Текст книги "Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева"

Тетрадь вторая

1

Вернёмся назадь, когда я работал на Кулуе́не в Мато-Гроссо. Панфил свозил нас к своёму шурину, за двести кило́метров по другой стороне реки Кулуене. Встречает нас Константин Артёмович Ануфриев – ето тот мужик, который сидел у дядя Марки Килина, когда первый раз встретились и я спросил, хто из вас дядя Марка. Константин Артёмович ему свояк, у них жёны сёстры, и в Уругвае дед Садоф Ануфриев ему дядя. Его отец Ануфриев Артём, мать Валихова Марья. У Артёма с Марьяй восемь сыновей и четыре дочери: Фёдор, Иван, Константин, Алексей, Евгений, Архип, Карпей, Илья, дочери Агафья, Евфросинья, Анна и Васса.

В Уругвае Садоф – кроткий, спокойный, и проживал толькя в деревнях; Артём наоборот – горячий, непосидиха, в деревнях никогда не мог ужиться и ни с кем, поетому старались где-то жить одне. И вот когда приехали из Китая в Бразилию, оне в деревне долго не прожили и уехали в штат Гоя́с, город Рио-Верде, там устроились и выбрали Константина как руководителя. Он у их был боле дошлый в проектах, в бизнесах, в банках и так далея. Но все братьи мастера и работяги на все руки, все горя́чи, хара́ктерны, и мать Марья така́ же.

Константин вёл весь бизнес, он вёл очень хорошо, обороты шли в ихну пользу, у них была своя земля пять тысяч гектар, построили шикарныя дома, была хорошая техника, и оне работали день и ночь. Всё шло прекрасно, но где-то Константин ошибся, получил долг, банок стал притеснять. Братьи Константина стали все на брата, и с каждым днём разгоралось у них пламя, схватили винтовки и за братом. Константин бегом, взял семью, в машину, и убежали, и потерялись без вести. Прошло десять лет, Константин оказался в штате Мато-Гроссо, последний пункт, населённый аборигенами, Паранати́нга, внутри жунгли, на реке Кулуене. Нашёл какого-то богача, у его на Кулуене двадцать тысяч гектар земли, договорился с нём работать с половине. Богач дал ему технику и деняг, и Константин со своими малыми детя́ми начал чистить жунглю и сеять. Потом появились рабочие, посевы с каждым годом росли боле и боле. Когда мы приехали к нему в гости, он уже сеял две тысячи гектар земли.

Шло всё хорошо, у них было два рабочих немса, но один, по имени Wilson Vagner, с кем жизнь связала, – маленькяй, беззубой, незавидный. Ему понравилось, как Константин доржутся, молются, посты соблюдают, строгие дистиплинисты, все порядки соблюдают, и давай проситься к ним в религию. Оне давай его учить, а он всё исполнять. Нам Константин рассказыват:

– Парнишку надо помогчи, вижу, что хороший с него будет християнин, всё соблюдает и старается.

Мене́ чу́дно показалось, подошёл к нему, стал спрашивать, хто он и откуду. Он на ломаным русским языке стал мне рассказывать, хто он и откуду. Говорю:

– Можешь говорить на бразильским языке.

Он отвечает:

– Я хочу научиться по-русски.

– Ну давай.

Говорит:

– Я немец, мать-отец немсы, живём мы в штате Рио-Гранде-до-Сул, город Ижуи, деревня немецка, вера у нас лютерана. Занимались мы – ро́стили свиней и делали колбасы и ветчину, доили коров, делали сыр и всё ето продавали на рынке. Жили хорошо, но однажды отцу ночью в ма́ту[95]95
  В чай из травы мате, исп. hierba mate.


