Текст книги "Сага о Фениксе. Часть 1. Из пепла"

Глава 5. Пробуждение от сна

За потемневшим окном уходящий закат просвечивал прибрежную линию. Снег шел медленно и собирался у нижних внешних уголков рамы. Дэниэл заканчивал писать последнюю главу исследовательской работы «Проблемы кризиса II Магической эпохи как последствия Гражданской войны». Заключение выглядело формальным, в отличие от содержательных частей – исторически более красочных. Ингли тараторил, и не давал, толком, сконцентрироваться; электрографическое перо уныло лежало на планшете. Короткие шаги вперёд-назад умертвили попытки исправить мелкие недоработки. Дэниел успокоился, и присел, чтобы начать читать не новую книгу, а ту, что он начал когда-то читать ранее.

Ильверейн пустовал в период зимних каникул. Оживленность замка сменилась храмовой тишиной, бродить по его коридорам можно было долго: никуда не спешить, не просачиваться в утренней толпе – идти размеренно, немножко заторможено. Солнце не переставало показываться на морском горизонте. Декабрьская стужа морозила цвет голубого неба. Эхо штормовых волн исчезло.

На Айседале при всей ясной погоде, ветер гудел беспощадно – он уносил остатки гравиевого снега. Серо-коричневые сопки, сухая трава и пустые стволы деревьев создавали ощущение, что зима вовсе не наступала – её одеяния замещал нагой ноябрь. Дэниэл, всё равно остался влюбленно-преданным к природе края, и поэтому часто старался проводить время на свежем воздухе – в саду или за его пределами….

Старые и пышные кусты диких роз спали, тесно обнимаясь с клумбами живой изгороди – за густым плющом пролегала лазейка; она выводила в лес, обрывавшийся скалистыми берегами.

Голый лес совсем посерел, его тени оставляли раннюю синеву удержавшегося снега, а горько-шоколадные стволы раздвигали ветками открытые сени. Дэниел тайно уходил в глубь – память хранила первые встречи. Пряный запах настырных сорняков и папоротниковой ложбины пропитывались сонливостью. Пугливая туманная пелена оставляла прохладный утренний пот на пестром изумрудном полотне в период бабьего лета. Резковатая зябкость сменилась душистым и бодрящим напекающим теплом. Разбитая каменная дорожка на склоне, завершалась безтропинистостью высокорослой травы, увлажнявшая одежду. Сворачивая влево, безрассудная речушка служила ориентиром: её зеленоватая гладь дребезжала, преодолевая порожки, текла в противоположном направлении от заводного и редкого чириканья птиц. Упавшее и остывшее курчавое дерево, заросшее мокрым мхом заканчивалось на другом берегу.

Дитя природы сохраняло неспокойную тишину, и лишь недовольный ветер колыхал маленькие луга и колокольчики, кланявшиеся с покорным уважением к единственному созерцателю. Постепенно простота уходила на задний план и внимательный глаз замечал край обрывистой сопки с несравненным видом, перемешанный с полу таёжной лесной грядой. Обходная дорога провожала к ровной низменности перевала. Перешагивая через каждый куст, происходила мягкая борьба с заслоняющими ветками; порой дыхание переводилось в замедленный темп: оно пыталось стремительно избавиться от нагретого воздуха в горле, утоляя жажду в прохладе водопада, зашумевшего в узкой прогалине. Ступая по камням, внутренние побуждения отказывались идти дальше – требовалось растягивать чувства удовольствия от новых ненайденных отличий в здешних лесах.

С наступлением зимы длительность прогулок вдвое сокращалась, когда руки в карманах длинного в пол пальто немели. Остальное свободное время Дэниел посвящал либо директрисе, либо Льёвану – с последним они давно не разговаривали, несмотря на то, что жили в стенах одного и того же замка.

Маг выглядел осчастливленным, слушая подробности жизни Дэниела, – он тешил обретенное спокойствие, и не вводил личные тревоги подозрениями. Он не давал для этого ни единого повода, и неустанно спрашивал о том, что Дэниел собирался делать после окончания практики.

