Текст книги "Пять дней в Париже"

Когда же адвокат огласил текст завещания, это вызвало еще большее отчуждение между ними. Отец завещал ферму Мюриэл и Джеку, и Кейт не смогла сдержать своего возмущения, когда это услышала.

– Как он мог так с тобой поступить? – кипятилась она, когда они остались наедине в старой спальне со стенами, на которых давно облупилась краска, где кирпичный пол был покрыт старым линолеумом. Это убогое жилище разительно отличалось от того дома, который Фрэнк купил для них в Гринвиче. – Он оставил тебя без наследства! – не унималась Кейт.

Питер попытался объяснить ей ситуацию. Лично ему все виделось совсем иначе.

– Это все, что у них есть, Кейт. Это – ужасное, богом забытое место. Здесь – вся их жизнь. У меня есть карьера, хорошая работа, у меня есть ты. Мне ничего здесь не нужно. Я никогда не хотел жить на ферме, и отец это знал.

Питер считал отцовское решение совершенно справедливым. Он хотел, чтобы ферма досталась Мюриэл. Для нее и Джека она значила все на свете.

– Вы могли бы продать ферму и поделить вырученные деньги. Мюриэл с семьей могла бы перебраться в место получше, – резонно рассудила Кейт, в очередной раз продемонстрировав Питеру, что ничего не поняла в их семейных делах.

– Они на это никогда не пойдут, Кейт. Кстати, именно такого поворота событий папа и опасался. Он не хотел, чтобы мы продавали ферму. Он всю свою жизнь положил на то, чтобы накопить денег и ее выкупить.

Кейт не сказала ему, каким кошмаром ей казалась ферма, но он понял это по ее взгляду, брошенному на него. Понял и по установившемуся между ними напряженному молчанию.

Что касалось Кейт, то ей ферма показалась даже ужаснее, чем она представляла себе по рассказам Питера, когда они еще учились в колледже. Какое счастье, с облегчением подумала она, что они больше никогда не вернутся сюда. После того как отец оставил его без наследства, Питеру не было никакого смысла сюда приезжать. Пусть Висконсин отойдет в далекое прошлое. Питер же должен двигаться вперед и только вперед.

Мюриэл все еще была в расстроенных чувствах, когда они уезжали. У Питера возникло неприятное ощущение, будто он навсегда прощается не только с отцом, но и с сестрой. В общем, все получилось так, как хотела Кейт, хотя она никогда не осмелилась вслух сказать об этом Питеру: чтобы все его привязанности, все его симпатии и чувства принадлежали лишь ей одной. Она как будто ревновала его к сестре и той части его жизни, которую та олицетворяла. И то, что он не получил положенной ему доли наследства, стало подходящим поводом, чтобы раз и навсегда покончить с его сельским прошлым.

– Ты правильно поступил, когда уехал отсюда, – осторожно заметила Кейт, когда они покидали ферму. Она как будто не замечала того, что в глазах Питера застыли слезы. Больше всего на свете в эти минуты ей хотелось поскорее вернуться в Нью-Йорк. – Питер, пойми, ты здесь чужой, – решительно добавила она спустя какое-то время.

Он было возразил ей, что она ошибается, хотел постоять за родных хотя бы из семейной солидарности. Увы, в глубине души он понимал: Кейт права, отчего на него нахлынуло еще большее чувство вины. Он здесь чужой, да и никогда, в общем-то, не был своим.

Когда в Чикаго они сели на самолет, у Питера как будто камень свалился с души. Он снова сбежал. Подсознательно он боялся, что отец завещает ферму ему, и тогда пришлось бы ею как-то заниматься, тратить на нее время и силы. Однако отец оказался мудрым и дальновидным. Он знал своего сына лучше, чем тот знал себя. Теперь у Питера были развязаны руки. Ферма ему не принадлежала, не грозила поглотить с головой, как он того опасался. Наконец он обрел свободу. А фермой пусть занимаются Мюриэл и Джек. Теперь это их проблемы.

