Текст книги "Королева в ракушке. Книга вторая. Восход и закат. Часть первая"

Она звонит вдове.

“Здравствуйте. Меня зовут Наоми. Я хочу выразить вам соболезнование”.

“Да, он вас часто вспоминал, свою молодую и умную пациентку”.

“Я же предупреждала его, остерегала. У меня было нехорошее предчувствие”.

“Но он действительно был его товарищ. Я убеждена в том, что он это сделал по чьему-то наущению. Его заставили”.

“Извините, что я разрушаю вашу иллюзию, но человек, который не хочет убивать, не убивает! Я не верю в то, что человек может убивать по чьему-то приказу”.

“Он хотел сохранить свою жизнь! Иначе убили бы его! Он защищал себя!”

Наоми вспоминает про себя слова еврейского мудреца: “Проявляющий милосердие к жестоким – сам проявит жестокость к милосердным”.

Самолет “Пайпер” летает над долиной. Сбрасывает в кибуц почту. Ответственный за получение почты, Шик впадает в шок:

“Что у тебя с Израилем Розенцвайгом?”

Он размахивает посылкой, в которой десять пачек шоколада. К посылке прикреплено письмо, адресованное Наоми.

“Проститутка!” – Шик швыряет в ее сторону пакет.

Израиль думает о ней. Ругательства Шика ее не трогают.

14 мая 1948. Иерусалим в круговой осаде. Бен-Гурион в Тель-Авиве провозглашает создание государства Израиль. По всей стране бушует война. Лозунг “Никакого отступления” не выдерживает испытания реальностью. Женщины кибуца организуют эвакуацию детей. Матери с оружием в руках плачут, прощаясь с детьми, которых вместе с воспитательницами увозят в Хайфу под защитой британцев.

Силы еврейской обороны под командованием Ицхака Садэ разворачивают контрнаступление. Захватывают ряд арабских сел вокруг кибуца, в которых была сосредоточена “Армия спасения”. Шоссе Хайфа-Дженин для арабов перекрыто. Арабская Хайфа отсечена от западного берега реки Иордан и арабского “треугольника”.

Паника. Осиротевшие верблюды, кони, ослы, куры мечутся по опустевшим улочкам арабских сел. Хаос в кибуцах. Массы грызунов – мышей и крыс – заполонили долину, выйдя из всех нор в поисках воды и пищи. Опасность холеры витает в воздухе. Дома арабских крестьян превращены в развалины. Наоми испытывает смешанные чувства. Нет победителей. Раненые и убитые с двух сторон. Гибель трагически связала евреев и арабов.

На севере страны, в отличие от юга, бои прекратились.

В Издреельской долине приходят в себя, залечивают раны, заново ставят шатры, восстанавливают дома. Подготавливают кибуц к возвращению детей из Хайфы. Выезжают на тракторах в поля, оставленные арабскими землепашцами сел. Опустевшие дома разрушают до основания. Земли, перешедшие во владение кибуца, засевают пшеницей, рожью, кукурузой, семенами овощей и фруктовыми деревьями.

Голоса войны замолкли. Кибуц мужественно выдержал испытания войны. Но внутренняя неудовлетворенность не дает покоя. К этому привела жестокость войны и чувство вины. Обработка полей вчерашнего врага, поверженного, превратившегося в беженца, без кола и двора, вызывает чувство жалости. Ограда, граница между кибуцем и арабскими селами, пала, черные тени вчерашней ненависти витают над головами. В душах полная сумятица.

Что-то главное изменилось в Наоми. В боях лишились жизни и были ранены тысячи парней и девушек. Теперь она кровью связана с этой землей. За ее независимость заплачено дорогой ценой. Без всяких условий она готова стать по ее знамя, заплатить за нее жизнью. Судьба еврейского народа и отечества впрямую связана с ее судьбой.

1948 год. Ряды воинов редеют. Репатриантов, вчерашних узников нацистских лагерей смерти, прямо с кораблей прибывших с Кипра, никогда не державших в руках оружие, бросают в бой под Латруном. И они гибнут под огнем арабов. Из памяти не выходит сцена на улице Тель-Авива. Толпа скопилась вокруг женщины, рухнувшей с отчаянным криком на землю, потерявшей сознание, когда ей сообщили о гибели сына. Ее увезли в больницу, в Яффо. Душевная боль гонит Наоми в больницу: найти эту женщину и поддержать ее. Она так и не нашла её. Смерть вокруг стала будничным делом. Кто-то падает и умирает, и все проходят мимо с каменными лицами.

