Текст книги "Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева"

19

Вернусь назад. Мы ишо жили в Чили, брат Степан с Александрой уезжал в Канаду на заработки, проработал шесть месяцев, заработал хоро́ши деньги, купил чакру одиннадцать гектар с фруктой, возле Германа. А Герман Овчинников приехал, высватал Евдокею, и сыграли свадьбу, он сватал её пять лет. Но она нас на свадьбу не пригласила. С тех пор как я женился на Марфе и не стал её слушать, она мне ето больше не простила и маму всегда раздражала против нас. Получилось так: моё ро́дство Марфу не любили и не любили моих детей, Марфино родство не любили меня и не любили Марфиных детей. А дети при чём тут виноваты? Но я на ето не смотрел и Марфе советовал так же поступать. Но она слабая характерам, и ето принесло много горя.

Приезжал к нам в гости Антон Шарыпов, побыл неделю, попросил рекомендацию, где купить машину. Я сводил его в компанию «Чевролет». Там у меня была классница[131]131
  Ученица.


[Закрыть], Клаудия, двадцать пять лет, работала в етой компании бухгалтером. Хоро́ша девчонка, умная, стройна, красива, за всю свою молодую жизнь не имела ни одного жениха, всё себя берегла, ждала хорошего принса. Но принс явился гнилой – Антоша Шарыпов. Обманул её, и даже мене́ похвастался:

– Кака́ хороша девка, досталась мене непорочной.

– Антон, а жена, а дети?

– Она така́-сяка́, блядёшка.

Бедная Клаудия связалась с нём и сколь горя нахлебалась! Он ей голову морочил, она разыскала его в Аргентине, Акилина узнала, пошли семейны раздоры, Антон Клаудию прятал по гостиницам. Она поняла, что кругом обман, и уехала. Антонова мама Марфонькя таки́ Антоновы проделки знала, в Чили оне повторялись часто, но всё Антона защищала, и всегда была Акилина виновата.

От Германовой земли семь кило́метров стоит городишко Ла-Марке. В етим городишке каждый год происходит фестиваль – праздник помидоры. На выезде стоит помидора цементо́ва дияметром в три кубометра. Антон с тансов вёз двух проституток, врезался в ету помидору, и дошло до полиции и до больницы, на другой день – в газетах.

Вскоре Антон схлестнулся с Фроськяй, Таисьиной дочкяй, и Акилина всё ето терпела. У Антона в Чёеле магазин ушёл из рук, на земле возле реки дворец, что он строил, остался брошенный, недостроенный. Выяснилось, что, когда Антон жил в США, занимался хорошим бизнесом: садил ёлки, пропиливал, пилил готовый лес, брал больши подряды, нанимал мексиканов нелегальных. Когда всё выпиливал или рассаживал, звонил в миграсиённый отдел и делал заявление, что в таким-то месте работают нелегальные мексиканы. Миграсион приезжал, забирал и увозил их на границу до Мексики, а Антон получал денежки и ни с кем не расшитывался, и так копил деньги. Но мексиканы всё ето раскопали и искали Антона убить. Как-то раз мексиканы на автозаправке увидели Антона, побежали за оружием к машине. Антон ето заметил, сял в машину и будь таков. И очутился в Аргентине, и никогда больше в США даже в гости не ездил, боле десяти лет, хотя у его всё ро́дство там.

Новости. Приезжает Андрей, как хороший бизнесмен, и с Антоном берутся за експорт: с Боливии експортировать дерево дорогоя мара.

Антоновы родители уже жили в Аргентине. Отец Яков Васильевич вскоре перевернулся на машине, зашибся, видать, задел тюмор[132]132
  Опухоль, исп. tumor.


[Закрыть], появился рак, он прожил с год и помер. А сам дед Василий Васильевич Шарыпов ишо прожил два года и помер. Было ему сто четыре года, до последних своих дней читал без очкёв. И помер хорошей смертью, с причастию и с покаянием.

