Текст книги "Свинская история"

– Где склад? – спросил Ромка.

– В хвостовой части, между энергоблоком и теплицами. Слушай, давай лучше визуализацию! Клянусь Гил-Гэладом, будет не хуже настоящего комбинезона!

Авантюра задумался.

– А что, далеко идти?

– Да нет, не то чтобы далеко… Но лучше туда не ходить.

– Ага-а… – протянул Авантюра. – Ты вспомнил – там есть что-то такое, чего мне лучше не видеть. Ну, ладно. Давай свою визуализацию. Как ты это делаешь? Сперва трусы визуализируешь, потом носки?

– Очень просто. Я же объяснял – у нас есть типовые визуализации. Я знаю коды наизусть, ну как ты – телефонные номера, – напомнил Гилдор. – Есть большие типовые, они в сборнике, вроде той галереи с видом на болото. А если какая-то сложная, авторская, то все – вручную, как раньше накидывали чары. Ведь каждый маг имел свои. Скажем, самое элементарное – иллюзия пищи. Кто-то делает объемно, с тенью даже, но без запаха. А кто-то – рельефом, но без незримой стороны, зато запах прямо с ног сшибает.

– А съесть все равно нельзя?

– Нет, почему же. Можно. Даже сыт будешь ненадолго, если поверх визуализации накинуты чары сытости. Но это, опять же, не каждый делал. А у нас коды, в которые входит все – и объем, и сытость. Чего самому выстраивать и мучаться, если есть код и энергия?

Ромка сделал вид, будто последнего слова вовсе не слышал.

– А теплицы тогда зачем?

– Надо же и на самом деле чем-то питаться. На визуализациях долго не продержишься, особенно если знаешь, что это – чары.

Ромка еще поспрашивал, поудивлялся, велел сделать себе комбинезон, но – помедленнее, и внимательно изучил процесс опутывания тела какой-то мерцающей решеткой и нарастания на решетке цветных бисеринок, сливающихся постепенно в ровную поверхность. Сила чар оказалась столь велика, что не только ощутилась на теле ткань, но даже под рукой – холодок заклепок, даже ступнями – тяжесть башмаков.

Гилдор Инглорион, очень довольный, что пленник интересуется всякой общеизвестной ерундой, отвечал охотно, и, сам того не разумея, много чего сказал про расположение всяких помещений на корабле.

Авантюра был прозван Авантюрой отнюдь не потому, что был дураком непроходимым. Дурака прозвали бы как-нибудь иначе. А Ромка, когда надо, включал скоростную сообразительность. Она, кстати, и была одной из причин его чудачеств. Он все понимал быстро – и ему было скучно ждать, пока переварят информацию и примут решение коллеги по ремеслу.

Именно поэтому Гилдор Инглорион опомнился, только когда Ромки за его спиной не оказалось. Вообще. Даже шума шагов – и того не было.

Ромка не умел напускать чары. Но двигаться бесшумно он умел. Жизнь научила!

* * *

Горыныч внимательно осмотрел следы на мраморе. Потом перевел взгляд на ноги шофера.

– Так, кроссовки.

Посмотрел на садовника.

– Тоже кроссовки. Ну, вы, чего встали? Живенько сюда!

Это относилось к кухарке и горничной. У тех давно уже кончилось дыхание, и они приходили в себя от собственного визга, причем горничная, на вид бывшая помоложе, очухивалась мучительнее, чем более опытная по вокальной части повариха.

Женщины сделали несколько шагов к крыльцу.

– Шлепанцы бабьего размера, – определил Горыныч и посмотрел на собственную обувь.

Обувь была – зашибись. Туфли ручной работы, одни такие на весь город.

Горыныч перевел взгляд на женщин.

– Ближе подойдите. Ну? Так, в колготках… Шлепанцев своих дурацких не теряли? Нет?… – и тут Горыныч заорал так, что второй хряк, преспокойно разорявший газон, подскочил на месте и кинулся спасаться в кусты. – Так какая же сука вот это оставила?!?

Возле самых дверей, в которые ломился первый, проявивший интеллект, хряк, были следы босых ног.

Эти ноги, прежде чем взойти на прекрасный итальянский мрамор, где-то прогулялись по чернозему, возможно, влезли еще и в грязную лужу, потому следы вышли отменно сочные и четкие. Пористость мрамора тому способствовала.

