Текст книги "Право на гнев. Почему в XXI веке воспитание детей и домашние обязанности до сих пор лежат на женщинах"
Автор книги: Дарси Локман
Жанр: Секс и семейная психология, Книги по психологии
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Какую цену мы за это платим
Все больше исследований и клинических данных о семье показывают, что супружеское равноправие способствует счастью в браке, а неравноправие ему препятствует [86]. Женщины, утверждающие, что они больше времени уделяют уходу за ребенком, чем их мужья, на 45 % реже называют свой брак «очень счастливым», чем женщины, которые считают, что обязанности по уходу за детьми в их семье делятся поровну [87]. Недавние статистические данные, опубликованные в Journal of Marriage and Family, показывают, что пары, в которых мужчина выполняет больше трети домашних дел, чаще занимаются сексом, чем остальные. Эти сравнительно эгалитарные пары – единственные, кто пережил рост сексуальной активности за последние тридцать лет, когда секс в браке сократился по всему миру [88].
Распределение семейного труда – основной источник конфликтов после рождения детей. Матери детей младше четырех лет говорят об остром ощущении несправедливости [89]. За последние тридцать лет на 40 % выросла женская неверность. Бельгийский психотерапевт и писатель Эстер Перель говорит, что ее масштабная работа с парами после измен показала, что самая распространенная причина женской неверности – желание вырваться из своей роли заботливой жены и матери. Перель считает: «На самом деле мы не ищем другого человека. Мы ищем другую себя» [90].
Помощь мужчины-партнера в уходе за ребенком – самый важный фактор, определяющий конфликт в отношениях и удовлетворенность матери [91]. Как и следовало ожидать, исследования за последние десять лет в Великобритании, Швеции и Соединенных Штатах показывают, что пары с низким уровнем участия мужчины-партнера в домашних заботах чаще расстаются, чем пары, где мужчины делают больше. По мере того как растет удовлетворенность помощью мужчины-партнера, растет и радость от супружеского общения, эмоциональная близость, внимание и позитивный настрой. А когда мужчины не помогают, то у матерей появляются негативные эмоции, депрессия и мысли о разводе. Хотя к недовольству и страданиям женщин приводит очевидная несправедливость [92], мужчин она как будто не касается – зачастую они даже не замечают проблемы. Стоит отметить, что около 70 % разводов происходит по инициативе женщин. Хотя равноправие дома не гарантирует супружеского счастья, социальный психолог Франсин Дейч пришла к следующему выводу в своих исследованиях: «В семьях, где оба родителя работают на полную ставку и почти все дела по дому делают женщины, счастье не рождается» [93].
Если мама считает, что неравномерно распределяются именно обязанности по уходу за ребенком, это влияет на удовлетворенность отношениями больше, чем дисбаланс в домашних делах [94]. Оптимистичное представление общества о современных, вовлеченных отцах ведет к тому, что современные женщины ожидают распределения обязанностей пятьдесят на пятьдесят. Когда этого не происходит, начинаются проблемы.
Правда, если пары заранее обсудили, кто и что будет делать, то не так важно, поровну распределены обязанности или нет. Это особенно ярко видно на примере однополых пар. Гомосексуальные пары тоже говорят о неравном распределении труда. И все же они злятся по этому поводу реже, чем гетеросексуальные пары. И не потому что они более сдержанны – просто они открыто обсудили свои обязанности [95]. Без гнета гендерных стереотипов им чаще удается проговорить свои потребности и предпочтения, касающиеся ухода за детьми. Как ни странно, гетеросексуальным парам сделать это намного труднее.
Мы с мужем никогда об этом не задумывались. В своей книге «Когда партнеры становятся родителями» Кэролин и Филипп Кован с недоумением отметили, что пары, с которыми они беседовали, считают, что неравенство «случилось с ними» каким-то таинственным образом. Они пишут: «Они не просто удивлены тем, что разделение труда происходит согласно гендерной принадлежности, но и рассказывают об этих изменениях так, будто это таинственный вирус, который они подцепили, когда лежали в роддоме с малышом. Они не воспринимают свои отношения и договоренности как личный выбор» [96].