Евлампий в восьмидесятых годах работали на ёлках, в зоне, что один вулкан очень дымился. И власти знали приблизительно, когда он взорвётся, сообчили всем, чтобы уехали с гор. Все уехали, но одна группа осталась. Ето были Евлампий Васильевич Шарыпов, Леонтий Скороходов и два мексикана. У них оставалось малый участок пропилить ёлки, поетому остались докончить. В воскресенье утром стали допиливать, и взорвался вулкан. Оне хто куда побежал, бежали все, но Евлампий забрался на леси́ну и изжарился как сухарик. Остальные бежали и бежали, им тоже досталося жару. Один мексиканин так и остался погиб, Леонтий и другой мексиканин выбежали, но уже были повреждёны, их подобрали в больницу, мексикана спасли, а Леонтий помер в больнице.

Шарыповы хотели утаить, что Евлампий погиб невинный, но шило в мешке не утаишь: погиб он именно в воскресенье на работе. А его жена Таня через десять лет спустя уехала в Россию, в монастырь на Дубче́с, постриглась в инокиню, через сколь-то лет преставилась.

У Якова Васильевича Шарыпова последни года в США родился сын, назвали его Евгением. Когда приехали в Аргентину, ему было семь лет, весёленькяй, но сразу видать, изнеженной последышек. И вот девчонки у их все вышли за порядошных людей, и все живут, ничего худого про них не слыхать.

20

Мы приехали в Аргентину. Евдокея с Германом уже уехали в США, Степан по-прежнему жил в Германовым дому, тятя с мамой жили на Степановой земле в суседьях, мы устроились в тятиным дому, успели посадить огород. Марфа 16 декабря 1992 года в больнице принесла сына: сын родился хорошенькяй, но у Марфе его забрали, и она слыхала, как он ревел. Когда его принесли, он весь был истыченной, и не давали его сосить, Марфа сосила украдкой. Но оне снова забирали, и снова был рёв. Марфа спорила, называла их убийцами, ето привело их в бешенство, стали делать всё на вред. Приезжаю, Марфа со слезами рассказывает, что происходило в больнице. Вижу, что ребёнок весь жёлтый, иду ко главному врачу и говорю:

– Я забираю сына и жену.

– Что случилось?

– Здесь убийцы.

– Как так? – Пошёл выяснять. Вернулся и говорит: – Мы не можем выписать ребёнка, он не в порядке.

– Вот и именно – он не в порядке, поетому я его забираю.

– Но мы не можем его отпустить.

– Мне не нужно, я его забираю.

– Тогда должен подписать, что отвечаешь за него.

– Конечно, отвечаю за него, он мой сын, и я в ответе.

Подписал и срочно на такси в Чёеле в больницу, объяснил нашему врачу ситуацию, сына сразу проверили, дали лекарства, витамины, сын уснул, наутро стал розовенькяй. Так и сына спасли, назвали Софонием, но так и остался слабенькяй. А произошло ето в Бельтране, в етой больнице угробили немало детей, дошло до того, что на ету больницу открыли суд, после суда сменили врачей, милосердных сёстр, и всё затихло, не стало ужасных новостей.

В 1993 году нашёл за сто восемьдесят кило́метров аренду на три года – пятнадцать гектар возле реки. Бесплатно, до́говор – берегчи берег и засадить тальником, чтобы не мыло берег. Хозяин итальянец, фамилия Гаравота, пятьдесят девять лет, холостяга, занимается рогатым скотом и овцами. Двадцать пять кило́метров от городу Генераль-Конеса, колония Сан-Хуан, естаблесименто «Донья Рина», от моря сто километров международный порт Сан-Антонио-Есте. Землю арендовал, а трактора нету. Туда-сюда, Степан советует:

– Вон у Иона Васильев трактор на ограде лежит, на три части сломанный валяется, договорись, справь да и работай.

Позвонил Василию Немсу в Уругвай, он приехал, стал ему говорить, что:

– Арендуй трактор, я тебе его справлю.

Он говорит:

– Я его продаю.

– Но в таким виде ты его не продашь, давай я тебе его справлю, а потом постепенно куплю.

Ему идея понравилась, он согласился. Загрузили ети три части трактора и увезли к механику. За две недели мы его на ноги поставили, я его угнал туда в Конесу. Но и Иона тоже нахватал везде земли в Конеса, аренда дешёва, вот он и успевал. Нам повезло: земля на берегу реки, мя́гка, рассыпчата, канал с водой проведён вряд[133]133
  Рядом.


