Текст книги "Умри в полночь"

Он подумал: распутать бы поскорее всю эту историю, проститься и несколько лет спустя найти Наташу хозяйкой собственной квартиры, забывшую про амурные проказы, просто гостепримную, с дорогой посудой и салфеточками на столе, чтобы сварила удивительный кофе, чтобы угостила на славу, и порадоваться за нее…

Но радоваться было рано. Он еще ничего не распутал.

Артем быстро пробежался в памяти по их разговору после возни с сиденьем. Подсвечник! Пора бы и вернуться к нему. Что-то интересное связано с этим подсвечником, какое-то недовольство Наташи ее дружком сердечным. Из-за подсвечника у них явно был неприятный разговор.

– Да, – сказал он в ответ непонятно на что, толком не расслышанное, и, вообразив себе мелькнувшую несколько секунд назад перед глазами картину с Наташей в роли гостеприимной хозяйки на фоне прибранной квартирки, заговорил с воодушевлением:

– Ох, Наташка, мужика бы тебе стоящего – ты бы уж расцвела. Он бы деньги в дом приносил, тебя бы с работы твоей дурацкой забрал. Хозяйство было бы – полная чаша! Китайский сервиз за четыре тысячи, аппаратура японская, видак, ну, все, что надо! Гости придут – пожалуйста, кофе с коньячком под хорошую кассету, хрустальную люстру выключить, свечки в дорогом подсвечнике зажечь, знаешь, ароматические…

– А как по-твоему, сколько может стоить красивый подсвечник? – явно забыв, что продолталась о нем раньше, дипломатично поинтересовалась Наташа.

– Смотря какой, – сразу ответил Артем и задумался. Хотя ему приходилось иметь дело с антиквариатом, но это были фамильные вещи, переходящие в семьях от поколения к поколению, и он мог, положим, отличить дорогую штучку от явной подделки, но почем теперь эта штучка в комиссионке – понятия не имел.

– Ну… Есть старинные бронзовые, парные. Эти – страшно дорогие. Есть серебряные – там, кажется, из расчета то ли двадцать, то ли тридцать рублей за грамм серебра. Есть, кажется, фарфоровые… Понимаешь, разброс очень большой?

– Сколько мог бы стоить подсвечник вроде серебряного, но очень красивый, с листочками? – прямо спросила Наташа.

– С какими листочками? – деловито, но с трудом удерживая улыбку, поинтересовался Артем.

– Там такие рогульки, куда свечки вставляют, и они вроде как из листочков, ну, как стволик, как стебель с цветком вылезает, – стала объяснять Наташа. – И краешки у листиков загибаются очень красиво. Может такой подсвечник стоить шестьсот рублей?

– Может, – уверенно сказал Артем. – Наверняка может. Это зависит от сплава, от величины подсвечника, от работы, от веса, от клейма мастера или мастерской. Он и шестьсот тысяч может стоить, и шесть рублей.

– Он вот такой, – показала Наташа руками, – с двумя рогульками и листиками. Артемчик, он действительно очень красивый! Я его еще вычистила с содой, так вообще засиял!

– Но ты хоть кому-то его показывала?

– Конечно! Мы же все сперва решили, что он серебряный! Витя снес его к какому-то мастеру, тот сказал, что с серебром и рядом не лежало, но вообще вещь интересная, он бы сам ее охотно купил. И цену предложил. А я не захотела продавать.

– Деньги, что ли, у тебя лишние появились?

– Да нет… Жаль стало. Понимаешь – раз в жизни повезло – и менять эту прелесть на какие-то шестьсот рублей? Может, это я удачу свою нашла?

Артему пришлось хмыкнуть, чтобы подавить выскочившее было словечко. Удачу она свою нашла! Похоже, именно эта удача чуть не загнала ее два часа назад в петлю.

