Текст книги "Прекрасная незнакомка"

Глава 4

Подъезжая к аэропорту, шофер свернул на узкую подъездную дорогу к секции с надписью «ВЫЛЕТ» и предъявил полицейскому специальный пропуск. Шоферы Джона Генри получали специальные пропуска каждый год в ведомстве губернатора. Это позволяло им парковаться в любом месте, и в настоящий момент это дало возможность шоферу оставить лимузин у обочины, чтобы отвести Рафаэллу внутрь здания и посадить ее в самолет. Авиакомпании всегда были заранее предупреждены о ее прибытии, и ей позволяли садиться в самолет раньше остальных пассажиров.

Рафаэлла в сопровождении шофера не спеша шла по огромному оживленному зданию аэропорта. Шофер нес ее дорожную сумку, а встречные с интересом смотрели на ослепительно красивую женщину в норковой шубке и шляпке с вуалеткой. Шляпка придавала ее облику атмосферу загадочности, так же как и впалые щеки и идеальной формы высокие скулы, над которыми сверкали темные глаза.

Шофер с сознанием долга шагал по коридору аэропорта рядом с Рафаэллой, настроенный усадить ее в самолет как можно быстрее.

– Том, ты не подождешь меня здесь пару минут? – Она слегка дотронулась до его руки, чтобы остановить его.

Мистер Филлипс не любил, когда она мешкала по пути в самолет, хотя репортеры и фотографы уже много лет не беспокоили их. Рафаэллу так берегли от внимания публики, что даже репортеры больше не знали, кто она такая.

Рафаэлла оставила шофера стоять около колонны и быстро вошла в книжный магазин, оглядываясь по сторонам. Шофер занял свой пост, держа в руке ее большую кожаную дорожную сумку. Со своего места он мог любоваться ее ослепительной красотой, пока она бродила между полками с журналами, книгами и сладостями. Она сильно отличалась от других пассажиров, одетых в парки, куртки и старые джинсы. Время от времени ему на глаза попадалась привлекательная женщина или хорошо одетый мужчина, но никто не мог сравниться с миссис Филлипс. Том наблюдал за тем, как она сняла с полки книгу в твердом переплете, подошла к кассиру и открыла свою сумочку.

В этот момент в здание аэровокзала поспешно вошел Алекс Хейл, держа в одной руке портфель, а в другой чехол с костюмом. Он был очень обеспокоен. Было еще рано, но ему все равно необходимо было позвонить в свой офис до того, как он сядет в самолет. Остановившись у телефонных автоматов, расположенных прямо у выхода из книжного магазина, он поставил на пол свой багаж и полез в карман брюк за монетами. Он быстро набрал номер своего офиса и по требованию оператора опустил в автомат дополнительные монеты, когда его секретарша сняла трубку. Ему необходимо было сообщить своим партнерам кое-какие новости, объяснить секретарше оставленные ей задания и, кроме того, выяснить, не поступил ли звонок из Лондона, которого он очень ждал. И когда он задавал последний вопрос, то обернулся и с радостью заметил, как последняя из изданных книг его матери переходила из рук кассира в руки женщины, одетой в норковую шубку и черную шляпку с вуалеткой. Он зачарованно уставился на женщину, когда его секретарша попросила подождать, пока она не ответит на параллельный звонок. И в этот момент Рафаэлла направилась в его сторону, держа книгу в обтянутой перчаткой руке. Ее глаза были лишь слегка прикрыты вуалеткой, а когда она прошла мимо него, он, почувствовав тонкий аромат духов, внезапно осознал, что эти глаза он видит не впервые.

– Бог мой! – прошептал он, застыв на месте и глядя вслед незнакомке.

Это была та самая женщина, которую он видел на ступеньках. И вот она здесь, идет в толпе пассажиров, держа в руке книгу его матери. Его охватило сумасшедшее желание крикнуть: «Стойте!» – но он не мог отойти от телефона, пока секретарша не ответит на его вопрос. Его глаза отчаянно разглядывали движущуюся толпу. На мгновение она снова мелькнула невдалеке, но потом, несмотря на его попытки не потерять ее из виду, снова исчезла. Спустя мгновение секретарша снова взяла трубку, чтобы дать ему неудовлетворительный ответ на его вопрос и сказать, что ей нужно ответить на еще один звонок.

