Текст книги "Монте Верита"

Я допустил ошибку с самого начала, позволив ей уйти на поиски ее горы.

Если бы я отправился вместе с ними, как они предложили в тот день в географическом магазине, интуиция подсказала бы мне, что она задумала, и эти чары снизошли бы и на меня. В отличие от Виктора, я не смог бы заснуть в ту ночь в деревенской хижине, но встал и пошел бы за ней, и мои растраченные понапрасну, бессмысленные, не тем занятые годы стали бы нашим общим временем. Я разделил бы его с ней в горах, отрезанный от всего мира.

Я снова посмотрел на себя и тех, кто стоял за мной, и начал смутно догадываться, какую страсть, граничащую с болью, какой экстаз любви они познали, а я об этом и не ведал. Их молчание было не обетом, обрекшим их на жизнь во тьме, а миром, подаренным горами. Безмолвие соединило их души общей мелодией. К чему слова, когда улыбки так полно заменили и речь и мысль, когда смех, неизменно ликующий, исходит прямо из сердца и никогда никем не подавляется. Нет, это не тайный, монашеский орден, мрачный, погребальный, отвергающий любые порывы страсти. Здесь господствовала полнота жизни – несмолкаемая, насыщенная – и великий жар солнца проникал в вены и пульсировал в них, становясь частью живой плоти. Морозный воздух, соединенный с прямыми солнечными лучами, очищал тело, легкие, вливал бодрость и силу. Я ощутил их, когда пальцы коснулись моего сердца.

За ничтожный отрезок времени у меня изменились все ценности и человек, поднимавшийся в горы сквозь пелену тумана, испуганный, раздраженный и озлобленный, казалось, уже более не существовал. Я был не молод, сед, для всех остальных в мире, если бы они увидели меня сейчас, наверное, безумец, посмешище и дурак. И я стоял, обнаженный, вместе с ними на Монте-Верита и простирал руки к солнцу. Оно уже ярко светило над нами, обжигая мою кожу, от чего я испытывал одновременно боль и наслаждение. Его жар проникал мне в сердце и легкие.

Я продолжал, не отрывая глаз, смотреть на Анну. В эти минуты я любил ее так сильно, что сам услышал, как воскликнул: "Анна, Анна…" Она знала, что я здесь, и подняла руку в ответ. Никому не было до этого дела, никто не обратил внимания. Они смеялись вместе со мной, они поняли.

Затем к ней подошла девушка в простом деревенском платье, туфлях и чулках, с распущенными волосами. Я подумал, что ее руки сложены вместе, как во время молитвы, но ошибся. Она прижимала их к сердцу. Девушка приблизилась к краю пропасти, где стояла Анна. Прошлой ночью, при свете луны, меня терзал страх, теперь от него не осталось и следа. Я был принят в их круг. На мгновение солнечные лучи озарили выступ пропасти и голубой лед засверкал разноцветными искрами. Мы в едином порыве опустились на колени, обратив лица к солнцу, и я снова услышал благодарственный гимн.

Так, подумалось мне, благословляли некогда люди восход солнца, так поклонялись его закату. Здесь нет ни символа веры, ни Спасителя, ни Божества. Только солнце, дарящее нам свет и жизнь. И так было испокон веков, еще при сотворении мира.

Лучи солнца уже не освещали горы, и девушка, поднявшись, сбросила с себя все одежды – сняла ботинки, чулки, платье. Анна с ножом в руках подошла к ней и коротко остригла ей волосы. Девушка стояла перед ней, как и раньше, прижав руки к сердцу.