Максимыч, сидевший у самых следов и тыкавший в них пальцем, тяжело дышал. Он был реалист до мозга костей, и сейчас в нем происходила трудная и, увы, безнадежная внутренняя работа: он пытался дать следам разумное объяснение.

Ноги широкие, растоптанные, размер примерно сорок третий… мужик, стало быть… Может, тот, кто второго хряка пригнал?.. Авантюра?!? Так чего ж он, подлец, босиком шастает? Что это за новые приколы?..

– Чего замолчал, Максимыч? – кончив орать, обратился бывший рекетир к начальнику Авантюриной охраны.

– Допросить надо. Откуда вторая свинья взялась, – тихо, но твердо сказал тот. – Кто ее доставил.

И коротко изложил свою гипотезу.

– Авантюра?.. – Горыныч задумался, вспомнил, как соратник слонялся в кришнаитском образе по улицам, ударяя в бубен и исполняя песнопения, и понял – этот может пройтись по городу босиком…

Но какого хрена? Он что, не мог опять нанять автокран? В чем тут прикол?

– Действуй, – велел Горыныч. – А вы – чтоб все, как на духу. Поняли? Сашка, вали сюда, открывай блокнот, пиши протокол!

Руководитель пресс-службы забыл уже, как этот самый блокнот выглядит, он пользовался диктофоном и ноутбуком. Горыныч усадил его с этим самым ноутбуком прямо на ступеньки, и час спустя стало ясно, что ничего тут не ясно.

Ворота запирались, на ночь ставилась сигнализация, это подтвердил каждый член обслуги по отдельности. Первый хряк, десантированный Авантюрой, все эти три дня рылся на клумбах и на газоне, его даже подкармливали, чтобы вещественное доказательство не натворило чего похуже. На крыльцо он не лазил, а сообразил, где черный ход, туда и приходил поклянчить чего вкусненького. Второй хряк был обнаружен утром, когда садовник вышел потрудиться. Сигнализация все еще была включена, ворота и калитка – заперты. Хряк ошалело слонялся вдоль стены. Садовник крикнул прочей обслуге, и кухарка вышла через черный ход, а горничная – через парадное крыльцо. Тут эта сволочь и ломанулась…

– А сам когда пропал? – спросил Горыныч.

Прислуга переглянулась. Точного времени назвать никто не мог, пропажу обнаружили утром же, когда он не явился на важное совещание. Судя по всему, дома «известное в городе имя» не ночевало.

– Ну, так. Я к хозяйке пошел, – сообщил Горыныч и отправился будить юное, прелестное и совершенно безмозглое создание, супругу хозяина особняка.

Хозяйка, кстати говоря, была из тех девиц, которых Авантюра года полтора назад собрал в своем скандальном «модельном агентстве». Поэтому Горыныч ее и знал. Он хотел всего-навсего выяснить, была ли у «известного в городе имени» привычка бегать налево.

Но стоило ему донести суть своего вопроса до заспанной красавицы, на дворе послышались крики.

Горыныч выглянул в окно и увидел, что обслуга сгрудилась у стены, причем все так нагнулись, что Горыныч сверху видел лишь спины да зады. Наконец садовник выпрямился.

В руках у него была пара мужских туфель. Изгвазданных, но если отмыть – не хуже тех, в которых щеголял Горыныч. Горничная признала их – это были хозяйские парадные.

Тогда Горыныч, выйдя на балкон, возглавил поиски. И очень скоро в декоративных зарослях отыскался хозяйский дипломат. Неподалеку лежала мобилка. Еще подальше нашли неимоверно грязный пиджак…

Похоже было, что «известное в городе имя» тупо ломилось сквозь заросли, зачем-то на ходу раздеваясь.

А вот последняя находка была уж совсем неожиданной.

Горынычу принесли легчайшую накидку с бахромой, удивительного лазоревого цвета. Такие накидки недавно вошли в моду, их полагалось надевать к сильно декольтированным вечерним платьям, а эта – словно из мастерской какого-то светила мировой моды выпорхнула, так была изысканно очаровательна. Горыныч понюхал ее – и замер, совсем обалдев.