[Закрыть] залезла кака́-та насекома, утром он не проверил, насыпал йе́рба ма́те, залил горячай водой и давай пить. Ничего он не заметил, но через сколь-то дней ему стало хуже, пошли к врачам, лечили-лечили, а ему хуже и хуже. Повезли к специалистам, сделали анализ и признали рак желудку. Мы его лечили и весь капитал свалили. Но отца не вылечили, ему хуже и хуже, и он помер. Мы с братом ишо поработали, скопили деняг, знали, что немсы едут в Мато-Гроссо и что земли там дешёвы, и мы собрались с братом, приехали, купили пятьсот гектар земли. Но нечем работать, поетому пошли на заработки, и вот мы оказались у Константина в рабочих.

Когда мы жили в Масапе́ с Марфой в 1981 году, Константин приезжал с Wilsonom просить за него, чтобы приняли и окрестили. Старики сказали:

– Хорошо, ежлив ты, Константин, даёшь за него гарантию, что он будет доржаться, пускай подыскивает себе невесту, и мы его окрестим.

Оне три свояка: Константин, Лука Бодунов и дядя Марка – посовещались и решили женить на Лукиной дочке Хинке. Но Хинка его не любила, у ей жених был парагваес, но оне их сговорили, его окрестили и свенчали. Оне прожили сколь-то дней, и она его бросила и ушла к парагвайсу. Он остался один, поехал с людями в Боливию и жил долго один, но по закону. Старики решили ему разрешить, чтобы он мог жениться снова, так как знали, что он невинный, и он высватал у Игнатия Павлова дочь Нимфодору, его женили.

А Константин подро́стил своих детей, добавил рабочих и расчистил ишо три тысячи гектар земли, и уже сеял пять тысяч гектар. Дети захотели ехать жить в деревню, он не хотел, но семья пересилила. С хозяином Константин поделили землю и технику. Константин оказался зажиточным крестьянином. Но ехали на машине, получилась авария, и Константин убился, а жена Ульяна весь капитал провалила.

В 1982 году дядя Марка отдаёт дочь старшу Ирину за Кузьмина Симеона Анисимовича. Вскоре оне купили землю в Боливии и переехали, сделали деревню, назвали Тоборочи. Ефрем Мурачев переехал к своему свояку, Анисиму Кузьмину, дядя Марка тоже. Но пе́рво чем выехать с Бразилии, отдал втору дочь Варвару за Тимофея Ивановича Сне́гирева, моего друга детства. Он приехал с США к сестре Палагее, на свадьбе зять положил им на поклоны сто гектар земли, ето обозначает четыреста тысяч долларов.

Ануфриевы, дети Артёма, прозвище им Артёмовски, после Константина разбежались все хто куда. Дед Артём с младшими детями уехал в Боливию, старший сын Фёдор туда же, Иван – в штат Парану, в стару деревню, Евгений и Алексей тоже в Боливию, Карпей в Масапе.

Ето перво переселение в Боливию в 1978 году. Оне забрались в глубокия леса, попадали туда толькя лодками по река́м Ичило и Ичёа. Ето будет провинция Кочабамба, регион Чапаре, где вырабатывают кокаин. Ета зона всегда была наркобизнес. Когда старообрядцы хватились, ето уже было поздно. Тако́ расстояние и такой расход получился у них! Купили двадцать тысяч гектар земли, завезли всю технику, но земледелие у них не получилось. Вот оне жили да наркоманов кормили. Ето были Артёмовски, пять Ревтовых, Валиховы – где-то семей пятнадцать. Вот тут оне своих детей потеряли, некоторы превратились в потребителей, а некоторы в продавателей. Старообрядцы етого не знали, но сумлевались, откуду у них деньги: нигде не сеют, а всегда покатываются.

2

Приезжаю в Уругвай. Марфа вот-вот принесёт, сама очень сла́ба.

– Ну что, Марфа, поедем в Арьгентину.

Тёща:

– Вы куда?

Я говорю:

– Домой.

– Дак Марфа в таким виде не может ехать.

