит свой народ. Римские власти тысячами истребляли последователей этих агитаторов. Один еврей, пришедший в Иерусалим из Египта (в 56 г. до Р.Х.), привлек к себе чудесами 3000 человек и 4000 вышеупомянутых убийц на теологической почве. Из пустыни он привел их на Оливковую гору, чтобы видеть, как по слову его падут стены Иерусалима. Феликс, тогдашний прокуратор, уничтожил эту банду поголовно, а глава ее успел бежать и скрылся. Но как в больном организме припадки следуют один за другим, так и в Иудее того времени народные движения не прекращались. Через несколько времени подобные банды, состоящие из фанатиков и воров, стали появляться беспрестанно, открыто возбуждая народ против Рима и угрожая смертью всем, не желающим подчиниться. Под этим предлогом они убивали богатых людей, грабили их имущество, жгли города и свирепствовали по всей Иудее, производя смятение, граничащее с сумасшествием[166]166
  Renan. Les Apôtres.


[Закрыть]».

Подобное же смятение предшествовало и сопровождало в России нигилистическое движение. За вторую половину XIX столетия там сотнями и тысячами появлялись религиозные и политические сектанты, более или менее лишившиеся рассудка. Цакни говорит, что их было не менее тринадцати миллионов[167]167
  Tsakni. La Russie sectaire.


[Закрыть]. К этому числу принадлежали, например, христовы воины или калики перехожие, не желавшие избирать себе место жительства на земле; хлысты, воплощавшие в себе Христа; немые аскеты, хранившие молчание и готовые скорее умереть, чем заговорить; немоляи, отрицавшие всякое духовенство; нигилисты, отрицавшие решительно все; штундисты, то есть коммунисты, убивавшие тело, чтобы спасти душу; шелапуты – социалистическая секта, покланявшаяся Духу Святому, отрицавшая торговлю и всякий труд, кроме сельскохозяйственного; скопцы, уродовавшие себя во имя веры, и проч.

Точно будто народ ждал каких-то великих происшествий, прибавляет Цакни, почти повторяя выражения Ренана, только ожидание это выразилось в форме религиозных стремлений.

Все, имеющие возможность близко наблюдать деревенский люд, пишет Пругавин, замечают теперь в народных массах глухое, смутное, но постоянно усиливающееся волнение.

«Ложные верования, – справедливо говорит Лебон, – и всяческие иллюзии служат главными факторами цивилизации. Все это бред, конечно, но бред могучий, без которого народы обойтись не могут. Во имя такого бреда воздвигались пирамиды, и Египет в течение 5000 лет наполнялся гранитными громадами; во имя его же в Средние Века европейские города украшались величественными зданиями. Не в погоне за истиной, а в погоне за иллюзиями человек утомлялся всего более; никогда не достигая химер, к которым стремился, он содействовал прогрессу, о котором и не помышлял – совершенно так же, как Колумб, поехавший искать Азию и открывший Америку».

15) Эпидемическая преступность. – К невзгодам и сумасшествию присоединяются обыкновенные преступные инстинкты, которые во время бунтов становятся преобладающими.

«Инстинкт человекоубийства, заложенный даже в ребенке, – пишет Андрель, – и часто достигающий необычной силы во взрослом, под влиянием политических и религиозных страстей может проявиться эпидемически».

Свидетели избиений 1792 г. утверждают, что на третий день убийцы совсем уже потеряли самообладание[168]168
  Aubry. La contagion du meurtre.


[Закрыть].

Вид крови порождает желание проливать ее в еще большем количестве (Barbaste). Человекоубийственный инстинкт, подобно огню, тлеющему под пеплом, готов вспыхнуть ярким пламенем при первом дуновении. В толпе достаточно малейшего повода для того, чтобы вся она сразу заразилась стремлением убивать. Бесформенный конгломерат разнородных человеческих личностей, – по словам Флобера, долго наблюдавшего за стачками, – так прочно цементируется собственными своими действиями, что превращается в однородную массу. Любопытствующая и мирно настроенная толпа превращается иногда в дикого зверя под влиянием слов оратора, которых она даже и не расслышала хорошенько.

Человек, присоединившийся к такой толпе с самыми добрыми намерениями, пишет Тэн, способен вдруг проникнуться ее инстинктами и стать самым рьяным убийцей. Так, некто Грапен, посланный для того, чтобы спасти от смерти двух арестантов, садится рядом с Мальяром и 63 часа сряду произносит смертные приговоры.

«Толпа, – говорит Maxime du Camp[169]169
  Les convulsions de Paris.


[Закрыть] по поводу Коммуны, – избивает бессознательно только для того, чтобы убивать. Она перебьет и своих друзей вместе с врагами из одного только нетерпения убить поскорее. При расстреле заложников один коммунар, бросив ружье, стал хватать священников и бросать их к стене, у которой производилась экзекуция. Толпа аплодировала. Но когда один из священников стал сопротивляться и упал на землю вместе с захватившим его коммунаром, то убийцы не вытерпели, дали залп и вместе со священником убили своего товарища».