– А ты не смейся, – Наташа, видимо, восприняла подсвечник всерьез. – У нас на работе Нинка, машинистка, однажды сережку нашла на улице, хорошенькую такую, золотую, с камушком. Мы ей все говорили – продай, на что тебе одна сережка? А она не захотела, сказала – а может, это моя удача? Отдала сережку переделать на колечко – и через месяц с хорошим человеком познакомилась, замуж вышла. Видишь? А Светка потеряла свою цепочку – она на цепочке бабкин медальон носила – и заболела. Так она вышла из больницы, весь дом перерыла, все растребушила – и знаешь, где цепочку нашла? У нее замочек сломался, когда Светка в туалет ходила, а у нее там коврик мягкий, не слышно было, как медальон стукнул. Так эта цепочка и лежала под унитазом в щелочке. И Светка выздоровела!

Артему хотелось сказать, что выздоровела Светка после больницы, но он воздержался – понял, что имеет дело с управленческим женским фольклором, а это – неприкосновенно.

– А если бы подсвечник оказался серебряным? – только и спросил Артем.

– Продала бы! – решительно сказала Наташа. – И купила квартиру.

– А удача? – поддел, как ему казалось, Артем.

– Так это и была бы удача, что серебряный! Значит, мне бы сама судьба такие деньги на квартиру послала… А может, Бог… – неуверенно закончила она.

– Тогда понятно. Серебряный подсвечник – это живые деньги, а несеребряный – талисман, – подытожил Артем со всей серьезностью.

– Ну да! – обрадовалась Наташа, что ее наконец-то поняли.

– Значит, твоему Виктору было плевать на талисманы, ему зачем-то вдруг понадобились шестьсот рублей, и он стал уговаривать тебя продать подсвечник тому ювелиру? – ласково спросил Артем.

Наташа растерялась. Она уже забыла, о чем сгоряча брякнула, с чего начался разговор о подсвечнике. Она искренне не хотела закладывать своего женатого избранника – это само как-то вылезло на свет Божий. И логика его поступков, все это время подсознательно казавшаяся ей какой-то нехорошей, вдруг стала раскрываться перед посторонним, или уже не очень посторонним человеком, и Наташе стало стыдно.

– Эти шестьсот рублей понадобились мне самой! – выпалила она. – Я же Люське пальто купила, себе косметику, в долги влезла, разве ты не понимаешь? Он обо мне же и беспокоился!

За такое интересное беспокойство головы отвинчивать надо, подумал Артем. Взял бы и выдал ей эти шестьсот рублей, для работящего мужика, даже и семейного, шестьсот рублей – не такие уж великие деньги. Должно быть, любовник был из тех красавцев, что регулярно стреляют у подруги то трешку, то пятерку – словом, сумму, о которой потом и заикнуться-то как-то неловко.

Прием был нечестный, он отлично сознавал это. Так можно говорить только со своей женщиной, которую за дело и поругать не грех, потому что – своя, и она прекрасно знает это. Артем понимал, что его тон – совершенно ненужная надежда для Наташи, которой надоело быть ничьей. Но времени, чтобы узнать правду о ее странном самоубийстве, оставалось уже очень мало. Если учесть, что Артем пока еще очень незначительно продвинулся в своем дилетантском расследовании… Ему нужно было укреплять и укреплять в этой бедолаге сознание, что она для него – не случайный эпизод, что у их отношений отличная перспектива. Потом, когда он нападет на след, когда ему все станет ясно… Да, потом, когда в ее откровенности уже не будет нужды, она крепко разочаруется в своем спасителе. Пускай… Была бы только жива.

– Я же думала, что подсвечник серебряный! – воскликнула Наташа. – Мне поэтому Табакова и денег дала!

Артему все стало ясно. Он прямо-таки увидел перед глазами эту картину – взъерошенная Наташа врывается в свою контору, захлопывает дверь, испускает победный вопль: «Девочки, чего я вам расскажу!!!» Слетается кучка сорокалетних и старше «девочек». Хохочут над поисками бриллиантов в муфте. Интересуются фасоном дореволюционных туфель. Восклицают: «Счастливая ты, Наташка!» И что же из этого следует? Похоже, следует такая глупость: вряд ли Наташа рассказала «девоскам», что подсвечник оказался липовый. Во-первых, тогда у у нее сразу начнут выпрашивать денег в долг и трубовать возврата долгов. А так – святое ж дело подождать, пока она с максимальной выгодой продаст свое сокровище!… Стоп. Даже если по двадцать рублей за грамм плюс работа… Уж не это ли – те двадцать пять тысяч, из-за которых заварилась вся каша?

