Текст книги "Беллетрист"

– Митька, это ты? – спрашивал кто-то в бытовке.

– Я.

– Купил телевизор?

– Подожду. Маленький брать не хочу.

– Заелся.

– Зачем он маленький нужен?

– Правильно.

– А-а-а..! – вдруг закричала работница бытовой. – Ходят голые. Бесстыдники!

Федор уже переоделся в рабочее, пришел Аркадий, слесарь с дробилки, открыл шкаф – пахнуло грязью. Вся рабочая одежда у Аркадия была свалена в кучу.

Снег повалил. Радио молчало. Без новостей.

– Давайте все в красный уголок! – собирал Соболев людей. – Потом покурите.

– Лекция, что ли, будет?

Никто не знал. Забелин тоже пожимал плечами.

Все собрались, Турицына только не было.

– Ты что, Дмитрий Петрович, заставляешь себя ждать? Давайте, Алексей Анатольевич, начинайте.

Лектор был невысокого роста, в годах, в черном костюме, в галстуке. Интеллигенция.

– Товарищи, – начал Алексей Анатольевич, – я вас долго не задержу.

– …этак часа на два, – не против был Тимофеев.

– Я просил начальника цеха собрать только молодежь. Ну ладно. Все вы слышали, знаете про Закон о всеобщем среднем образовании. Только некоторые отмахиваются, мол, и так проживем, ерунда. Нет, товарищи, это не ерунда. В век научно-технической революции без образования нельзя. Идет автоматизация производства. В профессии наладчика шестьдесят процентов – интеллектуальный труд, головой надо работать. Да и так, чтобы стать мастером своего дела, профессионалом – надо учиться. У нас в техникуме открываются платные подготовительные курсы. Специальности разные: бухгалтерский учет, металлообработка, автоэлектрик и другие. Мне начальник цеха дал список учащейся молодежи. Процентов тридцать не имеют среднего образования. Надо, товарищи, учиться. Нам нужны грамотные и только грамотные люди.

– Неграмотные тоже нужны.

– И вы, молодой человек, согласны всю жизнь работать насыпщиком цемента?

– А что?

– Да от тебя, Витька, жена уйдет, скажет: нужен мне такой.

– Работа насыпщика грязная, тяжелая, вредная, наконец, – заговорил Кедров. – Надо учиться, товарищи, есть вечерняя школа. Пройдет, может, лет пять-шесть, профессии насыпщика не будет, все будет автоматизировано.

– Условий учиться нет, – жаловалась Пашкова. – Три года мы с мужем живем в бараке, как переселенцы. Приходишь с работы, надо воды принести, печку растопить, сварить.

– Это, Катерина, предлог, – отвечал Соболев.

– Попробовали бы сами.

– Получите квартиру, не волнуйтесь.

– Вот когда получим, тогда и будем учиться. Уже третий год обещают снести барак. Я давно получила бы квартиру, если бы не отодвигали мою очередь из-за передовиков. Им жить надо, а нам нет!

Собрание так же неожиданно закончилось, как и началось.

– Молодежь и так грамотная, – выговаривал Турицын после собрания. – Я один раз им сделал замечание, так они после этого всю неделю вредили мне: то рукавицы спрячут, то еще что-нибудь сотворят. Пусть их перевоспитывают, кто недовоспитал.

До обеда и после Чесноков все жаловался, что выпить даже негде: жена дома ругается. Федор отмалчивался. И в бытовке Александр говорил, намекал на выпивку.

У Полины на ужин что-то было мясное, из тушенки, запах шел по всему коридору. Ксения всегда приходила с работы с бидоном молока. Басил в своей комнате Виктор, он утром всегда первым занимал туалет.

Кто-то постучал, Федор никого не ждал.

– Привет рабочему классу – могильщику капитализма, – пришел, как к себе, журналист. – Хорошо у тебя, Федор, свободно. А мы втроем ютимся. Но ничего, выберемся! Вот построим коммунизм. В наш магазин вино привезли «Солнечное», родственное «Солцедару». Одолжи два рубля до получки. Андрей ко мне должен прийти, вместе учились.

Через полчаса опять Петр пришел – с вином.