Самолет оторвался от взлетной полосы, взял курс на аэропорт имени Кеннеди, и Питер понял: он навсегда расстался с фермой и всем тем, что она олицетворяла. Оставалось лишь надеяться, что при этом он не потерял навсегда сестру.

Пока они летели в Нью-Йорк, да и в следующие недели, Питер молча оплакивал смерть отца. Он не стал делиться с Кейт своими чувствами, опасаясь, что она не сумеет разделить его горе. Он пару раз звонил сестре, но та или была занята с детьми, или, как всегда, помогала Джеку. У нее никогда не находилось свободного времени, чтобы поговорить, а если и находилось, сестра отпускала в адрес Кейт нелицеприятные замечания, которые больно задевали его самого.

Нескрываемая неприязнь Мюриэл и критика в адрес Кейт сделали свое дело: спустя какое-то время Питер просто перестал звонить сестре. Он с головой погрузился в работу и находил утешение и отдохновение в том, что происходило в его рабочем кабинете. Работа была для него вторым домом, здесь он чувствовал себя как рыба в воде. Более того, вся его нью-йоркская жизнь казалась ему наиболее комфортным способом существования. Он идеально вписался и в корпорацию «Уилсон-Донован», и в круг своих новых друзей, и в ту жизнь, которую создала для него Кейт. Казалось, он родился в таком блестящем окружении и никогда не жил иной жизнью.

Нью-йоркские друзья признавали его своим. Еще бы! С его безукоризненным вкусом и манерами иначе и быть не могло. Правда, над ним нередко смеялись, когда он признавался, что вырос на ферме. В таких случаях чаще всего ему не верили. Он больше походил на уроженца Бостона или Нью-Йорка, чем на человека из глубинки штата Висконсин. Впрочем, неудивительно: Питер быстро приобрел столичный лоск, что, впрочем, от него и ожидали в семье Фрэнка Донована.

Фрэнк настоял на том, чтобы Кейт и Питер поселились в Гринвиче, штат Коннектикут, где жил он сам. Он хотел, чтобы «его дочурка», которая также привыкла к этому месту, оставалась с ним рядом. Фирма «Уилсон-Донован» базировалась в Нью-Йорке, где у семейства имелась небольшая квартира, но сами Донованы всегда жили в Гринвиче, в часе езды от Нью-Йорка. Это было удобно, и Питер каждый день ездил с тестем на поезде на работу.

Питеру нравилось в Гринвиче. Он любил свой дом, он был счастлив, что Кейт стала его женой. Они по большей части жили дружно. Единственное разногласие между ними сводилось к тому, что, по ее убеждению, ему причиталась доля фермы, которую потом можно было продать. Впрочем, они давно уже перестали спорить по этому поводу, деликатно избегая потенциально конфликтной темы.

В целом Питера беспокоило другое: то, что дом для них купил Фрэнк. Питер пытался возражать, но решил не расстраивать Кейт – та слезно умоляла его не огорчать отца отказом. Питер сопротивлялся, как мог, но Кейт в конце концов одержала победу. Ей хотелось, чтобы у них был большой дом, чтобы как можно скорее в его стенах зазвенели детские голоса. Питер же пока никак не мог позволить себе такую привычную для нее роскошь, как просторный дом, в котором – по мнению ее отца – его дочь должна жить. Это была именно та проблема, которой Питер всегда опасался.

Но Донованы виртуозно справились и с этим. Прекрасный дом в тюдоровском стиле отец Кейт назвал «свадебным подарком». Питеру он показался даже не домом, а настоящим дворцом. Просторный дом для большой семьи. В нем имелась роскошная гостиная, прекрасная веранда, четыре спальни, огромный кабинет для него самого и поистине фантастическая кухня в стиле кантри.

По сравнению со старой убогой фермой в Висконсине, ради которой отец Питера гнул спину всю свою жизнь, это действительно был дворец. Питер, не в силах сдержать довольную улыбку, был вынужден признаться, что влюбился в новый дом с первого взгляда.