Дело в том, что примитивные инстинкты убийства, воровства, сластолюбия и проч., дремлющие в каждом индивидууме, пока он живет изолированно, и притом сдерживаемые воспитанием, вдруг просыпаются в нем при малейшем возбуждении.

Преступник есть по самой природе своей импульсивный неврастеник, ненавидящий учреждения, которые мешают ему проявлять свои инстинкты, и потому вечный мятежник, только в бунтах видящий средство удовлетворять свои страсти, тем более что он тогда получит как бы всенародную санкцию.

Такие прирожденные преступники, и по природе и из выгоды, всегда являются сторонниками всякого новаторства. Они ненавидят всякий существующий порядок за то только, что он сдерживает их и наказывает. Для них порядок этот, каков бы он ни был, должен казаться насильственным и несправедливым. Будучи импульсивней всех прочих, они поэтому готовы становиться под всякое знамя, обещающее (так или иначе) разнуздать их инстинкты.

Это, впрочем, давно уже замечено. Еще Сократ говорил, что революции происходят, во-первых, благодаря непостоянству всего земного, а во вторых, потому, что в иные эпохи (которые он определял при помощи довольно неосновательных геометрических формул, как позднее Феррари) родится много порочных и совершенно неисправимых людей. Аристотель, передающий слова Сократа, прибавляет: «Это, правда, потому что, действительно, существуют люди неспособные быть добродетельными и образованными. Но почему, – спрашивает он далее, – революции случаются и в странах прекрасно управляемых»?

Среди анархистов, бунтовавших в Лондоне в 1888 г., один очевидец заметил много татуированных, то есть прирожденных преступников. «На тыльных поверхностях их рук или на предплечье, под грязным рукавом, можно было видеть вытатуированные сердца, черепа, скрещенные кости, якоря и даже кружевные узоры, накалывание которых очень мучительно. Некоторые не пощадили даже свои лица: на лбу одного я видел вытатуированный лавровый венок, а на лбу другого слова: «I love you» – «я вас люблю».

«На пятьдесят политических арестантов, – пишет Гатье («Arch. d’Antrop. Crimin». 1888), – принадлежащих к среднему – если не к высшему – классу рабочих такого большого города, как Лион, по крайней мере, полдюжины чувствуют себя в тюрьме как дома, и сближаются больше с уголовными арестантами, от которых заимствуют и нравы, и манеры, и язык, и противоестественные аппетиты, – вообще всю их дикость и злобу. Я здесь говорю, конечно, не о тех, которых полиция захватила по ошибке, и не о тех, которые еще прежде побывали в тюрьме и успели с ней свыкнуться».

В истории мы встречаем множество примеров совмещения политической преступности с врожденною, причем, то политические страсти преобладают над преступным инстинктом, то, наоборот.

Консерватор Помпей, например, защитник Сената, имеет на своей стороне всех честных людей – Катона, Брута, Цицерона, тогда как сторонниками Цезаря являются: грязный пьяница Антоний, банкрот Курион, сумасшедший Клелий, Долабел, уморивший свою жену и, наконец, Катилина.

Во время Неаполитанской революции округа, наиболее склонные к воровству и разбойничеству, как, например, Изериния, Мельфи и Лонгано, сильнее других противостояли реакции Бурбонов и кардинала Руффо[170]170
  Coco. Saggio storico della rivoluzione di Napoli.


[Закрыть]; в Греции клефты, в мирное время занимающиеся разбоями, оказались самыми храбрыми защитниками независимости своей родины. У нас в Италии в 1860 г. сицилийская Мафия присоединилась к Гарибальди, а неаполитанская Каморра – к либеральной партии. Эти преступные организации, впрочем, скоро воспользовались удобным случаем, чтобы сформировать банды шалопаев, нападавших на тюрьмы, не дававших никому покоя и совершавших возмутительные жестокости в Палермо (Томассо-Круделли).

Надо заметить, что Каморра и теперь еще не совсем исчезла, как это можно видеть по разоблачениям на последних парламентских дебатах. Значит, вмешательство прирожденных преступников в политику всегда очень подозрительно, потому что они редко забывают свои индивидуальные цели, и как только политические страсти затихают, так простая преступность вновь поднимает голову. Трудно было бы определить границу, за которой прирожденный преступник перестает быть политическим и становится просто уголовным, если бы антропология не давала нам признаков врожденной преступности.

Прирожденные преступники выступают обыкновенно в бунтах и при начале революций, заражая своим примером слабых и нерешительных, порождая настоящую подражательную эпидемию.

Chenu[171]171
  Des conspirateurs 1845–1846.


[Закрыть], говоря об эпохе, предшествующей 1848 г., показывает, как политические страсти превращались мало-помалу в открытую наклонность к преступлению; так, тогдашние предшественники анархистов под руководством Коффино, доводя до крайности коммунистические принципы, возвели воровство в политический идеал. Он грабили лавки, оправдываясь тем, что наказывают, будто бы заведомых воров и отнимают у последних украденное; а затем, под таким же предлогом стали подделывать банковские билеты. Такая преступная деятельность, прикрываемая революционными целями, вызывала во всех недовольных подражания и повела к революции. Надо заметить, однако же, что настоящие республиканцы с отвращением отвернулись от этих своих предшественников, которые в 1847 г. и были наказаны по суду.