– Ехать не может и оставаться тоже не может. Графира умерла лично из-за нерадение, поетому доверности нету. Пускай хотя бы выдюжила до аргентинской границы, а там я всё добьюсь, больницы там хоро́ши.

Ну, что делать – конечно, обиделись, но я на своим настоял.

Приезжаем в город Пайсанду, берём билеты – на автобусе через границу. Марфа говорит:

– Данила, чижало стаёт.

– Марфонькя, потерпи часок.

Ну, поехали. Всего четырнадцать кило́метров до Колона – город в Арьгентине. В пути ехала с нами монашка-католичка и всё на Марфу поглядывала. Когда мы слезли с автобуса, у Марфе пошли переёмы[96]96
  Родовые схватки.


[Закрыть]. Мы на такси и в больницу, а монашка уже там, она мне говорит:

– Я знала, что вы дальше не уедете, – и быстренькя к гинекологам, всё объяснила, нашу ситуацию.

Марфу увезли, нам с детками дали комнату, через полтора часа, покамесь Марфу оформлял, подходит милосёрдная сестра и говорит мне:

– У вас родился сын, можете посмотреть.

Я рад: три сына, слава тебе, Господи! Оказался сын большой, 4600 кг. Марфа очень ослабла, крови́ много вышло. Вижу, что она вся бе́ла, взял за руки – вся холо́дна.

– Марфа, ты что?

Она говорит еле-еле:

– То холодно, то жарко.

Я бегом к врачам, всё рассказал, оне бегом. Проверили и скоре́ увезли крови́ добавлять. Ну, тут я сам не свой ходил, плакал и молился, да чтобы жива осталась.

Через два часа приходит врач и говорит:

– Ну, теперь слава Богу. У ней прорвало четыре пунтов[97]97
  Четыре сосуда.


[Закрыть], мы зашили и влили ей шесть литров крови́. Ежлив не хватились бы, она бы умерла. Ну, теперь пойдёт на поправку. Чичас она спит.

– Можно?

– Толькя не буди.

Я сходил: Марфа спит, и сын спит. Ну, слава Богу. Пошёл потелефони́л Филату Зыкову, чтобы передал тестю, что Марфа принесла сына. Он передал. На третяй день приезжает тесть с обидой:

– Ведь говорили, что не вези! Нет, не послушал, увёз.

– Тятенькя, слушай, благодари Бога, что увёз. Не увёз бы, час был бы вдово́й и дети сиротки. Она пошти с крови́ сошла, влили ей шесть литров крови́. – Тогда он замолчал, дал молитву и уехал.

На четвёртой день Марфу выписали, спрашиваю:

– Как себя чувствуешь?

Она говорит:

– Хорошо.

– Сможешь доехать до Буенос-Айреса?

– Смогу.

– Точно?

– Точно.

Беру билеты, вечером выезжаем в Буенос-Айрес. Приезжаем к Беликовым, оне нас приняли, но как-то по-холодному. Владимир сам ничего, добрый, хорошо принял, но Светлана непонятна: всё каки́-то придирки, всё не по ней, характер часто меняется, то уж шибко ласкова, то всё выговоры. Мы у них прожили неделю, в ето время получил груз и отправил в Рио-Негро, город Чёеле-Чёель. Но старался избегать с ней встречи, знал, что многи у ней работали старообрядцы и все от ней ушли обиженны. Хотя я их и приглашал на свадьбу и оне были у нас на свадьбе, но я чувствовал, что именно Светлане я не нравлюсь. Но Марфа поправилась, и мы отправились в Рио-Негро, тысячу кило́метров.

Приезжаем в Чёеле-Чёель, и к тяте с мамой. Ну, радость, что приехали! Ето было осенью. Зимой нашли земли́ в Помо́не возле реки, очень удобно место. Выпросили у тяти трактор, он нам его отдал, мы его сменяли на другой, боле новея, марка «Деутс», немецкой, тятя нас деньгями выручил.