– Ну, как что? – удивился Дэниел. – Я поеду в Константинополь учится. Если, конечно, всех устроит моя скромная работа… – и он притормозил с выводами, когда осознал, что ему придётся расстаться с тем, кого теперь он, без сомнения, называл «друзьями».

– Мне кстати, Олдридж давала почитать твоё исследование. – Льёван, увидев на лице юноши задумчивость, перевёл разговор подальше от переживаний. – Скажу, что краткость – сестра таланта! У тебя очень много всего… Такое чувство, что твои мысли оригинальны, и в то же время слишком широкомасштабные!

– Оригинальность – мать гениальности, – ответил Дэниел. – Мысли всегда беспорядочны, но беспристрастны – проницательнее нас. Ну, а мыслить широко – значит действовать за пределами собственных мыслей.

– Кто так сказал?!

– Я! – иронично хорохорился Дэниел, когда стукнул себя пальцев и закатил закрытые глаза повыше – к чувству максимализма.

Они оба посмеялись. Дэниел не скрывал перед Льёваном, что выглядел неисправимым идеалистом: за четыре месяца его взгляды изменились – выглядели реалистичнее, и не пытались восполнить приторный вкус непонятой мечты. Конечно, разговоры с самим собой волновали – чем чаще один день перетекал в другой, тем сильнее стандартная модель жизни в Константинополе отдалялась: «Одумайся… Эта ли та жизнь, которую ты хочешь прожить? У тебя ведь всё иначе складывается… Оглянись…». Дэниел связывал такие сомнения с новой привязанностью – друзьями, Ильверейн, Льёваном, и даже Олдридж… За стенами замка весь мир по-прежнему невзрачно сырел….

Льёван, как обычно предложил направиться к морской смотровой, которая заканчивалась развилкой: глубоким спуском к причалу или Античным двориком. Ветер в шумном беге бешено резвился, Дэниэл накинул капюшон и не отрывал взгляда от сурового рассеянного солнечного блеска на горизонте…

Через пару дней подошёл рождественский сочельник – праздничное настроение слегка усилилось коротким утренним снегопадом. Ильверейн украшался в традиционной старо-христианской стилистике. Дэниел, в этот день всегда вспоминал единственную поездку в Рим и Флоренцию. В девять лет он засматривался на красивейшие реконструкции соборов; учительница восхваляла достижения магов и ученых, воссоздававшие бывший «свет» утраченной культуры и рассказывала о том, как люди пытались сохранить все упоминания о существовании великих мастеров и творцов искусства с момента окончания Второй Ядерной Войны или начала Тёмных тысячелетий – забвению человечества в подземных бункерах-городах, которые оставили после себя, как часть музеев и заброшенных убежищ напоминание об истории цивилизаций – с тех пор Рождество приравнялся к священному дню для всех народов, – возрождением надежды к жизни – практически утратил религиозный смысл: появление магии и новой науки зародило в человеческих сердцах иную концепцию о существовании души. Все три дня магические храмы и храмы старой веры погружались в темноту, посреди которой горела одна единственная свеча – особый символ памяти. Дэниэл бродил по Историческому музею Ильверейн, смотрел на карту Вселенной, трогал и вертел её голографическую модель – искал Млечный путь. Он с интересом читал пояснительные карточки с открытиями ученых, магов, экспедиторов, перебрался в тематическую галерею с библейскими и другими религиозными исследованиями, задумывался, как и любой другой над словами «душа», «смерть», «рай и ад» – и преспокойно выходил в просторные лабиринты замка.

Залы обвешивались по Айседальской традиции сплетением тисовых веток с алыми и белыми ленточками, тянувшиеся до главного входа. Фартелл пустовал – готовился к праздничному скромному ужину.

Закат. Золотой путь отливался зеркальностью солнечных стен, потолков и полов, море за панорамным стеклом покрывалось холодным сиреневатым покровом, который тянулся вдоль застывшего побережья, облака в метаниях не осмеливались показываться.

Первые звезды. В совещательной комнате директрисы был накрыт праздничный стол: мягкая фаршированная утка в китайском маринаде под апельсинами, несколько видов гарнира, пышный бисквитный пирог, таявший при попадании в рот, и терпкое кисловатое вино из местных виноградников. В Ильверейн всего осталось одиннадцать человек. Гости присели в ожидании вступительного слова:

– Я рада, что мы сегодня собрались. – говорила Олдридж. – Ничего другого, как пожелать любить жизнь, по старому обычаю, не могу. – скромничала она. – Уж не красноречива, друзья… С Рождеством.

