Текст книги "Сага о Фениксе. Часть 1. Из пепла"

Сага о Фениксе
Часть 1. Из пепла
Даниил Чевычелов

© Даниил Чевычелов, 2024

ISBN 978-5-0064-1901-8 (т. 1)

ISBN 978-5-0064-1902-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Утренние облака проносились туманом в лёгком пробуждающем прохладу течении. Изумрудная спячка низкорослой травянистой равнины безмятежно продолжала колыхаться. Колыбельная из моря белоснежных цветов звучала ласковыми голосами прошлого – они дремали, и пробуждались, чувствуя живые шаги, продолжавшие идти, испытывавшие убаюкивающий бесформенный зимний аромат. Люриэйны жили в естественном одиночестве, не ожидая иных гостей.

Ветер сопровождал безымянного человека. Он держал посох из родного ясеня, заключавший в сердцевине колесо рассветных закатов. «Никто» выглядел свежо и молодо, во внутренней тени холщового серого капюшона просвечивались седые серебрившиеся словно иней волосы; лицо скрывалось, отвергая волнения ясности посреди исхоженной веками полу мглистой завесы. Роса вытягивала чистые слёзы освобождения. Он оставался никем – тысячу раз терял и обретал, и даже отнимал и дарил жизнь, глядел идущему подле него невидимому, давнему и упокоившемуся другу – смерти. Её бесчисленные воспоминания, как и его не терялись в ночном забвении, которое отступало за горизонт.

В долине покоилось обретенное когда-то единение. Странник шёл, туда, где он надеялся обрести последний глоток целебного воздуха. Он добрался до разваленного затопленного нагорья и остановился у одинокого дерева – оно расцвело вместе с ним – его ветвистая мощная крона из снежных лепестков укрывала стойкий, слегка искривлённый, возвышающийся к небу ствол всего мира. Он в нежном исступлении прикоснулся к нему, чувствовал тепло и приятную встречу после долгой разлуки, мысли наполнились любовью из тонкого покрывала ветвистой сени. Отложенный посох отпустил тяжелую хватку, которая трепетно держала на ногах. Время пришло. Жизненные энергии вновь воссоединились, было достаточно сил плавно присесть и опрокинуть спину о гладкую кору. Тело расслабилось словно готовилось уснуть навеки.

Каштановая смолистая темнота глаз оглядывала сквозь древесные облака огранку неба. Элли сливались: кружили там, от куда никто не возвращался – они преодолевали несовершенный ход времени – то ли оно остановилось, то ли бренно прекратило иллюзорное существование. Открылась новая дорога в прежнюю вселенную – погружение в бескрайний небесный океан. Грани размывались и рассекались. Рождённая вечность застыла….

Часть 1. Из пепла

Глава 1. Потерянный

Расстилалась пустошь. Старая и верная крепкая кобыла шлепала копытами по дождевому снегу. Земля, полная слякоти, напоминала предвесеннее состояние – здешние места познавали краткосрочную сухость лишь в конце марта или, на худой случай, в апреле. Прибрежный ветер завывал, мешая одной женщине спокойно погружаться вкрапливаемые постылые мысли. Она часто отвлекалась на спор двух сыновей, поправляла между ног клетчатую длинную юбку и прибирала в порядок влажные волосы. Вялый слух не улавливал сути, от этого старался сконцентрироваться на внутреннем голосе…

Глаза остановились и напрочь потеряли скудный покой, когда не далеко, в нескольких метрах от проезжей части, на мерзлой и грязной травяной поросли лежал юноша лет шестнадцати-семнадцати – его лицо укрылось, а бледные и оледенелые руки полностью оказались беспомощно расслаблены. Женщина осмотрелась, она ещё раз убедилась в том, что ей это не почудилось – и, выпустив поводья, бросилась на помощь. Первое, что она почувствовала на себе – болезненное дыхание: оно передавало острые и громкие толчки сердца, пытавшееся свободной мучительностью разорваться изнутри.

Мисс Айзес машинально измерила чужой пульс и не заметила как старший сын Кейтесс разделял с ней трезвящее волнение – никто не хотел думать о произволе смерти.

– Так, срочно его сеном накрой, может быть дотянет, бедняжка, – сказала она, возвращаясь торопливо к повозке, – До районной больницы уже не успеем… – и после обратилась к младшему сыну. – Лирел, помогай скорее Кейтессу. Видишь он несет его?! Живо, живо!