Фрэнк пожелал, чтобы они наняли прислугу, которая бы поддерживала в доме порядок и занималась готовкой. Но в этом вопросе Питер занял непримиримую позицию, заявив, что, если придется, он сам готов стряпать, но не допустит, чтобы Фрэнк нанимал для них слуг. В конечном итоге Кэти научилась готовить, по крайней мере, самые незамысловатые блюда.

Правда, ближе к Рождеству, когда ее по утрам стала отчаянно мучить тошнота, делать по кухне она ничего не могла, и Питеру пришлось кухарничать самому, так же как и взять на себя уборку дома. Он нисколько не возражал против домашних обязанностей и с радостью ожидал появления на свет своего первенца. В его глазах это была некая мистическая компенсация, своего рода утешение за потерю отца, боль от которой все еще давала о себе знать.

Таким было начало счастливых и плодотворных восемнадцати лет их с Кэти совместной жизни. В первые четыре года брака у них родились трое сыновей, после чего Кэти с головой ушла в общественную работу: она участвовала в деятельности благотворительных обществ, родительских комитетов, в организации автомобильных пулов для поездок на работу. Все это ей ужасно нравилось. У мальчиков было множество самых разнообразных увлечений, включая футбол, бейсбол и плавание. А совсем недавно Кэти решила поучаствовать в борьбе за пост главы попечительского совета школы Гринвича.

Круг интересов Кейт не ограничивался лишь их городком. Она также интересовалась проблемами экологии в глобальных масштабах и рядом вопросов, которые должны были, по идее, интересовать и Питера, но почему-то не интересовали. Питер шутил, что его жена занимается проблемами планетарной значимости за них двоих. Потому что сам он по уши увяз в работе.

Впрочем, ей он это мог не объяснять. Мать Кэти умерла, когда ей было всего три года. Ее воспитывал отец и старался как можно больше времени проводить с дочерью. Когда Кэти подросла, она знала довольно много об отцовском бизнесе, во многом разбиралась, и в этом отношении мало что изменилось после того, как вышла замуж за Питера. Порой случалось, что она узнавала о состоянии дел компании даже раньше мужа. Когда же Питер делился с ней какими-то новостями, оказывалось, что для нее это никакая не новость. Иногда это порождало проблемы, но в целом Питер не возражал, чтобы Фрэнк занимал в их жизни особое место. Близость отца и дочери оказалась гораздо теснее, чем он ожидал, но он не видел в этом поводов для беспокойства.

Фрэнк был человеком справедливым и всегда знал, насколько далеко может заходить в своих суждениях по тому или иному вопросу. По крайней мере, так Питеру казалось до тех пор, пока тесть не попытался указывать ему, в какой именно детский сад следует отдать их сына. В тот раз Питер проявил твердость и придерживался такой позиции до того момента, когда пришла пора отдавать мальчика в среднюю школу, – по крайней мере, попытался. Но были моменты, когда отец Кэти оставался непоколебим. Гораздо больше расстраивало Питера то обстоятельство, что Кэти в подавляющем большинстве случаев принимала отцовскую сторону, хотя и старалась делать это дипломатично и деликатно, пытаясь убедить мужа в правоте отца.

Духовная связь Кэти с отцом не ослабевала с годами, она соглашалась с ним чаще, чем того хотелось бы Питеру. Впрочем, тот несмотря ни на что считал свой брак счастливым. Он имел столько жизненных благ, что жаловаться на редкие разногласия с тестем было просто грешно. Что ни говори, а обретенные им блага существенно превосходили душевные терзания или бремя забот.

Единственным темным пятном, омрачившим его жизнь, стала смерть сестры. Мюриэл ушла из жизни совсем молодой, в возрасте двадцати девяти лет – от рака, так же как и их мать. Как и матери, сестре было не по карману приличное лечение. Люди гордые, ни она, ни ее муж не позвонили Питеру, чтобы сообщить о свалившемся на Мюриэл несчастье. Она была уже на пороге смерти, когда Джек все-таки позвонил и сообщил о болезни жены. Питер был потрясен, когда слетал в Висконсин и увидел Мюриэл. Через несколько дней ее не стало. Не прошло и года после ее смерти, как Джек продал ферму, женился и перебрался в Монтану.