– И ради этого я столько времени вишу на телефоне, Барбара?

Впервые за долгое время секретарша услышала, как он рассердился. Но она лишь успела пробормотать: «Извините», – и снова вернуться к разрывавшимся аппаратам.

А Алекс побежал сквозь толпу, словно мог найти ее, если бы поторопился. Он высматривал норковую шубку и черную шляпку с вуалеткой. Но вскоре убедился, что она исчезла из виду. Хотя, черт побери, какое это имело значение? Кем она была? Никем. Незнакомкой.

Он упрекнул себя за романтический порыв, заставивший его гоняться за какой-то таинственной женщиной через весь аэропорт. Это было все равно что искать Белого кролика в «Алисе в Стране чудес», только в его случае он искал прелестную женщину с темными глазами, элегантно одетую и, конечно же, несущую в руке книгу «Любовники и ложь», написанную Шарлоттой Брэндон. «Остынь», – сказал он себе, подходя к стойке регистрации, где уже выстроилась очередь на получение посадочных талонов. Ему казалось, что перед ним стоит целая толпа, и когда он наконец подошел к стойке, единственные свободные места оставались в двух последних рядах.

– Почему бы вам не устроить меня в туалетной комнате, раз так обстоят дела?

Он уныло посмотрел на молодого человека за стойкой, который улыбнулся ему в ответ.

– Поверьте мне, следующий после вас пассажир там и разместится. А после этого мы будем запихивать их в грузовой отсек. Самолет забит полностью.

– Это должно радовать вас.

Молодой человек обезоруживающе улыбнулся и развел руками:

– Что поделаешь, если мы так востребованы!

Они оба рассмеялись. Внезапно Алекс снова начал оглядываться по сторонам, ища ее, и снова эти поиски были безуспешны. В минуту временного помешательства он чуть было не спросил юношу за стойкой, не видел ли он ее. Но тут же опомнился, решив, что его примут за сумасшедшего.

Получив посадочный талон, Алекс занял свое место в очереди у ворот. Ему было о чем подумать: о клиенте, которого он должен встретить в Нью-Йорке, о своей матери, о сестре, о своей племяннице Аманде. Но женщина в норковой шубке снова вторглась в его мысли, как и в ту ночь, когда он увидел ее плачущей на ступеньках. А может быть, он окончательно свихнулся и это была не та же самая женщина? Он улыбнулся. Преследующие его призраки даже покупают книги его матери. Может быть, это психоз и он действительно сходит с ума? Эта мысль позабавила его. Очередь медленно продвигалась, и он достал из кармана посадочный талон. И вновь вернулся мыслями к тому, что ему предстояло сделать в Нью-Йорке.

Рафаэлла быстро села на свое место, пока Том укладывал ее сумку под сиденье, а стюардесса взяла у нее из рук прелестную темную норковую шубку. Весь персонал на борту предупредили этим утром, что с ними полетит очень важная персона, но она будет путешествовать во втором классе, а не в первом, что, очевидно, являлось ее постоянным выбором. Она годами убеждала Джона Генри, что так будет намного легче сохранить анонимность. Никому и в голову не придет обнаружить жену одного из самых богатых людей в мире среди домохозяек, секретарш, коммерсантов и детей, летящих вторым классом. Когда ее, как обычно, первую сажали в самолет, она быстро устраивалась в предпоследнем ряду, где всегда предпочитала сидеть. Там она становилась почти невидимкой. Рафаэлла также знала, что персонал приложит все усилия, чтобы не сажать никого рядом с ней, так что она была почти уверена, что будет сидеть в одиночестве в течение всего полета. Она поблагодарила Тома за помощь и проводила его взглядом, в то время как первые пассажиры стали подниматься на борт.