Лошадь уже помчалась, ощутив на себе стиснутую на морде узду, – так она догадывалась – её заставляли увеличить бег.

– Мама, а что с ним случилось? – спросил Лирел.

– Не знаю, дорогой мой, – на холоде, от такого очевидного со стороны ребенка вопроса, у женщины выступил пот на лбу, и ей удалось лишь скомкано ответить – Но сейчас у него начнется лихорадка. Он видимо долго пролежал так на земле, промок и замерз до нитки! Ох, держитесь… – дернулся голос на упущенной кочке.

Торопливость и крайняя беглость мыслей пронеслись до Тиля быстрее вращавшихся колёс крытой повозки. Дорожные ямы из мелкой гальки и глиняного песка без особенного внимания возвращали к проблеску тряски. Пустошь превратилась в холмистую долину, среди которой уныло торчали худощавые брошенные деревья. С противоположной стороны лесной нищеты послышались знакомые звуки мнимого безтишья – соленым воздухом доносились низкие мычания морского побережья.

Угнетено-серое небо сливалось с обширной чехардой маленьких домов, отсутствие лампового света в соседских окнах придавали им суровость и иллюзорную запустелость. Готовился пойти крупный снег.

Постепенно дорога выровнялась. Мисс Айзес взглядом отыскала родной очаг на краю деревни, частично покрывшийся густым мхом и плющом; она не дала поводу мыслям опережать действия – сохранила тревожное спокойствие в расторопности. Лирел перебросил взгляд с матери на Кейтесса, который отворял калитку, и слушал указания, половинчато вылетавшие из левого уха:

– Лирел, немедленно зажги свет в доме и принеси в комнату Кейтесса ящик с моими настоями и отварами! – командовала мисс Айзес, наблюдая за тем, как старший сын вытаскивал полуживое тело. – Отнеси молодого человека в свою комнату, там теплее. И сними с него верхнюю одежду. Я принесу дрова и горячей воды, потом сразу начнем обтирать его…

Кейтесс тащил неизвестного юношу, поглядывая на его холодное лицо, в дальнюю комнату второго этажа. Шея дрожала, а предплечья рук затекали с каждым подъемом по ступеням. Не прошло и пяти минут как комната превратилась в лазарет. Он снял верхнюю одежду с бессознательного пациента, и с терпеливым трудом дождался возвращения матери, подгонявшая Лирела, тащивший тем временем небережливо медицинский чемоданчик – за что успел словить обоюдную укоризну.

Мисс Айзес принялась за растирку – как делала каждый день при виде неприятного сдерживаемого кашля стариков в палатах при вечерних или утренних обходах в эпидемиологический сезон бронхиальных простуд. Запах спиртовой настойки отдавал привкусом солёной ванили – она сильнее успокаивала и локализовывала остатки влажности в комнате.

– Может быть марлю с уксусом наложить? – посоветовал Кейтесс.

– От него толку, – отвечала охающе женщина, – Он сбивает жар ненадолго. Давай лучше перталин из пипетки поднесем к носу… – предложила она более действенный метод привода в чувства страдающего. – Он вдохнет и, может быть, за одно очнется… Запах хвои лучше лечит горло и прогревает хорошо. – последняя фраза утешала её – не терпелось увидеть открытые глаза – жизнь, а не чужое предсмертное состояния.

Кейтесс взял инициативу на себя из-за содроганий рук у матери и поднёс пипетку к носу незнакомца, который от резкого проникновения в ноздри, в секундном сознании, жадно вдохнул эфирную тяжесть пихты, а после отвлеченно начал мямлить от мига пребывания в реальности, неосознанно оставаясь в объятиях бреда: «Я не могу, … не могу… Так нельзя… Я..» – едва хватало физических сил завершить метания и выпустить с языка слова вменяемого состояния.

– Кажется он пришел немного в себя…

– Да, это уже хорошо. Сынок, у него сейчас начнется сильный бред и его залихорадит. Прошу, разогрей молоко, а когда оно закипит и запениться, добавь экстракт в компоненте с медом и молочком «огненного» одуванчика. И, не забудь еще положить одну ложку харайского красного перца. Одну только ложку – запомни! А я пока уложу его в кровать. Позови Лирела, чтобы он протёр здесь мокрый пол и унес вещи в прачечную.