– С Рождеством! – ответили все, держась за руки.

Рождество ассоциировалось с началом чего-то нового и светлого в мире, в предстоящем Новом году. Традиция дарить листок остролиста перед началом трапезы ознаменовывала желание сохранить доброту и веру в милосердие.

После первого бокала вина завязалось обсуждение светлых и приятных воспоминаний: Олдридж бодро ностальгировала по ярким моментам детства и решительным годам в Красной башне, нежели по нынешним временам (но она гордилась, что директорское кресло не укрощало её желание вселять в студентов уважение к идеалам и мечтам); один студент довел до смеха историей об отце, не умевший плавать, пытался его научить. Льёван и Дэниэл вспоминали Клару, и тогда все за столом слезно молили их остановиться – ничего увеселительного никому ещё не доводилось слышать; профессор Уильямсон упомянул о первых днях преподавания в Ильверейн, когда был молодым; главная повариха, приготовившая ужин, тоже рассказала много интересного о работе на кухне. Каждого ненадолго объединили общие связи – никто ничем не был отягчён – сладкий момент пролетел зыбучими часами.

Перед сном Дэниел получил от Ингли распечатку письма, адресованного из Крыма от Клары.

«Дорогой Дэниел,

Я получила ваше письмо. Ой, я этак рада, прям рада! Эй богу! Хорошо, что у вас здесь все идёт слажено, да и Льёван под боком. Прям не знаю, что ещё сказать. Держитесь за это место, коль ценят! Хотя к чему это я – дура старая! Вы «кумекаете» в разы лучше – сами все знаете.

Читала подробности – ну не жизнь, а сказка! Я была бы не против хоть на кухне там побывать: порядки бы быстро навела! Вы ж меня знаете не хуже!

Что касается меня, то после вашего отъезда, мисс Дайфилл такое всем устроила! Не женщина, а богиня! Мужу «кукиш» показала и надавала по щам его бесстыжим. Умора! (Знаю, не любите, ругательств, моих, однако простите). Развернулась она, прям на загляденье: навела порядок в доме, собрала силы и открыла кондитерскую – кофейню. «Кофэ», теперь пьют только у неё! Мне она велела выпускать продукцию пирожков, и я наивная не зря согласилась – уходят на раз два, а прибыли то сколько! Я поработала немного и решила махнуть уже в отпуск. Правнучка радостная, такая непоседливая…

Адель наконец-то поступила в Прагу, миссис Хемчерст работает по-прежнему прислугой у какого-то нового семейства – очень довольна (Она до сих пор благодарит вас за деньги, которые вы не пожалели на лечение её дочери – та, теперь после очередной операции ходит и поправляется. Просит передать вам удачи и здоровья.)

Получило письмо от Льёвана, за столько-то лет! Он кажется даже сильнее меня счастлив за вас. Слава богу мы родственны во мнении.

Напоследок, в такой светлый праздник желаю вам счастья. Вам самому решать, что для вас важно! И уж я денег не пожалела. Письма все дорогущие, в отличие от доставки посылок, но ничего… Там ваши любимые пирожки с пылу с жару должны доставить.

С Рождеством и с любовью,

Ваша Клара»

Дэниел вскочил с мягкого подоконника и начал искать посылку, и найдя, с нетерпением открыл её, поднес штрих код от письма, и она открылась. В термобумаге был завернут десяток пирожков с капустой, жареным луком и сыром, яйцами и шпинатом.

Лучший подарок в Рождество приятно вкушался: «Все же надо будет научится так же готовить!» – блаженно думал Дэниел о Кларином угощении, немного поговорил с Ингли, и напоследок плюхнулся в кровать, откусывая безудержно пирожок.