Глава 5

Алекс в толпе других пассажиров медленно продвигался по узкому трапу к двери, в которую люди один за другим просачивались в огромный самолет. Улыбающиеся стюардессы приветствовали их, проверяли посадочные талоны и показывали им их места. Пассажиры первого класса уже сидели в своем уединенном отсеке, отгороженные от любопытных взглядов двумя задернутыми занавесками. В основном салоне люди начали устраиваться на своих местах, выставляя в проход слишком громоздкую ручную кладь или запихивая портфели и свертки в багажные полки над головами. Стюардессам приходилось сновать взад и вперед, уговаривая пассажиров укладывать под сиденья все, кроме шляп и пальто. Для Алекса это была хорошо знакомая ситуация, и он пробирался к своему месту, уже зная, где оно расположено. Свой чехол с костюмом он сдал стюардессе при входе, а портфель планировал затолкать под сиденье, достав прежде несколько документов, которые собирался почитать во время полета. Он как раз думал об этом, пробираясь к задним сиденьям и стараясь не сталкиваться с остальными пассажирами и их детьми. На секунду он снова вспомнил о той женщине, но было напрасно надеяться встретить ее здесь. Ее не было в толпе, ожидавшей посадки, поэтому он знал, что в этом самолете ее нет.

Он добрался до своего сиденья и аккуратно засунул под него свой портфель, собираясь сесть в кресло. С некоторым недовольством он заметил сумку под соседним с ним сиденьем и с разочарованием осознал, что в полете будет не один.

Он лишь понадеялся, что у его соседа будет столько же работы, как и у него. Ему не хотелось, чтобы его отвлекали разговорами. Он устроился в кресле, вытащил свой портфель и достал два документа, радуясь, что его сосед временно испарился. И лишь несколько мгновений спустя он почувствовал движение рядом с собой и машинально перевел взгляд с документа, который он читал, на пол. Он с интересом уставился на пару элегантных и дорогих черных туфель из кожи ящерицы, украшенных маленькими золотыми застежками. Гуччи, автоматически отметил он. В следующее мгновение он заметил, что щиколотки были гораздо привлекательнее, чем туфли. Чувствуя себя как школьник, он перевел взгляд выше, на длинные элегантные ноги, потом на подол черной юбки, на французский костюм и на обращенное к нему лицо. Ее голова была слегка склонена набок. У нее был такой вид, словно она собиралась задать ему вопрос, и при этом прекрасно понимала, что он только что осмотрел ее с головы до ног. Но когда Алекс поднял глаза, чтобы взглянуть на ее лицо, он испытал настоящее потрясение. Непроизвольно он поднялся и проговорил:

– Бог мой, это вы!

Она, казалось, была потрясена не меньше, услышав эти слова, и только изумленно смотрела на него, пытаясь понять, что он имел в виду и кто он такой. Похоже, он думал, что знал ее, и она с ужасом предположила, что он когда-то давно видел где-то ее фотографию или читал о ней в прессе. Возможно, он и сам был представителем прессы, и на несколько мгновений ее охватило желание повернуться и убежать. Ведь в самолете она станет его пленницей на несколько часов. Растерявшись, она крепче прижала к себе сумочку и стала пятиться от него; ее глаза были широко раскрыты, и в них застыл испуг. Рафаэлла собиралась найти стюардессу и настоять на том, чтобы на этот раз ее разместили в первом классе. Или, может быть, было еще не поздно попросить их высадить ее. Она может улететь в Нью-Йорк следующим рейсом.

– Я… Нет… – тихо пробормотала она, отворачиваясь от него, но не успела сделать и шага, как почувствовала его руку на своей. Он видел ужас в ее глазах, и сам испугался того, что натворил.

– Нет, не нужно.

Она обернулась, сама не осознавая этого. Все ее инстинкты продолжали твердить ей, что нужно бежать.

– Кто вы?

– Алекс Хейл. Я просто… Дело в том…

Он мягко улыбнулся ей, испытывая огорчение из-за того, что видел в глазах этой прелестной женщины. В них были грусть и страх. Наверное, еще и боль, но этого он пока не знал. Единственное, что он чувствовал, – он не мог дать ей возможности убежать, не на этот раз.

– Я видел, как вы купили это в аэропорту.