Запах был из тех, что цепляют слабую мужскую душу и тянут ее на крючочке незнамо куда, освобождая по дороге от лишних мыслей.

Горыныч принюхался – и пошел, и пошел…

Напрасно хватал его за плечо начальник охраны – Горыныч отмахнулся, как от младенца. Напрасно звали в шесть голосов, напрасно даже звонили ему на мобилку.

Он ничего не слышал.

* * *

Ромка забаррикадировался в энергоблоке и кричал оттуда, что если его не выпустят и не доставят обратно, он тут все взорвет к соответствующей матери. Естественно, первым делом с него сорвали визуализацию, которая, как ни странно, даже немного грела, и потому среди всех этих железок ему было холодно и неуютно. Но больше экипаж загадочного космического корабля с ним ничего сделать не мог. Пока…

– Ага! Магия! – вопил Авантюра. – Ща я вашу магию!

И хохотал.

Но кроме воплей, он ничего не затевал. И в самом деле, нажмешь на какую-нибудь крутую кнопку – и гикнешься на фиг…

Он только изучал технику со всех сторон, имея в качестве ориентира двигатель внутреннего сгорания из собственного джипа. Эту хреновину он видел неоднократно – автомеханик Полищук всякий раз подводил его к разверстым джиповым внутренностям, тыкал пальцем в нутро и говорил слова, которые были хуже матерных, потому что матерные хоть понять можно.

В дверь ударили – не то чтобы тараном, но увесисто.

– С тобой говорит вахтенный капитан корабля, – услышал Ромка. – Подойди ближе к пульту, там микрофон.

– Капитан – а дальше?

– Элианд Среброцвет.

– Роман Авантюра, – со своей стороны, представился Ромка. – Мои условия: доставить меня на землю, а за моральный ущерб – по куску за сутки.

– Ты хочешь сказать, что понес моральный ущерб? – осведомился капитан.

– А то! Так вот, для начала я отключу подачу энергии по всему кораблю! Вот, кажется, уже отключил! – выдал Авантюра вполне понятный в его положении блеф. И нажал на кнопку, рядом с которой была наклейка – картинка с фонариком. Фонарик этот держал над головой смешной длиннобородый гном, так что вряд ли кнопка была связана с чем-то серьезным.

Тут же освещение в энергоблоке изменилось – длинные лампы голубого света погасли, зато включились круглые розовые. А из коридора Ромка услышал шум неимоверный. Казалось, весь экипаж, собравшись за дверью, переругался насмерть. Во всей суматохе он неоднократно выловил знакомые слова «Элберет Иланиэль».

Шум стих.

– Эй, Роман Авантюра! – позвал капитан. – Что ты называешь куском?

– Тысячу зеленых, – объяснил Ромка.

– Ты… Тысячу? – в капитанском голосе был священный ужас. – Где же мы ее тебе возьмем? И что ты с ней будешь делать?

– Что буду делать – это моя проблема. А где вы их возьмете – ваша! – отрубил Ромка и сосредоточился, пытаясь выловить из общего галдежа за дверью что-то конструктивное. Надо полагать, сумма насмерть перепугала экипаж корабля, а почему – Ромка не мог взять в толк.

– А если не будет компенсации морального ущерба – все тут разнесу к чертовой бабушке! – закричал он. – Весь энергоблок!

И, подобрав с пола какую-то железяку, запустил ею в стенку – для грохота.

В коридоре стало очень тихо. Ромка отчаянно прислушивался, но экипаж, похоже, совещался шепотом.

А потом экипаж запел.

Это была песня однообразная, но исполненная внутренней силы, и напряжение в ней все нарастало и нарастало, пока не сделалось совсем пронзительным, так что Авантюре пришлось зажать уши.

Воздух в энергоблоке задрожал и заискрился. Ромку сжало в ком и даже сплюснуло. Тут уж было не до смеха.

А потом металлическая дверь сама собой вдавилась вовнутрь и рухнула в помещение энергоблока.

Тут же дрожь и искры прекратились, настала полная тишина. Ромка в ожидании, что сейчас сюда прыгнут бойцы брать его живьем, изготовился к бою. Но никто не прыгал, не орал, пытаясь деморализовать захватчика, из коридора вообще не доносилось ни звука.

Ромка на цыпочках подкрался к дверному проему и очень осторожно выглянул.