Дэниел несколько лет обладал лёгкой степенью близорукости – он страдал от того, что часто прижимал книгу к глазам; ему приходилось часто носить очки за работой или за долгим чтением, и редко «пялил» коррекционные линзы, которые боролись с астигматикой правого глаза, – специальный раствор в составе проникал вглубь и запускал процесс регенерации; щипания прекращались только при длительных прогулках по коридорам Ильверейн – глаза напрочь забывали о болевых ощущениях. Дэниелу это порядком надоедало, и он собирался в скором времени лечь на операцию. Ему очень хотелось иметь не только внутреннюю остроту зрения, но и внешнюю – как у орла.

Кто знает, как сложилась его жизнь, если временный дискомфорт линз не отвлёк от рассмотрения картин и портретов, висевшие на несущей стене у широкого лестничного подъёма – он вёл к Пересечению нити (вообще, все дороги Ильверейн вели туда, как и все дороги что вели в Рим).

Дэниел не сразу осознал, что странным образом преодолел один из мостовых переходов, погрузившись в водосток мыслей около незнакомого прохода к Беллантриэльской башне. Вынырнув из рассеянности, он остановился возле незамеченного в прошлые разы распутья, и захотел исследовать его. Опустошающая тёмная галерея напомнила лабиринт без оград, стен и поворотов; неимоверная мертвая тишина воссоздала в голове страшные и прячущиеся образы духов и голосов – любознательность узнать, что находилось в самом конце бессовестно направляла дальше. Дэниел проходил мимо слабых очертаний мрачных чёрных стен, которые укрывались траурными просвечиваемыми портьерами, обдумываемые неощутимым сквозняком, ещё сильнее заставлявшие дрожать, когда из-за их пелены показывалась темнота искривлённых отражений. Отдельное и заброшенное крыло замка вселяло предсмертную тревогу, описательная беглая фантазия представляла украденную отсылку к Заветному городу.2929
  Заветный город – подземный бесконечный лабиринт—межмирье, созданный ни одним поколением первых магов и Оракулом. Состоит из подземных городов эпохи Тёмных тысячелетий. Входы и выходы из в него запечатаны высшей древней магией, что является частью великого таинства.


[Закрыть]

Край протяженной готической галереи завершался занавесом, за которым пряталась лестница в кромешности и путь, выводивший наверняка к светочам. Дэниел предпочёл последовать голосу интуиции, и практически не ошибся…

В конце винтового подъема на ощупь открылась дверца, покрытая узорами золоченного и плетенного дерева. Свет круглого оконца депрессивно наполнял аскетичную комнату с низким потолком. Дэниел испугался, как-только его обманчивый слух за спиной услышал:

– Входи, коль пришел, Дэниел Сноу…

Он увидел седовласого мужчину с короткой бородой, глубокими разглаженными морщинами на коже оттенка кофейной гущи, – тот отвлеченно сидел в удобной медитирующей позе; его бархатный и развитый волновой голос заставил вольно подчиниться ему и войти внутрь. Стены были уставлены полками с зашифрованными криптографическими и бумажными свитками. Дэниел смотрел на него долго, прищурился, подойдя практически впритык, и нечаянно упал на ровном месте как-только большие глаза уставились охотящимся филином.

– Мое имя Олфрай, – представился маг.

– Олфрай? – припоминал Дэниел. – Значит это вы старейшина Ильверейн?

Пожилой взгляд утвердительно молчал.

– – До вас страшно добираться,

– Тёмный зал мало кого впечатляет. Его сила велика….

– Уверен, вы рады отсутствию незваных гостей, – иронично высказался Дэниел – Это верно. Полное одиночество позволяет быть собой….

– И вы постоянно медитируете?

– Большую часть своей жизни….

Олфрай обладал психикой «удава» – ничего не могло изменить его неизменную ровную педантичную мимику; серая оболочка глаз слепо глядела в одну конечную и невидимую точку, а тёмная кожа масленым оттенком лакировала старость – его возраст, по слухам, составлял свыше трехсот лет (что признавалось серьёзным сроком жизни, учитывая среднее арифметическое значение жизни обычного человека в сто двадцать – сто сорок лет. Старейшина, выглядел личностью куда более таинственной, чем в десять раз аутистическая Кесседи…

Дэниел по циферблатной траектории осматривался – его внимание завлекли упорядоченные свитки на эллерийском языке3030
  Эллерийский язык – набор знаков—букв, на основе которого строятся заклинания древней, первоосновной магии. Относится к ментальным языкам: маг, знающий его, может понимать, общаться с живыми объектами, животными, растениями и магическими существами. Был освоен людьми, после пришествия на Землю «ангелов» перед свершением Великого Сияния. Слова в эллерийском языке строятся на основе комбинаций из слогов. Каждое предложение начинается с новой сточки, слова в них пишутся слитно, однако произносятся раздельно.