Тут Артему стало кисло. Он представил себе, какая толпа народа знала, что Наташа откопала в сарае клад. Все ее коллеги по управлению. Все школьные подружки. Все бабка, круглосуточно сидящие в грязном дворе у казенной песочницы без песка. А о том, что чудо не состоялось, знал, очевидно, только Витя. И ювелир, которому он носил подсвечник на экспертизу. Что же из этого следует? Имеет ли экспертиза какое-то отношение к событиям этой ночи?

– Послушай, этот твой… Витютя… – Артем употребил совершенно отвратительную кличку, которую навесили языкастые девчонки на его однокашника по училищу. – Он тебя с ювелиром-то хоть познкомил?

– А зачем? – удивилась Наташа.

Артем еще раз подумал – такие должны безвылазно сидеть дома и стряпать, выходя только в сопровождении мужа, и чтобы деньги лежали только у него в кошельке. Таким давать деньги в руки опасно. И доверять им решать их собственные проблемы – опасно.

– Ты, красавица моя, когда-нибудь в «испорченный телефон» играла?

– Ну, играла.

– Откуда ты знаешь, что именно сказал ювелир твоему Витюте? А?

– Но, Артемчик, зачем бы Витя стал мне врать?

– Да хотя бы затем, чтобы ты продала подсвечник за шестьсот рублей тому хмырю, а потом они вместе продали бы его за двадцать пять тысяч. Такие события иногда тоже бывают.

– Вите бы это даже в голову не пришло, – явно задергавшись, возразила Наташа. – С чего ты взял?

– По крайней мере, к шантажу твой Витютя отношения не имеет, – принялся рассуждать Артем. – Он единственный знает, что у тебя нет никаких двадцати пяти тысяч и что ты понятия не имеешь, где их взять. Ты же убеждена, что подсвечник стоит в лучшем случае рублей шестьсот.

– Я и так знала, что он ни при чем, – гордо ответила Наташа. – Он же две недели как на юг уехал!

Артем вздохнул – женщины неисправимы.

– И все эти две недели ты никому не говорила, что твой подсвечник – одно надувательство?

– Никому…

Разумеется, ей приятно было чувствовать себя миллионершей, подумал Артем, строить с «девочками» наполеоновские планы набегов на ближайшие комиссионки. Она даже забывала порой сама, что никаких двадцати пяти, илисколько там, тысяч не получит. А поскольку она-то знала правду насчет своих финансов, ей и в голову не пришло, что кто-то всерьез на них польстится. Тем более – вряд ли коллеги догадались разработать такой сложный план и умудрились умыкнуть девчонку.

Артем попытался свести все, что выяснил, воедино.

Кто-то был уверен, что Наташа нашла клад ценой в несколько десятков тысяч. Этот кто-то был достаточно хорошо знаком с ее дочерью, чтобы завезти Люську куда-то на дачу, к примеру, и запереть. Затем аноним стал звонить и подбрасывать записки. И вдруг случилось нечто, изменившее его планы. Возможно, Наташа нечаянно напала на след шантажиста. С его точки зрения, ситуацию могла спасти только ее смерть.

– Значит, так, Наташка! – бодро начал Артем. – У меня две версии. Первая – не очень приятная. Твой шантажист боится, что ты по телефону узнала его голос и поднимешь бучу. Оевидно, он больше не может держать твою Люську там, где ее запер, и для него лучший выход из положения – тот, который он тебе предложил. Вторая, более приятная версия – Люська от него сбежала.

– Ой, Артемушка!…

– Сбежала, говорю, и ему важно разобраться с тобой, пока девочка не добралась до дома. Кстати, знала ли она всю эту историю с подсвечником?

– Я ей ничего не говорила.

– А кто-нибудь другой мог рассказать?

– А кто? – наивно спросила Наташа.

– Она к тебе на работу приходила?

– Забегала.

– Ни с кем из твоих коллег наедине не оставалась?

– По-моему, нет. Мы с ней сразу вместе обедать шли.

– А если бы она узнала, что у тебя такие деньги завелись?

– Со свету бы меня сжила, – буркнула Наташа. – На колготки бы все убухала! Я ее, транжиру, знаю.