Теперь она свободна, размышлял я, она не вернется назад, в долину. Ее родители и жених станут носить по ней траур и никогда не узнают, что обрела она здесь, на вершине Монте-Верита. В долине, как и прежде, будут праздновать помолвки и обручения, плясать на свадьбах, а потом суматоха короткого, радостного и романтического мига уступит место обыденности семейной жизни, заботам о доме, детях, разочарованию, горечи, болезням, невзгодам, унылому течению будней, надвигающейся старости. Отныне она спасена от этого. Здесь не потеряно ни одно чувство. Любовь и красота не умирают и не блекнут. Жизнь сурова, но сурова и сама природа, и они не ведают жалости. Но она мечтала о монастыре в долине, стремилась в него, живя там, и ради него пришла сюда, в горы. Здесь она узнает все, что раньше было ей неизвестно и чего она никогда не открыла бы, оставшись в том мире.

Страсть и радость, смех, жар солнца, притяжение луны, любовь без эмоций, сон без тревожного пробуждения. Вот почему они так ненавидят их там, в долине, вот почему они боятся Монте-Верита. На вершине есть то, чего они лишены и чего у них никогда не будет, и потому они злы, завистливы и несчастны.

Затем Анна повернулась, и девушка, добровольно отказавшаяся и от своего пола, и от своей прежней жизни в деревне, босая, с обнаженными руками и ногами, коротко остриженная, стала неотличима от остальных. Она сияла, улыбалась, и я знал, что больше ей ничего и никогда не понадобится.

Они спустились во двор, оставив меня одного на вершине, и я почувствовал себя отщепенцем, перед которым закрылись Райские Врата.

Мгновение сопричастности блеснуло и исчезло. Они принадлежали этому месту, а я нет. Я был чужаком из мира, простиравшегося внизу. Я снова оделся и, против воли, вернулся к своему нормальному состоянию. Я вспомнил о Викторе, о моем поручении и двинулся вслед за ними по ступенькам во двор.

Оглядевшись по сторонам, я увидел, что Анна ждет меня в башне наверху. Они расступились, дав мне пройти, и я обратил внимание, что Анна, единственная из всех, одета в белое длинное платье с капюшоном. Башня была очень высокой, устремленной в небеса. Характерно, что Анна сидела на верхней ступеньке башни в той же позе – я хорошо ее запомнил, – как когда-то у камина в их гостиной: высоко подняв колено и опершись на него локтем. Сегодня было вчера. Сегодня было двадцать шесть лет назад и мы снова сидели вдвоем в их поместье в Шропшире. Сейчас от нее исходила та же тишина, что и тогда. Мне хотелось упасть перед ней на колени и робко коснуться ее руки, но вместо этого я приблизился и встал у стены, скрестив руки.

– Итак, ты наконец нашел это, – сказала она, – тебе понадобилось немного времени.

Ее голос звучал так же спокойно и мягко, он совсем не изменился.

– Это ты привела меня сюда? – спросил я. – Это ты позвала меня, когда самолет попал в аварию?

Она засмеялась, я никогда не расставался с ней. Время остановилось на Монте-Верита.

– Мне хотелось, чтобы ты пришел гораздо раньше, – продолжала она, – но ты удалился от меня в мыслях. Как бы повесил трубку. Для телефонного разговора всегда нужны двое. У вас это по-прежнему так?

– Да, – ответил я, – и у аппаратов для контакта есть клапаны. Но у сознания таких возможностей, увы, не существует.

– Твое сознание много лет было как запертый ящик, – сказала она, – какая жалость, у нас нашлось бы столько общего. Виктор должен был делиться со мной своими размышлениями в письмах. А тебе этого не потребовалось бы.

Думаю, что в эту минуту во мне пробудилась первая надежда. Я должен был осторожно расчистить ей путь.

– Ты прочла наши письма? – спросил я. – Ты знаешь, что он умирает?

– Да, – ответила она, – он болен уже много недель. Вот почему я хотела, чтобы ты был здесь в это время, чтобы ты был с ним, когда он умрет. Он почувствует себя лучше, если ты вернешься и расскажешь, что говорил со мной.

Он будет счастлив.

– Но почему ты сама не придешь к нему?

– Лучше так, – заметила она. – Тогда он сможет сохранить свою мечту.

