Текст книги "Беллетрист"

– Кто еще хочет выступить? Пожалуйста.

– За год было проведено всего два рейда. Это разве работа?! – заговорил с места Гилев. – Плохо!

После Гилева взял слово Ермаков. Он вышел к столу, заложил руки за спину. Коренастый, плотный. Работал он на заводе со дня его основания, вот уж тридцать лет.

– Что такое народный контроль, кто мне скажет? – не торопил Андрей Сергеевич с ответом. – Желающих ответить мне нет? Народный контроль – это такая организация, которой, по простонародному выражаясь, до всего есть дело. Вот Ефимов сказал, что не налажен питьевой режим в цехе. А ведь народный контроль мы для того и выбираем, чтобы был порядок, чтобы всем нам лучше работалось. Члены народного контроля должны быть требовательными, инициативными. И не надо бояться чинов! Надо критиковать. Начальник цеха такой же человек, как и мы с вами. Ему иной раз бывает недосуг заниматься бытовыми вопросами, и члены группы народного контроля должны ему подсказать, а то и потребовать, чтобы в цехе был налажен питьевой режим. Таким должен быть народный контроль. Боевитым! Я считаю, работа группы народного контроля велась на «удовлетворительно».

– У кого какие еще будут вопросы, пожелания? Кто хочет выступить? Итак, поступило два предложения. Кто за то, чтобы работу группы народного контроля считать удовлетворительной, прошу поднять руку. Большинство. Кто против? Гилев.

– Переходим, товарищи, к следующему вопросу – выборы нового состава группы народного контроля. Какие будут предложения?

– Я думаю, что группу народного контроля надо оставить в прежнем составе, пусть учатся работать, – предложил Ермаков.

– У кого еще какие будут предложения? Кто за предложение Ермакова Андрея Сергеевича, прошу поднять руку. Единогласно.

– В заводской столовой надо навести порядок, – с места с обидой в голосе выговаривала Клавдия. – А то сварят – есть невозможно.

– Дорогая Клавдия, нет у группы народного контроля таких полномочий, – с нехорошей, ехидной улыбкой принялся объяснять Вершинин, – при завкоме имеется спецкомиссия по общепиту. И только она занимается вопросами питания на заводе.

Если на то пошло, Клавдия и сама, без народного контроля, могла сходить в завком и спросить, почему в столовой плохие обеды.

– Котлеты рассыпаются, есть невозможно, – поддержала Клавдию Иванова.

Чебыкин взял слово: плохо было с режущим инструментом.

– Товарищи, ничем помочь не могу, – отвечал начальник цеха. – Сколько нам дают инструмента, столько мы и получаем. На большее рассчитывать не приходится. Леонид Иванович, и от нас много зависит, от нашего отношения к инструменту. Взять резец. Мы с вами, чуть отломился кусочек от напайки, сразу его выбрасываем. А ведь его можно перезаточить. Если нет времени сразу заточить, можно оставить на потом. Богатые мы, скажу я вам, за счет государства.

– Кто еще желает выступить?

Желающих не было. Собрание и так затянулось.

7

– Следующая остановка «Школьная».

«Хорошо съездили, отдохнули, – думал Чебыкин, глядя в окно. – Посмотрели цирк. Что ни говори, а культурные мероприятия сплачивают коллектив. Чаще надо проводить подобные мероприятия. От них большая польза».

Со скрежетом шумно раскрылись задние двери, из автобуса вышли Клавдия с Плотниковым. Плотников смеха ради на виду у всех полез к Клавдии обниматься. Клавдия не противилась. Но когда Плотников стал досаждать, она грубо, по-мужски оттолкнула его от себя.

В автобусе было тепло, даже жарко. Зойка дремала, устало развалившись в кресле; ей выходить у больницы, это через полчаса, конечная остановка. Выражение брезгливости, пресыщенности застыло на ее бледном измятом лице. Клипсы, броши разные, цепочки, зажимы – все это болталось на Зойке в изобилии. Все ее украшения были недорогими, по зарплате в 85 рублей. Такой нарядной ее еще никто не видел.