В Англии, во время образования заговоров против Кромвеля, страшно размножились воры и разбойники. Собираясь в шайки и маскируя политическими целями свои преступные стремления, они грабили мирных жителей без различия партий. Даже иностранные войска не всегда могли с ними справиться.

Перед началом Французской революции тоже появлялись шайки бродяг, воров и убийц. Мерсье говорит, что из них составилась армия тысяч в десять человек, которая мало-помалу проникла в столицу и сделалась главной пособницей террора, участвуя во всех массовых избиениях. По определению Мейснера[172]172
  Генкур. Hist.de la sociètè Française.


[Закрыть], сами революционные комитеты были не что иное, как «ассоциации, организованные ради безнаказанного производства убийств и грабежей» (Тэн).

«В 1790 г. в Консьержи содержалось 490 преступников, а в 1791 г. уже 1198. Арестанты, прикрываясь гражданскими мотивами, вели себя перед судом нахально, а осужденные публично занимались у позорного столба мастурбацией».

То же происходило и во время Парижской коммуны.

Народонаселение Парижа, оскорбленное в своих патриотических чувствах несчастною войною, нервированное беспрестанными битвами, голодом и алкоголем, выделило из себя подонков-преступников, сумасшедших, пьяниц, которые и восстали ради удовлетворения своих анормальных аппетитов. Характер этого восстания ярко выразился в избиениях безоружных пленников, в изобретении жестоких пыток и ненужных истязаний. Один заложник был убит 69 пулями; тело отца Bengy было изранено 62 штыковыми ранами.

Кровавая расправа правительства с коммунарами не прекратила проявлений преступности. В самом Париже, во время анархических бунтов 1883 г., из 33 человек, арестованных по политическим причинам, 13 были уже судимы за воровство. Затем, в Бельгии, во время бунтов рабочих стеклянной промышленности на 67 арестованных пришлось 22, уже по десяти-двенадцати раз отбывавших наказание за воровство и буйство.

Да нам, к несчастью, и не нужно никаких цифр для того, чтобы убедиться в удобосовместимости самых прогрессивных идей с самыми преступными наклонностями. Мы на всяком шагу встречаем лиц весьма развитых в современном смысле слова, но относящихся к действительной жизни далеко не так корректно, как люди старого закала, ограниченные по идеям, но более честные и твердые по характеру. В каждом городе можно встретить красноречивых, но бессовестных болтунов, злоупотребляющих доверием публики с личными целями. Недаром слово «политик» стало синонимом интригана.

16) Роль преступности в эволюции. – История показывает, что преступность является одним из агентов настоящей эволюции.

В другом месте мы уже указывали на то, что нравственность и правосудие родились из преступления. «Обман (l’imposture) победил жестокость первобытного человека. Семья утверждена суровыми мерами: тысячи «лапидированных» женщин жизнью заплатили за нарушение супружеской верности. Порядок был установлен разбойниками, превратившимися в жандармов» (Ренан. «Hist. du people d’Israel»). В другом месте я доказал, что гениальность часто совмещается с преступностью.

Во всяком случае, изучая в этом отношении бунты и революции, мы, кажется, можем сделать заключение, что преступники участвуют главным образом в первых, тогда как в последних они являются скорее противниками, чем пособниками настоящих революционеров. Революционеры чаще являются жертвами преступлений и, если совершают последние, то только в виде реакции. В переворотах, совершенных Иисусом Христом и Лютером, в голландской и итальянской революциях новаторы являлись жертвами точно так же, как и нигилисты, по крайней мере, отчасти. Французская революция и Сицилийские Вечерни опозорили себя преступлениями, но мы выше видели, что это были скорее бунты, чем революции, да и, кроме того, преступления, их запятнавшие, являлись часто простой реакцией на ошибки противной партии.

17) Статистика преступности. – Все это подтверждается новейшими статистическими данными, доказывающими, что революции имеют одинаковое с бунтами и кровавыми преступлениями географическое и метеорическое распространение. Так, в Италии, политические преступления чаще совершаются в Ливорно, Люго и Равенне, где с человеческой жизнью вообще мало церемонятся.

Сопоставляя (относительно к числу жителей) число обвиненных и осужденных в разных департаментах Франции с господствующим политическим настроением последних, можно убедиться, что число это растет пропорционально большему или меньшему республиканизму общественного мнения. В самом деле, будучи ничтожным там, где количество монархистов равно количеству республиканцев или превышает его, оно доходит до максимума там, где республиканцы преобладают.

Из 51 республиканского департамента, в 19-ти число преступников выше среднего, а из 34 монархических департаментов оно выше среднего только в девяти.

Из новых наших исследований (которые появятся в другом месте) видно, что убийство совершается чаще в странах промышленных, населенных лигурийской, бельгийской и галльской расами, то есть наиболее прогрессивными, образованными и республиканскими.