Боль в сердце не проходит: евреи продолжают убивать евреев?! Были дни, когда в кибуце раздавались выстрелы. Кто-то в столовой не сдержал язык: в роще казнили ревизиониста. Члены кибуца знали о тайных расстрелах и спокойно переходили к повестке дня, как будто вражда между евреями и евреями обычное дело. Создано государство, а кровопролитие не прекращается. Еврейский офицер направляет орудие против евреев.

Ревизионисты на корабле “Альталена” настаивают на своем праве привезти оружие и боеприпасы для бойцов Национальной военной организации “Иргун цваи алеуми (ЭЦЕЛ). На берегу моря, в Тель-Авиве масса людей становится свидетелем обстрела этого корабля. Люди с криками и проклятиями прыгают с бортов. Бен-Гурион призвал к созданию единой армии обороны Израиля и отдал приказ вести огонь по кораблю, зафрахтованному бойцами ЭЦЕЛя. Молодой офицер Ицхак Рабин приказ выполнил: открыл орудийный огонь по цели. В кибуце все апплодируют. В эти дни на Наоми возлагают задание – заняться молодежью из Болгарии, прибывшей в кибуц. Она учит их ивриту и марксизму, но главным образом решает проблемы, связанные с отрывом от родины, от семьи, трудностями освоения чуждых им языка и культуры, удивляется их самостоятельности, быстроте мышления и инициативе. Они же относятся к ней, как к королеве за ее сердечное отношение к их проблемам. Особенно привязался к ней паренек по имени Иоська, бегает за ней, как щенок. Подстерегает на тропинках в сосновой роще, в столовой, в читальном зале с жалобами о трудностях жизни, стараясь любыми способами привлечь к себе ее внимание. Она старается не оскорбить чувства влюбленного юноши, и даже соглашается сопроводить его в Афулу, в больницу. Он жалуется на боли в сердце.

Воспитанники ее весьма активны. Как только полк “Кармель” захватил арабские кварталы 21–22 апреля, они вошли в опустевшие большие и роскошные дома арабов, заперли их и повесили на дверях объявления, что дома заняты для заселения бедными еврейскими семьями. Смешанные чувства не дают Наоми покоя. Массы арабов в панике оставили Хайфу по морю и суше, даже после того, как бои прекратились. “Зачем нам оставаться? Еще через пару недель вернемся победителями и станем единственной властью в городе”, – провозгласил арабский мэр Хайфы Хасан Шукри в интервью еврейским журналистам в своем офисе. Жена его, тоже журналистка, еврейка Браха Хабас позднее вышла замуж за депутата Кнессета от Рабочей партии Израиля МАПАЙ Давида Акоэна.

Жители арабских кварталов бежали, на слушая уговоров еврейского мэра Хайфы остаться в городе и призывов арабских органов власти, пытавшихся остановить бегство. В течение ночи арабы превратились в беженцев, лишенных всего. Посещая семьи болгарских репатриантов, устроившихся в домах бежавших арабов, Наоми испытывала неприятные чувства, думая о тех чужих людях, которые в Германии захватили ее отчий дом.

Она вернулась в Хайфу, ходила по узким улочкам нижнего города с группой членов кибуца, мужественно сражавшихся в отрядах обороны. Сердцебиение у нее усиливалось, когда она входила в арабские дома. Портреты родителей и детей богатых хозяев, все еще украшали стены, валялись на полу. Вещи были раскиданы по углам. Все это говорило о панике и поспешном бегстве хозяев. Её душил стыд. Евреи занимаются грабежом. В одном из домов две девушки вцепились в белое кожаное пальто, рвали его из рук друг друга. Парень отобрал пальто из рук одной и отдал другой.

Да и на улице было достаточно унизительных картин. Еврейка из отряда обороны – “Хаганы” – захватила роскошный фарфоровый сервиз в арабском квартале. Подошел к ней боец Пальмаха – Плугот махац – (Штурмовых отрядов), напомнил ей о приказе не воровать арабское имущество, вырвал сервиз и убежал. Члены кибуца входят в арабский магазин игрушек, выпятив грудь. С высокомерием победителей обращаются к униженному продавцу. Наоми возвращается в кибуц в мрачном настроении. Социалисты ведут себя как захватчики.

“Мне что, запрещено преподнести сестре подарок?” – Лотшин устремляет тяжелый взгляд на потрепанную одежду Наоми, чтобы тут же, на месте поговорить с кастеляншей кибуцного платяного склада и получить разрешение для Наоми – носить красивую юбку, которую она ей купила.