– Артему хотелось съязвить насчет наследственности, но воздержался. Он почувствовал, что уже тепло, тепло, почти горячо!

Могло же быть и так – кто-то из «девочек» нашел возможность рассказать Люське про подсвечник. Заьем они договорились, и Люська поселилась безвыходно дома у «девочки», оттуда и посылала кошмарные записки. Нашли кого-то, чтобы говорил по телефону уголовным голосом. И все же – почему белый капроновый шнур и сосна на отшибе?

– Придется нам, красавица моя, сейчас взять блокнот и составить два… или лучше три списка. Первый – кто знал правду насчет подсвечника. Вернее, то, что ты считаешь правдой. Второй – те, кто бы убежден, что ты вот-вот получишь деньги. Третий – у кого из твоих подруг и сослуживиц есть машина.

– При чем тут машина? – удивилась Наташа.

– При том, что не поедет же твой шантажист на такси смотреть – повесилась ты или еще рыдаешь! – не выдержал Артем. Действительно, баба – она и есть баба, ей не то что все разжуй, не то что в рот положи, но еще и челюсть ей захлопни, еще и подзатыльник дай, чтобы от неожиданности проглотила.

– Понимаешь, если шантажист попросит таксера высветить твой висящий силуэт, тексер его первым делом в милицию отвезет, – помолчав, объяснил Артем. Но она ничего уточнять не стала.

Она только вздыхала коротко и молчала.

Арем достал из бардачка блокнот и видавшую виды шариковую авторучку. Нашел чистый листок. Приготовился писать.

– Ну?

– Что – ну?

– Кто знал, что подсвечник – фуфло?

– Витя… Игорь с Верашей… Им Витя сам сказал. Я…

– Не густо. Тем более – ты уж прости, но Витя-то твой мог и обмануть тебя насчет подсвечника. Кто был убежден в твоем богатстве?

– Все…

– Фамилии!

– Тарасова, Сенькова, Берман, Фигуркина, Чернышевская, Петрова, Котлякова, Файнштейн… – сперва затараторила, а потом уже с сомнением заговорила Наташа. – Нортон… Захаренко… Смидович…

– Это все женщины? – уточнил Артем.

– Женщины…

– Подружки?

– Работаем вместе.

– А ты с ними как, не ругаешься, ладишь?

– А чего нам делить? – удивилась Наташа.

Артем задумался. Вполне могло быть, что эта размазня со всеми действительно ладила. Могло быть и другое – она, сама того не замечая, наживала себе врагов. А потом приписывала внезапные неприятности судьбе. Артем внимательно посмотрел на размазню. Похожа ли она на человека, бессознательно вызывающего неприязнь у себе подобных? Вроде не похожа. Ничем не выдающиеся фигура и лицо. Чисто по-женски ей может позавидовать разве что какая-нибудь патентованная уродина… бездетная женщина?… Все-таки лучше иметь взрослую дочь, чем не иметь никого. Артем знал, что можно спятить от зависти и по куда менее значительному поводу.

– Они, твои сослуживицы, – все замужние?

– Почти все.

– А дети тоже почти у всех?

Наташа задумалась.

– У Нортон пока еще нет. И у Фигуркиной. Так ведь они еще молоденькие совсем.

Прокол, подумал Артем. Завидовать приходящему раз в неделю женатому любовнику – до этого, кажется, замордованная бытом советская женщина еще не докатилась… А если зависть вспыхнула вдруг при известии о серебряном подсвечнике? И никаких глубинных корней не имела?

Да, лучше бы уж Наташа не находила эту мерзкую штуковину. Злая шутка судьбы – вот что это было такое.

Тупиковое состояние проблемы разозлило Артема. Он все еще был уверен, что в Наташиной памяти хранится разгадка этого странного дела. Но чтобы подробно расспросить ее обо всех этих Петровых и Тарасовых, ночи будет мало. А ведь придется, черт возьми! Он обещал помочь, он обещал помочь… Она потому и расслабилась после близости, что точно и твердо уверена – уж теперь-то он ей обязательно поможет.

Артем задумался.