Мы переехали в Помону. Марфа написала матери писмо, попросила сестру поводиться с детьми. Мать послала третью дочь, Ксению, на год. Мы со Степаном посадили врозь каждый себе по три гектар помидор, луку, тыквов и кукурузы пять гектар. Наши жёны нам помогали, к Александре приехала тоже сестра Анна. Урожай угодил ничего, хороший.

Помона от нас всего два километра, каки́ поломки – хороший был механик, и шиномонтаж тоже. Ето были муж итальянец, фамилия Жюлияни, а жена немка, фамилия Кединг. Работали оне вместе, обои крутые[98]98
  Быстрые.


[Закрыть], он механик, она шиномонтажник, у них получалось всё быстро и хорошо, мы с ними дружили. В етим году мы ничего заработали, купили машину «Пикап-Форд» 72-го года.

Но уже ситуация в стране изменилась, пошла инфляция. 83-й год, были выборы, настала епоха демократов радикальных, убрали военных, стал частный, Рауль Альфонсин[99]99
  Рауль Рикардо Альфонсин (1927–2009) – первый демократически избранный президент Аргентины после падения военного режима. Занимал пост главы государства в 1983–1989 гг.


[Закрыть]. Деньги сменили, стали аустралес, с долларом один на один, все говорили, что будет хорошо. Ну, посмотрим.

Приезжает в гости из США Герман Овчинников. Конечно, изменился: побелел, весь седой. Смеёмся:

– Что, Герман, в снегу искупался?

Смеётся:

– Да доллара́ покою не дают. На самом деле Америка дала нам разуму, научила, как жить. Я вижу, Аргеньтина спит, ничего не изменилось, подумай: с двенадцати до семнадцати часов спят сиесту, надо работать, а им ничего не нужно, хоть провались.

Мы смеёмся. Герман искал земли́ купить с фруктой и просил нас, чтобы помогли ему.

Каки́ поломки, каки́ бизнесы – всё приходилось мене́, Степан не любил ездить по делам, всё старался меня послать. Мне, наоборот, нравилось, и у меня знакомства шире. Давай искать землю Герману, за мало время нашёл четырнадцать гектар – двенадцать фрукты и два пустых гектара. Дёшево, всего за десять тысяч долларов. Герману понравилось, и он купил. Попросил нас:

– Возмите её и ухаживайте, берегите и пользуйтесь, мне с вас ничего не надо.

Герман тут же съездил в Сан-Антонио-Оесте, там строился большой порт международной, а в стороне, за шестьдесят кило́метров, обозначили туристический пляж. Шла пропаганда, а мы ничего не знали. А Герман всё ето раскопал, приезжает и говорит:

– Данила, строится пляж, участки ничего не стоют, я куплю участок возле моря, построю hotel и отдам тебе, работай из половина.

Мы со Степаном хохочем: ну дурак же, куда деньги бросат на ветер! И знали, что Герман скупой и с нём кашу не шибко-то и сваришь, какой-то закоснелый. Я не согласился с нём никаким бизнесом заниматься. Он присватывался к сестре Евдокее, но мы смеялись: но нашлась же пара, она сорок два года, он пятьдесят три года. Говорили Евдокее:

– Ну что, жених нашёлся?

Она:

– Да не мешайте со своим женихом!

Мы со Степаном молились двоя и наши жёны и детки. Степан съездил в Уругвай, получил благословение и святыню[100]100
  Святую воду.


[Закрыть] и стал наставником. Скушно было, но молились. Тут подъехал с США Антон Шарыпов, потом сам дед Василий Шарыпов, спасовского согласия. Стали нас сговаривать, чтобы мы перешли к ним, но мы не соглашались, помнили, как оне поступали с народом и были в политике в Китае. А ежлив бы перешли, то откололись бы от общего собору и молились сами себе. Вскоре к ним подъехали ишо четыре семьи, Ларионовски.