В коридоре было темно. Он освещался только теми розовыми лампами, что горели в энергоблоке. И в этом слабом свете Ромка увидел, что весь пол устлан телами. Экипаж как стоял – так и повалился, весь, без исключения, и в основном – лицом вниз.

– Эй, вы чего? – спросил Ромка. – Вы это… вставайте, что ли?..

Не просто молчание, а гробовое молчание было ему ответом.

– Ну, попал… – прошептал он. Его прошибла дрожь.

И в самом деле – он остался один живой на космическом корабле с мертвым экипажем. И летел неизвестно куда. И не знал, где тут теплая одежда и продовольствие.

Если вдуматься – ничего хорошего…

* * *

Горыныч никогда не был гурманом. Ел все, что не шевелится (впрочем, в каком-то эксклюзивном тайском ресторане его накормили тем, что в тарелке шевелилось, и ничего – остался жив), пил все, что горит. Его совершенно не волновали запахи – вот разве что какую-нибудь особую, многодневную тухлятину он еще мог неодобрительно отметить. Он умел спокойно спать в комнате со свежепокрашенными полами.

Ароматы духов тоже его не интересовали. Ну, надо же бабам на что-то деньги тратить, – примерно так думал он, – ну, пусть французский «Шанель» покупают, а не наркоту.

И того, что он, как пес на поводке, пошел за тонюсеньким запахом, Горыныч сперва сам не понял. Ему казалось, будто он что-то вспомнил и должен спешить, а куда спешить – он даже не задумался.

Он торопливо шел по улице отвыкшими от ходьбы ногами – коренастый мужичок, нос – картошкой, коротко стриженая голова – шишковатая, и вообше внешность взывает о густой бороде, чтобы скрыть заметную асимметричность физиономии.

Многие здоровались. Он их не замечал. Он был озабочен – ловил ускользающую мысль. Так бывает, когда забудешь, казалось бы, общеизвестное слово.

След запаха завернул за угол, пересек сквер, а потом – улицу в неположенном месте. Горыныч – тоже. Гудки машин несколько озадачили его – он не понял, чего бы ради.

Запах, угнездившись в голове серебристой змейкой, свернулся там, обжился – и понял Горыныч, что ничего более прекрасного на свете нет.

А насчет прекрасного этот мужичок был далеко не овощ. На охраняемой медведем вилле висели подлинники Куинджи, Бакста, Добужинского, и не наемным дизайнером подсунутые, а выбранные самолично и купленные на аукционах.

Равным образом он знал откуда-то разницу между бриллиантом, стразом и фианитом, да и прочие изумруды с сапфирами и рубины с бериллами сами, без принуждения, признавались ему в своей подлинности, достоинствах и недостатках.

Ниточка окрепла, змейка зашевелилась…

Горыныч, прошагав пешком чуть ли не полгорода (о том, что за ним, выдерживая минимальную скорость и тормозя во всяких неожиданных местах, едет встревоженный руководитель Авантюриной пресс-службы, он не знал), вошел в панельную пятиэтажку, поднялся на четвертый этаж и увидел чуть приоткрытую дверь. За нее и уводил запах.

Он вошел и обнаружил такое зрелище.

В небогато обставленной и неубранной комнате, полуприкрытая пледом, лежала на тахте большая розовая свинья. Она спала. А у окна стояла тоненькая, стройная, фантастической красоты девочка. Ее золотые волосы кудрявились и светились, так что вокруг головы дрожал легкий ореол.

Девочка держала обеими руками большой шар, похоже – хрустальный, и не просто держала, а разговаривала с ним.

– Наин, наин, Иланиэль-те! – услышал Горыныч. – Элел-ранна ансенел туи? Наин, наин, Иланиэль веанна! Веанна лум Иланиэль би Элианд Митриделлан! Веанна лум Иланиэль Инглорион деанел! Эла, эла, кавуи дамбан?

Это не был ни один из знакомых Горынычу языков, даже на китайский и то не смахивал. Но так безупресно красива была девочка, такое сияние шло от ее бледно-золотистых кудрей, схваченных серебряным обручем с большим зеленым камнем посередке, что перевода не потребовалось. Словно бы внутри Горыныча проснулось и распустилось еще одно, не положенное по физиологии, знающее древние наречия ухо.