– …уехал приятель и песню увез… Зря я у тебя занимал, не пришел Андрей. Закусочку бы какую-нибудь организовать. В редакцию к нам столько разных писем приходит, жалобы. Пишет, к примеру, некий Иванов, почему жена не хочет меня как мужчину. Значит, другой есть, что тут непонятного. Слышал новый анекдот про Анку? Белые окружили Чапаева, завязалась перестрелка. Чапаев видит, что Анка отходит, и говорит: где твоя честь? Анка отвечает: Василий Иванович, у меня давно ее нет.

Федор, я как-то был в вашем цехе. Говорят, у вас в цехе самые красивые девушки на заводе. «…О куда же ты, куда?..» – стал читать Петр стихи. – Знаю я одного, так он пишет стихи всегда в одно и то же время – после обеда. Пойду я, пожалуй, Федор, не буду тебе докучать. Заходи, если что. Приятно было познакомиться.

14

Свежий снег, еще не тронутый цементом, отливал белизной. К вечеру блеск пропадет. Снежный срез на обочине дороги был точно слоеный пирог, в темных прожилках цемента.

У заводоуправления женщина убирала снег. Ее рабочий день уже начался. Работала она легко, словно всю жизнь только и делала, что убирала снег.

Бытовка, цех, работа. Большая часть сознательной жизни у рабочего проходила на работе. Кулиев был в отпуске.

– Смотри, еще раз услышу от тебя такие слова, ты у меня получишь, – крепко держала кладовщица токаря за руку. – Ишь, матерщинник.

– Это для связки слов, – оправдывался Гришка.

– Я тебе покажу для связки слов. Еще раз услышу… – Ольга легонько хлопнула Гришку по заднему месту и отпустила.

– Правильно, Ольга, – заметил проходивший мимо Борис.

– Иди, иди, своей дорогой, а то и тебе достанется.

Ольга не раз, под общее ликование, легко клала мужиков на лопатки. Женщина была крупная.

– Вчера, – рассказывал Трошин, – стою на автобусной остановке. Пацан, что кошку в столовой убил, стоит и матерится. Женщины рядом. Я ему чуть в морду не дал. – Сергей в волнении стукнул кулаком по столу. – Надо с детства приучать к порядку. Упустил время, считай, пропало… Раньше я сыну разрешал до одиннадцати часов гулять, сейчас – нет. В шестом классе он у меня учится. Взрослый. Девочка проходит, он уже оглядывается.

– Весь в отца.

– Нет, я в его возрасте был скромным. Это у вас, чернорабочих, испортился.

Трошин притворно рассмеялся.

– Ты что, Сергей, опять треплешься? – подошел Колька Бежин.

Трошин не сразу нашелся, что ответить.

– Колька, ты вот грамотный… – начал Трошин издалека, – учишься в техникуме… Когда мы будем жить при коммунизме? Хрущев обещал.

– Тебя все равно туда не пустят.

– А я по блату. За этот месяц в «Крокодиле» была карикатура. Ангел спрашивает черта: как ты попал в рай? Рогатый отвечает: по знакомству.

– Так оно! – кивнул Лаптев. – Одним – все, другим – ничего. Нехорошо.

– …неудобно штаны через голову снимать, – встрял в разговор Тимофеев.

– Веселый ты, Андрей, человек. Еще бы парочку таких, как ты, было бы совсем весело.

Тимофеев словно не слышал.

– Завтра в обед кино будет.

– Про что фильм? Про то самое?.. – балагурил Тимофеев.

Фильмы были все про науку, колхоз…

– Андрей жену отправил на курорт, скучает теперь… Лясы точит, – смеялись женщины.

– Что смешного? – спрашивал Тимофеев. – Что-то болтается?

– …язык.

– А я думал, что-то другое. Испугался.

– Пошли, девчата, в столовую, – встала Зыкова.

– Рано еще.

В столовой ввели комплексный обед, но очередь меньше не стала. Ссорились в зале воробьи из-за крошек. Нормировщик купил газету – у столовой был киоск «Союзпечать» – и читал, стоя в очереди.

– Красавица, мне компот без ягод, – просил рабочий.

– Зачем без очереди лезть? – спрашивала женщина обросшего парня. – Волосы отрастил, а совести нет.

– Хватит орать! – грубил парень.

– Еще и хамит, – зашумели женщины.

Парень отступился.

Женщины с ремстройцеха, маляры обедали за двумя сдвинутыми столами.