Мы со Степаном обрабатывали фрукту и арендовали у суседа землю под лук три гектара: половина Степану, половина мне. Тут подъехали сестра Степанида с мужем, Николаям Русаковым, и следом за ними брат Григорий. У другого суседа взяли земли́ и посадили лук и помидоры, каждый себе. Ксения[101]101
  Сестра Марфы.


[Закрыть] уехала и вскоре вышла замуж за Мурачева Ульяна Ефремовича, уехали жить в Боливию. А к Марфе приехала старшая сестра Палагея, она у нас прожила год.

Перед урожаям приехали разны гости: из США вперемешку синьцзянсы и харбинсы, с Боливии Назар Ерофеяв и Логин Ревтов, к куму Евгену заехал старый друг с Китая, Анастас Шарабарин. Оне все просили, чтобы показать им Аргентину. Ну, мы их повезли в горы, на Анды.

У кума Евгена там один приятель продавал землю, четыре тысячи гектар за восемь тысяч долларов. Поехали туда, ета земля оказалась на границе Чили, на верхах. Правды, очень красиво, три озера рыбна, красива речкя. Дорог нету, добирались на конях, нам их заняли пограничники жандармерия. При нас выпал снег посередь лета. Стали спрашивать:

– Сколь лето?

Отвечают:

– Три месяца.

– Ну, тогда нечего тут делать.

Проехали от Корковадо до Барилоче – нашим туристам не понравилось, вернулись домой. Наши гости уехали, подъезжают ишо гости: ето мои друзья детства Федя Пятков и Саша Зенюхин. Погостили, повозили их туда-сюда, и оне уехали.

Ларионовски просют, чтобы помог им выкупить груз в таможне. Говорю:

– Нековды, много работы.

Оне просют:

– Мы тебе поставим рабочего, и в подарок тебе дробовик «Ремингтон».

– А чё он стоит у вас?

– В США стоит двести пятьдесят долларов.

– Да, а здесь в Аргентине семьсот пятьдесят долларов. Хорошо, давай я вам помогу. Вы мне никаких подарков не давайте, а продайте за ту же цену, что вам досталось.

Оне обрадовались, поехали в Буенос-Айрес, за три дня всё оформили, пошлины маленьки, всё в копейкях. Ну хорошо, пошли в таможню, там оказалось три заведующих. Проверили документы:

– Всё хорошо, теперь будем всё проверять.

Я спрашиваю у своих:

– Чё везёте, ребяты?

– Да всё, и оружие.

– Много? И что, проверять?

– Да неохота. А можно как-нибудь так?

– Ну, посмотрим.

Подхожу к заведующим:

– Слушайте, а можно без канители? А то потом надо всё складывать и загружать на машину. Всё ето даст лишную работу, всё равно оне везут свои личные вещи, а их четыре семьи, и все детны.

– А сколь дадите?

– Ребяты, сколь дадите?

– Сто долларов.

– Мало, за шесть тонн сто долларов. Давайте двести. – Поморшились.

Говорю:

– Дают двести долларов.

Говорят:

– Мало. Нас троя, по сто долларов.

– Ребята, соглашайтесь за триста долларов. – Оне моршутся, не соглашаются.

– Ребята, обозлятся – всё потеряете. Не хочете – я пошёл.

– Ну ладно, – согласились.

Заплатили, вызвали транспорт чёльской, загрузили и увезли. Ребяты остались довольны, что так хорошо обошлось. Через сколь-то время приезжаю с деньгами за дробовиком, но оне даже мне его не показали, а сказали: «Мы раздумали продавать». Вот тебе и помог.

3

У тёщи: после Марфиного замужества ишо родила три сына – Тимофей, Анатолий и Алексей, а у нас Андриян, Илья, Алексей – как раз совпалось его рождение на память преподобного отца нашего Алексея человека Божия римлянина, 17 марта старого стиля. Вот его стих монастырский и мой любимый:

 
Я родился в граде Риме,
Быстро, нежно возрастал,
И отец мой Амфианий
Меня нежно воспитал.
 