– Борт, борт, я – Иланиэль! – прозвучал в голове мгновенный перевод. – Почему никто не отвечает? Борт, борт! Вызывает Иланиэль! Иланиэль вызывает Элианда Среброцвета! Иланиэль вызывает ветвь Инглориона! Да что же это такое?!.

– Эла рианна? – неожиданно для себя спросил Горыныч.

Девочка повернулась к нему.

Она не ожидала увидеть в комнате постороннего. Не ожидала также, что посторонний – невысокий мужичок средних лет и страшноватой внешности. А потом, прижав одной рукой шар к груди, второй она выхватила из поясных ножен палочку с кристаллом на конце. Кристалл, нацеленный в грудь Горынычу, слабо засветился.

– Тай дианай! Самеанай! Эаренал ку!

Горыныч, схлопотав крепкий тычок прямо в солнечное сплетение, отлетел и затормозил спиной о дверной косяк.

Тут же на пороге возник руководитель Авантюриной пресс-службы.

Видя, что Горыныч медленно сползает на пол, руководитель одной рукой подхватил его, а другой – поднес к устам мобилку.

– Полундра! – заорал он в микрофон. – Максимыч, всех сюда! На Вторую Красноармейскую!

Руководитель был молод, но сообразителен. Он понимал, какая суматоха начнется, если кто-то, свой или залетный, причинит вред самому Горынычу.

– Миданна ку… эаруале-би… отставить, на хрен… – распорядился Горыныч. – Тай леанна… выруби технику…

А потом на коленях, прижимая к груди полупрозрачную накидку, пополз к девочке.

– Тинувиэль…

С этим словом на устах и повалился у ее стройных, затянутых в лазоревые лосины и узкие сапожки с отворотами, ножек.

Руководитель пресс-службы уставился на девчонку, с виду – пятнадцатилетнюю соплюху, с прижатым к груди хрустальным шаром и палочкой в правой руке. Соплюха же стояла, разинув рот, и слова выговорить не могла. Ни на каком языке!

И тут шар ожил.

– Эй, есть кто живой?! – раздался знакомый, чуть картавый голос. – Мужики! Братаны! Вытащите меня отсюда!

Руководитель пресс-службы заметался по комнате, не понимая, где же тут спрятан Авантюра. Девочка же ахнула и подняла шар на вытянутых руках.

– Эстель Лаудорит! Наин-дей есси-дей элерандасса! – и, поняв, что Ромка этого наречия не разумеет, перешла на русский, – Надежда мечты моей, что там на борту, почему ты так испуган?

– Все померли, я один остался! – заорал в ответ временно незримый Ромка. – Лечу куда-то к долбанной матери!

Тут руководитель пресс-службы сообразил, что голос идет из шара. Он выхватил у девочки это странное устройство и увидел в его глубине, посреди круглого зеленого пятна, физиономию Авантюры.

– Сашка! Ну, хоть кто-то! – заголосил Авантюра. – Звони Горынычу, ставь всех на уши! Меня инопланетяне похитили! Я тут один, они все померли! Пусть с фэ-эс-бе свяжется, у него там какой-то кореш был! Пусть ракету-перехватчика высылают!

– Инопланетяне? – начав просекать ситуацию, руководитель пресс-службы повернулся к девочке. – Вот эта, что ли, инопланетянка?

– Не вижу! Поверни палантир, еще, еще… так! Наверно! Тут, на борту все такие, с патлами! Сашка, придержи ее, пока Горыныч приедет!

Горыныч, услышав знакомый голос, приподнялся на локте.

– Тинувиэль… – произнес он. – Ну, так. Кончай базар. Сашка, давай сюда шар.

Все в городе знали – если за дело берется Горыныч, толк будет. Поэтому пуководитель пресс-службы положил шар на пол, подле локтя Горыныча.

Авантюра с надеждой уставился на щекастую физиономию.

– Никаких тебе фэ-эс-бе, – сказал Горыныч. – Кто ее пальцем тронет, того асфальтовым катком раскатаю.

– Ага, – ответил Ромка. Он знал, что у хозяйственного Горыныча после прокладки персональной шоссейки к загородной вилле как раз каток и остался на всякий пожарный случай, стоит в сарае и ждет своего часа.