Работница зала убирала грязную посуду в тележку, вытирала столы, обнажая лодыжки и – выше.

– Почему так медленно работаем? Ушла за гарниром и пропала, – допытывался рабочий. – Разве так можно?

– Что естественно, то не позорно, – невпопад отвечала раздатчица.

Федор недолго сидел один за столом, подсели двое рабочих с помола.

В четыре часа собрание: подведение итогов работы за ноябрь.

– Товарищи, была проделана большая работа, – докладывал Юрий Владимирович. – Все, что намечено, сделано. Завершается почин «25 съезду партии – 25 ударных декад». Заканчивается девятая пятилетка. Я уверен, в десятой пятилетке мы работать будем не хуже! Десятая пятилетка – пятилетка качества, эффективности производства. Но плохо у нас с дисциплиной, хромает на обе ноги. Эти ранние уходы на обед, с работы.

– Когда в столовой очереди не будет? – спрашивал Чесноков. – Тоже сказывается на работе.

– Ты не кричи с места, возьми слово, – делал замечание председатель собрания.

– На парткоме этот вопрос ставился, – отвечал начальник цеха.

– Стоишь весь обед!

– Никакого порядка!

Возмущалось большинство, хотя в столовую ходили единицы. К столу устремился нормировщик. Выждал, когда станет тихо.

– Товарищи, на днях Мао Цзэдун заслал к нам на завод шпиона, узнать, почему русские по часу обедают в столовой. Продовольствия много.

Улыбка не обошла ни одного лица.

– Я о себе скажу, – продолжал Покушев, – прихожу из столовой и устаю больше, чем на работе. Надо перед раздачей сделать ограждение, чтобы не лезли без очереди. То тарелок чистых нет, то стаканов. Рабочие не отдыхают, как приходят из столовой, курят, плюют на работу.

– Николай Спиридонович, выбирайте выражения! – делал начальник цеха замечание. – Вы говорите, что плохая столовая. Я согласен с вами, но только отчасти. В столовой, конечно, надо наводить порядок. Но почему обжиг занимает призовые места в соцсоревновании, а мы не можем? А все мы ходим в одну столовую. Потому что у них вопрос с дисциплиной не стоит так остро, как у нас

Потом выступил Гусев, говорил о захламленности в цехе.

15

Забелин вчера после обеда уже не работал; вышел на пенсию.

– Токарям работать в очках, и чтобы были головные уборы, – проводил Федор разнарядку. – Слесарям соблюдать технику безопасности, чтобы инструмент был в порядке. И не торопиться. Расписывайтесь.

Тетрадь по технике безопасности бесшумно легла на стол.

– Михаил, у тебя болты. У вас пазы. Рашид, обрежешь заготовку Арканову, потом фланцы.

– Кто сегодня видел восход? – спросил Арканов. – Какая красота. Погода будет хорошая.

– Ты один только видел… А мы все шли с закрытыми глазами, – съязвил Трошин.

– А кто тебя знает, – откликнулся Николай.

– Синоптиков надо слушать, – подала голос крановщица.

– Раньше старики предсказывали погоду.

– …у вас полумуфта… – давал работу Федор.

– Кофточку я вчера себе купила, – хвасталась Ольга. – Цвет малиновый.

– Где купила?

– В «Одежде».

– Мне бы тоже надо. Хну еще бы купить, а то у меня на два раза покраситься осталось, и все, – затараторила Анна.

– …как пулемет.

– А тебе что? Сидишь, так сиди, – оставляла Анна за собой последнее слово.

– Какие будут вопросы по работе? Вопросов нет. Свободны.

Кто работал; кто еще сидел, чего-то выждал.

Надежда Лямина в конторке мастеров доказывала Покушеву, что заготовка материала не входит в расценку. Это неправильно. Николай Спиридонович достал из стола справочник, принялся объяснять. Медленно открылась в цехе дверь, показался пруток, потом – Татьяна, за ней Трошин – положил пруток на мехножовку, отряхнулся.

– Спасибо, Сергей, – кивнула Татьяна.

«Житк-житк…» – запела ножовка: жизнь такова, жизнь такова. Не все у Татьяны складывалось в жизни: разведена, был маленький ребенок.

Николай Павлович зачищал ромб, после четырех-пяти движений напильником оглядывался, заправлял скрюченными пальцами седую прядь под замасленную кепку, и – опять за работу.

