Текст книги "Прекрасная незнакомка"

Глава 2

Когда Алекс вставлял ключ в замочную скважину, перед его мысленным взором все еще стояло лицо плачущей женщины. Кем она была? Почему плакала? Из какого дома пришла? Алекс сидел на узкой винтовой лестнице своего холла, уставившись на пустую гостиную и наблюдая за тем, как лунный свет отражается на деревянном полу. Он никогда не видел такой красивой женщины. Это было лицо, способное преследовать человека до конца жизни. Неподвижно сидя на лестнице, Алекс осознал, что если и не до конца жизни, то все равно оно будет преследовать его очень долго. Он даже не услышал телефонного звонка, раздавшегося спустя несколько минут. Он все еще был погружен в свои мысли, размышляя о видении, которое так потрясло его. Когда же наконец он услышал звонок, Алекс взбежал по лестнице, перепрыгивая через ступени, ворвался в свой кабинет и вытащил телефон из-под кипы бумаг, наваленных на столе.

– Привет, Алекс.

Алекс напрягся. Это была его сестра Кей.

– В чем дело?

Это означало: «Что тебе нужно?» Кей не звонила никому, если только ей не требовалось что-то.

– Ничего особенного. Где ты был? Я звоню тебе уже в течение получаса. Девушка, задержавшаяся в твоей конторе, сказала мне, что ты собирался ехать прямо домой.

Она всегда была такой. Она хотела того, чего хотела, и когда этого хотела, ее не волновало, устраивает это окружающих или нет.

– Я уходил на прогулку.

– В такое время? – В ее голосе послышалась подозрительность. – Почему? Что-нибудь случилось?

Алекс тихо вздохнул. Уже долгие годы он не испытывал к сестре других чувств, кроме изнуряющего терпения. В ней было так мало сочувствия, так мало мягкости. Она вся состояла из углов – холодных, твердых и острых. Иногда она напоминала ему осколок хрусталя, на который приятно смотреть, но который никто не захочет взять в руки. И было очевидно уже много лет, что ее муж чувствует то же самое.

– Нет, ничего не случилось, Кей.

Но он также должен был признать, что для женщины, настолько равнодушной к чувствам окружавших ее людей, у нее была удивительная способность угадывать, когда он находился в подавленном настроении.

– Мне просто хотелось подышать свежим воздухом. У меня был трудный день, – сказал Алекс, а потом, чтобы переменить тему и отвлечь ее внимание от себя, спросил: – Неужели ты никогда не выходишь на прогулку, Кей?

– В Нью-Йорке? Ты, должно быть, сошел с ума. Здесь можно умереть просто от выхлопных газов.

– Не говоря уже об ограблении или изнасиловании.

Он мягко улыбнулся и почувствовал ее ответную улыбку. Кей Виллард не часто улыбалась. Она всегда была в напряжении, всегда спешила, всегда была занята, и очень редко ее что-нибудь забавляло.

– Чему я обязан чести слышать тебя? – Алекс откинулся на кресле и стал разглядывать вид из окна, терпеливо ожидая ответа.

Долгое время Кей звонила по поводу Рейчел. Она поддерживала отношения с бывшей женой брата по очевидным причинам. Она хотела видеть при своем дворе бывшего губернатора. И если она уговорит Алекса вернуться к Рейчел, старик будет в восторге. При условии, конечно, что ей удастся убедить Рейчел, что Алекс отчаянно несчастлив без нее и как много это будет значить для него, если она согласится попробовать возобновить их отношения. Кей была вполне способна на такого рода давление. Она уже несколько раз пыталась устроить им свидание, когда Алекс прилетал в Нью-Йорк. Но даже если Рейчел была на это согласна, в чем Кей никогда не была до конца уверена, с годами стало ясно, что Алекс согласен не был.

– Итак, конгрессмен Виллард?

– Ничего особенного. Я просто решила узнать, не собираешься ли ты прилететь в Нью-Йорк.

– Зачем?

– Не будь таким прямолинейным, бога ради. Я просто подумывала пригласить несколько человек на ужин.