– Ну ты даешь! Тебя встретишь на улице и не узнаешь, подумаешь, артистка какая, – восторгалась Лысенко.

– Да, не узнаешь. Артистка, – довольная, отвечала Зойка.

Автобус мягко подкатил к универмагу.

Хмелева, Клюев, Садовский, Чебыкин вышли. Мария Павловна Хмелева была новый человек в коллективе, на прошлой неделе устроилась токарем 3-го разряда. Среднего роста, миловидная женщина.

– Мария Павловна, разрешите я вас провожу, – вызвался Леонид Иванович. – Быстро темнеет.

– Мне тут недалеко….

– Мария Павловна, хорошо отдохнули, правда? Целый год собирались в цирк и наконец-то собрались. То автобуса не было, то еще что-нибудь… В детстве я мечтал стать акробатом. Шалопаем был. Ох, и доставалось мне от отца. Один раз он меня так ремнем отшлепал, что я сесть не мог. Но я не обижаюсь на него. Как-то надо было меня учить. В школе с тройки на двойку – не было у меня тяги к учению. Если бы не Яковлев, один мой знакомый, я бы техникум не закончил, бросил. Он меня уговорил. Хороший парень.

– Ух! Еле догнал вас, – прикидывался Клюев, отдуваясь. – Бежите как на пожар. Мария, берете меня в провожатые? Надежней будет. Двое – целая охрана.

– Опоздали. Я уже пришла.

– Ничего. Зато я теперь знаю, где живете. В гости приду. Можно?

– Пожалуйста, Сергей, приходите. Чаем напою.

– Чай у меня и дома есть.

– А больше ничего не держим. Закон не позволяет. До свидания.

– До свидания, Мария Павловна. Спокойной ночи. Всего хорошего, – подал Леонид Иванович руку.

Мария Павловна зашла в подъезд.

– Леонид Иванович, разговор у меня… – хотел Клюев выговориться, устал: дома – скандал, на работе тоже неприятности.

Чебыкин был неплохой собеседник – выслушает, а то и поможет советом.

– Вот я всю жизнь, можно сказать, проработал слесарем. И чего добился? Богатым стал? Ничего подобного. На книжке триста рублей – вот все мое богатство. Да мне и не надо ничего. Только иной раз обидно делается: работал, работал, а добра не нажил. Все, выходит, проел. На брюхо работал.

Клюев одевался просто. Зимнее пальто носил уже шестой год. Ворот рубашки расстегнут, шея открыта.

– Сергеевич, застегнись. Холодно.

– Я холода не боюсь.

– Ты, Сергеевич, верно заметил, – тяжело вздохнул Чебыкин. – Мы в основном работаем на себя, чтобы сытым быть, одетым. На большее денег не хватает. Но есть еще один момент – через труд человек утверждает себя в жизни. Конечно, много у нас в цехе ручного, рутинного труда. Что поделаешь. Позавчера я был на дробилке. Там – сущий ад! Пыль, грязь, холод. Как там люди работают? У нас в цехе еще хорошо, работать можно. Светло, тепло.

– Рабочий человек не ценится. Так, работяга.

– Ну, Сергеевич, это ты зря… Рабочий человек – это главная фигура на производстве. В капиталистических странах как делается: прогулял человек – сразу выгоняют, а мы боремся за человека, воспитываем его. Ну выгоним мы прогульщика. Он устроится на другое место, там будет прогуливать.

– Один раз ошибешься – весь год будешь плохим, весь год будут помнить. А, что там говорить!.. Мы, Леонид Иванович, никогда не поймем друг друга.

– Подожди. Почему не поймем? – хотел бы Чебыкин разобраться. – Может, действительно, я что-то не понимаю, бываю не прав. Так ты подскажи. Мы делаем одно общее дело – выпускаем щебень Нам нечего делить, как ты считаешь?