Механик с помола стоял с Власовым у промвала. Работа срочная, надо было точить.

До обеда Федор писал наряды. Вся работа записывалась рабочим в тетрадь. По этим записям начислялась зарплата. Много было недовольных расценками: мало выходило. Небольшой была зарплата. Был фонд заработной платы, и перерасход его, мягко говоря, был нежелателен.

В столовой еще пахло краской после ремонта. У двери в зал стоял дежурный с красной повязкой, следил за порядком. Перед раздачей было ограждение. Лежавшие на столе стопкой чистые подносы наводили на грех: по старой памяти скорее запастись, чтобы потом не бегать, не искать. Справа на стене висела табличка: «Поел – убери за собой». Раздатчица в распахнутом халате, белой футболке, с темным лифчиком, отпускала второе, бессознательно или нарочно вешая лапшу на край тарелки.

– Нельзя ли поаккуратней? – обиделся рабочий с КИПа.

Раздатчица не расслышала или не сочла нужным отвечать.

После обеда Федор опять писал наряды. Тимофеев записывал каждую мелочь в тетрадь, что делал, но зарплата его от этого больше не становилась.

«В новом пятилетнем плане, – по радио были новости, – нашло свое яркое воплощение программное положение партии: все во имя человека, для блага человека. Десятый пятилетний план опирается на достигнутые успехи, всесторонне учитывает экономическую мощь, научно-технический потенциал страны, растущую творческую активность масс, новое соотношение сил в мире и, конечно, прежде всего возможности преимущества развитого социализма, мирового содружества. …на родине Марии Александровны Брызгаловой установлен бронзовый бюст. Дважды Герой Соцтруда, она и сейчас находится на передовом рубеже десятой пятилетки по трудовым показателям. Триста центнеров с гектара – таковы ее успехи. Она мать шестерых сыновей. На вопрос нашего корреспондента: что вы считаете самым главным в работе? – Мария Александровна отвечала: надо душой болеть за работу. «Иной раз я вижу, что побеги будущего виноградника кем-то варварски втоптаны в землю, и не могу сдержаться, ругаюсь. Приходишь домой и не можешь найти себе места, зря, вроде бы, людей обидела. А утром выйдешь на работу, поговоришь с людьми, и снова становится все нормально. Люди тебя поняли, и на душе от этого легче. Спина вот последнее время часто стала болеть. Любить свою землю надо, вот и весь секрет».

«Химик» Челябинска выиграл у московского «Торпедо».

16

Завод прихорашивался. Бригада по благоустройству дернила территорию. У заводоуправления висел плакат: «Рабочей инициативе – инженерную поддержку», чуть в стороне – «Каждому молодому рабочему – среднее образование». Вещало радио: «В Новосибирской области на проходных предприятий используется ЭВМ. Повысился контроль входа и выхода работников. Уменьшились опоздания и сократились ранние уходы с завода. Ежедневное начисление заработной платы каждому рабочему на производственных участках, для наглядности, вызывает у них заинтересованность в результатах своего труда. Прием заказа в универмаге в цехах позволяет сократить время на покупку и увеличивает свободное время для духовного гармонического развития личности. Рабочий может получить заказ сразу после смены…»

Рашид резал решетки из листа железа тридцатимиллиметровой толщины. Пламя резака лизало лист, – незаметный поворот в рукавицах вентиля – и пламя сердито зашипело, закипел, забулькал металл, точно каша, и – в листе зияла дыра.

Першило в горле от газов. Плохо работала вентиляция. Вопрос по вентиляции уже не раз поднимался на собрании.

Николай опять где-то ходил, не работал.

– Всех денег не заработаешь, – говорил Николай. – Работа мелкая: гайки, болты.

Лазарев не отходил от станка, старался.

Федор писал наряды. За столом напротив сидел нормировщик. Вошел Соболев:

– Федор Семенович, как дела идут с валами? Утром звонили, интересовались, когда будут готовы. Завтра надо выдать. Все у нас делается на ура. Вчера слышал, рабочие жаловались на бесхозяйственность на кранах. Да, и не забудь про болты на шестнадцать.

Соболев вышел. Дверь приоткрылась – протиснулась уборщица.

– Николай Спиридонович, не подскажете, чем вы лечитесь от ревматизма? Ночами не сплю.