Девочка, опомнившись, подхватила с пола хрустальный шар и заворковала что-то вдохновенное.

– Ну не понимаю же! – взвыл Ромка. – Что мне теперь делать в этом морге?

– Ты возле энергоблока, надежда моей мечты? – спросила девочка. – Иди по коридору в сторону рубки…

– Откуда я знаю, где здесь рубка?!

– У дверей схема эвакуации. Рубка под номером первым.

Авантюрина голова в зеленом пятне повернулась профилем – он искал схему.

– Тут вообще ни одной цифры нет, – растерянно сказал он. – Только кружочки с рогами…

– Кружочек с рогами вниз, – помогла девочка. – Ты дойдешь до рубки и на пульте найдешь два ряда больших белых кнопок. Это управление анабиозными камерами. Выведешь на экран схему камерного блока…

– Да как выведу?!

Тут Ромка покачнулся и исчез.

– А Эстель Лаудорит! Лихайно рема! Ку! Ку рема эдасса! – закричала девочка.

А из шара на нее глядело уже совсем другое лицо. Крошечный рот открылся и выплеснулись слова, от которых девочка едва не уронила шар.

– Эйе… – прошептала она.

Опершись о край тахты, Горыныч поднялся – и тут только осознал, что под пледом лежит и сопит живая свинья. Но не до свиньи ему было. Он встал рядом с девочкой – коренастый, коротконогий, угрюмый, повернул к себе шар и сказал грозно:

– Келедгар крао кретта! Казад Барук!

– Ты чего это, Горыныч? – наконец догадался спросить руководитель пресс-службы.

– Чего-чего… Мочить их всех буду, – ответил Горыныч. – Казад аи-мену!

– А на каком это ты языке?

– На каком? На русском!

– Нет, Горыныч, – прошептал руководитель пресс-службы, пятясь. – Это не на русском!.. Это… это…

И вылетел за дверь.

* * *

Ромка безумно обрадовался тому, что хоть кто-то из экипажа уцелел. Даже когда от резкого тычка отлетел в сторону и ударился плечом о стенку.

Тот, кто отнял у него шар (откуда Авантюра узнал, что это палантир, он и сам понять не мог, однако был убежден – угадано точно), был сердит до чрезвычайности. Сказав девчонке, маячившей в хрустальных гранях, пару ласковых, он взял палантир подмышку и быстрыми шагами пошел по железному коридору, а Ромка – за ним, чтобы не оставаться больше в одиночестве.

Они вернулись туда, откуда в ужасе сбежал Авантюра, чтобы не видеть горы трупов, – к выбитой двери энергоблока.

Первым делом незнакомец в таком же синем комбинезоне с золотыми кнопками и защелками, как у прочего экипажа, пробежался по кнопкам длинными тонкими пальцами, отчего круглые розовые лампы потухли, зато включились длинные голубые. Затем он вытащил из нагрудного кармана проводок, вставил штырек в разъем, достал палочку с кристаллом на конце и подождал, пока этот кристалл нальется ровным, четко пульсирующим зеленым светом. При этом кристалл вырос и стал не меньше мужского кулака – правильного мужского кулака, сопоставимого с чайником. А свет его разделился на четыре ярких луча, каждый в палец толщиной.

– Ни фига себе! – воскликнул Ромка.

– Эласса ку! – ответил на это очень недовольный незнакомец. И нацелил один луч на Ромку.

Ромку кинуло к стене. Но не боль он испытал, приложившись затылком, а нечто иное. Может, потому, что луч, метнувшись, попал ему в глаза, а может, и по другой причине – но в голове у Авантюры произошло быстрое движение всех молекул и атомов, которые на тот момент в ней находились. Он ощутил это, как если бы кто сунул туда палочку, старательно размешал содержимое против часовой стрелки, и тут же четким движением направил вихрь по часовой стрелке.

– Эласса ку! – повторил незнакомец, но в настойчивости уже сквозила растерянность.

– Элиа ку басса… – прошептал один из покойников.

Незнакомец, словнео опомнившись, пустил четыре луча гулять по трупам.

К огромному Ромкиному удивлению, трупы понемногу стали оживать. Кто-то еще лежал пластом, кто-то отполз к стенке и сидел, прислонившись. Навстречу сердитому незнакомцу поднялся с пола Гилдор.