– Я никак не считаю, – отмахнулся Клюев. – Я человек маленький. Считай не считай, все равно по-моему не будет. Вот так!

– Ты, Сергеевич, зря обижаешься. Ты бы мог передовиком быть, если бы с дисциплиной подтянулся. В работе тебе равных нет. Мне иной раз тебя даже жалко.

– Что меня, Леонид Иванович, жалеть?! Я не ребенок. Виноват – наказывай. Наказание – самый действенный метод воспитания.

– А я считаю, наказание – крайняя мера.

– Ага, крайне действенная. Человеку скоро на пенсию, а вы его учить. Смех и грех!

– Учиться, Сергеевич, никогда не поздно.

– Сколько на нашей шее грамотеев сидит! – не мог Клюев говорить спокойно. – Сидят в кабинете, палец о палец не ударят, а деньги получают. Надо так делать: отработал четыре часа на производстве материальных благ, заработал себе на хлеб, а в остальное время чем хочешь, тем и занимайся. Хоть звезды считай. Вот это будет по справедливости.

– Конечно, есть у нас еще такие кабинетные деятели. Но не все же такие.

– А может, так оно и должно быть, так богу угодно, чтобы кто-то работал, кто-то – паразитировал. «И жизнь хороша, и жить хорошо…» – пропел Клюев.

– В жизни, конечно, всякое бывает.

– Да! Да! Так оно! До свидания.

– Спокойной ночи.

– Спокойней не бывает.

«Сейчас начнется… – думал Клюев. – Сучка! Из дома еще выгоняет. Я скоро сам уеду. Нужна ты мне. Милицию вызывает. Знал бы, что так все получится, лучше б на старухе какой женился. Нужна мне ее красота. Была бы баба».

8

В связи с реконструкцией дробилки, увеличением объема токарных работ, по приказу директора в ремонтный цех были откомандированы с завода на месяц три человека, знакомые с токарным делом. Среди командированных был и в прошлом токарь ремонтного цеха Сергей Глушко.

– На складе лучше работать, – хвалился Глушко. – Не надо всю смену стоять за станком. Нет работы – сидишь, а токарем не посидишь. Надо заготовку найти, завести, распилить, доставить к станку.

В десятом часу только Сергей приступил к работе: пока нашел заготовку, завез… Работа была несложная – оси.

Подошел Чебыкин:

– Сергей, фланец надо проточить. Снять две десятки на диаметр. Слышишь? Сергей, надо фланец проточить!

– Началось! Сделай то, сделай другое. У меня есть работа. А всякие там ваши шабашки меня не интересуют.

Чебыкин опешил, он никак не ожидал услышать такое от Глушко.

– Подожди. Какие шабашки? Это шаблон. Из-за этого фланца у меня Дмитрий без работы.

– Хочешь, сам вставай за станок. – Глушко пошел курить.

Сергей сидел у доски «Будни цеха», небрежно закинув ногу на ногу, курил. Упрямый с ямочкой подбородок, волевые тонкие губы, широкие скулы человека с характером. Чебыкин не то что говорить, смотреть на него не хотел, но надо было разобраться, тут не до амбиций.

– Сергей, я бы не стал тебя просить проточить фланец, если бы было кому его отдать. Я ж тебя, Сергей, знаю, ты работал у меня в смене. Парень ты неплохой. Девять минут проточить фланец, не больше. Не думал я, что ты можешь отказаться от работы.

Глушко – ноль внимания.

– Сергей, ты на работе, а не у себя дома, и будь добр подчиняться! Я с тобой нервы трепать не собираюсь. Если еще такое повторится, я напишу на тебя начальнику цеха докладную. Пусть он сам с тобой разбирается. А если ты чем-то недоволен, заходи в конторку, разберемся. Вот так!

Леонид Иванович пошел с проверкой к слесарям.