– Я… – тяжело вздохнул Покушев, – натираюсь змеиным ядом. Помогает бодяга. Лекарств много. Но лучше, конечно, обратиться к врачу.

– Спасибо.

– Не за что.

После обеда проходил конкурс токарей второго-третьего разрядов. Первая премия – двадцать рублей, вторая – пятнадцать, третья – десять. И плюс повышались разряды. После обеда уже никто не работал, болели за своих.

У Виктора Комарова все падало из рук, он никак не мог унять волнение. Киселев работал спокойно. У Татьяны полетела запоротая деталь в металлолом. Все надо было начинать сначала. Драгоценное время было упущено. Татьяна раскраснелась.

Первое место занял Харитонов, второе – Киселев.

17

– Федор Семенович, плохо с уборкой в смене. Почему? – спрашивал Юрий Владимирович. – Вчера Олег оставил станок грязным, не смазал. Надо смотреть, контролировать! Мастер везде должен успевать, все знать; быть в курсе всего, что происходит в смене; контролировать ситуацию. Мастер – воспитатель. Я так понимаю. При Забелине не было такого… Предупреди: кто плохо вычистит станок, будет чистить во время работы, за свой счет.

Максим Курилов пришел на работу в чистом, с похмелья.

– Федор Семенович, отпусти, тетка приехала, – слезливо просил Максим. – Я две смены отработаю или в субботу выйду. Я пошел… Я отработаю…

Максим ушел. Подошел Трошин:

– Что он? Молодой ведь еще. Ну ладно я, скоро на пенсию, а он? Молодежь пошла. Вчера всю ночь не давали уснуть какие-то сопляки, кричали. Часа три спал, не больше. Ты, Федор, не переживай. Не хочет работать, его дело. Он говорил, что уезжать собирается.

После обеда с помола привезли полумуфту с валом с мельницы, вал срезало. Выпрессовать вал – пресса такого не было: вал в диаметре около метра, только – выдуть. Логинов уже сверлил вал.

– Не буду я выдувать, – отказывался Трошин. – Я кровью харкаю после резки. Я в больницу пойду. Жить-то осталось… Пусть молодые учатся.

– Сергей Сергеевич, если болеешь, иди на больничный, – говорил Соболев. – Лечись. Поправишься – приходи.

Работа была тяжелая, хорошо хоть на улице можно резать, не так много гари. У резчика было два помощника: один разогревал металл, другой открывал и закрывал, когда надо, кислородный баллон. Резчик гордо стоял на полумуфте с трубкой, в которую через резиновый шланг подавался кислород (как известно, кислород поддерживает горение), резал. Угрожающе шипел металл. Валил черный дым. Важно было не зашлаковать отверстие, а то опять ставить на станок, сверлить – лишняя работа. Баллонов пять-шесть кислорода уходило на резку. И вот вал подрезан, в него заливалась вода, вал охлаждался и – выпадал. А если этого не происходило, в дело шла большая кувалда, «теща». Если и это не помогало – опять резка.

Трошин уже крепил шланги к трубе, готовился. Подошел Терехин, начальник помола, высокий мужчина.

– Здравствуйте, – каждому он подал руку, независимо – начальник, рабочий. – Давно я у вас не был. Что приуныли? Ваш цех должен быть впереди, на лихом коне.

– Нечему радоваться, Григорий Фомич, – отвечал Соболев. – Второй месяц перерасход заработной платы. На шее у завода сидим.

– Это, конечно, плохо, но не смертельно. Повышать надо рабочим разряды. А хозяйственные работы в нарядах легко спрятать, не мне вас учить, Анатолий Геннадиевич. У вас рабочие по 10—15 лет сидят на одном разряде, а то и больше. Работа знакомая, вот и набили руку. Вал выдули?

– Готовимся.

– Ну-ну… а пока я полумуфту заберу.

– Федор Семенович, покажи полумуфту, – распорядился Соболев.

18

– Десять минут стою у раздачи – никого! – возмущался сварщик. – Где заведующая?

Появилась раздатчица, взяла поварешку:

– Что вам, говорите?

– Я сказал: позовите заведующую.

– Не кричите. Заведующей нет.

– Тогда позовите старшую.

На шум из кухни вышли женщина с нездоровым лицом.

– Ну я старшая.

– Почему раздатчицы нет? Приходится ждать. Весь обед на ногах, а вы там лясы точите!