Спустя пару лет Питер потерял с ним всякую связь и не знал, где тот живет и что стало с детьми его сестры. Когда же Джек наконец через несколько лет снова позвонил ему, Кейт заявила, что слишком много воды утекло и продолжать общение с бывшим мужем сестры нет смысла. Питер выслал Джеку денег, которые тот у него попросил, но так и не выбрался в Монтану, чтобы встретиться с племянниками. С другой стороны, даже если бы Питер съездил их проведать, то он все равно оставался бы для них чужим.

У них появилась новая мать, они жили новой семьей. Да и Джек позвонил ему не из сентиментальности, а лишь потому, что ему были нужны деньги. По большому счету брат бывшей жены был ему безразличен, так же как и он сам Питеру, хотя, в принципе, последний был бы не прочь повидать племянников и племянниц. Увы, он был слишком занят на работе, чтобы слетать к ним в Монтану. Да и что греха таить: они давно стали для него лишь крошечной, отдаленной частичкой его другой, прошлой жизни. В некотором смысле было куда разумнее и проще поступить так, как говорила Кейт, а именно выбросить мысли о прошлом из головы. И все же каждый раз, стоило ему вспомнить о своей семье, как его начинало мучить чувство вины.

Но у него давно уже была своя жизнь. Он должен был думать о собственной семье, заботиться о собственных детях, бороться за лучшее будущее для своих близких. А это действительно была борьба, причем нешуточная, а разгорелась она за четыре года до того, как подошло время отдавать в среднюю школу их старшего сына Майка. Все Донованы получали образование в Эндовере[3]3
   В городе Эндовер расположена элитная частная мужская школа – Phillips Andover Academy, основанная в 1778 г.


[Закрыть], и Фрэнк считал, что внук должен поддержать семейную традицию. Кэти поддержала отца, Питер же был не согласен с ними. Зачем, возражал он, отправлять сына в школу-пансионат, расположенный вдали от дома, если в их городе есть прекрасная средняя школа?

В тот раз спор выиграл Фрэнк. Главным же фактором стало решение самого Майка. А все потому, что мать и дед убедили его, что без учебы в Эндовере ему не попасть в приличный колледж, не говоря уже о Школе бизнеса. Тем самым он позднее лишит себя перспективы получить престижную работу и обзавестись нужными деловыми связями.

Питер находил эти доводы смехотворными. Он заявил, что сам поступил в Мичиганский университет, закончил вечернее отделение в Чикаго, никогда не учился в Школе бизнеса и, когда жил на ферме в Висконсине, слыхом не слыхивал ни о каком-то Эндовере.

– Но у меня все получилось, – убеждал он сына. И это была правда: Питер управлял одной из крупнейших корпораций страны.

Но он был не готов к тому, что в ответ сказал ему Майк:

– Да, но ты удачно женился, папа. Это совсем другое дело.

Что и говорить, удар получился болезненный, тем более что был нанесен родным сыном. Майк заметил реакцию отца на его замечание и понял, что тот обижен. Сын поспешил добавить, что имел в виду другое – то, что двадцать лет назад «все было совсем иначе». Однако оба понимали, что на самом деле он имел в виду. В конечном итоге Майк уехал учиться в Эндовер и теперь, как когда-то и его дед, осенью собирался поступать в Принстон.

Теперь в Эндовере учился их средний сын Пол, и лишь Патрик, самый младший из сыновей, поговаривал о том, что останется дома или, по крайней мере, будет учиться в Эксетере, чтобы хоть как-то отличаться от братьев. Для раздумий у него был еще год, и он вот уже несколько раз заводил речь про школу-интернат в Калифорнии.