[Закрыть].

– Весьма занимательно, не так ли? – наблюдал за ним Олфрай. – Я могу тебя научить понимать этот язык?

– А разве это не тайный язык? – положил свиток в отсек-хранилище Дэниел. Он так ответил, потому что не собирался дальше тревожить старейшину своим случайным любопытством.

– Но важные секреты истории написаны на нём… – ответ явно намекал, что маг не воспринял оправдания. – Эллерийский язык – это особая форма коммуникации с первоисточником: энергией, материей и нашим разумом – его трансцендентальностью.

Чувство пойти на самоискушение чесалось – Дэниел много раз испытывал его на прочность – это заманчивая игра найти в чужих потёмках откровения, знания и послания; он ничего не мог с этим поделать – жизнь, до этого казалось такой запертой, невзрачной, в отличие от камешка, неслучайно брошенного на дорогу. Всегда хотелось найти какой-то новый смысл….

– Ты, кстати достал на удивление самый важный свиток, но очень сложный…. Думаю, он поддастся тебе…

Как высказалась бы Эмели, Дэниела непонятным образом «засосало»…

До глубокой ночи Олфрай учил расшифровывать тайные послания и древние заклинание. В практическом смысле, эллерийский язык нуждался в полной отдаче дыхания, – правильном настрое легких, гортани; он несмотря на искусственность, сильнее других известных языков напоминал природные звуки – везде, где слышались воздушная, размытая «х».

– Ар-хэн3131
  Архэн (от эллерийского слова «арх» – память из вне, «эн» – нить, исток, начало конца) – «течение времени», однако слово «время» на эллерийском – «иен»


[Закрыть] – Дэниел ставил акцент на протяжном слоге «хэ», словно тёплое дыхание растапливало холод, и «р» медленно растворялась.

Получилось полноценно и правильно прочесть первую строчку: «Ренархэн им сэнсэл-лалхар уналь, – и переводилось как «обратное течение памяти прикасается, стремительно распространяется и тонет в пустых глубинах». Язык требовал полной отдачи – важно было улавливать сакральный метафизический смысл каждого слова, которые переплетались между собой в предложении.

– Это очень необычно….

– Это целое искусство. Эллерийский язык усиливает ментальные способности, позволяет читать голос «эллей».

На слуху Дэниела «элли» слышались часто, но оставались переменной с не точным значением.

– А почему не каждый человек может использовать древнюю магию? Слышать эти голоса, уметь читать их?

– Здесь нет универсального ответа… Люди сами строят себе рамки и ограничения – кто-то выходит за них, а кто-то остается внутри них… В этом нет ничего удивительного….

– Значит все дело в нашем выборе?

– Нет, скорее в сознании…. Нашем осознании… Его последствий. Для кого-то это тяжкое бремя, для кого-то искушение… – на последнем Олфрай увеличил длительность флегматичных пауз, и продолжил договаривать мысль, будто на чём-то запнулся или над чем-то забылся. – Или, может быть, это свобода, открытие или даже смысл жизни.

– Но, что значит «элли»? – спрашивал Дэниел – У него столько интерпретаций, что непонятно….

– Как сущность этого мира… – перебил старик.

Дэниел сохранил дистанцию – перестал лезть с лишними вопросами, однако ему хотелось знать больше. Он видел, что Олфрай за бесчисленные годы умел мыслить аналитически, объёмно – вероятно отвергал крайности и относительности, тонко наблюдал за шероховатостью реальности… Это так влекло и затягивало, покоряло….

Поэтому на следующий день Дэниел вернулся, и Олфрай это предвидел.