“Мы живем в коммуне. У нас всех оделяют одеждой. Она получила то, что ей полагается”, – ответ кастелянши заставляет Лотшин замолчать. Но вечером в субботу, 24 декабря 1948, Наоми выступает перед членами кибуца с отчетом о своей работе с болгарской молодежью в новой юбке.

Не успела она сказать и пяти слов, как раздался рёв боевых самолетов, погас свет, прогремел сильный взрыв. Дым, копоть, в столовой паника. Пытаются открыть дверь. Ужасные душераздирающие крики. Молодая учительница, на последних месяцах беременности, убита на месте. Родители, ворвавшиеся в детский сад, нашли трех тяжело раненных детей. Одна из девочек потеряла руку. Раненые умерли по дороге в больницу. Странная тишина окутала это событие.

Позднее сообщили, что четыре самолета военно-воздушных сил Ирака пролетели над кибуцем Мишмар Аэмек. Летчики думали, что находятся над аэродромом Рамат-Давид, и сбросили бомбы на центральное здание кибуца.

Война закончилась. На собрании в столовой происходят бурные дискуссии по вопросу службы молодых членов кибуца в армии. Бен-Гурион считает, что армия не только защитница государства, но и “плавильный котел”, в котором из евреев различных стран и должна родится новая личность – израильтянин. Движение кибуцев провозглашает: “Мы не милитаристы и не будем сражаться против наших братьев-арабов!” Но поколение сыновей восстает против отцов-основателей: “Мы не будем выглядеть смешными в глазах израильской общественности”. Они подписывают общие принципы собрания и мобилизуются добровольцами в спецподразделения Армии обороны Израиля – Цахала.

Закончилась война. Чувство принадлежности к коллективу, активность, которую Наоми проявила в дни боёв, улетучились. Снова она оттеснена на обочину общества, подобно холодному камню. Общество хочет верить тому, во что верить легко, и объяснять то, что, с его точки зрения, несложно объяснять.

Надоела ей эта жизнь. Товарищ или любой собеседник тотчас обрушивает на ее голову моральные принципы, которые она, по их мнению, нарушает.

“Нет у нее права иметь любовника”, – впадает в истерику отец ее дочерей, когда в кибуце появляется Авраам Малмат, молодой преподаватель истории, который вел с ней долгие дискуссии в библиотеке Иерусалимского университета на горе Скопус. Он приехал в кибуц за два дня до археологической экскурсии для членов кибуца. Малмат ходит с ней по тропам и ведет разговоры не только о книгах, обедает с ней в столовой, высокомерно отвечая на недоброжелательные взгляды блюстителей морали.

“Я вижу, насколько ты несчастна с этим человеком. В этом кибуце”, – уговаривает он ее переехать в Иерусалим. Она возражает не только потому, что в сердце ее поселился один лишь холод. С тех мгновений, когда она была свидетельницей мужества членов кибуца в дни войны, родившей в ней чувство уважения к ним, всё в душе ее стало запутанным и сложным.

Трудно ей согласиться с нечестными методами, которыми товарищи борются за марксистский образ нового, только родившегося государства. По субботам она стоит напротив синагог в Афуле или Хайфе, а вокруг члены кибуца орут и свистят, мешая верующим молиться. Она вспоминает слова отца-либерала:

“Бертель, как ты осмеливаешься так оскорблять чувства ближнего?!”

Душа ее не на месте. Каждую субботу грузовики подвозят членов кибуцев Движения “Ашомер Ацаир” в Изреельской долине к синагогам. Таков способ антирелигиозной пропаганды. В этих атеистах живет откровенное отвращение к верующим, открыто выражаемое в такой хамской форме. В душе она жалуется отцу, что нет лекарства от ненависти ее товарищей к религии, особенно, на фоне с издевательских слухов, что в Катастрофе хасиды не смогли спасти свои шкуры. Говорят, что они не бежали, спасаясь, из Европы, ибо, по словам раввинов, Бог ставит их перед испытанием. Но несколько раввинов успели сбежать, оставив свою паству на растерзание. Кибуцники из Польши, которые росли в семьях хасидов, ужасаются хасидам Гура, шедшим, как овцы на заклание, с просветленными лицами, ибо переходят из этого мира в лучший мир. Ненависть между евреями растет со дня на день.

Наоми не утвердили инструктором, и всё из-за ее наивности.