– Вчера я в четыре часа ночи лег, – рассказывал Лаптев Клюеву. – Жену провожал. К сестре поехала. Проснулся в полвосьмого, быстро соскочил с кровати, одел сына и бегом в садик, потом на работу. Еле успел.

– Ну как же, ты у нас, Виктор, спортсмен. – Сидел Клюев на швеллере у сверлильного станка, курил, пуская дым кольцами.

– Да, до армии я бегал, штангой занимался… Сейчас все забросил.

– Погоди, лет через пять ты и лыжи забросишь, – обещал Клюев. – Вот увидишь. Я тоже раньше делал зарядку, на лыжах бегал. Где-то на чердаке у меня валяются гантели. Хорошие гантели, из нержавейки.

– На лыжах можно до пенсии бегать. Петров из электроцеха… Ему за шестьдесят, а он все занимает призовые места в соревнованиях.

– Ну ты ж не Петров, а Лаптев.

– Вчера одни шкаф поднимали на пятый этаж, – находил Лаптев случай презабавным. – Сижу на кухне, слышу: бух! Открываю дверь – двое пьяных мужиков маются со шкафом. Дверца у шкафа уже отломана, на одной петле висит, а сбоку большая царапина.

– Взял бы да помог, спортсмен. Лоб здоровый. Ладно, хватит болтать, надо работать. Тебя не останови, так целый час будешь болтать и о работе не вспомнишь.

– Работать так работать.

Когда начинать работу, когда заканчивать – Виктор во всем полагался на Клюева, как более опытного и старшего товарища.

За стенкой в кузнице стучал молот: работали братья Тихомировы – Владислав и Федор. Владислав работал в цехе шестой год. Федор в прошлом году пришел из армии. Оба рослые, косая сажень в плечах, настоящие кузнецы. Федор штамповал болты. Владислав, заложив руки за спину, прохаживался по кузнице, внутренне готовясь к большой работе. Все было им продумано. И вот – пора!

Владислав осторожно разгреб лопатой кокс. В лицо пахнуло жаром. Теперь нельзя терять ни минуты: пока нагрет, металл податлив, надо успевать его обрабатывать. Владислав взял клещи, захватил заготовку, рывком выдернул из кокса. Заготовка легла на наковальню под угрожающе нависший боек. Удар, еще удар – снопами искр брызнула в разные стороны окалина… На сто тридцать – сто пятьдесят процентов выполнял Владислав сменное задание, и сегодня – не исключение. Вторник – после выходных работалось легко. К концу недели Владислав уставал, вытягивало металлом руки.

Равномерно ложились удары. Владислав был предельно внимателен: с металлом шутки плохи, одно неловкое движение – и можно остаться калекой. Федор стоял рядом, смотрел, учился.

9

Было прохладно. Почти весь лист с деревьев опал. Клюев дышал глубоко, полной грудью, слегка подкашливая. Он легко узнавал среди редких прохожих своего брата-работягу по обстоятельной, неторопливой походке, непритязательности в одежде. До завода было минут двадцать ходьбы. Клюев рано выходил из дома. Привычка. До работы успевал покурить, сыграть в домино. Как без домино?

– Что ты ползешь, как черепаха? – делал Клюев замечание Трунову, автослесарю из гаража. – Надо спешить, а то всю работу разберут. План надо давать.

– Иди. Давай, – огрызнулся Трунов.

У заводоуправления Клюев замедлил шаг. Еще метров триста – и покажутся бытовки, трехэтажное кирпичное здание. Даже в самые лютые морозы в бытовке было тепло. Клюев переодевался на первом этаже. Через пять минут должен подойти автобус с рабочими, и в бытовке станет шумно. Дроздецкий опять будет дразнить Сазонова, тот – грязно ругаться. Каждый день одно и то же.

Ермаков, Сидорчук, Плотников уже были в цехе.

– Что вам не спится? Из дома, что ли, выгоняют? – зло заметил Клюев.

– Кто-то должен первым приходить, – ответил Ермаков. – Давай садись.

– Начали!.. – перемешал Сидорчук домино.