[Закрыть], хоть залейся, к трактору инструмент коя-что купил, что-то арендовал, где занял. Суседи были хоро́ши, всегда выручали. Землю́ приготовили, на самым берегу насадили бакчи в парник, двенадцать гектар посеяли помидор да два гектара тыквов. Речка рыбна, всегда с рыбкой, хозяин и суседи тоже всегда с рыбой, дружба кругом стала расти. Детки уже подросли, стали помогать, речкя их увлекала. Мы жили от своёй пашни два кило́метра, утром рано туда, а обратно дети на чурках приплывут. Бакча росла хоро́ша и быстро.

Иона ето узнал, раз приезжает, второй раз приезжает, я задумался: пахнет говном. Раз Иона забегал – жди нехороших новостей. Смотрю, Иона приезжает вечером на помидоры, ходит ахат. Я не вытерпел и говорю:

– Иона, у нас с тобой не сходится, всегда коса на камень. Я по твоим пашням не бегаю, не узнаю, и мне не нужно про чужия посевы, и я не хочу, чтобы ты здесь бегал и узнавал да потом сплетни таскал, вы на ето молодсы.

Смотрю, накалился, покраснел, ничего не сказал, сял в машину и уехал.

Марфа случайно была с нами, всё слыхала и говорит:

– Почему так поступил?

– А что, забыла, мало горя перехлебали? Хто от них уже не пострадал! Лучше иметь их подальше, ишо успеет насеять плевков.

Конечно, Иону раздражало: у нас помидоры в колено, а он сеет, вот и зависть.

21

Поехал я в Чёеле искать рабочего. Степан нашёл себе боливьянса, у него шесть гектар, помидоры ничего, хоро́ши. Дело было в субботу. Остался до понедельнику: сходить на фабрику, деняг раздобыть и рабочего поискать, охота бы боливьянса. Вечером сидим, мама говорит:

– На днях был разговор с Марьяй, с Тимофеевой матерью[134]134
  С матерью Тимофея Сне́гирева.


[Закрыть]. Слухи прошли, что Тимофей хвастается, что «не умеют работать, вот им и не везёт».

Мама взяла да сказала Марье:

– Тимофей умный, дак у его всё хорошо идёт, а у нас дети вечно по арендам бегают.

Марья отвечает:

– Настенькя, не оговаривайся, ты бы знала, сколь мы Тиме свалили, сколь я в США заработала, всё ему отдала, а сколь дяди помогли и помогают, ведь он у нас один. Столь бы твоим ребятам помощи, и твои бы ребята были бы у́мны.

Ето Марьино откровение меня поразило.

В понедельник со Степаном поехали на тракторе в Чёеле. Переезжаем через мост, смотрим, идёт человек с сумкой, увидел нас, кричит, останавливает. Степан едет, говорю:

– Степан, стой, узнам, что надо.

Степан останавливается, идём друг к дружке, спрашиваю:

– Что ишшешь?

Он отвечает:

– Тимофея.

– А ты откуду?

– С Боливии. Я работал у русских, слыхал, что в Аргентине хоро́ши заработки, вот и собрался. Меня послал Маркос к Тимофею.

Вон в чём дело! Значит, Тимофей – дяди Марки зять, вот он и послал к нему.

– А что, ты толькя к Тимофею?

– Да мне хоть куда.

Мне он сразу понравился – стеснительный, скромный и ласковый.

– А я ишшу рабочего и боливьянса. Поди, пожелаешь работать у меня?

– Да конечно согласен.

– Ну садись, поехали.

Съездили на фабрику, раздобыли деняг и отправились домой. Ну, рабочий угодил золотой! Чуть свет стаёт, бежит на работу сам, не надо подсказывать, везде старается угодить. Мы тоже взаимно старались ему угодить, и так сдружились, как будто всегда знакомы и свои. Он решил после урожая привезти свою семью. Звать его было Каталино Гонсалес.

Тятя, Степан, Лука Бодунов, Димитрий Бодунов приезжали к нам на рыбалку.