Он взглянул на книгу, которая все еще лежала на ее сиденье, но Рафаэлла не поняла, при чем здесь это.

– И я… я видел вас однажды на ступеньках, между Бродерик и Бродвеем, примерно неделю назад. Вы… – как он мог сказать ей сейчас, что она плакала? Это только снова заставило бы ее убежать от него. Но его слова, казалось, ошеломили ее, и она посмотрела на него пристально и внимательно. Похоже, она вспомнила эту встречу, и на ее лице медленно проступил румянец.

– Я… – Она кивнула и отвела взгляд в сторону. Возможно, он не был папарацци. Возможно, он был просто сумасшедшим или глупцом. Но она не хотела сидеть пять часов рядом с ним, размышляя, почему он взял ее за руку и сказал: «Бог мой, это вы!» Но пока она неподвижно смотрела на него, задумавшись, а его глаза удерживали ее на месте, по громкоговорителю объявили, что все должны занять свои места. Алекс слегка подвинулся, чтобы дать ей возможность пройти к ее креслу.

– Почему вы не садитесь?

Он стоял, сильный, высокий и красивый, и, словно не в силах избежать его, она молча прошла и заняла свое место. Она положила свою шляпу на полку над головой прежде, чем Алекс занял свое место, и ее волосы заблестели как шелк, когда она наклонила голову и отвернулась от него. Она, похоже, смотрела в окно, поэтому Алекс не стал продолжать разговор и устроился в кресле, оставив между ними одно свободное место.

Он чувствовал, как сердце бешено колотится в груди. Она была так же прекрасна, как и той ночью, когда сидела на ступеньках, закутанная в рысью шубку, и ее заплаканные глаза смотрели на него, а слезы ручьями стекали по щекам. Это была та самая женщина, сидевшая теперь всего в нескольких дюймах от него, и он всем сердцем стремился приблизиться к ней, дотронуться до нее, обнять ее. Это было сумасшествием, он понимал. Она была совершенной незнакомкой. И он улыбнулся про себя. Это слово идеально подходило ей. Она казалась совершенной во всем. Он смотрел на ее шею, руки, на то, как она сидела, и видел в ней только совершенство. И когда он на мгновение увидел ее профиль, он уже не мог оторвать взгляда от ее лица. Но, понимая, насколько он заставляет ее чувствовать себя неловко, Алекс схватил документы и тупо уставился на них, надеясь, что она решит, будто он забыл о своем увлечении ею и занялся чем-то другим. И только после взлета он увидел, что она смотрит на него, и краешком глаза заметил, что ее взгляд был напряженным и беспокойным.

Не в состоянии дольше продолжать эту игру, Алекс повернулся к ней и посмотрел на нее мягким взглядом с нерешительной, но теплой улыбкой.

– Извините, если напугал вас. Просто… Я обычно никогда так не веду себя, – его улыбка сделалась шире, но она не улыбнулась в ответ, – я… Не знаю, как это объяснить.

На мгновение он действительно почувствовал себя сумасшедшим. Он мучительно пытался подобрать подходящие слова, но она просто смотрела на него без всякого выражения на лице. Только в ее глазах было запрятано то чувство, которое так тронуло его, когда он увидел ее в первый раз.

– Когда я встретил вас той ночью на ступеньках, вы… – Он набрался мужества и решил выложить все начистоту. – Вы плакали. Когда вы посмотрели на меня, я почувствовал себя таким беспомощным… А потом вы исчезли. Просто испарились. И в течение всех этих дней меня это беспокоило. Я продолжал вспоминать, как вы выглядели, со слезами, катящимися по щекам.

По мере того как он говорил, ему казалось, что ее взгляд смягчался, но выражение лица оставалось прежним. Он снова улыбнулся и пожал плечами.

– Может быть, я просто не выношу женских слез. Но воспоминание о вас мучило меня всю эту неделю. И вдруг сегодня утром вы появились передо мной. Пока я звонил в свой офис, я смотрел на даму, покупающую книгу, – он улыбнулся, глядя на знакомую обложку, не разъясняя ей, насколько эта обложка была ему знакома, – и тут я обнаружил, что это вы. Это было просто сумасшествием. Такое случается только в кино. Неделю у меня из головы не выходил ваш образ… как вы сидите на ступеньке и плачете. И вдруг неожиданно вы появляетесь передо мной, и такая же красивая.