Хозяйка заметила, как молодой человек за считанные минуты пропотел, дергаясь и твердя не внятно: «Где я? Где я и …где …что проис…?» Она несколько раз умоляла его успокоиться и всячески держала за холодную нежную руку, повторяя много раз: « Вам следует не вставать… Лежите, пожалуйста… У вас лихорадка. Всё обойдется…». Юноша дышал часто, низкая хрипотца отступала. Она не успела опомниться: теперь Лирел придерживал голову больному, пока вливался тёплый целебный напиток. Сквозь не сжавшиеся плотно губы текли белые струйки от подбородка к шее.

Бормотания длились несколько часов. Всё семейство не отходило от больного до намёка на сознание – оно взывала к пораженному духу темнейших, какие только существовали, карих глаз – огромной редкости. Мисс Айзес решилась спросить: «Как вас зовут?». Они тонко простонали: «Дэни… ел…, Дэниел Сноу…» – и перестали говорить с кем-либо…

Бурно плавали картинки объятий других глаз. Аромат сентябрьской летней духоты спустя несколько дней сезона ливней. Зелёные пышные заросли, сопки, призыв морских тихих волн – сердечный разум одурманился восторгом. Живые краски сменялись лёгкой отступающей желтизной солнечных просветов на листве, сквозь которую отыскивались отражения тёплых, жарких фигур, исчезавшие приятными бликами. Кто-то детским голосом успокаивал. Не было страха затеряться в том лесу.

К восьмому часу незнакомец преспокойно уснул. На фоне мелькала наливная как яблоко полоса из запыленного окна.

Пробудил февральский утренний свет. Дэниел почувствовал морозную солёную свежесть – одеяло напиталось прохладой остывшей комнаты – давняя ассоциация согревающего снега заботливо укрывавший траву.

Кратчайшее наслаждение обернулось растерянностью – юноша стыдливо оделся, нерешительно приоткрыл дверь, выглянув за щель, и спускался по скрипучей деревянной лестнице с мощными перилами и широкими ступеньками в гостиную.

Прохладные полы протрезвили шаткую бодрость и любопытство. Гостиная оборачивала взгляд на камин: на его пьедестале замечалось главное достоинство – несколько бело-черных фотографий (одна изображала супружескую пару с двумя маленькими детьми, а вторая заметно отличалась от состояния прошлого). Снимки затушевали серьёзную печаль, словно семья жила всегда счастливо. Потёртые выцветшие приятные кресла, а за ними небольшой диванчик, застеленный махровым пледом для более приемлемого вида. У широкого окна с занавесками из белого кружева пристроился большой квадратный стол из дуба: остались нетронутыми глиняный кувшин и тарелка с двумя яйцами, ломтиками сыра и рваными кусками свежеиспеченного хлеба.

Ужасный скрип сверху испугал неловкость Дэниела: он обернулся и увидел довольное лицо мальчика лет девяти-десяти, который непринужденно поздоровался первым и назвал гостя «сэр» – было сложно не замяться и не упасть от смущения. Отпечаток стеснения на вопрос о самочувствии ответил благовоспитанно – далекие и не совсем приятные привычки манерности.

– Ох, хлопот с вами! – избегал тактичности Лирел, – Зато сейчас вы – хрустящий огурчик! – шутил он, играя хитренькими и простодушными водяными глазками (Дэниел всегда завидовал голубым глазам – они олицетворялись с «его» небом или морем при лазурной погоде).

– Сколько я проспал?

– Два дня. Вас, кстати, пушкой не разбудишь…

– О, мне так неловко… – по наитию застыдил он.

– Да что вы! – перебил его мальчик. – Лучше сядьте – поешьте. Больно на вас смотреть!

Дэниел улыбнулся и поразился бойкому характеру ребенка, который мнил себя единственным хозяином дома. Лирел одновременно болтал и застегивал бежевую рубашку, собираясь в местную школу, затем попросил гостя помочь завязать галстук. Они быстро переместились в прихожую. Лирел натягивал ботинки, частично походившие на валенки, умело закатывал под обувь штанины; напяливал кое-как чёрную шапку с огромным бубенцом и отряхивал зимнюю коричневую дубленку, отдававшая серым блеском из-за долгого отсутствия стирки.