Клюев ни разу не проиграл – везло. Плотников же двух «сопливых» получил.

Незаметно как собралась смена.

– Заканчивайте, – подошел Чебыкин с работой.

– Ну опять, Леонид Иванович, ты не вовремя. Доиграть не дал, – шутил Плотников.

– В обед доиграете. Расписывайтесь.

Тетрадь по технике безопасности пошла по кругу.

– Ольга, о чем это вы с Владиславом шепчетесь? Договариваетесь, что ли? Смотрите у меня, – пригрозил пальцем Плотников. – Не спариваться.

– Ты, Алексей, без этих своих сальных шуточек жить не можешь, – беззлобно заметил Владислав.

– Его хлебом не корми, дай поговорить о сексе, – широко улыбнулась Клавдия.

– А ему больше ничего не остается… – намекал Лаптев на предпенсионный возраст Плотникова, мужское бессилие. – Слюни распустил.

– У тебя есть работа. Продолжай делать болты, – проводил Чебыкин разнарядку. – Ты, Анатолий, заканчивай муфту.

– Да нужна мне эта муфта! – отшвырнул Бушмакин чертеж. – Кто начинал, тот пусть и заканчивает! Умники нашлись. Верхушки сшибают, а я заканчивай за них работу!

– Мне, Анатолий, нечего нервы свои показывать. Они у меня тоже есть! – повысил голос Чебыкин. – Не хочешь работать, я тебя не держу, а пришел – так нечего выкобениваться! Извините за выражение.

«С чего это он поднялся? Что ему надо? – не понимал Леонид Иванович. – За месяц хорошо ж вышло. Обижаться не на что. Я всегда его в пример ставлю. Странно».

Не из-за работы поднялся Бушмакин, а потому что остался без премии за «Лучшего по профессии», чувствовал себя обойденным. Он почти каждый месяц выдвигался мастером на «Лучшего по профессии». Привык: премия стала вторым заработком. И вот – без премии. Бушмакин знал, как угодить Чебыкину, войти в доверие: Леонид Иванович любил порядок. Анатолий ровно в восемь, без опозданий начинал работу, без 15 пять заканчивал.

– Анатолий, ты что, сегодня не выспался? – не хотел Леонид Иванович ссориться с одним из лучших токарей в цехе.

– Кто начинал муфту, тот пусть ее и заканчивает! А то привыкли верхушки сшибать.

Трудно было разговаривать с Бушмакиным, он ничего не хотел понимать

– Срочно потребовалась муфта! Анатолий, ты ж не первый год работаешь, знаешь, как это бывает… Я думаю, тут нечего обижаться. Работа есть работа. Для чего мы тогда здесь? Чтобы завод работал.

Сапунов сверлил «карандаши». Работа точная. У Клюева были проблемы со зрением, «карандаши» – не его работа. В разметке надо быть зрячим, а то такое можно наразмечать, что все уйдет в брак. Например, при керновке на первый раз достаточно легкого удара по керну, чтобы в случае смещения можно было поправиться, ударить сильней. При сверлении отверстий диаметром от 24 и больше лучше сначала засверлиться маленьким сверлом на небольшую глубину – так будет точней. Не следует ставить тяжелую деталь на доски, доски может продавить, и деталь окажется под углом. Все это, вроде бы, мелочи, но без них нет хорошей работы.

Владислав завез в цех пруток, поставил за комбинированными ножницами тачку, установил упор на определенный размер, зафиксировал рычаг на механическую рубку и включил ножницы. Недовольно заурчало, набирая обороты, колесо-маховик. Владислав вставил в гнездо ножей пруток, чтобы только пруток держался, и резко толкнул его вперед, еще и еще… Застучали, горохом посыпались в тачку заготовки. За первым прутком последовал второй, третий. За двадцать минут Владислав изрубил всю пачку, а это прутков тридцать. С трудом Владислав вывез нагруженную доверху железом тачку из-за ножниц и повез в кузницу

Плотников шабашил, делал запоры для дверей в ОРС. Он уж неделю по часу-два в смену, что называется, работал на себя. К пятнице надо было сделать, получить деньги. Завидев в проходе между станками Чебыкина, Плотников быстро накрыл «левые» запоры листом железа, принял деловой вид, закурил. Только Чебыкин ушел, Плотников убрал лист и занялся запорами.