Две недели назад уехал на юг Витютя с семейством. Две недели наад приехала поступать в техникум Люська. Совпадение? Уехал Витютя, на прощание явно повздорив с Наташей из-за ее нежелания продать подсвечник за шестьсот рубликов. Приехала Люська и принялась ссориться с матерью из-за тридцатки на колготки и тому подобной дряни.

А тем временеи Наташа с «девочками» фантазировала о продаже подсвечника за неслыханные деньги. И если эта рождественская сказка дошла-таки до девчонки, то какой такой прилив нежности к матери она могла вызвать?

Скорее всего, при очередной просьбе денег на колготки Люська могла высказать все, что она думает о жмотихе, не желающей из своих двадцати-тридцати тысяч пожертвовать три десятки на родную дочь. Если она ни разу об этом не заикнулась – значит, или действительно не знала, или имела основания молчать…

– Послушай, твоя Люська действительно ничего не знала про подсвечник?

– По-моему, не знала…

– И ни разу не сказала тебе, что, мол, не жмотничай, мамаша, я же знаю, что у тебя есть денежки?

– Да это уж я от нее десять раз на дню слышала!

– Хм…

Вот и соображай теперь, выкрикивала Люська ткие обидные слова сгоряча, или имела в виду что-то конкретное, подумал Артем. Но, впрочем, могло быть ни то, ни другое…

Если допустить, что Люське кто-то просто намекнул – мол, есть у твоей мамочки бабки, есть, но для себя держит, так что ты, девка, пристань к ней покрепче, ну и так далее. Это могла сделать со зла любая из сослуживиц Наташи… Или из гуманности? Не исключено. А также в порыве борьбы за справедливость – мол, девка на выданье, ее сейчас одевать надо как куколку, а не жмотничать.

Опять тупик, потому что сослуживиц – миллион, плюс еще подружки давних лет, а времени – на часы даже взглянуть страшно.

– Погоди, Наталья… – сказал Артем. – А хоть один мужчина, кроме Витюти, знал, что у тебя подсвечник завелся?

– Наверное, на работе кто-нибудь, от девочек…

– А ты сама никакому мужчине об этом не говорила?

– Да нет же!

– Честное слово?

– Честное слово!

– Хм…

В глубине души Артему, при всей его неприязни к сорокалетним «девочкам», не верилось, что женщина может угрожать другой женщине такими вещами, как смерть ребенка. Очень уж велика для этого должна быть ненависть, и про такую пылкую ненависть Наташа, вероятно, знала бы раньше.

– Значит, врагов у тебя нет и не было?

– Господи, да кому я нужна!…

И Артем крепко задумался.

Он вернулся к подсвечнику.

Одно из двух – или этот чертов подсвечник был действительно фальшивым, и тогда все-таки «шерше ля фам». Или же он, проклятый, был серебряным! И тогда не обойтись без Витюти. Без любовника, обремененного драгоценным семейством, крепко недовольного решением Наташи оставить дома дорогую безделушку. А ведь как ему хотелось сплавить подсвечник тому самому ювелиру! Только вопрос – за шестьсот ли рублей?

Итак, предположим, ювелир с Витютей надули Наташу, в чем Артем не находил ничего удивительного – наоборот, такую растяпу грешно не надуть. Они договорились насчет дележки прибыли, и тут Наташа уперлась. Наверняка ювелир высказал Витюте все, что он думает о мужике, неспособном справиться с дурой-бабой. Витютя от комплиментов пришел в восторг. Так, пока все логично… И тут выяснилось, что приезжает Люська, или же оказалось, что она приехала.

Как мог использовать это событие Витютя? Попросить девчонку уговорить Наташу продать подсвечник? Вряд ли. Наташа услишком основательно уперлась. Похоже, что Витютя был для нее единственным светом в окошке – и раз она не послушалась его, тем более не поддалась бы на неуклюжие дочкины провокации.

Но Витютя обижен, его самолюбие ущемлено. Женщина, которая все для него делала по первому свисту, взбунтовалась. Возможно, сперва он хотел всего лишь чуточку ее проучить…

Он наверняка знал, где Люськин техникум, и без труда мог выяснить, когда там консультации. После чего ненавязчиво встретить ее, скажем, у дома:

– Привет, ребенок!