Пришёл урожай. В Конесе со мной спорили, что здесь всё вырастает поздно, в консе февраля. Говорю: «Нет, у нас будет урожай к новому году». Сделали залог, и к новому году мы повезли арбузы, дыни, тыквы, огурсы на рынок. Ни у кого нету, цены хорошо. Марфе с Андрияном загрузим утром на телегу, и оне на тракторе в город, к обеду дома. Триста, четыреста долларов заработки. Ну, слава Богу.

Слухи прошли, что на порту в Сан-Антонио два судна рыбальных русских конфискованных стоят, моряки без работы и не могут вернуться в Россию, двадцать один человек. Хто уехал в Буенос-Айрес, хто остался. Пять моряков приехали к Ионе, но я к Ионе не поеду. Через две недели в воскресенье пешком приходют к нам моряки, екс-СССР, знакомимся, угощаем. Попросились, чтобы показал урожай, сяли на трактор, поехали. Ходют, смотрют, дивуются:

– Вот тебе и пьяница, у пьяницы всё в порядках, и урожай так урожай, а у честных-то всё зарошше и ничего ишо нету.

– Откуду вы ето взяли?

– Да Иона так судит.

– Так и подумал.

Стали проситься перейти к нам.

– Ну что, урожай подошёл, приходите.

– Но вы можете за нашими вещами съездить?

– Ну поехали.

Приезжаем. Покамесь оне собирали свои монатки, Иона увидел меня, и сразу:

– Уматывай, приташшился суда!

– Да чичас, я приехал не к тебе.

Бог знат что он там кричал, но я ушёл на трактор и там ждал. Ребяты подошли, сяли и уехали. И стали у нас работать. Но не очень оне нам понравились: на словах ух каки́ я́ры на работу, а на деле всё по-разному[135]135
  По-другому.


[Закрыть]. Я за день насобирываю пятьдесят ящиков, Каталино восемьдесят, а оне хто десять, хто пятнадцать и двадцать. Сколь заработают – всё на выпивку. Как праздник – вези их в город, там гулянка. Бывало, и я с ними натренькяюсь. Марфе ето не нравилось, и она меня ругала – за ето права.

Приглашают нас съездить на порт в Сан-Антонио, показать нам свои судна. Ну что, поехали. Приезжаем в воскресенье, заходим на судно, и что мы видим: Фроськя с Таисьяй с моряками, а Степан Карпович, наш наставник, на улице. Неудобно, и говорит: «Окаянники, замучили старика». Но мене́ рассказывать не надо, одно слово – бедный мужичонка, всё ето терпит. И правды, Степан Карпович безответный. Когда Игнатий второй раз женился, упросили Степана Карповича стать наставником. Ето золото, а не человек, со всеми у него по-хорошему, за всех он заботится, но дома – бардак. Никак не хотел стать наставником, но люди упросили. Ето был мученик, Таисья с Фроськяй изводили как могли его. Об нём осталась хорошая память. Бывало, аккуратно подойдёт и скажет:

– Данила, слухи идут – на базаре выпил.

– Да, не отпираюсь и не прятаюсь.

– Но сам знаш, подходют праздники, а ты не вместе. Давай, примись, пока люди не знают.

– Да что, опять шпионы?

– Получается так.

– Дак я же вместе не молюсь.

– Вот я и заботюсь об тебе, охота, чтобы ты был вместе. Сам знаешь: грамотный, красиво читаешь, хорошо поёшь.

– Ну ладно, что хвалить.

– Да я не хвалю, ето правды.

– Ну ладно, разошёлся.

И приходилось приниматься и доржаться, но случаи с друзьями, опять закон нарушали. Но я чётко понимал: напоганился – не смей поганить никого, будь не вместе и не лицемерь. После 1984 года, вам рассказывал, стал всё анализировать и всё читать: всё-всё-всё, все веры, все секты, масонство, разную философию, рассказы, анекдоты, газеты, политику, всю рекламу, новости – да всё, что попадало под руки. Пересмотрел фильмы сколь мог, и всяки-разны – и как я не буду после етого религиозным? Но меня надо понять, я никому не доверяюсь, с каждым днём вижу, сколь фальши в народе, и стараюсь быть недоступным.