Предсказуемый вывод: чем выше вовлеченность отцов, тем выше супружеская удовлетворенность обоих партнеров. Недавние исследования показали, что активная вовлеченность молодого отца сводит к минимуму общую неудовлетворенность отношениями в переходный период после рождения малыша. Когда отцы ведут себя как равные партнеры, отношениями довольны обе стороны. Исследование показало, что отцы, которые активнее остальных помогали заботиться о малыше в течение полугода после родов, представляли собой так называемых единорогов – у них наблюдался рост супружеской удовлетворенности, когда их малышу исполнялось полтора года [97]. Их жены отметили даже еще более значительное удовлетворение за тот же период. Напротив, чем меньше отец помогал с малышом в первые полтора года, тем чаще оба партнера испытывали растущее разочарование. Если у мужа больше свободного времени, чем у жены, счастливого брака не будет.
Это даже грозит положить отношениям конец. Когда в 2017 году я вела авторскую колонку о парах и уходе за детьми в The Washington Post, я получала электронные письма от женщин, которые ушли от мужей, после того как те отказались помогать. «Мой муж не захотел стать для меня настоящим партнером в уходе за ребенком, и это положило конец нашему браку. Он не мог посидеть с ребенком даже недолго, чтобы я успела принять душ. Он не вставал к малышу по ночам, чтобы я могла поспать хотя бы несколько часов. Он свалил на меня все обязанности, касающиеся ребенка и домашнего хозяйства. И я возненавидела его всем сердцем», – написала одна женщина из Нью-Йорка.
«Я работаю на полную ставку и воспитываю двоих детей младшего школьного возраста, теперь уже одна, – написала американка, живущая за границей и работающая в сфере международной дипломатии. – Хотя факторов, разрушивших мой брак два года назад, было немало, чашу моего терпения переполнили именно гнетущая тяжесть ответственности за каждую мелочь и осознание того, что дети каждый день видят, что я с этим мирюсь. Тяжело ли мне живется? Безусловно. Но намного проще и спокойнее, чем с вечным раздражением, которое усугублялось усталостью от работы, забот о детях и всего остального».
Но даже когда отношения удается сохранить, цена неравного партнерства чрезвычайно высока. Большинство работающих родителей сегодня говорят, что у них остается слишком мало времени для семьи. Однако матери переживают этот дефицит времени не так, как отцы. Если женщина не может уделить достаточное количество времени семье, это повышает риск депрессии, что, по мнению эпидемиологов, объясняет, почему работающие женщины чаще страдают от депрессии, чем работающие мужчины. На благополучие отцов, напротив, негативно влияет отсутствие личного времени [98].
Исследование 2017 года, опубликованное в Journal of the American Medical Association, показало, что во время тяжелого периода ординатуры женщины-врачи значительно чаще коллег-мужчин испытывают симптомы депрессии и что на конфликт между работой и семьей приходится 36 % этой разницы между полами. The New York Times отмечает: «Несмотря на значительный рост количества женщин в медицине, женщины-врачи продолжают выполнять львиную долю обязанностей по дому и уходу за детьми» [99]. Эта выборка одной конкретной группы работающих женщин дает представление и об общей картине.
Теоретики считают, что существующий в нашей культуре акцент на женской преданности семье навязывает женщинам чувство вины, а затем и отчаяния, когда они сталкиваются с непомерными требованиями. Работающие женщины с маленькими детьми также подвергают опасности свое здоровье. Хотя доступ женщин к образованию и трудоустройству привел к значительным улучшениям в области здоровья [100], которое некогда ошибочно считалось более хрупким, чем мужское, – эти улучшения не сказываются на том периоде, когда женщины воспитывают маленьких детей.
Образование и трудоустройство – одни из самых важных превентивных факторов социальной эпидемиологии для мужчин любого семейного статуса и для женщин без детей и с детьми старшего возраста. В первые годы жизни ребенка, будучи основными родителями в семье, женщины особенно подвержены физическим заболеваниям – пусть и в течение ограниченного времени [101]. Карисса (35 лет) из Сиэтла, государственный адвокат и мать двоих детей семи и трех лет, говорила со мной, пока лежала в постели после операции на ноге: «У меня появилась пяточная шпора. Много месяцев я носила обувь, в которой было ужасно больно, но так и не заехала в магазин, чтобы купить другую, потому что у меня нет времени. Так я и носила неудобную обувь и игнорировала проблему, пока одна из моих подруг не сказала: “Что с твоей ногой?” Наконец мне сделали операцию. И это просто ужасно, восстанавливаться очень больно. И все потому, что я не сделала то, что надо было сделать для себя. Моя нога пострадала в этой сумасшедшей жизни, где я кручусь как белка в колесе и не могу остановиться ни на секунду».