– Слава Гил-Гэладу, Элродан, – прошептал он, держась за стенку. – Как хорошо, что ты стоял на вахте…

– Воистину так, – ответил Элродан. – Я проверял датчики, когда освещение вырубилось. Я побежал к энергоблоку, вдруг вижу – этот человек, которого притащила на борт принцесса, держит в руках палантир! Хотел бы я знать, как ему в руки попал палантир!

– Я его на столике взял… – виновато признался Ромка. – Он лежал, никого не было, а оттуда голос шел. Я взял, смотрю – девчонка…

И тут он заткнулся. Да и кто бы не заткнулся, увидев, что от звуков его голоса один слушатель невольно присел, другой – чуть не уронил палантир. Да и оживающий экипаж тоже дружно и с ужасом уставился на Авантюру.

– Ты знаешь Всеобщий язык? – изумленно спросил Элродан. – Ты знаешь Вестрон?

– Он не должен знать Вестрон, – вместо Ромки ответил Гилдор. – Когда принцесса привезла его сюда, он не знал…

– Вы о чем, мужики? – спросил Ромка. – Я что-то не так сказал?

– Нужно будить командира, – сказал Элродан. – Нэлдор Ирвалитар, вставай, иди в анабиозный блок. Это как раз тот случай, когда решать должен командир.

– Сперва нужно доложить вахтенному командиру. А потом уже Среброцвет распорядится, поднимать главного или не поднимать, – подал голос кто-то из воскресших покойников.

– Хорошо бы Среброцвет распорядился отправить его вниз… – этот слабый голос, очевидно, выразил общую надежду.

Элродан на секунду задумался.

– Похоже, мы нашли то, что искали, – вдруг очень тихо произнес Гилдор. – Ты подумай, ведь принцесса…

– Принцесса еще дитя! Пусть решает командир! – крикнул Элродан. – А пока – заприте его где-нибудь! Или он до пробуждения командира весь корабль разнесет! На мелкие осколки!

Ромка хотел было протестовать, но несколько членов экипажа, выглядевших уже бодрее, достали свои палочки с кристаллами и подключились к едва заметным на железной стенке разъемам. Лучи, белые, желтые и зеленые, перекрещиваясь, ломаясь друг о друга, отражаясь под неожиданными углами, сплели непреодолимую решетку. И эта решетка отжала Ромку от стены, заключила его в клетку, повлекла за собой по коридору. Он вынужден был подчиниться.

Сквозь сверкающую решетку он видел несколько силуэтов. Это шли за ним те члены экипажа, что, направляя лучи, держали решетку. Но слишком не приближались – они явно побаивались Авантюры.

Таким образом Ромку доставили к месту заключения. Это оказался железный чулан без всяких признаков мебели.

– А сесть на что? – возмутился Ромка. – А лечь? На железо, что ли? Я тут замерзну к чертям собачьим!

Тут же под его ногами возник ковер с ворсом едва ли не по колено, а на плечи пала целая медвежья шкура.

– Так это же визуализация! – взвыл Ромка.

– Обойдешься! – ответил голос, очень похожий на голос Элродана. – Как без штанов в энергоблоке запираться – так он не мерзнет! А сейчас, видите ли, замерзнет!

И тут же перед Ромкиным лицом ударили в пол острые копья. Он шарахнулся и не сразу понял, что это из потолка рухнула толстенная решетка, уже не световая, а доподлинно металлическая, как у льва в зоопарке. Световая же истаяла.

Ромка схватился на нее, стал трясти и даже расширил пространство между прутьями примерно на сантиметр.

Элродан с оснащенной потухшим кристаллом палочкой молча наблюдал за ним, а прочие толпились за спиной Элродана. Гилдора среди них не было.

И тут Ромка уловил некий звон. Сперва ему казалось, что звон исходит из внезапно завибрировавших металлических стен, потом он понял – это в башке звенит. Ромка зажмурился, чтобы как следует помотать головой и избавиться от наваждения. Но вместо темноты под сомкнувшимися веками оказался Гилдор Инглорион. Он стоял у пульта и следил за светящимся окошком. Тут же Ромка и окошко увидел. В нем мельтешила синусоида.

– Сейчас будет пик, – сказал Гилдор. – Я был прав – мы нашли то, что искали!