– Кого именно?

Алекс улыбнулся. Она была удивительна, его сестра. Паровой каток. Надо отдать ей должное, она никогда не сдавалась.

– Ну, хорошо, Алекс, не нужно сразу занимать оборонительную позицию.

– При чем здесь оборонительная позиция? Я просто хочу знать, кого ты еще собираешься пригласить. Что в этом странного? Если только в списке твоих гостей не окажется человека, который заставит всех чувствовать себя неловко. Может быть, мне стоит угадать инициалы? Тебе станет легче?

Она не удержалась и рассмеялась.

– Ну ладно, ладно. Я тебя поняла. Просто на днях я летела вместе с ней из округа Колумбия, и она выглядела потрясающе.

– Неудивительно. С таким жалованьем, как у нее, ты выглядела бы так же.

– Спасибо, дорогой.

– Всегда пожалуйста.

– Ты знал, что ей предлагают баллотироваться в Совет?

– Нет, – последовало долгое молчание, – но я не очень удивлен. А ты?

– Нет, – Кей глубоко вздохнула, – иногда мне становится интересно, понимаешь ли ты, от чего отказался.

– Безусловно, понимаю и благодарю Бога каждый день за это. Я не хочу быть женатым на женщине-политике, Кей. Эта честь должна принадлежать только таким мужчинам, как Джордж.

– Какого дьявола, что ты имеешь в виду?

– Он так занят своей практикой, что я уверен, даже не замечает, если ты проводишь три недели в Вашингтоне. Я бы это заметил.

Но он не стал говорить ей, что ее дочь тоже это замечает. Он знал это, потому что подолгу разговаривал с Амандой всякий раз, когда прилетал в Нью-Йорк. Он обедал с ней, или ужинал, или водил ее на долгие прогулки. Он знал свою племянницу лучше, чем ее родители. Иногда ему казалось, что Кей совершенно безразлична к дочери.

– Кстати, как поживает Аманда?

– Полагаю, что нормально.

– Что означает «полагаю»? – В его тоне прозвучало неодобрение. – Ты что, не видишься с ней?

– Господи, я только что сошла с этого чертова самолета. Чего ты хочешь от меня, Алекс?

– Немногого. Что ты делаешь с собой, меня не касается. Но то, что ты делаешь с ней, – это совсем другое.

– И это тоже тебя не касается.

– Разве? Тогда кого это касается? Джорджа? Он замечает, что ты не уделяешь дочери и десяти минут? Безусловно, он этого не замечает.

– Бог мой, ей уже шестнадцать. И ей больше не нужна нянька.

– Не нужна. Но ей отчаянно нужны мать и отец – как и любой молоденькой девушке.

– Я не виновата, что занимаюсь политикой. Ты знаешь, какое это всепоглощающее дело.

– Да. – Он медленно покачал головой. Именно такую жизнь она хотела навязать и ему. Жизнь с Рейчел Паттерсон, которая превратит его в просто мужа успешной жены. – Что еще?

Ему больше не хотелось с ней разговаривать. Он был сыт по горло и пятью минутами общения с ней.

– В следующем году я баллотируюсь в Сенат.

– Поздравляю. – Его голос был тусклым.

– Только не очень возбуждайся.

– Я не возбуждаюсь. Я думаю о Мэнди и о том, что это может значить для нее.

– Если я пройду в Сенат, она станет дочерью сенатора, вот что это будет значить.

Голос Кей внезапно стал злобным, и Алексу захотелось влепить ей пощечину.

– Неужели ты думаешь, что ее действительно это волнует?

– Возможно, и нет. Она полностью витает в облаках, и, возможно, ей будет наплевать, даже если я буду баллотироваться в президенты.

На какое-то мгновение в голосе Кей прозвучала печаль, и Алекс покачал головой.

– Это не главное, Кей. Мы все гордимся тобой, мы любим тебя, но существует нечто большее… – Как он может сказать ей? Как объяснить? Ее волновали лишь работа и карьера.