– Дом полностью в вашем распоряжении… – оставлял указания он. – Можете делать всё, что не разгромит, не затопит и не сожжет наш дом, – посмеивался над своим шутливым тоном. – Так моя мама говорит, когда я порой остаюсь один. Вы же ждите нас. Думаю, до вечера как-нибудь потерпите! – очень захотелось ему пригрозить пальцем, чтобы почувствовать себя взрослым перед скромным гостем.

– Так точно, капитан! – с ролевым подражанием ответил Дэниел.

– То-то же! – прозвучал залп.

Лирел поспешно прихватил подмышку маленькую сумку с длинным и висячим поясом и вышел за дверь дома, навстречу двум школьным товарищам, выглядевшие поопрятнее.

Маленькое знакомство поспособствовало разыгравшемуся аппетиту, доносившийся урчанием желудка. Дэниел ел и думал о том, как ему понравился Лирел – он всегда любил бойких людей, чьё бескорыстное добродушие выражалось бестактной прямолинейностью.

До мельчайших деталей продолжался изучаться дом. Далее, тесная продолговатая кухня, заставленная горой алюминиевой посуды, стеклянными банками, медицинскими флакончиками и колбами – она притягивала душистыми букетами высушенных трав: смесью имбиря с чертополохом, женьшеня с клевером и мать-и-мачехой, крапивы с рябиной, листьями смородины и хрена, багульника – целого знахарского пылесборника. Запах одурманивал печальной ностальгией и напрочь забил слабое осязание. Из широкого окна горизонт желал пройти жирной чертой над морем, но продолжал безнадежно сливаться в светлой серости неба. Дом от первой до последней комнаты вбирал сплошное сочетание камня и дерева; в нем становилось одновременно и скучно, и уютно – выделялся обыденный минимализм, как у всех, и не оставалось места для лишней мебели: стула, кресла, шкафа, полки, или прочего акцента.

Полуденное безделья вынудило Дэниела приготовить ужин – сделать хоть что-нибудь напоминающее знак благодарности. Так, к седьмому часу вечера на столе поджидала запеченная картошка и овощное рагу.

На улице валил беглый снег. Восьмой час ознаменовался голосами в прихожей – бурчание Лирела и осуждающий взгляд матери, переменившийся при встрече с Дэниелом. Хозяйка снимала обувь и приятно уверяла – гостю не следовало утруждать себя таким делом как готовка; она покорилась вкусным запахом и приятным морганием глаз.

Было что-то, что обеспокоило Дэниела в общительности мисс Айзес – он врожденной настороженностью относился к моментальной открытости при знакомстве. Лирел, увидев смятение, успел на ушко предупредить о привычки матери быть всегда обходительной. На секунду волнение исчезло.

Мытьё рук затянулось, и Дениэл заключить одну наследственную черту между мисс Айзес и её младшим сыном – болтливость. Исключением из правила являлся только Кейтесс, который по словам Лирела изображал весьма серьезного и занятого студента.

Наконец-то все уселись за стол. Морозные узоры, закрывали обзор, и тем самым мешали Дэниелу удерживать внимание на каждом слове в трапезной беседе – если бы не оголодавшие слюнявые глаза Лирела и его желание положить добавки, то ему бы пришлось сложно сохранять совестливый вид при задумчивом лице строками из пустых мыслей. Похвала прельщала его и возвращала на землю, к людям, и он в ответ только посмеивался над ненасытностью растущего организма.

Отвлечение заложило некоторые результаты беглого анализа. Несомненно, образованность, начитанность и грамотность мисс Айзес позволили Дэниелу найти её главный недостаток – защитную наивность. Её поведение за столом напомнили о прошлом, где приходилось представлять и сохранять «чистое» лицо – то, отчего он всячески пытался избавиться… Суровые и жестокие мысли нахально вытащили высокомерие на поверхность, – всё только для нерушимости привычки самоутверждаться за счет другого, избежание погони за личными художественными прегрешениями. Захотелось верить, что исключительный пример наивности выдавался за прекрасное качество – черту, присущая людям более откровенным, чем он.