* * *

Горыныч знал одно – вот женщина, которой он должен подчиняться. То, что ей не более пятнадцати лет, его не смущало. Прошлое, которое обязывало соблюдать достоинство и независимость, все целиком куда-то подевалось. Зато объявилось иное прошлое – в виде туманном и невразумительном, с отдельными смысловыми проблесками – словами какими-то сердитыми, ощущением тяжелых рукоятей в крепких ладонях, звоном воды, падающей с камня на камень в высокой, освещенной факелом пещере, силуэтом всадницы на сверкнувшем и погасшем коне…

Счета в банках, все виды Горынычева бизнеса, включая новоприобретенный бутик, особняк, загородная вилла с медведем – сгинули бесследно. Осталась только девочка с шаром, имевшая право карать и миловать матерого рекетира.

В рекет Горыныч, собственно, подался не от горячей любви к преступному образу жизни, а – иного пути ему судьба не оставила. Природная его хозяйственность и деловитость настолько ярко проявились в первые же годы дикого капитализма, известные как Большой Хапок, что несколько группировок соперничали за право стать его крышей. Горыныч рассердился, стал сам себе крышей, а заодно подгреб под себя четверть города и треть области – чтоб добро не пропадало. Романтики, как Авантюра, он не искал – он спасал свою жизнь и свое дело.

И вот сейчас словно кто отрубил боевым топором всю прошлую суету…

– Эстель Лаудорит попал в беду, – сказала девочка. – Я едва успела спасти его здесь, в Среднеземье! Я думала, что на корабле он будет в безопасности! Нужно срочно возвращаться на корабль.

– Как прикажешь, – ответил Горыныч.

– Я знаю, он твой друг. Ты полетишь со мной?

– Да.

Девочка опустила хрустальный шар в плотно сплетенную корзинку и вручила ее Горынычу.

– Не урони.

– А то я не знаю, как с палантиром обращаться…

Горыныча совершенно не удивило, что он сходу перешел на ранее не известный ему язык, что знает названия невиданных прежде вещей. Возможно, ему казалось, будто он все еще говорит по-русски.

– Возьми, Тинувиэль, – он протянул девочке благоухающую накидку. – Ты потеряла…

– Принцесса благодарит, – высматривая что-то в окошке, рассеянно ответила девочка.

А там, за окном, шагал взад и вперед руководитель Авантюриной пресс-службы. Он только что вызвал по мобилке Максимыча и кое-как объяснил ситуацию. Начальник охраны тут же отзвонил подчиненным, а заодно и тому самому врачу, с которым Горыныч советовался, когда у Ромки поехала крыша на кришнаизме.

Горыныч, которому передалась тревога девочки, тоже выглянул в окно.

– Ничего, Тинувиэль, прорвемся. Где сейчас «Вэйал»?

Объяснить, откуда ему известно название корабля, Горыныч не смог бы. Знал – и точка.

– На орбите. Будем на челноке – узнаем точнее.

– Как прикажешь, светлейшая.

Дальнейшее было как сон – из тех снов, что случаются только в детстве.

Горыныч и девочка вышли из квартирешки, причем девочка на пороге повернулась и, прищурившись, оглядела спящую свинью. Что-то она собиралась сделать – да только рукой махнула и сбежала вниз по лестнице. Горыныч поспешил следом, сосредоточившись на безопасности корзины.

Он не видел, как после их ухода заворочалась свинья, пытаясь протереть копытцами глаза. Не видел, как она сползла на пол. И вообще первым, кто столкнулся с животным, был сосед. Его тоже заинтересовала и обеспокоила приоткрытая дверь. Он заглянул, желая как следует отчитать за раздолбайство гулену и шалаву Оксанку. Этак у нее всю квартиру вынесут, пока соизволит проснуться.

Заглянул он, стало быть, – и тут же выскочил, стал звонить во все двери, стал призывать соседей на помощь, клянясь, что ни с вечера ни с утра у него капли во рту не было. Но всей этой суматохи Горыныч уже не видел – его вела тоненькая златокудрая девочка, которую он трепетно называл Тинувиэль, хотя ее подлинное имя звучало иначе. Просто Горыныч, увидев ее, вспомнил и правило, по которому к эльдарской принцессе следовало обращаться именно так.