На этот раз она улыбнулась в ответ. Он был приятным человеком и казался очень молодым. Чем-то он напомнил ей ее брата, который в пятнадцать лет влюблялся каждую неделю.

– А потом вы снова исчезли, – продолжал Алекс с отчаянием, – я повесил трубку, а вы растворились в воздухе.

Рафаэлла не хотела объяснять ему, что через боковой выход ее провели служебными коридорами прямо к самолету. Но Алекс казался озадаченным.

– Я даже не видел, как вы садились в самолет, – он заговорщически понизил голос, – скажите мне правду, вы волшебница?

Он выглядел совсем как ребенок, и она не смогла сдержать улыбки.

Она смотрела на него смеющимися глазами, больше не сердясь и не испытывая страха. Он был немножко сумасшедшим, немножко слишком молодым и романтически настроенным, и она чувствовала, что он не причинит ей вреда. Он был просто очень милым и откровенным. И на этот раз она с улыбкой кивнула ему:

– Да, я волшебница.

– Ага! Я так и думал. Волшебница. Это потрясающе!

Он откинулся в кресле с довольной улыбкой, и она улыбнулась ему в ответ. Все это забавляло ее. И ничего плохого с ней не могло случиться. В конце концов, они были в самолете. Он был посторонним человеком, и она никогда снова не увидит его. Стюардесса уведет ее практически в ту же минуту, когда самолет коснется посадочной полосы в Нью-Йорке, и она снова будет в безопасности, среди своих близких. Всего лишь один раз было забавно поиграть в эту игру с незнакомцем. И она действительно вспомнила его теперь. Той ночью, когда она в приступе отчаянного одиночества выбежала из дома и села на широкую ступеньку лестницы, спускавшейся к заливу. Она подняла глаза и увидела его. И прежде чем он смог подойти к ней, ускользнула через сад. Размышляя об этом, она заметила, что Алекс снова улыбнулся ей:

– А трудно быть волшебницей?

– Иногда.

Ему показалось, что он услышал в ее словах легкий акцент, но он не был в этом уверен. Убаюканный мирным характером игры, он набрался храбрости спросить ее:

– А вы американская волшебница?

Все еще улыбаясь ему в ответ, она покачала головой:

– Нет.

Хотя она вышла замуж за Джона Генри, Рафаэлла оставалась гражданкой Франции и Испании. Она не видела никакого вреда в том, чтобы рассказать об этом Алексу, который с интересом рассматривал кольца на ее руках. Она понимала, что его интересует, и также понимала, что узнать это нелегко.

Но внезапно ей не захотелось ни о чем рассказывать ему. Она захотела хотя бы ненадолго перестать быть миссис Джон Генри Филлипс. На очень короткое время ей захотелось просто стать, как раньше, Рафаэллой, молоденькой девушкой.

– Вы так и не сказали мне, откуда же вы появились, волшебница.

Он отвел глаза в сторону от ее колец, решив, что, кем бы она ни была, она была состоятельной женщиной. И он испытал облегчение, не увидев простого золотого кольца на ее левой руке. Почему-то он решил, что у нее, вероятно, богатый отец, с которым ей приходится нелегко. Поэтому она и плакала на ступеньке, когда он впервые увидел ее. А может быть, она была разведена. Но, по правде говоря, его это мало волновало. Его волновали ее руки, ее глаза, ее улыбка… И непреодолимое влечение, которое он к ней испытывал. Он чувствовал это влечение даже на расстоянии, и ему снова захотелось стать ближе к ней. И сейчас он находился совсем близко, но знал, что не может дотронуться до нее. Он мог только продолжить их игру.

Но она открыто улыбалась ему. На мгновение они почувствовали себя друзьями.

– Я родом из Франции.

– Правда? И вы все еще там живете?

Она покачала головой, внезапно сделавшись серьезной.