– Вы не знаете, в чем дело. Мария помогала снимать с плиты бачок.

– У вас все отговорки! – сердито махнул сварщик рукой. – Половину щей, две котлеты.

Опять раздатчица куда-то ушла.

Из столовой Федор пошел в помол к Тимофееву с Егоровым, они вторую смену собирали редуктор на мельнице. Своих слесарей в помоле не хватало. В дежурке сильно пахло соляркой.

– Работы много, еще и на завтра хватит, подшипников маленьких нет… – объяснял Тимофеев.

Вошел дежурный слесарь, стал что-то искать в шкафу.

– Андрей, сколько ты зарабатываешь? – спросил Тимофеев.

Андрей закрыл шкаф, так ничего не найдя:

– Сто пятьдесят – сто шестьдесят выходит. Один раз я получил двести пятьдесят рублей, глазам не поверил. В прошлом месяце не было плана: не хватило две тонны цемента. Два мешка. Пятая мельница, у которой редуктор сломался, в пятницу еще забарахлила. Я позвонил механику. Он вторые сутки здесь спит. Позапрошлый месяц мы получили на цех двести рублей за знамя. Вышло по 9 рублей на рыло. Можно было скинуться, сходить в кафе. Раньше у нас была дружная бригада. Кадровики. Сейчас старшему в бригаде двадцать восемь лет. Четыре человека с училища. Ушли от нас кадровые рабочие, а ведь хорошая бригада была. Я, может, тоже летом смотаюсь в леспромхоз. Чистый воздух и заработок больше. Вон Колька, – кивнул Андрей на сидевшего в углу рабочего. – Крановщик. 160 заработок, и вся пыль его.

– Я здесь десять лет уже работаю, – то ли Колька жаловался, то ли хвалился.

– Когда я разговариваю дома, – не унимался Андрей, – мне говорят, что ты кричишь. Я не кричу. Как не кричишь? У нас поработаешь – так оглохнешь.

– Что это? Разом вдруг стало тихо.

– Мельницы встали, – объяснил Андрей. – Цемсилоса полные, вагонов нет. Иногда неделями простаиваем.

Тимофеев с Егоровым пошли собирать редуктор, Федор – в цех.

Трошин варил хромированный патрубок на машину, рядом стоял мужчина в спортивном костюме,

– Друг ко мне пришел, надо помочь, – объяснил Трошин. – Мы с ним соседи… Хороший человек.

Мужчина хотел взять готовый патрубок, Трошин схватил его за руку:

– Обожжешься! Знаешь, как он нагрелся, – Трошин плюнул на сварочный шов, – слюна, ежась, зашипела. – А ты хотел руками взять.

Павел сверлил оси в сырьевой.

– На рыбалку вчера ездил, – рассказывал Павел. – Поймал три окунька. Сначала клевало, потом пошел дождь, клевать не стало. Кошке отдал рыбу.

Александр, бряцая торцовым ключом, зажимал резец в резцедержателе. Серьезный токарь.

Смена как смена, ничего особенного. Срочной работы не было. Это когда ремонт печи, собиралось начальство – большое и маленькое.

Визжала Копылова, парни опять приставали.

В конторке Покушев рассказывал:

– Один снабженец привез в Оренбург помидоры. Там своих хватает. По дороге помидоры попортились, и база отказывалась их принимать. День, два стоят вагоны на станции. Снабженец бегает по кабинетам, звонит в разные инстанции: был в горкоме партии, возмущался, привез, мол, помидоры, старался для народа. Не по-советски получается. Запахло политикой. Короче, взяли помидоры, чтобы отвязаться от дурака. Анатолий Геннадиевич, ты заметил, что у нас последнее время травм нет? Подозрительно как-то.

– Хоть бы их вообще не было. Сплюньте, – поморщился Соболев.

Федор вышел из конторки. Мужчины в спортивном костюме уже в цехе не было. Трошин варил полумуфту. Копылова больше не визжала.

– Вира! – кричал Воронов, устанавливая краном заготовку.

Заработали ножницы. Лаптев рубил железо в ремстройцех.

– Федор Семенович, как это получается? – спрашивала Марина. – Ладно, я плохой работник, ругаюсь… Это есть за мной. Но чтобы я раньше уходила с работы, извините, этого нет. Андрей раньше уходит с работы – это ничего. Передовик.