– Не думаю, чтобы кто-нибудь из вас понимал, что это значит для меня, Алекс. Как тяжело я работала, чтобы добиться этого, и как высоко я взлетела. Это было убийственно трудно, но я справилась. А ты только и знаешь, что возмущаешься тем, какая из меня вышла мать. А наша дорогая мамочка еще хуже. И Джордж слишком занят, кромсая людей, чтобы помнить, кто я: член конгресса или мэр города. Это немного обескураживает, малыш, мягко выражаясь.

– Уверен, что это так. Но иногда люди страдают из-за такой карьеры, как у тебя.

– Мне, вероятно, этого следует ожидать.

– Правда? Все дело в этом?

– Возможно, – устало ответила она, – я не знаю ответов на все вопросы. А мне хотелось бы их знать. Ну, а как ты? Что происходит в твоей жизни?

– Ничего особенного. Работа.

– И ты счастлив?

– Иногда.

– Тебе следует вернуться к Рейчел.

– По крайней мере, ты быстро переходишь к сути дела. Я не хочу, Кей. Кроме того, с чего ты решила, что она захочет вернуться ко мне?

– Она сказала, что хотела бы повидаться с тобой.

– О господи! – Алекс вздохнул. – Ты никогда не сдаешься, не так ли? Почему бы тебе просто не выйти замуж за ее отца и не оставить меня в покое? Ты добьешься такого же результата, разве не так?

На этот раз Кей рассмеялась.

– Возможно.

– Неужели ты действительно рассчитываешь на то, что сможешь управлять моей интимной жизнью для упрочения своей карьеры? – Эта мысль позабавила его, но он знал, что в этом чудовищном предположении кроется доля правды. – Больше всего в тебе я люблю твое нахальство.

– Это помогает мне достичь желаемого, братец.

– Уверен, что это так. Но не на этот раз, дорогуша.

– Так ты не согласен на маленький ужин с Рейчел?

– Нет. Но если ты снова увидишь ее, передай ей мои наилучшие пожелания.

Что-то внутри у него сжалось при упоминании ее имени. Он больше не любил ее. Но время от времени ему было все еще больно, когда ему напоминали о ней.

– Непременно. И все-таки подумай об этом. Я всегда могу организовать что-нибудь, когда ты прилетишь в Нью-Йорк.

– В любом случае ты наверняка будешь в Вашингтоне и слишком занята, чтобы встречаться со мной.

– Все может быть. Когда ты планируешь прилететь?

– Возможно, через пару недель. Мне нужно повидать клиента в Нью-Йорке. Я выступаю его консультантом по громкому делу.

– Ты меня приятно удивил.

– Правда? – Он прищурил глаза и посмотрел на вид из окна. – Почему? Это будет хорошо выглядеть в твоей предвыборной кампании? Я думаю, мамины читатели дадут тебе больше голосов, чем я. Конечно, если я не опомнюсь и снова не женюсь на Рейчел, – с иронией добавил он.

– Просто постарайся не попасть в какую-нибудь переделку.

– А разве я когда-нибудь попадал в переделки?

Казалось, его это позабавило.

– Нет. Но если я буду баллотироваться в Сенат, это будет жестокая борьба. Мой соперник помешан на морали, и если кто-нибудь, даже отдаленно связанный со мной, окажется замешанным в сомнительной истории, я буду по уши в дерьме.

– Не забудь предупредить маму.

Алекс сказал это в шутку, но Кей моментально ответила самым серьезным тоном:

– Я уже предупредила.

– Ты шутишь?

Он рассмеялся, представив, как его элегантная, длинноногая, дорого одетая седовласая мать совершает что-то неподобающее, поставив под удар место Кей в Сенате или еще где-нибудь.

– Я не шучу. Я совершенно серьезна. Я не могу сейчас позволить себе никаких неприятностей. Никаких скандалов.

– Как обидно.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Не знаю… Я подумывал завязать роман с бывшей проституткой, которая только что вышла из тюрьмы.

– Очень смешно. Я говорю совершенно серьезно.