У этого есть и финансовая цена. Отсутствие равенства дома мешает добиться гендерного равноправия на трудовом рынке. Заработная плата матерей падает, когда они меняют место работы, сокращают количество рабочих часов, соглашаются на работу попроще и отказываются от повышений или не получают их из-за предрассудков по отношению к матерям. В 2016 году экономисты Центра американского прогресса подсчитали, что, если 26-летняя женщина, получающая среднюю в США зарплату $44 148 в год, возьмет один год отпуска по уходу за ребенком, она потеряет не только свою зарплату, но со временем и $64 393 (рост заработной платы) и $52 945 (пенсия и социальный пакет) [102]. Экономика страны тоже понесет убытки: отчет 2015 года передового аналитического центра McKinsey Global Institute показал, что, если не удастся преодолеть гендерные разрывы в трудоустройстве и продуктивности, мировая экономика к 2025 году потеряет $28,4 трлн (или 26 %) [103].
Недавние исследования показывают, что гендерная разница в зарплате касается в первую очередь матерей [104]. Бездетные женщины зарабатывают чуть меньше мужчин. Мы не просто так говорим о «штрафе за материнство» [105]. Одна из причин заключается в том, что за последние несколько десятков лет преданность работе ассоциируется с готовностью и возможностью работать больше, чем полный рабочий день. С 1970-х годов переработка (50 часов в неделю и больше), особенно на менеджерской позиции, становится распространенным требованием. К середине 1990-х годов сотрудники, которых когда-то штрафовали за переработку, стали получать за нее доплату. Количество переработок выросло, как и финансовое вознаграждение за них, а вот отношение к сотрудникам, которые не могут уделять работе двадцать четыре часа в сутки, резко ухудшилось [106].
Говорит адвокат Джоан Уильямс, директор-основатель Center for WorkLife Law и автор книги «Женщина на работе: плюсы и минусы» (2014 год): «Я не увлекаюсь теориями заговора, но штраф за переработки превратился в бонусы именно в тот период, когда женщины серьезно взялись за свое профессиональное развитие. Удивительно, но, когда это произошло, идеальный работник стал определяться по тому единственному фактору, по которому женщины никак не могли конкурировать, – время».
Социолог из Университета Индианы Янгджу Ча изучает влияние переработок на результаты труда. Она обнаружила, что рост финансовой компенсации за переработку играет основную роль в поддержании гендерных различий в заработной плате. Ча утверждает, что если бы почасовая оплата за переработки оставалась неизменной с 1979 по 2007 год, то гендерные различия в зарплате были бы на 10 % меньше, чем сегодня [107].
Правоведы считают, что на трудовую дискриминацию также влияют стереотипы, согласно которым женщины заботятся о семье, а мужчины зарабатывают, – и это еще больше вредит карьере женщин и их заработной плате. Более того, когда пара принимает решение о том, кто в семье возьмет декрет или сократит рабочее время, так называемая логика гендерного выбора почти всегда перевешивает финансовую выгоду. Даже когда матери зарабатывают больше (а такое явление встречается все чаще), пары решают, что стать вторичным кормильцем должна именно она, а не он. Становясь родителями, женщины намного чаще мужчин отказываются от экономической защищенности и благополучия – эти издержки родительства было бы проще пережить, если бы они распределялись поровну.
Хотя увольнять женщину по причине беременности незаконно, в 2018 году The New York Times писала: «Дискриминация по беременности свирепствует в крупнейших компаниях» [108]. В статье рассказывается о том, как беременных женщин отстраняют от работы, не предоставляют жилье, не дают повышение или увольняют за недовольство происходящим. Дискриминация матерей при найме на работу – тоже вездесущее явление. «Дорога на работу будет отнимать слишком много времени, у вас же маленький ребенок», – сообщил мне под конец собеседования престарелый мужчина-психолог в больнице Бронкса в 2010 году (и я проклинала себя за то, что заикнулась о ребенке).