– Привет, дядь Вить.

– В техникум бежишь?

– Ну, в техникум.

– Пошли, провожу… Позавтракать-то успела? А то зайдем в кафешку, кофейку с мороженым, а?

– А ты, дяд Вить, чего такой добрый? Богатенький Буратино, а?

– Да нет, ребенок, я-то как раз не богатенький… Вчера дочке джинсы купить пришлось. У меня дочка на два года тебя младше. Если ей крутые джинсы на попку не натянешь, будет кислая ходить, а кому она кислая нужна? Понимаешь, я так считаю – если дочка подросла, то хоть золотые зубы изо рта продай, а одень-обуй ее как принцессу. Ведь мальчишки, дурачки, по одежке встречают. А у нее сейчас это главнейшая проблема – мальчишкам нравиться, понимаешь?

Тут Люська, скорее всего, кивнула, считая в уме: шестнадцать минус два будет четырнадцать, везет же соплячке, как у нее предок все понимает, наверняка прикинута по фирме, это в четырнадцать-то лет, и на дискотеках отбою от пацанов нет, еще бы – каждый раз в новом чем-нибудь!

Витютя подождал, пока девчонка додумает до конца эту несложную мысль, и опять предложил кофейку с мороженым, добавив при этом:

– А если ты торопишься, так вот тебе пятера, не стесняйся, бери! Потом, в перерыве, с подружками сходишь. Мать-то тебе, нверное, рубль в день на чай с пирожком выдает? А подорожало все до чертиков. Бери, бери! Должна же и ты по-человечески в кафе зайти, пирожных набрать, кофе со сливочками, соку ананасного, мороженого… Много ли радости в жизни, так хоть поешь…

Он знал, что Люська вступится за мать – хотя бы из гордости. Девчонка могла явно соврать – мол, мать снабжает деньгами выше крыши! И тут он мог бы ответить:

– Ну, не надо ля-ля! Я же вижу, как она тебя одевает! Ох, бабы, бабы… Ведь что интересно – деньги у нее теперь есть, как раз бы и купить тебе весь прикид. Не станешь же ты ходить на лекции в этой юбчонке! Летом, на консультации, еще ладно, а потом занятия начнутся, подружки появятся, в компаниях бывать будешь…

Люська могла и честно признаться: как же она даст мне на кафешку, если дома денег нет и зарплата у нее маленькая?

– Зарплата действительно маленькая, – должен был согласиться Витютя. – Но только ты меня, ребенок, не выдавай – она недавно на работе одну финансовую махинацию произвела. Видела у нее новую косметику? Ну вот… Там на десять таких косметик хватит…

Если Люська успела в прежние свои наезды познакомиться с матринским любовником, то почему бы и не состояться этому разговору?

Витютя вряд ли сразу замышлял уголовщину – он просто хотел надавить на свою подругу сразу со всех сторон. И только опять столкнувшись с ее упрямством, он понял, как надо разыграть карту под названием «Люська»…

– Наташа!

– Что, Артемчик?

Надо было удивляться тому, как терпеливо и покорно переносила Наташа его молчание.

– Скажи честно, давно ты с этим своим… Виктором?

– Ну, года четыре, наверное…

Раз они не надоели друг другу за эти четыре года, значит, встречались не слишком часто, подумал Артем. На что же рассчитывала Наташа? Может быть, поддерживала этот пошлый роман с не менее пошлой мыслью – как только замаячит на горизонте что-то перспективное, послать Витютю поискать ветра в поле? Или она слишком ограничена и привязчива для таких наполеоновских планов?

– Четыре года. Люська, значит, совсем детишкой была. Двенадцать лет?… Хм… Уж не очень-то и детишка. Как она его приняла?

– А какое ей дело? – искренне удивилась Наташа. – Она у бабушки жила…

– Но ведь она же с ним встречалась у тебя, – уверенно сказал Артем. – Он вас обеих в летнее кафе водил, мелочевку какую-нибудь Люське покупал, на кино полтинник подбрасывал, чтобы из дому умотала…

Наташа с удивлением посмотрела на него:

– Разве я тебе рассказала? Нет же! – воскликнула она.

– Нетрудно догадаться, – буркнул он.