“Наоми, Наоми!” – крики о помощи посреди ночи неслись из будки Миты Бат-Дори, в большом дворе кибуца. Она бросилась туда – спасать болгарина Иоську, и оказалась в унизительной ситуации. В темноте влюбленный в нее воспитанник с опущенными штанами схватил ее в охапку, пытаясь ее тоже раздеть. На ее крики прибежали два охранника, оказавшиеся поблизости и ворвались в будку, застав ее полуголой. Единогласно было решено – удалить парня из кибуца, но против этого выступила болгарская группа, угрожая коллективно покинуть кибуц. Невозможно было отказаться от такой рабочей силы в период восстановления хозяйства после войны. Иоська признал свою вину, остался в кибуце, но этим история не закончилась.

Наоми подвергают преследованиям. Шабтай Эрез, парень из кибуца Бейт Альфа, который прибыл с группой на учебу в Мишмар Аэмек, распускает слухи о ее доступности, обвиняет ее в том, что она сама соблазнила воспитанника. Она покрывается холодным потом.

В поле, когда они вязали снопы, к ней пристал пастух из кибуца Эйн Харод, приехавший на учебу:

“Ты чего распускаешь руки?!” – Наоми оттолкнула его.

“Ты еще говоришь?! Да ты доступна каждому! У тебя двое детей, а ты в постель впускаешь совсем молодого парня”.

Мысль о том, что жизнь ее кончена, не отпускает её. В каждом углу её подстерегают мужчины. Все перешептывания покрывают крики старшей дочери: “Весь кибуц знает, что ты сделала!” Она про себя думает: “Если весь кибуц знает, значит, это правда?!” Чтобы спастись, она посылает письмо Израилю. Он приглашает ее на конференцию в Тель-Авиве, где собирается прочитать лекцию о поведении молодежи в дни войны. В письме он высоко оценивает её ум. Оппонентом ему должен выступить Милек Гольдштейн-Голан, и потому важно её мнение о диспуте.

На конференции она с удивлением вслушивается в острую критику Израилем ситуации, хотя он выговаривает всё это спокойным уравновешенным голосом. Завершил он выступление выводом: молодежь во время войны должна сдерживать свои страсти.

Доклад Израиля аудитория встретила бурными аплодисментами. Милек явно терпел поражение. Большинство не принимало его компромиссный подход. Он считал, что во время войны молодежь разнуздана, и с этим ничего не поделаешь. Именно на этом оселке строилась дискуссия между Израилем и Милеком.

После того, как все разъехались по кибуцам, она с Израилем вышла на пустынную дождливую улицу. Он сбросил пальто, накрыл её плечи и повел в кафе. Оказалось, что ни у нее, ни у него нет ни гроша. Недалеко от кафе сидел член кибуца Бейт Альфа Куба Рифтин со своей коммунистической компанией. Израиль занял у него денег и заказал кофе и печенье.

“Сердятся на меня. Их выводит из себя мое мировоззрение. Все время меня атакуют”, – сказала Наоми.

“Нет ничего более фальшивого, чем осуждать или восхвалять человека. Наоми, невозможно вторгнуться в человеческую душу. Каждый человек – индивидуальное создание. Ты должна сказать себе, что возможность вникнуть в душу себе подобного ограничена, и просто надо запретить себе пересекать эту границу. Помни, что у каждой снежинки иная форма. Ищи всегда синтез между твоими и противоположными мнениями”.

Неожиданно он меняет тему: “Я очень высоко ценю тебя как личность, Наоми. Но я никогда не свяжу свою жизнь с молодой женщиной. Я ведь на пороге старости”.

Он понижает голос: “Открою тебе секрет. Сейчас я душевно сблизился с Леей Гольдберг. Мы с ней вместе работаем в издательстве “Сифриат Апоалим” – “Библиотеке трудящихся”. Шлионский ее недолюбливает, завидует ей, но я убежден, что она – великая поэтесса”.

Он подает ей руку, они покидают кафе. “Подожди, пока я выйду”, – говорит он ей у входа общежитие. Общежитие содержит религиозная женщина, четко разделяющая мужские и женские номера. Она хорошо знакома Израилю и предлагает последнюю свободную койку. Они прокрадываются внутрь. И тут же засыпают рядом в сумерках. “Не дай Бог, она застукает нас”.

С первыми рассветными лучами они выскочили из тепла на холод. На автобусной станции Израиль поцеловал ее и сказал, что даст водителю свой адрес и вышлет ему деньги за ее поездку. Так принято, ибо известно, что многие ходят без гроша в кармане. Тут же пошли сплетни. Куба Рифтин рассказал, что Израиль одолжил у него деньги, чтобы переспать с молодой женщиной.

Израиль исчез из ее жизни.