Вторая сухая трещинка в масленом портрете мисс Айзес вскрылась при противопоставлении сыновей. Лавровые предпочтения отдавались Кейтессу. Дэниел упрекал себя за внутреннюю несдержанность – отсутствовал аргумент однозначности. Лирел, очевидно, проигрывал взрослому брату. Девятнадцатилетний Кейтесс с отличием учился на последнем курсе Константинопольского университета и проходил практику в Архитектурном доме Восточного Босфора11
  Восточный Босфор – один из самых крупных портовых городов в Тихом океане, уступающий первенство Пекину и Токио. Входит в территорию автономной республики Ильветэрр и располагается на юго-восточном побережье полуострова Айседаль.


[Закрыть], и по возможности приезжал домой только на выходные. Мать певчей птицей заливалась питательными надеждами к старшему, а младшему предсказуемо советовала взяться за ум – впредь она не собиралась выслушивать нотации педагога за прогулы уроков изобразительного искусства, на которые тот по собственной воле записался.

– Я не вижу смысла рисовать детские картинки. – недовольно ответил Лирел, сложив протестные руки в замок.

– Если все ходят на уроки, то и ты должен. – настаивала мисс Айзес. Её родительская правильность подтверждала реальность найденных изъянов. – Это полезно для тебя…

– Извините, – вмешался Дэниел, однако не собирался этого делать – какая-то давняя детская зубастость не усидела, и не продолжило из вежливости молчаливо изображать тупой бездушный взгляд наблюдателя. – Учится рисовать можно и без уроков рисования.

– Дэниел, я вижу вы – ярый сторонник индивидуализма! – насмешливо ответила без намека на обиду она.

– Судя по всему, как и ваши сыновья. Ничего не поделать – «отцы и дети»…

Женщине ничего было сказать поперек чужой правоты, она согласилась, что плохо знала Лирела, мало доверяла его неокрепшему мнению. Дэниел заставил себя прикусить язык, когда прочитал на её лице поверженность, и самое страшное для него – чувство вины за никчемность. Он готов был сквозь землю провалится.

Недолгая пауза сменилась не особо лицеприятным тактическим ходом мисс Айзес – медленно узнать Дэниела. Он уловил суть, и намеревался не увиливать от вопросов, и не дать при этом никаких ответов.

– Дэниел, а как вы здесь очутились? – спросила якобы невзначай она. – Откуда вы и что с вами случилось?

– Я благодарен вам за всё, – говорил он, словно отрепетировал заученный текст, чем только вредил себе и чужому спокойствию. Снова эта манера – та, самая, которая владела общением, напомнила его формальностью, – Однако, разве это так важно? – плоский ответ вынудил незаметно выдохнуть, продолжил применение абстрагированных конструкций. – В общем я направлялся на Айседаль, но так случилось…. – Дэниел не постеснялся нарочито избежать прямоты, использовал намеком, мол, это его секрет и личное дело, оказывал спонтанное лёгкое давление, нависшее с плавным переходом. – Если я не ошибаюсь, то вы живете в Тиле, а добираетесь на экспрессе в Уэм. Следовательно мы с вами находимся где-то в юго-западной части острова Дейхур22
  Дейхур – новообразовавшийся остров в Курильской гряде. В переводе с эллерийского означает «многоликая пустошь».


[Закрыть]… И в целом, мне сложно сейчас говорить. Знаете, я очень тороплюсь туда…

– Ох, как знаете… – ложно успокоила его мисс Айзес, восприимчиво кольнувшись от естественной скомканности в ответе гостя. Возросло непоказное волнение из-за установления не простой связи между замкнутостью Дэниела и разногласиями с Лирелом. Может быть так она хотела в чем-то убедиться? Чему-то найти подтверждение? Она сдерживала расстроенные чувства. – Извините…

– Мне понятна ваша обеспокоенность, но мне не хотеться вас ничем стеснять. Я не привык ….

– Не говорите чепухи! – заканчивала женщина, и проявляла другую эмоциональность – туманную. – Оставьте, я не сомневаюсь в вашей порядочности.