– К несчастью, я тебе верю. В любом случае ты сможешь дать мне письменные инструкции, когда я прилечу в Нью-Йорк. А до этого времени я постараюсь хорошо себя вести.

– Уж постарайся. И дай мне знать, когда ты собираешься прилететь.

– Зачем? Чтобы устроить мне свидание с Рейчел? Боюсь, госпожа Виллард, что даже ради твоей карьеры я на это не пойду.

– Ты глупец.

– Возможно.

Но сам он так больше не думал. Совсем не думал. И когда их с Кей телефонный разговор закончился, он продолжал сидеть, глядя в окно и думая не о Рейчел, а о женщине, которую увидел на ступеньках. С закрытыми глазами он продолжал видеть ее. Точеный профиль, огромные глаза, нежные губы. Он никогда не встречал женщины такой красивой и такой притягательной. И он продолжал сидеть с закрытыми глазами за своим столом, думая о ней. Наконец он со вздохом покачал головой, открыл глаза и поднялся с кресла. Глупо было мечтать о прекрасной незнакомке. Почувствовав себя дураком, он тихо рассмеялся и выбросил ее из головы. Было нелепо влюбляться в абсолютно незнакомую женщину. Но он обнаружил, спускаясь вниз, чтобы приготовить себе ужин, что ему приходится напоминать себе об этом снова и снова.

Глава 3

Солнце заливало спальню, ярко освещая бежевое шелковое постельное покрывало и кресла, обтянутые тем же материалом. Это была большая красивая комната с высокими двустворчатыми окнами, доходившими до пола, из которых открывался вид на залив. Из будуара, примыкавшего к спальне, можно было увидеть мост «Золотые ворота». В обеих комнатах были установлены белые мраморные камины, стены будуара были украшены со вкусом подобранными картинами французских художников, а в инкрустированной горке времен Людовика XV стояла бесценная китайская ваза. Изящный стол того же периода, стоявший напротив окна, уменьшал бы размер другого помещения, но только не этого. Это была великолепная и просторная комната, но безжизненная и холодная. Рядом с будуаром находилась маленькая, обшитая деревянными панелями комната, заполненная книгами на английском, испанском и французском языках. Книги были смыслом ее существования, и именно здесь сейчас стояла Рафаэлла, глядя на залив. Было девять часов утра, и она была одета в стильный черный костюм, ненавязчиво и элегантно подчеркивавший ее грациозную фигуру. Костюм шили для нее в Париже, как и большинство ее одежды, кроме той, которую купила в Испании. Она редко покупала одежду в Сан-Франциско, здесь она вообще почти не выходила из дома. В Сан-Франциско она была невидимкой, чье имя упоминалось очень редко и чьего лица никто не видел. Большинство людей затруднились бы связать ее лицо с именем миссис Джон Генри Филлипс, особенно такое лицо, с идеальной белой кожей и огромными черными глазами. Когда она выходила замуж за Джона Генри, один репортер написал, что она выглядит как сказочная принцесса, и уточнил, что во многих отношениях она такой и была. Но глаза, смотревшие этим октябрьским утром на залив, не были глазами сказочной принцессы. Это были глаза очень одинокой молодой женщины, жившей в очень одиноком мире.

– Ваш завтрак готов, миссис Филлипс.

Горничная в накрахмаленной белой униформе стояла в дверях, и Рафаэлла подумала, что ее слова прозвучали почти как команда. Но она всегда чувствовала себя так в присутствии слуг Джона Генри. И так же чувствовала себя в парижском доме отца и в доме ее дедушки в Испании. Ей всегда казалось, что именно слуги отдают приказы: когда вставать, когда переодеваться, когда обедать, когда ужинать. В доме ее отца в Париже слуга объявлял: «Ужин для мадам подан». А что, если мадам не хочет ужинать? Если она хочет просто посидеть на полу у камина с сэндвичем в руках? Или позавтракать мороженым вместо тостов и яиц пашот? Эта мысль вызвала на ее губах улыбку. Она направилась в спальню. Оглядевшись по сторонам, она убедилась, что все готово. Ее чемоданы из мягчайшей замши шоколадного цвета были сложены аккуратной стопкой в углу комнаты. Большая дорожная сумка стояла рядом. В нее Рафаэлла положит подарки для матери, тети и кузин, свои драгоценности и книгу, чтобы было что почитать в полете.