В 2007 году социологи в течение полутора лет рассылали резюме на низшие и средние должности в крупном городе на северо-востоке страны. Гендер и наличие детей у вымышленных соискателей варьировались, но их опыт работы и образование были идентичными. Бездетные женщины получали приглашение на собеседование в 2,1 раза чаще, чем матери [109]. Напротив, отцов приглашали немного чаще, чем бездетных мужчин.
Мир, в котором мужчины и женщины имеют равные обязательства вне дома, должен рассматривать семейные обязанности как норму, а не помеху женской карьере. Возможно, это повлияет и на политику страны. На сегодняшний день мужчины-законодатели, занимающие большинство мест в Конгрессе США, не заинтересованы в том, чтобы предлагать и принимать политические изменения в поддержку более сносных семейных отношений – например, оплачиваемый декрет и государственные субсидии на детей дошкольного возраста. Эти мужчины не испытали на себе самых тяжелых последствий родительства. Может, их отношение изменится, если они поймут, о чем идет речь? (И это не говоря уже о том, что в правительстве слишком мало женщин. Как заявила историк из Университета Висконсина Джоди Ванденберг-Дейвс: «Женщины почти никогда не участвовали в общественном распределении ресурсов».) Чем дольше все мы терпим 65/35, тем дольше просуществуют факторы, которые поддерживают подобный расклад. Если бы у мужчин были месячные, тампоны бесплатно раздавали бы в каждом общественном туалете. Тот же подход касается и дома. Пока мужчины не возьмут на себя заботы семейной жизни наравне с женщинами, ничего в нашем обществе не изменится.
Женщины, с которыми я беседовала, рассказывали, какую личную цену им пришлось заплатить за этот статус-кво: острое разочарование в своем партнере, постоянная злость на отца своих детей, отсутствие сексуального желания и мечты о побеге. Трейси (47 лет) из штата Вашингтон, адвокат, специализирующаяся на домашнем насилии, мать двоих детей предподросткового возраста, закончила наш телефонный разговор в слезах. «Во мне сейчас столько обиды и горечи! И я постоянно думаю: если ты не будешь мне помогать, я просто уйду, – сказала она. – Есть надежда, что, когда дети вырастут, все наладится. Но, как я говорю своим подругам, еще немного – и я сбегу в какой-нибудь маленький городок и сменю имя».
В эпоху, когда горячие феминистские битвы ведутся смело и публично, равноправие в семьях должно занять среди этих споров свое законное место. Это важнейший фрагмент общей картины – плацдарм борьбы за повсеместное признание того факта, что женщина тоже человек. Мы не существуем для удобства и удовольствия мужчин. И мы не добьемся равенства нигде, пока не добьемся его везде, пока мы не перестанем потакать самой распространенной форме женоненавистничества. На сегодняшний день ситуация такова: мы любим свою семью точно так же, как наши партнеры, но обязательства, с которыми мы миримся в нашей личной жизни, обременяют нас гораздо больше, чем их.
О справедливости
А теперь вспомним о делах минувших: это старое исследование, изданное в 1994 году. Но, поскольку за последние двадцать лет поведение почти не изменилось, думаю, оно заслуживает внимания. Это – разбивка, основанная на дневниках пар и отдельных отчетах, в которых участники записывали свое отношение к распределению труда в своей семье. Дневниковый метод исследования предполагает самоотчет о том, как вы проводили время в определенные интервалы дня в течение определенного количества недель. Затем дневник каждого члена пары анализируется, и подсчитывается, какой процент домашних дел они выполняют.
Когда исследователи определили относительное распределение домашних обязанностей среди пар (о котором они не подозревали), они сравнили реальные данные с отношением участников к распределению труда в их семьях. И оказалось, что мужчины, выполнявшие 36 % домашних дел, чаще остальных говорили о справедливости. А теперь самое интересное (особенно для женщин): их жены в принципе с ними соглашались. На самом деле женское представление о справедливости было даже еще более щедрым, чем мужское. Женщины, которые, судя по их дневниковым записям, выполняли 66 % домашних дел, чаще остальных считали это распределение справедливым.