Куда ей податься? У Лотшин, в Пардес Каце, трое живут в тесной комнатке. Брат ее мужа Иче, Калман, вернулся из Китая, куда бежал во время войны, и водворился в комнатку с огромным холодильником. Кто мог поверить, что так будет выглядеть жизнь старшей её сестры – “принцессы” их отчего дома.

Кто мог подумать, что однажды и Наоми вынуждена будет устраиваться на ночь в этой комнате, под окном. Хозяин выгнал ее из крохотной комнаты, которую она снимала, соблазнившись более высокой квартирной платой от водителя автобуса.

Лотшин – сильная женщина. Благодарна судьбе за то, что дети, сестры ее и братья спаслись от гибели в Европе. Она является примером того, как можно выжить в невыносимых условиях. “Главное – здоровье”, – повторяет она. Наоми старается облегчить ей жизнь, тянет из кибуца продукты: курятину, кроличье мясо, особенно любимое сестрой, которая не отличает кошерное от трефного. Она смиряется с грехом: так ведут себя члены кибуца, чьи семьи в городе страдают от голода.

Она ищет спасение вне закрытого общества. Часто уезжает в Иерусалим. Она ведь все же уроженка большого города. Дома в Рехавии, их запахи вселяют радость, снимают удушливую петлю с ее шеи. В Иерусалиме она убирает квартиры. Отец ее дочек беспрерывно ищет её. В сильнейшем гневе клянет ее за то, что из-за нее страдают дети. Старшая дочь якобы платит тяжкую цену за ее сумасшествия. Отец детей считает, что она лишена совести и вообще чувств по отношению дочерям.

Комиссия по воспитанию и образованию в кибуце присоединяется к требованию отца – вернуть её в кибуц. Она ставит свои условия: не будет жить под одной крышей с Шиком. Ей предлагают хижину, сооруженную на ветвях эвкалипта.

Она живет между небом и землей. Поднимается и спускается по шаткой лестнице. Одежда, книги, посуда разбросаны по ящикам.

В хижине на крепких ветвистых лапах эвкалипта она уединяется с котенком, которого нашла в большом дворе кибуца. Её отличие от всех порождает по отношению к ней откровенную грубость. Что, в конечном счете, и привело к трагедии на сеновале кибуца Дгания Бет. Она должна отойти в сторону. Она будет себя защищать, не потому, что так воспитывалась и не умеет постоять за себя. Таково правило психологии: защищающий себя всегда будет виноват, даже если он чист и праведен.

Она считает себя потерянной. Общественное мнение настроено против нее. “Смотрите, до чего она довела своих несчастных детей!” – справедливо возмущается Рахель Каценштейн, возглавляющая комиссию по воспитанию и образованию. Нет у Наоми сил, чтобы заниматься нуждами детей. Никто ее не защищает. В столовой отец ее дочерей усаживается рядом с ней, пытаясь показать окружающим, что он владеет ситуацией. Она уходит, под осуждающие взгляды. В кибуце любят жалеть несчастных, особенно, человека со статусом.

“Дети несчастны из-за нее”, – проявляет милосердие Рахель Каценштейн. Все ее открыто обсуждают и осуждают. И вдруг в один из вечеров – неожиданность. Не все против нее, как она думала. Двое кибуцников, беседовавших у памятника жертвам Катастрофы европейского еврейства об общественной атмосфере в кибуце, не заметили ее. Один из них сказал другому: “Кибуц не в силах принять в свой коллектив такую умную девушку как Наоми. И что делают товарищи? За собственный провал платят ей недобрым отношением, унижают”.

В хижине на эвкалипте мысли ее улетают вдаль. Кровавые бои затихли. Все ее достижения в качестве связной в окопах и инструктора болгарской молодежи поблекли. Еще немного, и они будут начисто забыты. Не приспособлена она к жизни в коллективе. Неисправимая индивидуалистка, она не может мыслить одномерно, обдумывая, насколько каждый ее шаг полезен коллективу, который не терпит сложности, независимости, уклонения от общих правил. Еще более неприемлем коллективу распорядок ее дня, не совпадающий с общим.

Все чаще она сбегает в город – спастись от самой себя.

Вернувшись, замыкается в своем одиночестве. В светлые ночи она растягивается на скамейке в большом дворе кибуца.

Насекомые бегают по ее ногам. Над ней шуршат черными крыльями летучие мыши. В кибуце считают, что она сама совершает над собой суд. Нет ей радости от жизни. Она в отчаянии. Израиль исчез. Лотшин борется с трудностями жизни. А Наоми вообще вне мира сего.