Его мечту? Что она имела в виду? Что они здесь, на Монте-Верита, не всесильны? Она поняла, что им грозит беда.

– Анна, – начал я, – я сделаю все, что ты захочешь. Я вернусь к Виктору и буду с ним до конца. Но времени очень мало. Тебя и других подстерегает серьезная опасность. Завтра, а может быть, даже сегодня вечером люди из долины явятся на Монте-Верита, ворвутся сюда, разрушат монастырь и убьют вас. Тебе необходимо скрыться до их прихода. Если у вас нет возможности спастись, то позволь мне что-то сделать и помочь. Мы не так далеко от цивилизации, и это вполне осуществимо. Я могу спуститься в долину, вызвать по телефону полицию, войска, прибегнуть к силе закона…

Мои слова как бы повисли в воздухе, ведь и мне самому эти планы были не до конца ясны, но я хотел, чтобы она поверила мне, почувствовала, что на меня можно положиться.

– Суть в том, – сказал я, – что отныне вы не сможете больше здесь жить.

Если мне удастся предотвратить их нападение сейчас, а это маловероятно, то оно произойдет на следующей неделе, в следующем месяце. Дни вашей безопасности сочтены. Ты столько лет живешь в уединении и не понимаешь, что творится в мире. Даже эта страна расколота надвое подозрительностью, и люди из долины – уже не суеверные крестьяне прошлых лет, у них современное оружие, и они готовы на все. Вам не спастись на Монте-Верита.

Анна ничего не ответила мне. Она сидела на ступеньке, слушая меня, далекая и молчаливая, в белом платье с капюшоном.

– Анна, – продолжал я, – Виктор умирает. Быть может, его уже нет в живых. Когда ты оставила его, он не сумел тебе помочь. Но я смогу. Я всегда любил тебя. Нет смысла говорить тебе об этом сейчас. Ты сама должна была догадаться. Уйдя на Монте-Верита двадцать шесть лет назад, ты разрушила жизнь не только Виктору, но и мне. Но сейчас это уже не имеет значения. Я снова нашел тебя. В мире есть пустынные места, уединенные уголки, недоступные для цивилизации. Мы сможем жить там вдвоем или с другими обитателями монастыря, если они захотят отправиться вслед за нами. У меня достаточно денег, тебе ни о чем не придется беспокоиться.

Я увидел мысленным взором, как обсуждаю практические вопросы в консульствах и посольствах, достаю паспорта, другие документы, одежду. Я также увидел карту мира и начал думать о горных хребтах от Южной Америки до Гималаев, от Гималаев до Африки или о северных просторах Канады и Гренландии, все еще неизведанных и необжитых. Были и бесчисленные, никем не заселенные острова, куда залетают лишь морские птицы. Гора или остров, поросшие кустарником прерии или пустыни, непроходимые леса или Арктика – я не знал, что предпочтет Анна. Но я не видел ее целую вечность и мечтал только об одном – остаться с ней навсегда.

Теперь это стало возможно, потому что Виктор, имевший на нее все законные права, умирал. Я говорил жестко. Я сказал правду. Я ничего не утаил от нее и решил ждать, что она мне ответит.

Анна засмеялась тем ласковым смехом, который я так любил и хорошо помнил. Мне захотелось подойти и обнять ее – в этом смехе звучали радость, надежда, сила.

– Ну как? – спросил я.

Она поднялась, подошла и, очень спокойная, встала рядом со мной.

– Был когда-то человек, – сказала она, – который зашел в кассу вокзала в Ватерлоо и срывающимся от волнения голосом попросил продать ему билет в Рай.

Только туда, а не обратно. И, когда ему объяснили, что такого места на земле нет, он схватил чернильницу и швырнул ее в лицо кассиру. Явилась полиция, человека увезли и посадили в тюрьму. Похоже, что и ты попросил у меня сейчас билет в Рай. Здесь – гора Истины, а это совсем иное.