Мале́нькя скажу о базаре. Святой Никон Черногорский правильно сказал: всё зависит от нашей совести. Ежлив твоя совесть позволяет тебе брать с базару – бери невозбранно, оно уже чисто, купляй, очищается. Ежлив совесть говорит: «Погано», лучше не бери – погрешаешь. Ежлив твоя совесть позволяет, никому не внушай, что ето можно или нельзя, да не отдать за ето ответ. Но ежлив совесть позволяет, а ты взял да воздоржался ради Бога, за ето мзда тебе будет на тем свете от Бога. А в харчёвках – ну, в ресторанах – никак же, должен исправиться. Иоанн Златоуст сказал: «Легче в уста, нежели из устов».

Моряки довели себя до того, что Марфа сказала:

– Пускай убираются, больше невыносимо.

– Хорошо, но выгони ты их сама.

– Ладно.

Пришла и сказала:

– Я не хочу, чтобы вы больше у нас работали, никакой пользы с вас нету, и мужику работать не даёте.

Оне ждали от меня защиты, но я сказал:

– Ребята, она така́ же хозяйкя и имеет таку́ же праву, как и я, и сами видите: работа стоит, так что не обидьтесь, она права.

Мы их расшитали, оне ушли к Иону, Иона не принял, тогда оне уехали на порт, потом в Буенос-Айрес, хто из них запился, а хто сумел вернуться в Россию. Один Игорь остался, взял у Иона сестру Соломею. Витя уехал в Ушуая, поваром нанялся, Вова в Россию уехал, Валера и Дима в Буенос-Айресе запились.

22

Мы набрали в городе рабочих и возили их каждый день. Но ето не рабочи: ленивы, с горям пополам собирали да сдавали, Каталино всегда говорил: «Каки́ аргентинсы ленивы». Етот год морозы рано пришли, пол-урожая на пашне осталось, мы заработали, но не очень. В консэ урожая приезжает Василий Немец, но Иона тут как тут, давай его приглашать. Что он ему внушал, не знаю, но, когда мы стали просить, чтобы он нам продал трактор, он отвечает:

– А я уже его продал Миронке Кузнецову.

– Дак как так, а договор?

– Да я к вам с другим предлогом.

Но хитрый же, а он уже Марфу и детей проагитировал, Марфе:

– Твоя мать передаёт вам поклон, Николай с Александром[136]136
  Свояк Николай Басаргин с Александром Мартюшевым.


[Закрыть] купили пятьсот гектар под нову деревню, что вы будете скитаться по арендам, и детя́м будет есть где праздновать.

Марфа, дети за Василия:

– На самом деле, хватит скитаться, всегда мечтали жить в деревне, вот нам и шанс.

Я возразил:

– Да мы там не нужны.

Василий:

– Данила, покорись Николаю, и всё будет хорошо, он милостливый, после аварии толькя он мне и помог.

– Но у нас договор с хозяином на три года.

– Да не переживай, Иона уже с твоим хозяином до́говор ведёт.

Я ничего не ответил. Но когда Немец уехал, стал семье говорит:

– Вы что, сдурели, вам ишо мало горя от етих людей?

Ни в каки́: поедем и всё! Дети:

– Вовсе не с кем праздновать.

Я спомнил свою молодость – и на самом деле, детей жалко. Но как быть? Знаю, что ехать надо в осиноя гнездо. Трактор Немец продал. Что делать? Уезжать неохота, устроились хорошо. Поехал к хозяину, стал спрашивать:

– Неужели правды вы хочете арендовать Иону земли́?

Он смеётся и говорит:

– Даниелито, вам всем хватит.

Я говорю:

– Но с Ионой я не собираюсь работать в суседьях.

Он:

– Да что ты, всё будет хорошо.

– Вы не знаете Иону.

Так всё осталось. Я поехал к тяте с мамой за советом, рассказал, оне обои сказали:

– Данила, хватит бегать, живи себе спокойно.

– Но как, Немец трактор продал, Иона у моего хозяина землю арендовал. Сами знаете, что ето будет. – Молчат. – Марфа, дети собрались.

Мама говорит:

– Но съездите, а здесь ничего не продавайте, оставьте всё у нас вон в бараке.

Тятя говорит:

– Не знаю, выдюжишь, нет. Чижало с такими людьми жить, насмотрелся я на Игнатия да на Иону, но смотри сам.