 
И так любила меня мати,
Не могла без меня жить.
Когда кончил я учиться,
Меня вздумали женить.
 
 
Мне сосватали невесту,
Что и сам я не хотел,
Обвенчали меня браком,
Сердцем сильно я скорбел.
 
 
Когда мы пришли из церкви,
Пошли в спальню почивать,
И я верную супругу
Стал духовно убеждать.
 
 
Помолились вместе Богу,
Я собрался уходить,
Она плакала, просила,
Где и как ей нужно жить.
 
 
Она стояла предо мною
И смотрела мне в глаза,
У неё дрожали руки,
Из глаз капала слеза.
 
 
Отдал ей кольцо венчально,
Сказал, чтобы не терять.
Говорил, вернусь я скоро,
Велел, чтобы меня ждать.
 
 
Последний раз ей поклонился,
А сам вышел и пошёл
Потаённою тропою,
В страну чужую я ушёл.
 
 
Костюм новый променял я
Нищим братьям на барахло,
Ходил странником скитался,
Много лет в слезах прошло.
 
 
Скрылся я у всех из виду,
Не могли нигде найти.
Я, как блудный сын, решился
К отцу с матерью прийти.
 
 
Когда в город Рим явился,
Встал перед своим отцом,
Я, как странник, попросился
Ночевать пустить в свой дом.
 
 
На меня отец взглянул, больного,
И сердечно пожалел,
Разрешил мне жить в конюшне,
В дом входить мне не велел.
 
 
И с тех пор я жил в конюшне,
В своём родительском дому,
Я, его сын нищий, странник,
Неизвестен был ему.
 
 
Зареклась мать после сына
Из дома не выходить
И с моей верной супругой
В заключённой келье жить.
 
 
Видел я их ежедневно,
Как грустили обо мне.
Разрывалось моё сердце,
Но я плакал в тишине.
 
 
Рабы меня обижали
В доме моего отца,
Обижали, обливали,
Издевались без конца.
 
 
Терпел голод, терпел холод
И телесно ослабел,
И в своей конюшне тёмной
Я смертельно заболел.
 
 
Взял листок белой бумаги,
Писмо отцу я написал,
Я и матери с супругой
О себе им извещал.
 
 
Помолился слёзно Богу,
Слёг я, грешный Алексей,
Предал душу в руки Богу
Я в конюшною своей.
 
 
В етот день в соборной церкви
Слышал глас архиерей:
«Умер в доме Амфияна
Странник Божий Алексей.
 
 
И ты, Папа Иннокентий,
Пойди его похорони
И как странника достойного
За упокой ты помяни».
 
 
Пришёл Папа Иннокентий
Раба Божьего искать,
Помолиться о нём Богу,
Прах его к земле предать.
 
 
Амфиян так удивился,
И не знает ничего,
Что умер в доме Алексей
И лежит в конюшне у него.
 
 
Отец и мать и его супруга
Рассуждали не дыша:
Кто же етот нищий странник?
Знать, безгрешная душа.
 
 
Глядят, лежит он на соломе,
В руках грамоту держал.
Помолились, писмо взяли,
Папа вслух его читал:
 
 
«Прости меня, отец мой милый,
Я сынок твой, Алексей.
Жил в дому твоём я долго
И терпел много скорбей.
 
 
Обижали, огорчали,
Издевались надо мной.
Теперь лежу я умираю,
Алексей, сыночек твой.
 
 
И ты, мать моя родная,
В день кончины моея
За все слёзы и страданья
Ты прости сына меня.
 
 
И ты, верная супруга,
От души меня прости,
И тебе Господь поможет
Крест свой слёзный донести».
 
 
Амфиян стоял и слушал,
Как читал Папа писмо.
Как узнал про Алексея,
И в глазах стало темно.
 