– Нет, я живу в Сан-Франциско.

– Я так и думал.

– Правда? – Она с насмешливым удивлением посмотрела на него. – Как вы догадались?

В ее голосе прозвучала почти детская наивность. Но в то же время глаза ее были не по-детски мудрыми. А то, как она разговаривала с ним, наводило на мысль, что она нечасто сталкивается с большим жестоким миром.

– Я похожа на жительницу Сан-Франциско?

– Нет, не похожи. Но что-то мне подсказывает, что вы живете здесь. Вам здесь нравится?

Она медленно кивнула, но в ее глазах снова отразилась бездонная печаль. Разговаривать с ней было так же тяжело, как плыть на яхте по опасным водам. Никогда не знаешь, где сядешь на мель, а где можно свободно распустить парус.

– Мне нравится здесь. Но я не часто выбираюсь теперь прогуляться по Сан-Франциско.

– Правда? – Алекс побоялся задать ей серьезный вопрос, например, почему она редко бывает в городе. – Чем же вы занимаетесь вместо этого?

Его голос был ласкающе мягким, и она повернулась к нему. Ее глаза были самыми огромными, которые он когда-либо видел.

– Я читаю. Очень много. – Она улыбнулась ему и пожала плечами, словно смутившись. Слегка покраснев, она отвела глаза в сторону, потом снова посмотрела на него: – А вы?

Она почувствовала себя очень смелой, задав такой личный вопрос этому чужому человеку.

– Я адвокат.

Она тихо кивнула и улыбнулась. Ей понравился его ответ. Ее всегда привлекала юриспруденция, и это занятие показалось ей весьма подходящим для этого человека. По ее предположению, они были ровесниками. На самом же деле он был старше ее на шесть лет.

– Вам нравится это занятие?

– Очень. А вы? Чем занимаетесь вы, волшебница, когда не читаете?

На мгновение ей захотелось с оттенком иронии сообщить ему, что она сестра-сиделка. Но это показалось ей незаслуженной жестокостью по отношению к Джону Генри. Поэтому она помолчала немного, потом покачала головой.

– Ничем, – она открыто посмотрела Алексу в глаза, – совершенно ничем.

Ему снова стало интересно, какова ее жизнь, чем она занимается целыми днями и почему она плакала той ночью. Внезапно это обеспокоило его еще больше, чем прежде.

– Вы много путешествуете?

– Время от времени. Всего на несколько дней. – Она внимательно стала разглядывать большой, золотой с бриллиантами, перстень в виде узла на своей левой руке.

– А сейчас вы возвращаетесь во Францию?

Он предположил, что она летит в Париж, но Рафаэлла покачала головой:

– В Нью-Йорк. Я езжу в Париж только раз в году, летом.

Он медленно кивнул и улыбнулся:

– Это чудесный город. Я как-то раз провел там полгода и влюбился в него.

– Правда? – Рафаэлла казалась довольной. – Значит, вы говорите по-французски?

– Не слишком хорошо, – он снова улыбнулся мальчишеской улыбкой, – безусловно, не так хорошо, как вы говорите по-английски. – Она тихо рассмеялась и провела пальцем по книге, купленной в аэропорту. Алекс заметил это, и в его глазах заплясали смешинки:

– Вы часто читаете ее?

– Кого?

– Шарлотту Брэндон.

Рафаэлла кивнула.

– Я люблю ее. Я прочитала все ее книги, – и тут же застенчиво взглянула на него, – я знаю, это не очень серьезное чтение, но так помогает уйти от реальности. Я открываю ее книги и тут же погружаюсь в мир, который она описывает. Боюсь, такое чтение покажется мужчине глупым, но… – Она не могла сказать ему, что благодаря этим книгам ей удалось сохранить здравый рассудок за последние семь лет. Он решит, что она сумасшедшая. – Это очень приятное чтение.

Алекс улыбнулся еще шире.

– Я знаю, я тоже читал ее.

– Вы? – Рафаэлла посмотрела на него в изумлении. Книги Шарлотты Брэндон были вряд ли подходящим чтением для мужчин. Джон Генри наверняка не стал бы ее читать. И ее отец тоже. Они не читают художественную литературу. Только документальную, об экономике или мировых войнах. – Она вам нравится?