Дэниел отреагировал скрытой улыбкой, которая поменялась на отведенный взгляд; он прочитал в чужих глазах получить слепую надежду в его откровении. Прикованная сдержанность не имела права так поступать – и дело не в благодарности, просто оба видели друг друга насквозь, нуждались в искренности. Мисс Айзес в коротком молчании сидела и твёрдо видела – лицо тускнело и холодело от непробиваемости льда. Это ей кое-что напомнило…

Лирел смотрел на взрослых и интуитивно ощутил напряжение, но ещё не до конца умел осознать первопричины их подавленности. Он молчал, чтобы никого лишний раз не огорчить неуместным вопросом.

Вечер закончился ранним отходом ко сну. Позднее всех улеглась мисс Айзес. Она долго лежала в кровати. Её «плохой» материнский опыт описывал Дэниела – самого загадочного человека из всех, кого она только встречала в жизни, но потерянного – такого же, как она после смерти мужа. Женщина словно наблюдала за повторной перемоткой кадров отснятой киноленты. Настиг наплыв обреченности перед неисправностью ошибок. Не впервой ей приходилось сталкиваться с подобными барьерами….

Уже утром, перед отходом на работу Анна (так звали мисс Айзес) слушала извинения и просила Дэниела не беспокоиться по лишнему поводу – лучше выпить приготовленное лекарство. Лирел, медленно одеваясь, ухитрился попросить гостя дать несколько уроков рисования, заключив в итоге негласное пари. Мама мальчика довольно поджимала губы, и уверовала в бесспорную победу «мистера Сноу», которому оставалось, провести в одиночестве ещё один день – оно временами только шло ему на пользу, особенно снимало внешние обременения, дарило раздумьям свободу. Дэниел был рад отведённым часам.

Дэниел остался на хозяйстве, и заранее попросил разрешения покормить весь скотный дворик и заодно навести порядок в доме. В старом, давно не ремонтируемом сарае ютились цыплята, куры, пара петухов и гусей. В дальнем проулке глупо таращилась коза, возле помещения для изготовления домашних изделий. Лошадиное стойло завал до потолка объёмное влажноватое сено, а крытый дровяник выходил на внутренний двор небольшого огорода и бедного сада.

Кормёжка кормовыми смесями и пойка животины прошла быстро; практически все приняли заботу чужака без ропота и набуханий эмоций, за исключением трех вредных куриц, цапнувшие от вредности за палец. Несмотря на мелкую оказию, Дэниел уходил довольным с нескольким десятком куриных яиц и небольшим ведерком козьего молока. Внешне нежные руки, окоченевшие от ветреной морозности, отлично приспособились к простому хозяйственному труду и спешили поскорее отогреться в тёплом доме.

Генеральная уборка поставила цель – бороться с залежами пыли. Не найдя жидкого хлора для дезинфекции, Дэниел использовал весь кусок дегтярного и хозяйственного мыла – двойной эффект заставил блистать не только деревянные полы и лестницу, но и каменные стены. Запах стоял прелестный! Пришлось проветриться и выйти на улицу.

От вчерашнего снега не осталось ни следа – только полу мёрзлые кучки. Зима в южной части Курильских островов немногим отличалась от климатических предпочтений Айседаля, где снег шёл чаще, а снежинки казалась пёрышками, что лоснились к ладони и мгновенно таяли; обитала просторная береговая открытость, пушистые пустоши мнимо заменялись на белоснежные лесные шапочки на ветвях и окоченелую от морских ветров землю, что грелась под холодным одеялом; по особенному обыкновению пахли кусты алых роз. Дэниел опомнился, отведя обманчивый взгляд от окна, и направился на кухню готовить луковый суп с гренками и фирменное жаркое.

В дверях появился новый человек – Кейтесс. Он, такой же сероглазый, как и его мать, предстал весьма угрюмым и молчаливым высоким парнем, несмотря на красивую внешность, какую хотелось заиметь Дэниелу: четкую выраженность скул, заметную возмужалую молодую щетину, завитые длинные волосы, собранные в творческий пучок. На приветствие Кейтесс ответил усталой сдержанностью, лишь прибавив, что искренне рад выздоровлению гостя. Мисс Айзес выглядела очень суетливой.

Второй вечер проходил за повторной хвалой кулинарных способностей Дэниела, радовавшийся добрым упрекам за свою неусидчивость – хозяйка признавалась, что в последние месяцы запустила домашние дела после перехода на новую должность заведующей сестринского отделения в районной больнице.