– Сто шестьдесят пять рублей в месяц! Пусть сами работают за такие деньги! – ругался Лаптев. – То резак, то сварка. Бегаешь как заведенный, а заработка нет. Знал бы, так лучше не смотрел расчетную книжку.

– Что ты, Виктор, кипятишься. Есть фонд заработной платы. Перерасход его нежелателен, – спокойно объяснил между делом Плотников.

– Так оно! – согласился Лаптев. – Прошлый месяц у меня совсем не было сварки, все резак. А за резак в час идет рубль. У меня вышло двести пятнадцать рублей. В этом месяце у меня было много сварки, и зарплаты – нет!

– Боятся лишнюю десятку накинуть! – сплюнул Клюев. – Как будто из своего кармана. А, что там говорить! Конечно, рабочему деньги не нужны. Зачем они ему? Много будет зарабатывать – обленится.

Лаптев полцеха обегал, рассказал о своей низкой зарплате. На питание уходила сотня в месяц, за садик тридцать (у Виктора были мальчик и девочка), за квартиру семнадцать рублей. Чтобы купить что-нибудь сверх этого, надо копить или одалживать; брать кредит…

Клавдия тоже недосчиталась 30 рублей. Недоволен был и Садовский.

Лысенко под руку повела Боброва в конторку мастеров получать премию из фонда мастера; в слесарное отделение даже не заглянула.

10

В ноябре у профактива было много работы: надо принять индивидуальные соцобязательства, сменные, цеховые; подвести итоги соцсоревнования, и все это – в сжатые сроки. Собрание следовало за собранием, заседание за заседанием. Вчера были приняты индивидуальные соцобязательства. Ничего нового: бороться за звание ударника комтруда, принимать активное участие в жизни цеха, работать без брака и аварий, сдать в фонд мира три рубля, отработать безвозмездно на благоустройстве города и завода шестнадцать часов. Только норма выработки была у каждого своя, а в остальном – как под копирку. После индивидуальных соцобязательств на очереди сменные. Потом защита их на цехкоме.

Сегодня на повестке дня прием цеховых соцобязательств. Председатель цехкома стояла у стола и который раз пересчитывала людей, беззвучно шевеля губами.

– Ну все, можно начинать! – С видом большого начальника встал Сапегин за трибуну.

Никто из присутствующих шутку Владимира не оценил.

– Ну что он там? – ворчал Садовский. – Рабочий – опаздывает, начальник – задерживается. Начальству все можно.

Лаптев с Бушмакиным гоняли шары на бильярде.

– Мазила! Ты толстым концом бей по шару! – сыпались в их адрес замечания.

– Идет, – объявил Плотников, стоящий у дверей.

Начальник цеха молча прошел к столу, сел на свое место, у окна.

– Товарищи, на профсоюзном учете у нас состоит сорок три человека. На собрании присутствует тридцать девять. Трое в отпуске, один – на больничном. Какие будут предложения по открытию собрания? – заученно выпалила Николаева.

– Открыть собрание, – внес предложение Бобров.

– Для ведения собрания надо выбрать председателя и секретаря. Какие будут предложения?

– Ефимова. Костареву.

– Я не буду!

Костареву никто и слушать не стал.

– Кто за предложение Сиверцева, прошу поднять руку. Единогласно.

– Так… – Ефимов откашлялся. – На повестке дня у нас один вопрос – принятие цеховых соцобязательств. Кто за данную повестку, прошу проголосовать. Единогласно. Слово предоставляется председателю цехового комитета Николаевой Татьяне Ильиничне.