– Очень, – Алекс решил поиграть с ней подольше, – я прочитал все ее книги.

– Правда? – Ее огромные глаза расширились еще больше. Ей показалось, что это странное занятие для адвоката. Потом она улыбнулась и протянула ему книгу. – А эту вы читали? Это последняя.

Может быть, она нашла родственную душу?

Он посмотрел на книгу и кивнул.

– Я считаю, это лучшее из всего, что она написала. Вам она понравится. Она гораздо серьезнее, чем некоторые остальные ее книги. В ней больше философских раздумий. И это не просто милая история. Здесь много говорится о смерти. – Алекс знал, что его мама написала эту книгу в прошлом году, перед тем как перенести очень тяжелую операцию, и она опасалась, что это будет ее последняя книга. Она хотела сказать в ней много важного, и ей это удалось. Лицо Алекса сделалось серьезным, когда он посмотрел на Рафаэллу: – Эта книга очень многое значит для нее.

Рафаэлла посмотрела на него с удивлением:

– Откуда вы знаете? Вы с ней встречались?

Последовала недолгая пауза, на его лице опять появилась широкая улыбка, и он нагнулся к ней и прошептал:

– Она моя мама.

На этот раз Рафаэлла рассмеялась над ним, и звук ее смеха был похож на перезвон серебряных колокольчиков, который порадовал его слух.

– Нет, действительно, она моя мать.

– Знаете, для адвоката вы просто несерьезны.

– Несерьезен? – Алекс попытался выглядеть возмущенным. – Я совершено серьезен. Шарлотта Брэндон моя мать.

– А президент Соединенных Штатов мой отец.

– Поздравляю, – он протянул ей руку, она вложила в нее свои холодные пальчики, и они обменялись крепким рукопожатием, – кстати, меня зовут Алекс Хейл.

– Вот видите! – сказала она, снова рассмеявшись. – Вы вовсе не Брэндон.

– Это ее девичья фамилия. Ее полное имя Шарлотта Брэндон Хейл.

– Поразительно, – Рафаэлла не могла сдержать смех, глядя на него, – вы всегда рассказываете такие истории?

– Только незнакомцам. Кстати, волшебница, а как зовут вас?

Он понимал, что это не слишком вежливо, но ему отчаянно хотелось знать, кто она такая. Он хотел отказаться от их взаимной анонимности. Он хотел знать, кто она такая, где живет, так что, если она снова растворится в воздухе, он сможет найти ее.

Она немного помедлила, потом улыбнулась:

– Рафаэлла.

С легкой улыбкой он с сомнением покачал головой:

– Теперь моя очередь не поверить вам. Рафаэлла – это не французское имя.

– Нет, испанское. Я только наполовину француженка.

– И наполовину испанка?

Ее внешность подтверждала, что это правда. Иссиня-черные волосы, черные глаза и фарфорово-белая кожа – такими он представлял испанок. Он и не подозревал, что все это было наследием ее отца-француза.

– Да, я наполовину испанка.

– На какую половину? Ваш ум или ваше сердце?

Это был серьезный вопрос, и она нахмурилась, размышляя.

– Мне сложно ответить. Я не уверена. Полагаю, что сердце у меня французское, а ум испанский. Я думаю, как испанка, не потому, что мне так хочется, а просто по привычке. Наверное, весь образ жизни приучил меня к этому.

Алекс с подозрением огляделся по сторонам, потом наклонился к ней и прошептал:

– Я не вижу дуэньи.

Рафаэлла рассмеялась:

– Еще увидите!

– Правда?

– Совершенная правда. Единственное место, где я нахожусь в одиночестве, – это самолет.

– Это странно и интригующе. – Ему захотелось спросить, сколько ей лет. По его предположениям, ей было двадцать пять или двадцать шесть. Он был бы очень удивлен, узнав, что ей тридцать два. – Вы не против, что вас повсюду сопровождают?