Авторы исследования пришли к следующему выводу: «Эти результаты показывают, что справедливость в быту не подразумевает равного распределения обязанностей. Напротив, и женщины, и мужчины, по-видимому, считают, что женщины должны выполнять около двух третей домашних дел» [110]. В 1995 году процент трудоустроенных женщин с маленькими детьми был уже очень высоким, так что эти выводы – не артефакт допотопной эпохи, где мужчины и женщины жили в разных мирах. Теперь понятно, почему разделение обязанностей по уходу за детьми замерло на соотношении 65/35. Наша культура сексизма пожинает то, что посеяла.
Относительно недавно антрополог Йельского университета Рише Дж. Дэниел Барнс провела исследование, в котором участвовали двадцать три работающие афроамериканские женщины, воспитывавшие детей вместе с мужьями. В своей книге 2016 года «Гонка на выживание: новый взгляд на брак, материнство и общественную жизнь среди черных работающих женщин» Барнс утверждает: 75 % женщин считают, что после рождения первого ребенка их домашние обязанности выросли намного больше, чем обязанности их мужей. При этом Барнс пишет: «Несмотря на эту разницу, почти половина женщин заявляет, что довольна распределением обязанностей. У всех этих женщин есть жалобы, но в целом каждая из них оправдывает подобный дисбаланс тем, что ее роль – быть женой и матерью. И это все объясняет» [111].
Мы обманываем себя идеологией и пустыми разговорами о женских правах. Хотя совместная забота о детях считается признаком того, что родители высоко ценят гендерное равноправие, оно не является необходимым или достаточным условием для равного разделения обязанностей [112]. На самом деле в исследованиях сложно найти подтверждение тому, что реальное поведение в семье определяют гендерные убеждения пары [113].
Исследование 2001 года в Торонто охватило сорок пар, ставших молодыми родителями. Респонденты выразили «искреннее желание делить все заботы поровну». Однако исследование показало, что большинство из них следовали гендерным паттернам, типичным для канадских семей, где женщины либо сокращали количество оплачиваемой работы и брали на себя почти все домашние заботы, либо не сокращали количество оплачиваемой работы и все равно выполняли почти все домашние дела [114].
Приведем более современные данные: совмещение работы и ухода за детьми и для мужчин, и для женщин одобряют 65 % бездетных мужчин-миллениалов, но среди мужчин с детьми это мнение разделяют только 47 % [115]. Идеализм прекрасен, пока не настанет время нести его тяготы на собственном горбу. Британская писательница Ребекка Ашер в книге «Вдребезги: современное материнство и иллюзия равноправия» рассказывает о том, что происходит с феминистскими идеалами после рождения детей: «Став отцами, мужчины вдруг осознают, что им больше по вкусу патриархат» [116].
Были предложены и менее скептические объяснения разницы между убеждениями и практикой. Арли Хохшильд пишет о двух типах идеологии – «внешней» и «внутренней» [117]. На словах пары выражают одни убеждения относительно женского трудоустройства и мужских домашних обязанностей, но живут в совершенно другой реальности. Пола Инглэнд приписывает этот разрыв двум соперничающим культурным принципам – индивидуализм и право на равные возможности, с одной стороны, и гендерный эссенциализм, негласная убежденность в том, что мужчины и женщины наделены абсолютно разными интересами и умениями, с другой [118].
Наконец, есть объяснение внешнего воздействия, согласно которому контакт с другими отцами, которые берут на себя основную часть домашних обязанностей, побудит больше мужчин брать с них пример, но, с другой стороны, погружение в культуру, где воспитанием детей занимаются в основном женщины, отбивает у мужчин желание меняться. Социальный контекст способен вытеснить гендерную идеологию. Именно от контекста зависит, воплотятся ли ваши убеждения в конкретное поведение, и когда убеждения и поведение вступают в конфликт, мы избавляемся от несоответствий, меняя первое [119]. Поэтому в конечном итоге поведение родителей становится менее эгалитарным, чтобы ослабить когнитивный диссонанс в отношениях, где предполагается эгалитаризм, но нормой всегда было неравенство.