Татьяна вышла к столу, встала за трибуну, развернула свернутые в трубочку соцобязательства, разгладила их рукой и принялась читать:

– Стремясь достойно встретить предстоящий съезд партии, создать основу для устойчивой работы на втором году пятилетки, коллектив цеха принимает следующие обязательства: довести норму выработки до ста двадцати процентов, выполнять заказы качественно и в срок. Сдать в Фонд Мира сто двадцать девять рублей. Подать три рацпредложения на улучшение организации труда с экономическим эффектом три тысячи рублей. Работать без брака и аварий. Обучить профессии токаря три человека. Отработать на благоустройстве города по шестнадцать часов. Сдать нормы ГТО. Оказать помощь детскому дому, сделать ограду.

– Какую ограду? – не понял Ермаков. – Когда делать? В рабочее время шефская помощь не оказывается.

– Товарищи, вот что я вам скажу, – встал начальник цеха. – Ограду будем делать в рабочее время. Я думаю, большой беды не будет, если мы в нарядах закроем ее какой-нибудь работой. Не для себя же мы ее делаем. Никакой корысти в этом нет. В личное время с оградой нам не справиться.

– Сдать нормы ГТО – это что за пункт? Все сдать нормы ГТО не смогут. Сдадут нормы ГТО единицы! – Шумным было выступление Боброва.

– Неправильно сформулировано. Надо так: принять участие в сдаче норм ГТО, – успокоил Боброва Вершинин. – А сдадут нормы ГТО, конечно, единицы.

– Товарищи, – взял слово начальник цеха. – У меня будет к вам одна просьба. Подавайте рацпредложения. Технически – передовая мысль у нас в цехе молчит. За два года у нас было подано всего одно рацпредложение. Ефимовым. Товарищи, все вы хорошо знаете свою работу, грамотные, со средним образованием, в цехе не один год. Нужно всего лишь немного пошевелить мозгами. Если мы не будем работать головой, у нас все мозговые извилины выправятся. Все вы люди грамотные, со средним образованием. Подавайте рацпредложения, оформляйте. И в материальном отношении вы выиграете, и в моральном получите удовлетворение. А то даже как-то неудобно. Как будто мы ничего не можем, слабоумные. Когда я работал слесарем, творческая мысль у нас была на высоте. Сбросьте с себя лень. Поработайте немного головой, докажите, что вы не хуже других.

Чебыкин хотел было сказать, что с внедрением рацпредложений плохо, на внедрение уходят годы, но передумал. Все равно ничего изменить было нельзя: не в компетенции начальника цеха это было.

– Товарищи, у кого какие будут предложения, замечания по цеховым соцобязательствам? Кто хочет выступить? Пожалуйста, – охотно предоставил Ефимов слово старшему мастеру.

Ермаков вышел к столу.

– Товарищи, мое выступление будет несколько отвлеченным, может, и не по теме, но я скажу. Товарищи, кто помнит, о чем мы с вами говорили на прошлом собрании, что решали? Трудно вспомнить? А на хороших собраниях как делается? Перед началом собрания председатель собрания или председатель цехового комитета отчитывается за предыдущее собрание. Например, решили мы наладить питьевой режим в цехе. На следующем собрании председатель должен нас проинформировать, что сделано в этом вопросе, если не делается, то почему. Вот тогда люди будут знать, что все, о чем говорится на собрании – не пустая болтовня. Люди будут верить в собрание. А то у нас как делается: поговорили, поговорили и разошлись. Слова у нас зачастую расходятся с делом. Большую часть жизни мы с вами проводим на работе. Цех – наш второй дом, и мы должны быть в нем хозяевами.

– Кто еще желает выступить?

Садовский только хотел взять слово, заострить внимание на плохой работе инструментальщиков: нет метчиков, сверла не заправлены, но Ефимов помешал:

– Желающих выступить нет. Тогда переходим к голосованию. Будем голосовать за каждый пункт соцобязательств в отдельности или за все сразу?

– За все сразу!