Глядя на багаж, она не испытывала приятного волнения по поводу предстоящего путешествия. Она почти никогда теперь не испытывала приятного волнения. В ее жизни ничего не осталось. Перед ней тянулось шоссе, ведущее в неизвестном направлении и к неизвестной цели, которая Рафаэллу больше не интересовала. Она знала, что каждый последующий день будет в точности таким же, как и предыдущий. Каждый день она будет делать в точности то, что делала в прошедшие семь лет, за исключением четырех недель летом, когда она летала в Испанию, и нескольких дней до этого, когда она навещала в Париже отца. Еще она изредка летала на несколько дней в Нью-Йорк, чтобы встретиться со своими испанскими друзьями. Казалось, прошло много лет с тех пор, как она покинула Европу, с тех пор, как стала женой Джона Генри. Сейчас все было совсем по-другому, по сравнению с тем, как все начиналось.

Тогда это была волшебная сказка. Или сделка. В этой истории было понемногу и того, и другого. Сначала было бракосочетание между банками «Малль» в Париже, Милане, Мадриде и Барселоне и банками «Филлипс» в Калифорнии и Нью-Йорке. Обе финансовые империи были хорошо известны в деловых кругах. В результате этой сделки и отец Рафаэллы, и Джон Генри появились на обложке журнала «Тайм». Все это привело к тому, что ее отец и Джон Генри стали очень тесно общаться той весной, и по мере того как их дела процветали, Джон Генри все более открыто ухаживал за дочерью Антуана.

Рафаэлла никогда не встречала таких людей, как Джон Генри. Он был высоким, красивым, внушительным и властным, но в то же время деликатным, добрым, учтивым, с постоянно смеющимися глазами. В них иногда вспыхивали озорные искорки, и со временем Рафаэлла узнала, как он любил поддразнивать и дурачиться. Джон Генри также обладал даром творческого воображения. Это был человек выдающегося интеллекта, непревзойденный оратор и ценитель изящного. У него было все, о чем могла мечтать Рафаэлла или любая другая девушка.

Единственным недостатком Джона Генри Филлипса был его возраст. И поначалу в это было трудно даже поверить, глядя на его продолговатое красивое лицо или наблюдая за его мускулистыми руками, когда он играл в теннис или плавал. У него было сильное, стройное тело, которому могли бы позавидовать мужчины вдвое моложе его.

Вначале его возраст не позволял ему, по его мнению, оказывать знаки внимания Рафаэлле. Но по прошествии времени, когда его поездки в Париж становились все чаще, он находил ее все более очаровательной, открытой и прелестной. И, несмотря на свои старомодные идеи, Антуан де Морнэ-Малль не был против того, чтобы его старый друг женился на его единственной дочери. Он ценил красоту своей дочери, ее нежность, открытость и очарование невинности. Но он также понимал, что для любой женщины поймать в свои сети Джона Генри Филлипса было бы неслыханной удачей, несмотря на разницу в возрасте. Он также отдавал себе отчет в том, чем это обернется в будущем для его банка. Подобное решение ему уже приходилось однажды принимать. Его собственный брак был построен на взаимной привязанности, но также и на деловой основе.

Престарелый маркиз де Квадраль, отец его жены, был правящим финансовым гением Мадрида, но его сыновья не унаследовали его страсти к миру финансов и со временем нашли себе занятия в других областях. Несколько лет маркиз искал человека, который стал бы его преемником и управляющим банками, которые маркиз основал за долгие годы работы. И случилось так, что он познакомился с Антуаном, и после долгих переговоров банк «Малль» объединился с банком «Квадраль» для ведения множества совместных сделок. В результате этого союза состояние Антуана выросло в четыре раза, маркиз был в восторге от перспектив, и на сцене появилась дочь маркиза, Алехандра, маркиза де Сантос и Квадраль. Антуан с первого же взгляда увлекся светловолосой голубоглазой испанской красавицей. К этому времени он уже начал задумываться о том, что пора жениться и произвести на свет наследника. В тридцать пять лет он был слишком занят, превращая семейный банковский бизнес в финансовую империю, но сейчас его стали беспокоить и другие соображения. Алехандра была идеальным решением проблемы, к тому же она была очень красива. В девятнадцать лет она была ослепительно хороша собой. Антуану никогда не приходилось видеть такое потрясающе утонченное лицо. Это он рядом с ней выглядел испанцем: черные волосы, темные глаза. Вместе они составляли поразительную пару.