Я был удивлен, даже разгневан. Она не приняла всерьез ни одного слова из моих планов и вздумала надо мной посмеяться.

– Что же ты тогда предлагаешь? – спросил я. – Ждать здесь, за этими стенами, людей из долины, которые придут и все разрушат?

– Не беспокойся о нас, – ответила она, – мы знаем, что нам надо делать.

Она говорила равнодушно, как о не слишком-то важном событии, и я с ужасом осознал, что будущее, задуманное мной для нас обоих, начинает от меня ускользать.

– Значит, ты владеешь каким-то секретом? – задал я вопрос, чуть ли не обвиняя ее. – Ты способна сотворить чудо и спасти себя и других? А как же я?

Ты не возьмешь меня с собой?

– Ты сам не пойдешь, – твердо заключила она, – чтобы создать Монте-Верита, как ты знаешь, потребовалось время. Это труднее, чем ходить полуобнаженным и поклоняться солнцу.

– Я понимаю, – согласился я, – и готов начать все сначала, познать новые ценности. Я не принес миру пользы. Талант, труд, успех – все суета сует. Но если бы я мог быть с тобой?

– Как со мной? – переспросила она.

Я растерялся, не зная, что ей сказать, вопрос был задан внезапно и очень прямо. В душе мне, конечно, хотелось всего того, что от века происходило между мужчиной и женщиной, но не сразу, а потом, когда мы найдем нашу другую гору или пустыню или любое место, где можно будет скрыться от мира. Не стоило напоминать ей сейчас об этом, хотя бы она и позволила мне.

– Я люблю тебя и всегда любил. Разве этого недостаточно? – спросил я.

– Нет, – по-прежнему твердо ответила она, – не на Монте-Верита.

Анна откинула свой капюшон, и я увидел ее лицо. Мне стало жутко, я застыл на месте и на мгновение лишился дара речи. От шока мое сердце почти не билось. Одна сторона ее лица была полностью выедена, обезображена, чудовищна. Болезнь уничтожила ее бровь, щеку, шею, покрыла пятнами и иссушила кожу. Глаза, которые я так любил, потускнели и глубоко запали.

– Видишь, – сказала Анна, – это вовсе не Рай.

Думаю, что я отвернулся. Не помню. Знаю только, что я прижался к башне и поглядел вниз, в бездну, но ничего не увидел, кроме гряды облаков, скрывавших от меня мир.

– Это случалось и с другими, – продолжала она, – но они умирали. Если я пережила их, то просто потому, что оказалась крепче. Проказа никого не щадит, даже мнимых бессмертных на Монте-Верита. Но поверь, это меня больше не волнует. Я ни о чем не жалею. Помнишь, я когда-то сказала тебе – уходя в горы, мы должны отдать им все. Так я и сделала. Я давно уже не страдаю, и обо мне не нужно страдать.

Я ничего не ответил и почувствовал, что слезы катятся у меня по щекам.

Я не стал вытирать их.

– На Монте-Верита нет ни иллюзий, ни мечтаний, – заключила она, – они остались в другом мире, внизу. Ты тоже принадлежишь этому, земному миру.

Если я разрушила твои фантазии, твои мечты обо мне – прости меня. Ты потерял ту Анну, которую когда-то знал, и нашел вместо нее другую. Какую ты будешь помнить дольше, зависит от тебя. А теперь возвращайся в свой мир мужчин и женщин и построй себе Монте-Верита.

Где-то внизу росли кустарники, низкие деревья, шелестели травы, где-то внизу простиралась земля, громоздились камни, журчали ручьи. Далеко отсюда в долине стояли дома, где мужчины жили с женами, растили детей. В домах горел огонь, над крышами вился дымок, светились окна. Где-то в мире проходили железные дороги, высились города. Столько городов, столько улиц! И везде в высоких зданиях множество людей, в окнах свет. Они были внизу, под облаками, под Монте-Верита.