Питеру эти разговоры очень не нравились. С другой стороны, он вряд ли сумеет отговорить Патрика. Скорее всего, будет так, как он захочет. Учеба в средней школе вдали от дома была в семье Донованов традицией, которая даже не обсуждалась. Даже Кейт, несмотря на всю ее близость к отцу, в свое время окончила частную школу для девочек «Мисс Портерс Скул».

Питер предпочел бы, чтобы дети учились в родном городе, хотя понимал, что в данной ситуации есть свои плюсы и минусы. Пусть он не видел сыновей по несколько месяцев в году, зато они получали превосходное образование, в этом не было никаких сомнений. К тому же, по словам Фрэнка, сыновья Питера и Кэти во время учебы завязывали дружеские отношения, которые играли важную роль в их будущем.

С этим было трудно спорить, и Питер не спорил, хотя, что греха таить, ему было одиноко без сыновей, которые, один за другим, уехали учиться в закрытые частные школы. Кейт и мальчики были его семьей, самыми близкими людьми. А еще он по-прежнему тосковал по Мюриэл и родителям, хотя никогда не признался бы в этом жене.

За годы их супружества жизнь Питера коренным образом изменилась. Он стал важной персоной. Его карьера складывалась на удивление успешно. Они с Кэти переехали в новый дом, который был больше прежнего. На этот раз Питер смог позволить себе такую покупку. Ни о каких подарках от Фрэнка теперь не могло быть и речи.

Новый дом располагался в Гринвиче, на участке площадью в шесть акров. Хотя Питера временами тянуло в город, он знал, насколько важен для Кэти Гринвич. Здесь она провела почти всю свою жизнь. Поблизости жили ее подруги, здесь учились в начальной школе их сыновья, здесь она занималась общественной работой, рядом был ее отец. Она и представить себе не могла жизни вдали от Фрэнка.

Она по-прежнему присматривала за его домом, а в выходные дни они все вместе обсуждали семейные проблемы, дела компании или просто играли в теннис. Так что Кэти постоянно бывала в отцовском доме.

Чтобы быть ближе к Фрэнку, они проводили лето на Мартас-Винъярд[4]4
   Мартас-Винъярд (англ. Martha’s Vineyard, что переводится как «виноградник Марты») – остров в 6 км от мыса Кейп-Код на юго-востоке штата Массачусетс.


[Закрыть]. Здесь у Фрэнка было настоящее поместье, которое он приобрел много лет назад. Питер был вынужден согласиться с Кейт, что лучшего места для отдыха трудно себе представить. Да и сам он любил проводить здесь свободное время. Он сильно привязался к этому месту, и как только позволили средства, Питер убедил жену отказаться от коттеджа, который они арендовали у Фрэнка в его просторных владениях, и купил ей прекрасный дом на той же улице.

Мальчики тоже были в восторге, особенно когда Питер построил для них летний домик, в который они теперь могли приглашать друзей. Вот уже многие годы Питер и Кейт были окружены детьми, особенно летом на Мартас-Винъярд. Казалось, что, кроме сыновей, в их доме постоянно обитает еще целая команда подростков.

В целом жизнь их была легка и приятна. Несмотря на компромиссы, на которые Питер время от времени шел в таких домашних вопросах, как выбор места учебы для сыновей, он знал: в том, что касается бизнеса, он никогда не пожертвует принципами или собственным добрым именем. Впрочем, Фрэнк давал ему полную свободу действий. В свою очередь, Питер предложил ряд блестящих идей, которые способствовали дальнейшему процветанию фирмы и приносили доходы, о которых Фрэнк раньше не мог и мечтать.

Предложения Питера невозможно было переоценить – смелые, порой даже дерзкие, они неизменно приносили положительные результаты. Фрэнк точно знал, что делает, когда пригласил перспективного молодого человека к себе на работу, а позднее сделал тридцатисемилетнего Питера Хаскелла президентом корпорации «Уилсон-Донован».