Ну что, придётся ехать.

Степан Карпович уехали в Бразилию в Масапе к сыну, Степан Карпович уже похварывал, весь изнадсажённой, работать не может, вот и решили уехать к сыну.

Наставника выбрали Тимофея Сне́гирева, тридцать три года, молодого, безграмотного, но порядочного. Тут приезжают его ро́дство, дяди-тётки, хотели собрать тайный соборчик. Тимофей и ета кучкя – тайные спасовсы. Пригласили брата Степана и передали, чтобы Степан и мене́ сообчил. Ну вот. Когда я от тяти с мамой приехал, чтобы Степану свою аренду отдать и своего рабочего Каталино передать, Степан с радости всё ето принял и жалел, что мы уезжам, он тоже сказал:

– Не знаю, выдюжишь ты или нет, ето идивоты, ну, смотри сам.

Я тоже дал ему совету:

– Братуха, переходи на совремённую технику и сей больше помидор. Сам видишь, хто сеет много, тот и живёт.

Он так и сделал. И тут мне рассказывает:

– Тимофей в воскресенье собирают тайный соборчик, и меня пригласили, и тебе поклон передают.

– А хто оне?

– Тимофей Сне́гирев, Кипирьян Матвеев, Андрей Иванов, Иремей Пятков, и нас с тобой приглашают.

– Степан, ето же опять шишиканье и раздор.

– Да, походит так.

– Братуха, ты меня прости, но я ненавижу ети кучки.

Поговорили, так и осталось. Поехал домой, думаю: «Да всё буду терпеть ради деток, всё равно всем угожу Николаю. Что будет, то и будь». Приезжаю домой, даю своё согласие, дети радуются. Ну, собрались, груз перевезли к тяти с мамой, составили всё в барак и уехали в Уругвай.

Бочкарёв Антон, Ульяна Черемнова ишо до нас занялись вышивками во всёй Аргентине. Но Ульяна – ето настояща цыганка и коммерсантка, у ней ничего не пропадёт, всё она продаст, и втридороги, никого она не пожалеет, толькя бы ей было бы хорошо. А Антон – ето ветерок. Ульяна взялась учить по всей стране, запатентировала ето художество, договорилась с фабрикантами в Бразилии брать оптом нитки, брала в Бразилии у одного хохла оптом иголочки. В Аргентине открыли мастерскую делать пяльчики и наняли Кондрата Бодунова, Кондрат был поставшиком пяльчиков, составлять рисунки тоже нанимали, учить она брала дорого, матерьялы продавала втридороги, ей не нужны были профессионалы, ей надо было продать. Взяли хорошу машину и ездили по всёй стране. Оне быстро разбогатели, но что случилось дальше – узнам.

Антон Шарыпов с Акилиной разошлись и уехали в США.

23

Приезжаем в Уругвай, тесть живут в дядя Федосовым дому. Конечно, расстроились. Дядя Федос помешался умом и сидит на цепе́. У меня сердце сжалось, и не верится: не может быть, мог быть всемирным судьёй, а вижу на цепе́… Подхожу, здороваюсь:

– Дядя Федос, узнаёшь?

Смотрит:

– Нет.

Я говорю:

– Я зять Фёдора, Данила.

– Не знаю. Повешали каку́-то цепочкю, дёргаю-дёргаю, не могу отвязать.

Мне сделалось худо: грязный, косматый, вонючай, избушка мало-мальна. Иду к тёще, спрашиваю:

– Почему дядя на цепе́?

– Да убегает, тот раз искали два дня.

– А почему грязный, вонючай?

– Да надоел уже.

«Ах ты, – думаю, – с-сука! Мало ли он вам добра сделал в жизни?» Иду к тестю, спрашиваю:

– Почему такой дядя?

У него слёзы на глазах:

– Нихто за нём не хочет ходить.

– А ты сам?

– Да приходится.

– Но за ето ответ надо будет отдать.

– Да знаю.

Я старался не встречаться с дядяй, не мог ето видеть. Вмешиваться – будет проблема. Мы мало у тестя прожили, но успели увидеть, как тёща обращается с дядяй: ругает, бьёт, и он всё тихо-кротко терпит, и нигде его не слыхать.