– Не тревожься и не бойся, – попыталась успокоить меня Анна, – а что касается людей из долины, то они не смогут причинить нам зло. Только одно…

– Она помедлила, и, хотя я не смотрел на нее, мне показалось, что она улыбнулась. – Пусть Виктор сохранит свою мечту, – промолвила она.

Анна взяла меня за руку, и мы спустились по ступенькам башни, миновали двор и вышли к монастырским стенам. Обитатели Монте-Верита стояли неподалеку и следили за нами, в туниках, оставляющих обнаженными руки и ноги, и коротко остриженные. Среди них я заметил и новенькую – девушку из деревни, отказавшуюся от мира. Она стала одной из них. Я увидел, как она обернулась и поглядела на Анну. Я уловил выражение ее глаз – в них не было ужаса, страха или отвращения. Все они смотрели на Анну с восхищением, зная и понимая, что с ней происходит. До меня дошло – они чувствовали и разделяли пережитое ею, принимая это как должное. Она не одинока.

Они перевели свой взгляд на меня, и лица их сразу изменились, вместо любви и сопричастности я ощутил жалость. Анна не стала прощаться со мной, только на секунду положила мне руку на плечо. Затем ворота в стене отворились и мы расстались. Солнце уже не стояло над головой. Оно начало клониться к западу. Откуда-то снизу выплыла вереница белых облаков. Я повернулся спиной к Монте-Верита.

***

До деревни я добрался вечером. Луна еще не взошла. Часа через два она появится из-за восточной горной гряды и осветит все небо. Люди из долины собрались и ждали. Их было человек триста, если не больше. Они разбились на группы и встали около домов. Все были вооружены: кто ружьями и гранатами, кто – по старинке – пиками и топорами. Они зажгли костры на улице между хижинами и принесли с собой продовольствие. Одни из них стояли, другие сидели перед кострами. Они ели, пили, курили и переговаривались. Некоторые привели с собой собак и крепко держали их за поводки.

Хозяин нашего дома стоял в дверях вместе с сыном. Они тоже были вооружены – мальчишка держал в руках пику, за поясом у него поблескивал нож.

Мужчина угрюмо и тупо поглядел на меня.

– Ваш друг умер, – сказал он. – Он мертв уже несколько часов.

Оттолкнув его, я вошел в спальню. Там горели свечи: одна у изголовья постели, другая – в ногах. Я наклонился над Виктором и взял его за руку.

Хозяин солгал мне. Виктор еще дышал. Ощутив, что я дотронулся до его руки, он открыл глаза.

– Ты видел ее? – спросил он.

– Да, – ответил я.

– Я знал, что так будет, – сказал он, – я чувствовал, что это случится.

Она моя жена, и я любил ее все эти годы, но она позволила увидеть себя только тебе. Хотя теперь уже поздно ревновать.

Свечи слабо горели. Он не мог видеть тени у дверей, не слышал ни разговоров, ни перешептываний за окнами.

– Ты передал ей мое письмо? – спросил он.

– Да, она получила его, – отозвался я, – она просила тебя ни о чем не беспокоиться, не волноваться. Она здорова. С ней все в порядке.

Виктор улыбнулся. Он по-прежнему держал меня за руку.

– Итак, это правда, – проговорил он, – все мои мечты о Монте-Верита. Она счастлива и спокойна, и она никогда не состарится, не утратит своей красоты.

Скажи мне, ее волосы, глаза, улыбка остались прежними?

– Да, они все те же, – подтвердил я. – Анна всегда будет самой красивой женщиной из всех, кого мы знали.

Он промолчал. И, пока я ждал, стоя около него, до меня вдруг донесся призывный звук рога, ему начал вторить другой, а затем еще один. Я услышал шум, беспокойные движения – они вешали себе на плечи ружья, гасили костры и были готовы двинуться в путь. Громко залаяли собаки, собравшиеся возбужденно засмеялись. Когда они скрылись из виду, я вышел и долго стоял один в опустевшей деревне, глядя, как из темной долины выплывает на небо полная луна.