Все же нельзя утверждать, что гендерная идеология не имеет совершенно никакого отношения к поведению мужчин [120]. Большинство исследований показывают, что мужчины с менее традиционной гендерной идеологией выполняют больше домашних дел. Эти результаты подтверждают выборки из Тайваня, Израиля, Китая, Канады, Швеции, Великобритании и Соединенных Штатов. Приведем вывод, который был сделан на основе анализа этих данных: «Гендерная идеология мужей влияет на распределение домашних обязанностей больше, чем идеология женщин» [121].
В том же духе ряд других исследований показывает, что убеждения отцов (не матерей) относительно равноправия позитивно влияют на их вовлеченность в уход за детьми [122]. Неудивительно, что женщины, которые верят в совместное выполнение домашних обязанностей, испытывают меньше супружеского удовлетворения, чем те, которые придерживаются иных убеждений, а мужчины, которые верят в совместные обязанности, испытывают более высокое супружеское удовлетворение, чем остальные [123]. Точно так же, если мужчины придерживаются более эгалитарных взглядов, чем их жены, то в семье меньше разногласий. Если жены придерживаются более эгалитарных взглядов, чем их мужья, супружеских разногласий предостаточно.
И это еще не все. Что касается убеждений о супружеских ролях, мнение отца (но не матери) значительно больше влияет на мнение детей, независимо от их гендера [124]. Это, по-видимому, говорит о том, что дети без труда определяют, кто в доме главный, чьи убеждения более ценные и с кого стоит брать пример. И хотя в подростковом возрасте влияние семьи на формирование убеждений несколько ослабевает, все мы знаем о живучести представлений, усвоенных в ранние годы. Общественная культура поддерживает правила гендерной системы, а эти правила безусловно влияют на поведение мужчин и женщин. Правила дают этой системе возможность выжить вопреки социальным изменениям, которые в противном случае могли бы положить ей конец.
Динна, преподаватель и мать двоих детей из Сан-Диего, родившаяся на Среднем Западе в 1976 году, рассказывает: «Когда мы с мужем стали жить вместе, мы были абсолютно равноправными партнерами во всем. А потом мы поженились, и я захотела заниматься домом и брать на себя все заботы. Я всегда мечтала встретить человека, которым буду восхищаться. Я думала, что должна выполнять обязанности, сопутствующие статусу замужней женщины. Понимаю, сейчас это звучит чудовищно. Но тогда все казалось разумным». Муж предупреждал, что она его возненавидит (и оказался прав). Но все равно согласился на такой расклад.
Динна отличалась от женщин, с которыми я беседовала, тем, что решение стать хранительницей домашнего очага она приняла осознанно, хоть и работала на полную ставку. Она и ее муж договорились жить как традиционная пара. В наше время в семьях с двумя работающими родителями чаще встречается другое соглашение, которое социологи называют гендерным наследием. В этих парах обязанности по уходу за детьми перекладывают на женщину автоматически, и если вы читаете эту книгу, потому что данная проблема затрагивает вас лично, то, скорее всего, вы попадаете именно в эту группу людей. Матери в парах с гендерным наследием испытывают самый сильный стресс и нагрузку, связанную с уходом за детьми [125]. Семейные исследователи утверждают, что в этом случае «разговоры о браке между равными партнерами» не имеют никакого отношения к реальной жизни [126]. Пары могут утверждать, что это совместное решение, однако результаты этих решений идут на пользу нуждам и целям мужей, а не жен [127].
Терминология равноправия – вера в современных, вовлеченных отцов – создает миф, лежащий в основе концепции современных браков. Он скрывает женскую субординацию, которая во многих семьях XXI века в противном случае была бы невыносима, – убежденность в том, что мать должна следить, знать, думать, планировать, кормить, заботиться, проверять и делать все необходимое, если, конечно, сама не нашла себе замену (и тогда приходится еще больше планировать, проверять и делать). И при этом «дорогая, я все сделаю, ты только попроси» становится еще одной задачей в ее списке дел – никакое это не партнерство.
Иногда пары открыто говорят о разрыве между их ценностями и поведением. В других случаях они всеми силами держатся за иллюзию, что их жизнь соответствует их идеалам. В своей книге 2003 года «Неравноправия детства: экономический статус, расовая принадлежность и семейная жизнь» социолог Аннет Ларо отмечает, как мало отцы занимаются организационными вопросами, и подчеркивает, с каким усердием отрицается этот факт [128]. (Это наблюдение, не относящееся напрямую к теме ее книги, переросло в отдельный труд под названием «Все вопросы – к жене».)