Питер с самого начала мастерски руководил вверенной ему компанией. С тех пор прошло семь лет, из которых четыре года ушло на разработку викотека. Проект – с самого начала любимое детище Питера Хаскелла – был ужасно затратный, однако в будущем сулил небывалый успех. Именно Питер принял решение избрать это направление научных исследований. Именно он убедил Фрэнка в правильности избранного пути. Вложения капиталов были огромными, но в конечном счете они согласились, что игра стоит свеч.

Впрочем, для Питера вопрос не сводился только к материальной выгоде. В случае успеха препарату предстояло стать воплощением его давней мечты – помочь человечеству. Не в последнюю очередь в память о матери и сестре Питер хотел, чтобы викотек пришел на помощь онкологическим больным как можно быстрее.

Существуй в свое время подобный препарат, возможно, жизнь близких ему людей удалось бы спасти или хотя бы продлить. Теперь же Питер мечтал спасать других людей. Людей, живущих в сельской глубинке или в городах, но из-за недостатка средств или каких-то других обстоятельств лишенных возможности получить эффективное лечение.

Сидя в такси, Питер поймал себя на том, что мысли его заняты анализом результатов встреч, состоявшихся в течение этой недели в Европе. Было приятно осознавать, насколько приблизился викотек к запуску в производство. Такси въехало в центр Парижа, и Питер в очередной раз пожалел, что рядом с ним нет Кейт.

Ему всегда нравился этот удивительный город, от красоты которого у него неизменно захватывало дух. В первый раз он приехал сюда в деловую поездку пятнадцать лет назад. Тогда ему показалось, что в мире нет ничего прекраснее французской столицы.

Тогда он приехал в Париж один, причем в день национального праздника. Он до сих пор хорошо помнил, как ехал по Елисейским Полям к Триумфальной арке, под сводами которой развевался флаг Франции. Он остановил машину, вышел и какое-то время стоял на тротуаре, не сводя взгляда с трехцветного полотнища. В какой-то момент он даже поймал себя на том, что на его глаза навернулись слезы.

Кэти часто поддразнивала его, мол, в прошлой жизни он наверняка был французом, если так любит Париж. Этот город манил и влек к себе, причем Питер сам не смог бы объяснить, почему. Просто было в Париже нечто невероятно притягательное. Здесь ни разу он не испытал ни одной плохой минуты. И в этот раз будет точно так же. Хотя Поль-Луи Сушар по натуре слишком серьезен и неразговорчив для француза, Питер не сомневался, что встреча, которая назначена на завтра, будет настоящим маленьким праздником.

Такси тем временем влилось в поток транспорта, заполнившего в полуденную пору центральные улицы Парижа. Мимо проносились так хорошо знакомые достопримечательности – Дом инвалидов, здание Оперы. Через несколько секунд они уже въезжали на Вандомскую площадь. Питер тотчас почувствовал себя почти как дома. Колонну в центре площади венчала статуя Наполеона. Если закрыть глаза, можно легко представить себе украшенные гербами кареты с французскими аристократами в напудренных париках и атласных камзолах.

Абсурдность этой живописной картины невольно заставила Питера улыбнуться. Такси остановилось перед входом в отель «Ритц». Облаченный в ливрею швейцар поспешил открыть для Питера дверцу машины. Он моментально узнал Хаскелла, как узнавал и других постоянных постояльцев, и, пока Питер расплачивался с водителем такси, уже подозвал коридорного, чтобы тот внес в отель багаж гостя.

Фасад «Ритца» отличался благородной сдержанностью и выделялся среди прочих зданий элегантными козырьками над входом. Он выглядел отнюдь не роскошнее известных магазинов, располагавшихся по соседству с ним. Витрины ювелирных домов «Шоме» и «Бушерон» сверкали изысканными украшениями. На углу площади разместились «Шанель» и ювелирный бутик «JAR», названный по имени его основателя, Жоэля Артура Розенталя, одного из самых талантливых ювелиров современности. Однако главной достопримечательностью Вандомской площади все же был «Ритц». Питер всегда считал, что такого второго отеля нет во всем мире.