Через семь месяцев после знакомства их свадьба стала главным событием светской жизни, после чего они улетели на медовый месяц на юг Франции. Сразу после этого они из чувства долга отправились в загородное поместье маркиза, Санта-Эухенья, расположенное на побережье Испании. Поместье оказалось настоящим дворцом, и именно здесь Антуан начал понимать, во что выльется его брак с Алехандрой. Теперь он стал членом семьи, еще одним сыном престарелого маркиза. От него ожидали, что он будет часто посещать Санта-Эухенья и как можно больше времени проводить в Мадриде. Во всяком случае, Алехандра планировала вести именно такой образ жизни, и когда настало время возвращаться в Париж, она упросила мужа позволить ей остаться в Санта-Эухенья еще на несколько недель. И когда она наконец вернулась к нему в Париж, на шесть недель позже, чем обещала, Антуан окончательно понял, какая жизнь ждет их в будущем. Алехандра собиралась проводить большую часть времени так, как она привыкла, в кругу своей семьи, в их поместьях в Испании. Всю войну она провела там в изоляции и теперь, даже после окончания войны и с началом замужества, она хотела продолжать жить в знакомом окружении.

Как и полагалось, в первую годовщину их свадьбы Алехандра родила первенца, сына, которого назвали Жюльен. Антуан был в восторге. У него теперь появился наследник империи, и когда ребенку исполнился месяц, они с маркизом часами медленно прогуливались по поместью, обсуждая планы Антуана на будущее, как относительно его банков, так и относительно его сына. Его тесть полностью поддерживал все его начинания, и за время, прошедшее после его замужества на Алехандре, акции банков Малль и Квадраль значительно выросли.

На лето Алехандра осталась в Санта-Эухенья со своими братьями и сестрами, их детьми, кузинами и друзьями. А когда Антуан решил вернуться в Париж, Алехандра снова была беременна. На этот раз у нее случился выкидыш, а на следующий раз она преждевременно родила мертвых близнецов. Они с Антуаном на время решили взять паузу, и Алехандра полгода отдыхала в Мадриде со своими родными. Когда она снова вернулась к мужу в Париж, то опять забеременела. Результатом этой беременности стала Рафаэлла, которая была на два года моложе Жюльена. Вслед за этим последовали еще два выкидыша и один мертворожденный ребенок. После этого Алехандра заявила, что во всем виноват парижский климат, который ей не подходит, и ее сестры уверяют, что она будет лучше чувствовать себя в Испании. Антуан, который в течение всего их брака предчувствовал ее неизбежное возвращение на родину, спокойно согласился. Таков был обычай женщин ее страны, и эту битву он никогда не смог бы выиграть.

С этих пор он довольствовался тем, что встречался с женой в Санта-Эухенья или в Мадриде, в окружении кузин, сестер и дуэний. Алехандра была вполне счастлива проводить все время в компании родственниц и подруг и их неженатых братьев, которые сопровождали их на концерты, в оперу или в театр. Она все еще считалась одной из самых красивых женщин Испании и вела исключительно приятную праздную жизнь в окружении немыслимой роскоши. Антуану было нетрудно летать из Парижа в Испанию, когда позволяла работа, но со временем он стал делать это все реже и реже. Он уговорил ее отправить детей с ним в Париж, чтобы там они пошли в школу, разумеется, при условии, что они будут прилетать в Санта-Эухенья на все каникулы, в том числе проводить четыре летних месяца. Время от времени Алехандра прилетала в Париж, несмотря на постоянные жалобы, что погода во Франции подрывает ее здоровье. После второго мертворожденного ребенка они решили остановиться на этом. И между Алехандрой и ее мужем установилась чисто платоническая привязанность, которую она, судя по опыту ее сестер, считала совершенно нормальной.