Ларо говорит, что отцы «ничего не знают о расписании и нуждах своих детей. Но и матери, и сами отцы клянутся, что это не так. Например, одна пара утверждала, что тренировками по футболу занимается только отец. Мы встретились в тот день, когда тренировку перенесли, и я видела, что он семнадцать раз звонил жене с вопросами. И не замечал, что она готовит детям перекус, спортивную форму, регистрирует их на матчи. И при этом они говорят: “Ну что вы, футболом занимается отец”. С такими людьми сложно разговаривать. Они ослеплены своей идеологией. Они не замечают весь тот невидимый труд, который выполняют мамы, чтобы спланировать работу отцов по уходу за детьми».
Я слышала похожие противоречивые рассказы от матерей, с которыми беседовала. Например, Клаудия (44 года), бухгалтер из Атланты с двумя детьми, говорит: «Мой муж активно участвует в жизни наших детей», а затем добавляет, что он спрашивает детей, как прошел их день, только если она устраивает целый скандал, а «если ему надо найти няню, он даже не знает, с чего начать. Только я знаю, что и когда должно быть сделано, только я читаю электронные письма из школы, держу в голове всю информацию. Он возит нашего сына на собрания бойскаутов, хотя иногда просит об этом меня. Но я ему говорю: “Тебе же надо хоть что-то делать! Я не могу все тянуть на себе. Там куча парней! Почему бы тебе не познакомиться с другими отцами?” И тогда он делает. Все-таки польза от него есть».
Пары, которые держатся за старые гендерные нормы, больше подходящие для совсем другой социальной и экономической ситуации, сами ставят себе палки в колеса. Это доказывает более молодая выборка респондентов, без пары и без детей. Подавляющее большинство студентов, участвовавших в исследовании «План А / План Б» под руководством социолога из Университета Нью-Йорка Кэтлин Гэрсон, утверждают, что надеются на эгалитарный брак. Но когда их спросили, как они будут жить, если этого не получится (план Б), молодые мужчины сказали, что будут обеспечивать семью финансово, а их жены – заботиться о детях, а молодые женщины сказали, что для них План Б – это развод [129]. Гэрсон задается вопросом, не указывают ли столь разные ответы самодостаточных женщин и неотрадиционных мужчин на новое гендерное разделение. Конечно, реальная жизнь сложнее, чем теоретические вопросы, на которые отвечают девятнадцатилетние юноши и девушки в лабораторных условиях, и социолог из Колледжа Оксидентал Лиза Уэйд сомневается, что эти исследования имеют какое-то отношение к действительности. «Вот ты влюбишься в глупого мальчишку, и он станет отцом твоих детей. Неужели ты действительно перевернешь всю свою жизнь только из-за того, что он неспособен собрать детскую сумку?»
Но просто оставаться вместе – не самая достойная цель брака. Несправедливое разделение обязанностей по уходу за детьми приводит к супружескому недовольству среди женщин, а, в свою очередь, недовольство супружескими отношениями приводит к невовлеченности отцов [130]. Это взаимосвязанные понятия. Пары верят в миф о равноправии, но не в состоянии проанализировать реальные обстоятельства, и со временем их жизнь превращается в бесконечный цикл уныния и досады. Им будет тяжело измениться, пока они не обратят внимание на динамику власти в своих отношениях. Исследования пар показывают, что даже когда обсуждается вопрос о власти, никто не говорит, что мужьям нужно измениться, – нет, меняться нужно только женам (например, быть решительнее) [131]. Женщины, с которыми я беседовала, демонстрируют именно это поведение, взахлеб рассказывая мне о том, что они должны были сделать по-другому (и, кстати говоря, на их месте я говорила бы то же самое). Трейси, адвокат по домашнему насилию, сказала: «Почему он не делал больше? Потому что я не побуждала его». При этом она не раз его просила. А он каждый раз отказывал. «Он говорил: ты и сама прекрасно справляешься, у тебя все под контролем, а я лучше поиграю в видеоигры».
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?