– Иногда. Но без этого я, вероятно, чувствовала бы себя очень необычно. Я привыкла к этому. Иногда мне кажется, что мне было бы не по себе без защиты.

– Почему?

Она все больше возбуждала его интерес. Она так отличалась от всех женщин, которых он когда-либо знал.

– Потому что тогда некому было бы уберечь меня, – очень серьезно сказала она.

– От кого?

Она долго молчала, потом улыбнулась ему и мягко произнесла:

– От людей вроде вас.

Вместо ответа он только улыбнулся, и они долго молчали, погруженные в мысли друг о друге. Спустя некоторое время она повернулась к нему, и в глазах ее читались любопытство и заинтересованность.

– Почему вы рассказали мне эту историю про Шарлотту Брэндон?

Она никак не могла раскусить его, но он ей нравился. Он казался честным, добрым, забавным и неглупым, насколько она могла судить.

Но в ответ он снова улыбнулся:

– Потому что это правда. Она моя мать, Рафаэлла. Скажите мне, вас действительно так зовут?

Она серьезно кивнула:

– Да.

Но она не сказала ему свою фамилию. Просто Рафаэлла. И ему это имя очень нравилось.

– В любом случае она действительно моя мать.

Он указал на фотографию на задней обложке и серьезно посмотрел на Рафаэллу, все еще державшую книгу в руке.

– Вам бы она понравилась. Она замечательная женщина.

– Я в этом уверена.

Было очевидно, что она все еще не верит Алексу, и тогда с улыбкой он сунул руку в нагрудный карман и вытащил оттуда узкий черный портмоне, который Кей подарила ему на прошлый день рождения. На нем также красовались перекрещенные буквы «G», как и на сумочке Рафаэллы. Гуччи. Он вытащил из портмоне две фотографии с помятыми уголками и молча протянул их ей через свободное сиденье. Она взглянула на них, и ее глаза расширились. Одна фотография была той же, что и помещенная на задней стороне обложки, на другой его мать смеялась, в то время как он обнимал ее одной рукой, а с другой стороны от нее стояли его сестра с Джорджем.

– Семейный портрет. Мы сделали этот снимок в прошлом году. Моя сестра, мой зять и моя мама. И что вы теперь на это скажете?

Рафаэлла улыбалась и смотрела на Алекса почти с благоговением.

– Вы должны рассказать мне о ней! Она необыкновенная?

– Очень. И, если на то пошло, волшебница, – сказал он, поднимаясь во весь свой рост, засовывая документы в карман на спинке находившегося перед ними кресла и пересаживаясь на пустующее сиденье рядом с ней, – я нахожу, что вы тоже необыкновенная. А теперь, перед тем как я расскажу вам все о своей матери, смогу ли я заинтересовать вас предложением выпить со мной перед обедом?

Впервые в жизни он использовал свою мать, чтобы увлечь женщину. Но это его не беспокоило. Он хотел как можно лучше узнать Рафаэллу до того времени, как самолет приземлится в Нью-Йорке.

Они проговорили следующие четыре с половиной часа, выпив по два бокала белого вина и съев неудобоваримый обед, даже не заметив этого, поскольку оживленно обсуждали Париж, Рим, Мадрид, жизнь в Сан-Франциско, книги, людей, детей и юриспруденцию. Она выяснила, что у него есть прелестный маленький дом в викторианском стиле, который он искренне любил. А он узнал о ее существовании в Испании в Санта-Эухенья и слушал, как завороженный, ее рассказы об укладе жизни, который не менялся столетиями и о котором он прежде ничего не знал. Она говорила ему о детях, которых очень любила, о сказках, которые им рассказывала, о своих кузинах и о нелепых сплетнях по поводу образа жизни в Испании. Единственное, о чем она не упомянула, – это о Джоне Генри и ее теперешней жизни. Но это была не жизнь, а мрачное, пустое существование, которое и жизнью-то назвать было нельзя. И дело было не в том, что она хотела скрыть это от него. Просто ей самой не хотелось сейчас думать об этом.

Когда стюардесса наконец попросила их пристегнуть ремни, они почувствовали себя детьми, которым сказали, что праздник закончился и пора идти по домам.