Николай тоже у тестя, по-прежняму надсмешки, издёвки. Ну что, приходится терпеть. Тёща говорит:

– Проситесь в нову деревню, скоро будем усадьбы нарезать.

Стал просить у Николая, кланяюсь в ноги:

– Ради Бога, Николай, прими в вашу деревню.

– Да я не один, надо Александра спросить, мы синьцзянсов не хотели, нам самим мало.

– Но мы же свои, наши жёны сёстры.

– Ето ничего не значит.

– Николай, смилуйся, – опять поклон, – ради Бога.

– Ничего не обещаю. – Опять поклон. – Не кланься.

Что, Николай всех задарил, всех подкупил, его приглашают, пиры ему ставют, Николай в почёте, Николай набожный, милостливый, святой, а он ходит всех учит, его слушают со вниманием. Я ишо подходил два раза́ к нему с просьбой, но никак. Ну что, что-то надо делать. Пошёл к Александру Мартюшеву, ето будет Чупров зять, брата Степана свояк, человек скромный, в Аляске овдовел и взял Лизавету Ивановну Чупрову, от первой жены два сына и дочь – Колькя, Пашка и Фетинка. Стал у Александра проситься, он не против, но говорит:

– Я со своёй стороны все усадьбы уже отдал, сам видишь, сколь Чупровых. Просись у Николая.

– Но как просить, три раза́ просил, и не тянет и не везёт.

– Куда он деватся – просись.

Ну, я ишо подошёл к Николаю – нет результату. Ну что, поступать будем по-разному[137]137
  По-другому.


[Закрыть]. Слышу, что на сельскоя хозяйство дают хороший кредит, директор банка хороший, наших хорошо знает. Обратился к нему, попросил кредит купить трактор и диски, он выслушал:

– Хорошо, поможем, принеси контракт на землю, тогда обсудим.

Поблагодарил, поехал в Гичён, узнал, у кого земля близко около будущай деревни. Нашлась земля два кило́метра от будущай деревни, арендовал пятьдесят гектар земли, домишко старый, но ничего, можно жить, речкя вряд Гуажябос. А под деревню купили – называется Ринкон-де-лас-Питангас, она стоит на реке Кегуай, город двадцать два кило́метра Гичён. Сделали контракт на землю, с етим контрактом пошёл в банок, банок вырешил одиннадцать тысяч долларов.

– Принеси до́говор трактора и дисок.

На счастья, нашёл хорошай трактор «Массей Фергусон», семьдесят лошадиных сил, подоржанной, но в хорошим состоянии, наработанной семь тысяч часов. Ну, ето хорошо, ишо может проработать четыре-пять тысяч часов. Диски новы, за ето всё просют шестнадцать тысяч долларов, срядились на пятнадцать тысяч долларов. Приезжаем в банок с до́говором, банок выдаёт деньги, берём трактор с дисками, диски гидравликовы шикарны, оставляю у них и еду домой.

Приезжаю домой, новости: в деревне смеются – Зайчишка, хто ему даст кредит, ни земли, ни гарантий. Дети говорят:

– Марка Чупров нам говорил: «Зайчаты приташились, хто за вас будет отдавать?»

– Дети, терпите!

Марфа спрашивает:

– Ну, как у тебя дела?

– Хорошо. Землю арендовал у Питанги, на берегу Гуажябос, трактор купил с дисками, завтра надо будет отдавать последни деньги, банок вырешил одиннадцать тысяч долларов, а покупка на пятнадцать тысяч долларов.

– Ты что, правду говоришь?

– А что, вру? Завтра поедем, тестя попросим, он вас увезёт, а я погоню трактор, как ни говори, сто десять кило́метров, но надо гнать.

– А в деревне смеются.

– Да пускай смеются. Хто смеётся последняй, смеётся красивше.

На другой день выехали, я на тракторе, Марфа с детками с тестям. Приезжаю вечером домой, всем радость, трактор хороший, руль гидравлишный, речкя близко от деревни.

– Марфа, что будем делать? Остались без копейки, всё отдали за трактор.

– Не знаю, смотри сам.

– Вот что, давайте молиться Богу, Бог поможет.

И каждый день утро и вечер все молились.