Антуан был с удовольствием готов оставить все как есть. А когда старый маркиз умер, женитьба Антуана на его дочери окупилась с лихвой. Никто не удивился тому, как старый маркиз распорядился своим состоянием. Алехандра и Антуан совместно унаследовали банк «Квадраль.» Ее братья получили щедрую компенсацию, но Антуану досталась империя, которую он так отчаянно мечтал присоединить к своей собственной. Теперь, расширяя и укрупняя свой бизнес, он думал о сыне. Но единственному сыну Антуана не суждено было стать его наследником. В шестнадцать лет Жюльен де Морнэ-Малль погиб в результате несчастного случая в Буэнос-Айресе во время игры в поло. Его мать была убита горем, отец лишился смысла жизни, а Рафаэлла осталась единственным ребенком Антуана.

Именно Рафаэлла утешала отца, полетела с ним в Буэнос-Айрес, чтобы перевезти тело юноши во Францию. Именно она держала отца за руку долгие бессонные часы полета и когда они наблюдали, как гроб торжественно выносили из самолета в Орли. Алехандра улетела в Париж отдельно от них, окруженная сестрами, кузинами, одним из своих братьев и несколькими близкими друзьями. Как и всю свою жизнь, она была опекаема близкими и защищена от жестокости реального мира. И когда через несколько часов после похорон ее убеждали вернуться вместе со всеми в Испанию, она, обливаясь слезами, позволила увезти себя. У Алехандры была настоящая армия защитников, а у Антуана не было никого, кроме его четырнадцатилетней дочери.

Эта трагедия породила между ними более крепкую связь. Они никогда не говорили об этом, но она теперь всегда присутствовала в их отношениях. Трагедия стала особой связью и между Антуаном и Джоном Генри, когда выяснилось, что они оба лишились своих единственных сыновей. Сын Джона Генри погиб в авиакатастрофе. Ему был двадцать один год, и он управлял своим самолетом. Жена Джона Генри умерла спустя пять лет. Но именно потеря сыновей стала для каждого из них ошеломляющим ударом. У Антуана была Рафаэлла, которая утешала его, но у Джона Генри не было других детей, и после смерти жены он больше не женился.

В самом начале их делового партнерства, всякий раз, когда Джон Генри прилетал в Париж, Рафаэлла была в Испании. Он даже начал дразнить Антуана по поводу его воображаемой дочери. Это стало привычной шуткой до того дня, когда дворецкий проводил Джона Генри в кабинет Антуана и вместо своего друга тот обнаружил ослепительно красивую девушку, которая робко, как испуганная лань, смотрела на него своими темными глазами. Она почти с ужасом разглядывала незнакомого мужчину, появившегося в комнате. Рафаэлла искала некоторые документы, которые могли пригодиться ей в школе, и просматривала кое-какие справочники, которые отец хранил в этой комнате. Длинные черные волосы мягкими волнами окутывали ее плечи, словно блестящий шелк. Какое-то мгновение Джон Генри стоял молча, как зачарованный. Но он быстро пришел в себя и посмотрел на нее теплым взглядом, как бы заверяя ее, что перед ней друг. Но во время своего обучения в Париже Рафаэлла встречала очень мало людей, а в Испании ее так тщательно охраняли и опекали, что она никогда не оказывалась наедине с незнакомым мужчиной. Сначала она понятия не имела, что сказать ему, но после того, как он добродушно поздоровался с ней и она увидела смешинки в его глазах, – рассмеялась. Антуан появился лишь спустя полчаса, извиняясь и объясняя, что его задержали в банке. По дороге домой, сидя в машине, он размышлял, встретил ли ее наконец Джон Генри, и вынужден был признаться себе, что очень надеялся на это.