Действительно, нетрудно! Сперва сочинить двухнедельной давности разговор между девчонкой и материнским любовником, а потом по этому мифическому разговору вычислить, как складывались их отношения четыре года назад.

К тому же Артем, бывало, и сам совал пацану в руку рубль с настоятельным требованием – пока не сходит в кино и не простреляет сдачу в тире, чтоб домой не возвращался! Было такое дело… Но давно. Когда еще на утренний сеанс пацанву за десять копеек пускали.

Итак, вдохновленная этим разговором, а может, и не только этим, Люська стала требовать колготок с серебряными листиками и прочей дребедени. И, разумеется, она сочла отвртительным купленное матерью пальто. Люська догадывалась, что в техникуме это будет самое сиротское, самое убогое пальто. И сапоги, естественно, тоже.

Близились экзамены. Люська уже понимала, что хорошо их выдержит. Она уже видела себя студенткой – со всеми вытекающими из этого последствиями. Здешние девчонки уже рассказали ей об окрестных дискотеках и тамошних нравах. Против нравов Люська не возражала, но при одной мысли, что ей придется весь вечер стоять у стенки, она готова была кричать и реветь от негодования.

Она уже знала, как ничтожна стипендия и что почем в здешних комиссионках.

Возможно, она поняла, что единственная ее надежда – на дядю Витю. Дядя вернется, как обещал, с юга, куда ему нужно вывезти семью, и поможет ей уломать маму. Вот уже назначенный им двухнедельный срок на исходе – и надо только почаще звонить ему, не стесняясь, ведь он ставит своих на юге и вернется один.

Артем представил себе, как они обе, мать и дочь, одна с работы, другая из автомата, накручивали один и тот же номер.

А Витютя уже прибыл и стал околачиваться возле техникума. Даже заглянул посмотреть расписание.

Как бы то ни было, он встретил Люську.

Возможно, ему даже повезло – он подстерег девчонку, когда она, чуть не рыдая, выскочила из дому после ссоры из-за тех самых колготок. И очень может быть, что она-таки расплакалась у него на плече, а он завел ее в ближайший подъезд, вытер ей платком нос, потащил в кафешку… Кстати, мог и к себе домой, потому что в кафешке в такую рань еще спиртного не подают, а дома…

– Не реви, ребенок, выпей-ка лучше, это здорово успокаивает.

– Я коньяка не пью…

– Да что ты, дурашка, боишься! Это же как лекарство. Сосудорасширяющее. Ничего с тобой от столовой ложки коньяка не случится. Сейчас мы его в кофеек плеснем…

Но, может, обошлось и без коньяка.

Они с полчасика кляли и ругали на разные лады Наташу. Дошли до того, что вот не ценит она такую старательную и способную дочь, а все потому, что понимает – никуда эта дочь не денется, вечером прибежит прощения просить и ужинать.

– А давай, ребенок, мы ее маленько проучим?

Квартира пустая. Витютя клянется, что пальцем Люську не тронет. И действительно – не трогает. Она спит в постели его старшей дочери, уверенная, что мать обзванивает морги и больницы. Люська в предвкушении, как гордо появится утром и в ответ на все вопли огрызнется: «Где была, там меня нет!» Тем более, что она осознает свою полную невинность – хоть к врачу ведите! А потом перепуганная Наташа в лепешку расшибется – лишь бы Люсенька больше не исчезала. Люська так и скажет – на этот раз, мамочка, я ничего не натворила, но в следующий – натворю. Ясно?

Значит, спала Люська и не знала, что Витютя, так подгадав, что Наташа была на работе, позвонил – и услышали соседи кошмарную историю насчет похищения Люськи и выкупа. Цифра же была у него на слуху – это во-первых. Во-вторых – он этой цифрой снимал с себя все подозрения. Ведь он был чуть ли не единственный, кто знал – никаких тысяч у Наташи нет… Вернее, Наташа считала его единственным, и это было самое важное.

Записку он написал сам. Если он поймал Люську возле техникума – то у нее была с собой сумка с тетрадями. Поддлать корявый почерк – невелика проблема.