Тихий прилежный ужин перекочевал в чаепитие с вкусным печеньем и прочими сладостями – в одном пряталось цельное ядрышко фундука – Дэниел давно не ел сладкого и никак не припоминал, когда в последний раз с огромным удовольствием растягивал вкус лакомства. Мисс Айзес, заметив блаженное лицо, не удержалась и добавила:

– Мне моя бабка говорила, что если человек слишком эмоционально наслаждается сладостью, то в его жизни её не хватает или вовсе нет.

– А если хочется солененького или кисленького? – играючи спросил Дэниел.

– Тогда вы беременны! – пошутила она.

Они вдвоём посмеялись. Флегматичная обстановка, словно крепкий чай правильно разбавился кубиком приторного сахара.

Неожиданно, после усмирения смеха, мисс Айзес услышала:

– Вы хотели вчера услышать почему я возвращаюсь в Ильверейн… – начал Дэниел.

Никто не заметил никаких различий между «Ильветэрр» и «Ильверейн». Протяжность речи не оставляла позади теней сомнений говорить на чистоту. – Боюсь, одного вечера не хватит, чтобы всё рассказать. Я либо говорю всё, либо ничего – считаю так, проще найти точки соприкосновения.

– Буду признательна, если вы попытаетесь. Вы, кажется, способны чем-то покорять.

«Что на него нашло?» – подумала мисс Айзес. – «Удивительно непредсказуемый…»

– Вы действительно считаете, что не побоитесь услышать всё? – удивился он, учуяв раскрепощённость реакции.

– Чего греха таить: всем хочется знать чужие тайны жизни, чтобы отыскивать ответы на собственные … – улыбчиво ответила она и глубоко хлебнула из кружки.

Да, мисс Айзес считала важным убедить Дэниела довериться ей. Она видела в нём желание выговориться с кем-то непредвзятым, найти частичку душевного успокоения в долгом диалоге.

Дэниел на такой смелый знак взглядом усмехнулся и съел еще одно овсяное печенье от жадности.

Кейтесс и Лирел незаметно уселись ближе, расслабившись на диване. Им тоже не терпелось узнать почему они бессознательно ревновали родную мать, которая ни с того ни с сего «оживилась». Мисс Айзес поглядела на хитрость сыновей. Кейтесс тонким намеком укрыл её в любимую вязанную шаль, и продолжил заниматься с младшим братом оригами, которые с ужасом не давались Дениэлу в детстве, как и скороговорки в зрелости. Лирелу удалось научить делать всех сердце и аиста.

После увлекательного занятия, Дэниел вернулся в кресло и приступил допивать остывший чай, не спуская взгляда с мисс Айзес. Все жаждали узнать неожиданного гостя как личность безошибочно противоречивую. Его всесильная задумчивость и грустные мягкие черты лица, отуманенного внутренней улыбкой, предполагали, что он являлся чуткой и романтичной натурой – витавшей в облаках, разгонявшейся в полете на ряду с неумолимыми ветрами, превращавшейся в тихий ураган.

Истомно-горящий взгляд Дэниела приготовился говорить, не утаивая ничего важного и неважного, но имеющего смысл.

– А вы умеете убеждать всей семьей! – добавил перед этим он. – Хочу просто предупредить: меня видят совсем не таким каким, вижу и ощущаю себя я.

– Начните с малого, Дэниел, – поддержал Кейтесс. – Нам с Лирелом очень любопытно узнать, какими чарами вы околдовали нашу мать.

«Ах, не слепые – чуют… Это хорошо…» – подумал Дэниел, и приготовился говорить в открытую, – С малого?! К вашему сведению, я привык брать не вершину айсберга, а его глубину. – он поймал стремление превосходить в мыслях остальных и принял вызов усмирять гордость, не смевшая до этого исповедовать душевную слабину.

Видя по-прежнему ожидающий трепет, Дэниел не стал дальше сопротивляться и попросил всех посмотреть на жар огня – он верил в его могущество не позволять лгать или утаивать безотносительную правду, спрятанную внутри искр, которые спешили вырываться из пекла – при малейшей уловке глаз они впивалась, проникали в самое сердце, а грудь так и щемило. Слова из мыслей просачивались на язык, в голове возникали картинки – пламя отступало вне пределов его тревожного, замещалось теплом, сопутствовавшее чистоте разума, раскрывало преддверие пережитых чувств.