– Откуда вы узнали, что я приду сегодня? – спросил юноша, которого настигло очередное замешательство. Приёмы мага интересовали его. Он предположил, что раньше старейшина мог быть членом Ортел-Айнерис – интуиция думала в верном направление и пыталось прочитать его как переводимую книгу.

– Звуковые волны. – ответил маг. – Твои шаги слабые – легкие, стремительные, хотя ноги тяжёлые…

Час плодотворных трудов все же вынудили Дэниела задать вчерашний вопрос – терпение дождалось подходящего момента, спросило прямо:

– Вы вчера так и не ответили. Что такое «элли» – часть тёмной энергии или тёмная материя, или это что-то иное?

Олфрай, ответил на вопрос, но его формулировка переиначивалась: «Что есть магия?»:

– «Элли» – это особые частицы: они воплощение тёмной материи. Она связывает с прародителем – тёмной энергией. Ядром тёмной энергии является зэрочастича, под воздействием первичной силы гравитации притягивает сверхэлементарные частицы – так возникает начальный этап формирования тёмной материи (процесс «зэроэстенции», но между собой зэрочастицы не сталкиваются, в отличие от эллей, которые способны передавать или поглощать энергию – смешиваться, разделяться. При столкновении элли, за счет двойственной природы своего ядра вбирают энергию вокруг себя, создают соединительное поле – выстраивается особая цепочка. Таким образом возникает ниточка или «струна», а из их переплетения целое полотно – создается пространственная ткань – концентрационный материал, из которого образовались в дальнейшем элементарные частицы, за ними звезды, галактики, планеты и то, что мы называем жизнью… Вселенная образовалась по такому эффекту домино… И это только начало.

Вселенная, как известно, состоит из совокупности измерений – пустоты, за пределами которой находится первичная энергия. Великое Сияние – доказательство того, что наша вселенная достигла своего пика – соединилась с энергией извне и продолжает эволюционировать, чтобы завершить цикл.

Поэтому «элли» – хранитель информации об первичной энергии, которая соединяет «всё» в этой вселенной… Они есть повсюду…. Они – источник коммуникации между энергиями и материями… Внутри всякого «живого» существует особый поток эллей, образованный от мельчайшего деления в организме – магическая пыль или «эллери» – они концентрируются в центре, который называют сферой… У человека энергия течет по всей нервной системе, однако сама информация хранится в ДНК… «Эллери» – это источник земной магии в человеке. Через связь с эллями набираются коды и создаются сигналы, которые уходят во внешний мир и возникает взаимодействие или контакт с определённым видом материи или энергии. Магия – это изменение данных в реальности на уровне её первоначального кода, контакт материализующий элли…

Олфрай закружил Дэниела в теоретических учениях Браумэна и Яропольского3232
  Браумэн Александр (3789—3899 н.в.) – физик, математик, астрофизик. Занимался изучением вопроса возникновения зэрочастиц. В первые изобрел модель, в которой вселенные образуются из измерений наподобие «почкования». Силлериум, по его мнению, являлся «веткой», а вселенная – «листок», который оставляет почку в конце жизни. Ученый вывел закон, который доказал, что элли обладают способностью сохранять и передавать информацию между материями. Дмитрий Яропольский (4014—4091 н.в.) – нейробиолог и генетик, патологоанатом. Он вывел закон «генетической памяти вселенной». Проводил исследование над эллями и доказал, что магия не способна передаваться по наследству, а формируется в результате сферического генокода матери и отца. Установил, что близкие люди (родственники, друзья, супруги) имеют 0,1% идентичных эллей.


[Закрыть]

– Проще говоря, «элли» – это энергия, которая позволяет нам познавать эту реальность, взаимодействовать с ней на основе закона, согласно которому всё между собой взаимосвязано…

– Вы имеете в виду, что элли отвечают нам на те вопросы, на которые мы не может ответить в силу ограничений самих себя – представлений о нашем естестве?

– Можно и так…

Простая головоломка, игра слов, поток сознания — один слог покорял комбинациями вершины бессознательных смыслов. Любопытство и жажда заводили к входу в манящие лабиринты: в таинственную тьму или в мимолетную обитель света. Какие выходы ожидали? Мысли Дэниела упорядоченно бегали по строчкам эллерийских предложений…. О чём они ему намекали? Что обличали?