Обстановку отеля отличала изощренная роскошь и ни с чем не сравнимый комфорт. Останавливаясь здесь во время своих деловых поездок, Питер неизменно испытывал легкое чувство вины, однако за долгие годы так полюбил его, что просто не мог помыслить о том, чтобы поселиться в другом отеле. «Ритц» был единственным романтическим отступлением в его упорядоченной, размеренной жизни.

Питеру нравились его изысканность, роскошь и элегантность обстановки номеров, помпезная красота обтянутых парчой стен, великолепные антикварные камины. Едва шагнув во вращающиеся двери отеля, Питер ощутил приятное возбуждение.

«Ритц» никогда не разочаровывал его, как не перестает нравиться красивая женщина, с которой встречаешься лишь изредка, но которая всякий раз ждет вас с распростертыми объятиями. Причем всякий раз благодаря идеально наложенному макияжу и безукоризненной прическе ей удается выглядеть даже более привлекательно, нежели в последнюю вашу встречу.

«Ритц» Питер любил почти так же, как и сам Париж. Для него это была часть волшебства и очарования французской столицы. Не успел он войти в вестибюль, как его приветствовал швейцар в ливрее. Преодолев две покрытые ковром ступеньки, Питер бодрым шагом направился к стойке портье. Даже процесс регистрации в «Ритце» доставлял ему удовольствие, хотя порой приходилось какое-то время ждать в очереди. Ему нравилось незаметно разглядывать других постояльцев отеля. Слева от него стоял пожилой, но все еще смазливый латиноамериканец, а рядом с ним – потрясающей красоты молодая женщина в красном платье.

Они о чем-то негромко переговаривались по-испански. У женщины были безупречно ухоженные ногти и волосы; на левой руке – браслет с огромным бриллиантом. Она посмотрела на Питера и, перехватив его взгляд, улыбнулась. Он был привлекательным мужчиной, и, глядя на него, невозможно было бы догадаться, что он вырос в бедности на ферме. Он выглядел импозантно – богатый, солидный, привыкший вращаться в кругах деловой элиты, среди властителей мировых финансовых империй.

Внешность Питера Хаскелла без слов свидетельствовала о власти и успехе. И вместе с тем было в нем нечто притягательное, свойственное романтичной молодости. Присмотревшись к нему повнимательнее, посторонний взгляд наверняка разглядел бы в нем нечто большее: некую загадку, затаившуюся в глубине его глаз, то, чего люди в нем чаще всего просто не замечали.

Чувствовалась в нем некая мягкость, доброта, сердечность, способность к сопереживанию – редкие качества для влиятельных, волевых людей. Увы, женщина в красном платье этого не заметила. Она обратила внимание лишь на галстук от «Гермес», дорогой портфель, туфли английского производства, прекрасного покроя костюм и с трудом заставила себя отвести взгляд от незнакомца и посмотреть на своего спутника.

По другую сторону от Питера стояли трое красиво одетых пожилых японцев. Все трое курили и о чем-то негромко переговаривались. Их сопровождал какой-то молодой человек, и портье за стойкой заговорил с ним по-японски. Когда же Питер отвел от них взгляд, все еще ожидая своей очереди, то заметил у входа некоторое оживление. Через вращающуюся дверь внутрь прошествовали четверо смуглолицых крепких мужчин, которые сразу же установили контроль за входом. Следом за этой четверкой в вестибюль вошли еще двое. После них, словно разноцветные шарики жевательной резинки из автомата, из вращающейся двери появились три ослепительно-красивые женщины в ярких костюмах от «Диора».

Костюмы были одинаковыми, но разных расцветок, подчеркивающих индивидуальность своих обладательниц. Подобно испанке, которую Питер только что видел у стойки регистрации, этих красавиц отличала идеально ухоженная, холеная внешность. На всех троих были бриллиантовые серьги и ожерелья. Появление женщин произвело на присутствующих сильное впечатление. Еще мгновение, и шестеро телохранителей взяли их в плотное кольцо, а в вестибюль отеля из вращающейся двери шагнул немолодой араб импозантной внешности.