 
Не узнал тебя, мой милый,
Смиренной жизни я твоей.
Ты прости, мой сын любимый,
Дорогой сын Алексей.
 
 
Мать стояла, побледнела,
Сказать слова не могла,
Зарыдала, завопила,
Прислонилась и слегла.
 
 
А супруга молодая,
Закрыв платком своё лицо,
Тихим голосом вопила,
В руке держав свое кольцо.
 
 
Ох, супруг мой неизменный,
Что ты сделал надо мной?
Говорил: «Вернусь я скоро»,
Я ждала тебя душой.
 
 
Ты вернулся, не признался,
Не утешил ты меня,
А кольцо твоё венчально
Почернело у меня.
 
 
Я вдовою молодою
И девицей остаюсь,
И смиренною душою
Воле Божьей предаюсь.
 
 
И с горячею слезою
Поклонилась до земли,
И подруги её взяли,
В свою келью увели.
 
 
Тут все люди помолились
За Алексея упокой,
Амфиана утешали,
Чтоб не падал он душой.
Добрый Папа Иннокентий
Погребенье отслужил
И в ограде святой церкви
Алексея схоронил.
 
 
Добрый Папа Иннокентий
Погребенье отслужил
И в ограде святой церкви
Алексея схоронил.
 

После рождение Алексея в Чёеле-Чёель обратились в больницу. Врач-гинеколог угодила женьчина, Сония Алсина. Привёл Марфу, объяснил врачу Марфино здоровье всё подробно. Врач назначила снять все аналисы, взялись мы её лечить. Дома сделали настой от надсады: мёд с алоям в равных частях, в стеклянной посуде, на двадцать дней в тёмным месте. И стала Марфа пить по столовой ложке, до еды, три раза в день. Через шесть месяцев Марфа поправилась, повеселела, стал муж нужон, но огрызаться не переставала. Подбираться в дому и кулинарию не любила, а любила работать на земле, ето её любимоя занятия.

В 1984 году мы со Степаном зимой поехали в Уругвай учиться крюковому пению к тестю. Собрались Степан, Марка, Алексей и я. Начали учиться с первого гласу. Два вечера поучились, Степан взадпятки́, не захотел учиться, говорит, что трудно, Марка с Алексеям тоже не захотели. Ну, оне пошли по охотам, да по рыбалкам, да гули-погули. Мне пришлось учиться одному, за два месяца я все гласы́ прошёл. Ну, слава Богу, теперь можем спокойно молиться в Аргентине.

Собрались домой, приезжаем в Буенос-Айрес. Я решил сходить в русскую лавку книжную. Лавка была Ласкиевича, мы там иногда брали книжки. Прихожу, то́го старика нету, спрашиваю:

– А где тот старик, что нас обслуживал?

Парень отвечает:

– Уже как два года умер.

– Большоя вам сожаление. – Спрашиваю: – Вы с России всё ишо привозите русские книги?

Он говорит:

– Нет, нет спросу, и мы вон выставили всю отцовскую библиётеку. Хошь, бери вон лестницу и смотри, что тебе нужно.

Беру лестницу и на верхных полках проверяю; что интересно, то откладываю. Смотрю, «Протоколы сионских мудрецов». «Ого!» – меня прокололо. Забрал все книги – их было тринадцать штук, – подхожу к прилавку, сын пустил их по низкой цене, даже не взглянул. Ну, я с радостью домой.

Приезжаю домой, читаю ету книгу, перечитываю ишо на два раза́, и у меня мурашики по спине забегали. То, что написано в трёхтолковым Апокалипсисе о последним времени, написано в давние времена Иоанном Богословом, а тут сионские мудрецы пишут, как оне должны поступить с миром, чтобы ём завладеть. Но никто не поверит, все скажут дурак, но одно помяну: действительно мы «гои».

С тех пор стал всем интересоваться, всю информацию рассматривать и анализировать, и за двадцать пять лет, да, точно, не ошиблись, ето опишем дальше.