– Да, это так, – свидетельствовала Татьяна, подруга Марины.

– Передовики должны быть примером. Вы меня слышите, Федор Семенович?

– Ладно, пошли работать, – взяла Татьяна Марину за руку.

– А то что получается: если он хорошо работает, то ему все можно. Гайки я скоро закончу, – уже не сердилась Марина.

– Что они? – подошел Чесноков. – Не обращай внимания, бабы, они так. Им бы язык почесать. Скоро домой пойдем. Работы осталось еще на час. Там уборка.

Федор вышел из цеха, ста метров не прошел, вся куртка была в белых точках, цементе. Фильтра совсем не работали.

У гастронома, что рядом с вокзалом, толпились преимущественно женщины. Появилась крытая машина, толпа пришла в движение.

– Антонина, иди ко мне, вставай! – кричала женщина в красном платке.

– Сколько будешь яиц брать?

Давали тридцать штук на человека. Кто-то вставал еще раз в очередь, запасался продуктами. Мяса в свободной продаже практически не было, выбрасывали раза три. За колбасой тоже была очередь.

19

После разнарядки была лекция – не лекция: фельдшер медпункта Софья Александровна рассказывала о пагубном влиянии на молодой организм половой связи, о вреде курения, алкоголизма. Переедание также было вредно: истощалась сердечная деятельность. Из-за стола лучше выходить полуголодным.

– Вот так, много не ешь, – после лекции наказывал Тимофеев Егорову.

– Буду тебе отдавать! – сердился Егоров. – Что я, дурак, голодным работать?

– Зато здоровым будешь.

Конец месяца, Федор опять сидел с нарядами, освободился только перед обедом. Лаптев краном перевозил лист на резку, долго выбирал место, куда лучше положить, положил за вальцами.

– Федор, – подошел Чесноков, – пошли в столовую. В воскресенье думаю на рыбалку съездить с ночевкой. Тимофеев рассказывал, как в пруду рыбу ловил. Раньше там была автозаправочная станция, и весь мазут стекал в пруд. Наловил он бидон карасей. Жена нажарила рыбу, он и есть не стал, керосином воняла.

На дверях столовой висела «Молния», карикатура на пьяниц с обжига.

– Женщина, куда вы без очереди?

– Я здесь стояла, – обернулась женщина.

– Что-то я тебя не видел.

– Я тебя тоже не видела.

– Ну и женщины пошли…

– Ну и мужчины пошли!

Федор взял пончики с повидлом и чай. Александр набрал – салат, щи, котлеты с гречкой, сметану, два пирожка с капустой, чай.

До конца обеда было еще минут 8, но как-то подозрительно было тихо: никто не играл в домино, не кричал.

– Гришин разбился, споткнулся о лист.

– Ударился головой о вальцы.

– У вас всегда в цехе захламленность? Он бежал? – расспрашивала очевидцев женщина из отдела техники безопасности. – В армии еще не был. Сколько он работал в цехе? Федор Семенович, ваш рабочий? Надо составлять акт.

– Зачем бегать? Не спортплощадка.

В конце смены Соболев звонил в больницу, спрашивал про Гришина. В реанимации. Положение серьезное. Все случилось в обеденный перерыв. Вроде как сам виноват. Нарушил технику безопасности.

«Как дети. – Сидел Юрий Владимирович в кабинете, курил. – Жалко парня. Смотреть надо под ноги, не дома. Надо будет Федору сказать, чтобы напоминал на разнарядке про технику безопасности, спрашивал. От мастера много зависит. Опять же был обед. Вины мастера, конечно, нет. Как говорится: если бы знать, где упасть, так соломку бы подстелил».

20

Вот уже две недели прошло, как Федор не появлялся на работе, не было его и дома. Закончился срок пребывания Федора на земле, но Федор еще думал вернуться в светлое будущее.

– …смотрю – а он без головы, – рассказывал Борис, часовщик, – потом и рук не стало, сам – пропал.

– Приснилось тебе, что ли? Перепил.

– Дурак! Я не пью.

– Ну-ну.

В цехе только и было разговоров про таинственное исчезновение Федора.

– Придет. Найдется, – уверял Чесноков. – Человек – не вещь какая. Придет. Интуиция.

– Философ.

Федор был объявлен в федеральный розыск.