– Король Халед… – услышал Питер чей-то шепот. – Или его младший брат… и три его жены… остановились здесь на месяц… занимают весь четвертый этаж, с той стороны, где окна выходят на сады…

Халед был правителем небольшой арабской страны. Пока женщины пересекали вестибюль, Питер насчитал восемь охранников и еще несколько человек, замыкавших процессию. К этой внушительной группе тотчас же подскочил портье, и они, сопровождаемые взглядами присутствующих, проследовали дальше.

При этом почти никто не обратил внимания на Катрин Денев, которая торопливо прошла в ресторан. Равно как никто не вспомнил и о том, что в отеле сейчас живет Клинт Иствуд – фильм с его участием как раз снимался в окрестностях Парижа. Подобные лица и имена в «Ритце» – привычное дело. Питер задался вопросом, наскучит ли ему самому когда-нибудь обращать внимание на знаменитостей?

Пока что находиться здесь и наблюдать за происходящим доставляло ему немалое удовольствие. Он не мог заставить себя отвернуться или притвориться скучающим и пресыщенным жизнью, как то делали некоторые постояльцы. Равно как не мог удержаться от того, чтобы не понаблюдать за арабским королем и стайкой его очаровательных жен.

Женщины о чем-то переговаривались и тихо смеялись. Телохранители не спускали с них глаз, не позволяя никому приблизиться к ним ни на шаг, окружая их подобно стене суровых статуй. Король шагал неторопливо, о чем-то беседуя со своим спутником.

– Добрый день, мистер Хаскелл, – внезапно услышал Питер у себя за спиной чей-то голос и невольно вздрогнул. – Добро пожаловать в наш город. Мы рады снова вас видеть.

– И я рад вернуться сюда, – с улыбкой ответил молодому портье Питер.

На этот раз ему предоставили номер на третьем этаже. Впрочем, плохих номеров в «Ритце» не могло быть по определению. Он с удовольствием готов занять любой.

– Смотрю, скучать вам не приходится. – Питер имел в виду арабского короля с его женами и маленькой армией охранников. С другой стороны – такого рода постояльцы были в «Ритце» обычным делом.

– Как обычно… – вежливо улыбнулся молодой портье и отложил заполненный Питером бланк. – Я покажу вам ваш номер.

Он проверил его паспорт и, назвав коридорному номер люкса на третьем этаже, жестом предложил гостю следовать за ним.

Они прошли мимо бара и ресторана. И за стойкой, и за столиками было полно элегантно одетых посетителей. Кто-то пришел перекусить или выпить, кто-то – обсудить деловые планы или личные интересы. Питер заметил за угловым столиком Катрин Денев. Удивительно красивая, она смеялась над чем-то вместе со своим собеседником. Именно за это Питер и любил «Ритц» – за атмосферу, за царящий здесь дух, за здешнюю публику. Все это будто подпитывало его энергией.

Шагая вслед за коридорным по длинному вестибюлю к лифту, Питер прошел мимо нескончаемого ряда витрин с дорогими товарами от всех парижских ювелиров и из известных бутиков.

Его внимание привлек золотой браслет, который наверняка бы понравился Кэти. Питер решил, что ему стоит позже его купить. Он всегда привозил ей что-нибудь из зарубежных поездок – своего рода утешительный приз за то, что она не ездила вместе с ним. Во всяком случае, так было много лет назад, когда она бывала беременна или вынуждена присматривать за малолетними сыновьями.

Сейчас же у нее просто не возникало желания путешествовать вместе с ним, и он это прекрасно знал. Кэти предпочитала заседания родительских советов и встречи с подругами. Сейчас, когда два сына учились в школах-интернатах, а дома оставался только самый младший, она вполне могла бы поехать вместе с ним. Увы, у нее всегда находились причины для отказа. С другой стороны, и сам Питер уже давно перестал нажимать на нее. Ей это просто не нужно, вот и все. Однако он по-прежнему привозил ей подарки. Впрочем, не только ей, но и мальчикам, если те были дома. Так сказать, последняя дань детству.