Рафаэлла ушла сразу же после приезда отца, со слегка порозовевшими щеками, подчеркивавшими безупречную мраморно-белую кожу лица.

– Бог мой, Антуан, да она красавица.

Джон Генри посмотрел на своего французского друга со странным выражением, и Антуан улыбнулся.

– Так, значит, тебе понравилась моя воображаемая дочь? Она не была неприлично застенчивой? Мать убедила ее, что все мужчины, желающие заговорить с молоденькой девушкой наедине, либо убийцы, либо насильники. Иногда меня волнует выражение паники в ее глазах.

– А чего ты ожидал? Всю свою жизнь она была отгорожена от реального мира. Поэтому неудивительно, что она застенчива.

– Но ей уже почти восемнадцать, и такое поведение станет для нее настоящей проблемой, если только она не собирается провести остаток своей жизни в Испании. В Париже она должна уметь, по крайней мере, поддерживать беседу с мужчиной, не будучи окруженной полудюжиной своих родственниц.

Антуан сказал это с усмешкой, но взгляд его был необычайно серьезным. Он долго и внимательно смотрел на Джона Генри, оценивая выражение его глаз.

– Она хорошенькая, не правда ли? Нескромно так говорить о собственной дочери, но… – Антуан беспомощно развел руками и улыбнулся.

На этот раз Джон Генри ответил ему широкой улыбкой.

– Хорошенькая – это не то слово. – И он почти с мальчишеским смущением задал вопрос, который вызвал у Антуана улыбку: – Она поужинает с нами сегодня вечером?

– Если ты не будешь возражать. Я планировал поужинать дома, а потом зайти в мой клуб. Мэтью Буржеон будет там сегодня вечером, и я уже несколько месяцев обещаю ему, что познакомлю вас в следующий раз, когда ты будешь в Париже.

– Звучит заманчиво.

Но когда Джон Генри улыбнулся, он думал вовсе не о Мэтью Буржеоне.

Он ухитрился заставить Рафаэллу расслабиться в этот вечер, как и через два дня, когда заглянул к ним на чай. Он пришел специально, чтобы увидеть ее, и принес ей две книги, о которых рассказывал за ужином двумя днями ранее. Она снова покраснела и впала в молчание, но на этот раз он смог разговорить ее, и к концу дня они были уже друзьями. В течение последовавших шести месяцев она стала относиться к нему почти с таким же благоговейным почтением и привязанностью, как и к своему отцу. А когда она отправилась в Испанию, она рассказала матери, что он стал ей как родной дядюшка.

В ту поездку Джон Генри появился в Санта-Эухенья вместе с отцом Рафаэллы. Они смогли провести там лишь один короткий уикенд, во время которого Джон Генри положительно очаровал Алехандру и целую армию родственников, собравшихся в поместье весной. Именно тогда Алехандра разгадала намерения Джона Генри, но Рафаэлла ничего не подозревала до самого лета. Наступила первая неделя летних каникул, и Рафаэлла собиралась улететь в Мадрид через несколько дней. Тем временем она наслаждалась последними днями в Париже, и когда появился Джон Генри, она уговорила его прогуляться с ней вдоль Сены. Они разговаривали об уличных художниках и о детях, и ее глаза загорелись, когда она стала рассказывать ему о своих маленьких племянницах и племянниках, живших в Испании. Очевидно, она питала страсть к детям и казалась невероятно прекрасной, когда смотрела на своего спутника огромными темными глазами.

– И сколько детей ты хочешь иметь, когда вырастешь, Рафаэлла?

Он всегда очень четко произносил ее имя. И это ей нравилось. Для американца это было сложное имя.

– Я уже выросла.

– Правда? В восемнадцать лет?

Он посмотрел на нее с усмешкой, но в его глазах было что-то странное, чего она не могла понять. Какая-то усталость, мудрость и печаль, словно в это мгновение он подумал о своем сыне. О нем они тоже часто разговаривали. А она рассказывала ему о своем брате.

– Да, я уже взрослая. Осенью я поступаю в Сорбонну.