Куда он девал Люську на следующий день – Артем сообразить никак не мог. Просто запер дома? Увез на чью-нибудь дачу? Напоил-таки коньяком? Или, что было бы уж вовсе отвратительно, уложил-таки в постель? Вариантов оказалась куча. Ладно, предположим, что и в постель. Шестнадцатилетняя девка по нашим временам – сама себе хозяйка.

Трех дней должно было хватить, чтобы довести Наташу до невменяемости. В милицию она не обратится – от страха за Люську. Опять же, знает, с какой скоростью действует милиция. Наташа будет носиться в поисках девчонок из техникума, которые последними видели Люську, постарается сколотить хоть несколько тысчонок и больше ничего не предпримет. Да – реветь еще будет круглосуточно.

Итак, Наташа созрела… Теперь главное – не допустить, чтобы мать с дочерью встретились. Способ жестокий, приказ шантажиста кажется бедной женщине бессмысленным, нелепые угрозы сработали, остается бросить к подножью сосны моток белого шнура. Потом соседи подтвердят – совсем обезуиела Наташа от исчезновения дочери… Стоп! Слишком много могут рассказать соседи. Пожалуй, Витюте следует позвонить им, предупредить, чтобы не болтали, припугнуть… или денег пообещать?…

Соседи, соседи… Витютины приятели… совместные чаепития… пожалуй, он уже знал, в какую сумму обойдется их молчание…

Итак, Наташи нет. Люська возвращается домой и узнает, чем кончилась затея. Реву, конечно, будет… Но жить-то надо. Она начинает продавать материнские вещи, продает окаянный подсвечник тому ювелиру, которого заботливо подсунет дядя Витя. Придется еще заплатить кому следует, чтобы Люську в комнате прописали. Если получится. Наташа-то не успела, да не очень и хотела…

Были в этой версии проколы. Артем сам их осознавал, но в целом она выглядела довольно стройной.

Теперь нужно было поскорее раздобыть подсвечник и выяснить, из чего он все-таки сделан.

Как ни странно, с этой задачей Артем бы справился самостоятельно. Он в своих странствиях много рукодельничал и возил с собой всякие реактивы. Если подумать хорошенько, найдется какая-нибудь зараза, которой можно проверить серебро…

Артем задумался – и едва не хлопнул себя по лбу. Это средство можно было купить в дежурной аптеке. Если надточить подсвечник с края, в незаметном месте, и капнуть на срез обычного йода, то серебро темнеет, другие металлы – нет. Старый способ, знакомый всем приемщикам в скупках, – вот он!

– В общем, так, Наташка, – подвел Артем итог не слишком приятных размышлений. – Едем к тебе домой. Я сам посмотрю, что это за подсвечник такой.

В глубине души Артем искренне желал, чтобы подсвечник оказался серебряным, хотя бы потому, что к концу ночи загадка оказалась бы разгадана и можно было спокойно снимать с ветки куклу. Потому что при дневном свете кукла неминуемо привлечет чье-нибудь внимание, и ее попросту сопрут.

Значит, если подсвечник серебряный, то Витютя уже проехался мимо сосны, уже убедился, что Наташа выполнила приказ, и теперь его главная задача – спрятать концы в воду. Припугнуть соседей. Разобраться с Люськой. И, пожалуй, ему важнее именно разобраться с Люськой – она слишком много знает про всю эту историю. Люську в общем-то можно и запугать. Жуть какая-то…

Значит, если подсвечник серебряный, нужно будет срочно выпытывать у Наташи адрес любовника и нестись туда. А там – по обстоятельствам.

– Не поеду! – воскликнула Наташа. – А вдруг он проверять будет, где я?!

– Каким образом? – поинтересовался Артем. – Заглянет в окошко на шестом этаже?

– Свет в окошке увидит, – прошептала Наташа. – Да мало ли как?… Артемчик, родненький, не пойду я туда, боюсь, понимаешь? Вот он сейчас думает, что я там, в лесу… О Господи!… И Люську не тронет! А если он поймет, что меня там нет… Артемушка, ты же обещал помочь, а ты все портишь!

Артем восхитился женской логикой.

– Послушай, Наталья, – властно сказал он. – Я должен увидеть этот подсвечник. Понимаешь, должен. У меня в голове одна мысль есть.