Текст книги "Право на гнев. Почему в XXI веке воспитание детей и домашние обязанности до сих пор лежат на женщинах"

Природа

В 2017 году The New York Times опубликовала небольшую статью под названием «Рождение матери» [167]. Речь шла о так называемой матресценции, как говорят антропологи, или процессе материнского становления. Автор статьи пишет: «Этот переход важен и для отцов… но женщины, в силу гормональных изменений во время беременности, переживают совершенно особенный нейробиологический опыт». Отцов упоминают скорее ради приличия. «Но» в этом предложении передает основной смысл: именно женщины гормонально предрасположены к родительству. Это представление настолько общепринято, что никто не удосужился проверить факты. Как и многие расхожие мнения о преобладании материнского инстинкта над отцовским, это представление ошибочно.

Мужчины, пока их будущие малыши находятся в утробе матери, тоже переживают нейробиологические изменения. Во время беременности партнерши мужчины, находящиеся в тесном контакте с беременной женщиной, физиологически настраиваются на уход за малышом. Будущие отцы испытывают рост связанных с беременностью гормонов: пролактина, кортизола, эстрогена – в той же мере, что и матери [168]. Более того, тестостерон, связанный с соперничеством за партнершу, снижается [169]. Отцы, ждущие второго ребенка, находясь рядом с беременной партнершей, вырабатывают еще больше пролактина и меньше тестостерона, чем перед рождением первого ребенка.

Механизмы этих изменений у мужчин пока не установлены – в отличие от обезьян мармозеток: исследования показали, что плод мармозеток запускает гормональные изменения у своего отца, когда надпочечник плода производит глюкокортикоид, который выделяется с мочой матери. Запах этого глюкокортикоида готовит самца к заботе о малыше [170]. Вряд ли с мужчинами происходит именно так, но клетки человеческого носа действительно демонстрируют электрохимическую реакцию на передаваемый по воздуху эстратетраенол – лишенный запаха стероид, содержащийся в моче беременных женщин [171]. (И еще один момент, который особенно веселит Джорджа: согласно исследованиям, эстратетраенол негативно влияет на мужское настроение.)

Вовлеченные отцы продолжают испытывать гормональные изменения на протяжении всей жизни своих детей. В Северной Америке практически все мужчины, состоящие в длительных отношениях (брак и отцовство), демонстрируют более низкий уровень тестостерона, чем холостые и бездетные. Пятилетнее исследование мужчин (в возрасте двадцати одного года, холостых на момент начала исследования) показало, что мужчины, ставшие отцами, пережили значительный спад тестостерона по сравнению с остальными участниками исследования. Авторы исследования пришли к следующему выводу: «Мужчины обладают развитой нейроэндокринной архитектурой, которая реагирует на сознательное родительство, подчеркивая важную роль мужчин как родителей в человеческой эволюции» [172]. Антрополог Сара Хрди отмечает в книге «Матери – и прочие»: «Проводя время в тесном общении с беременными матерями и новорожденными, мужчины переживают физиологические изменения. На мой взгляд, это говорит о том, что мужская забота была неотъемлемой частью человеческой адаптации в течение длительного времени. Мужчины способны ухаживать за детьми, это заложено в ДНК нашего вида» [173].

Антропологи также ввели термин для процесса отцовского становления – патресценция. The New York Times не издавала статью на эту тему. Этот термин дает всего 264 результата в поисковике Google по сравнению с 10 400 результатами по слову «матресценция». Те, кого интересуют официальные исследования отцовства, отмечают практически полное их отсутствие в этой области. В 2005 году журналист Пол Рэберн написал книгу под названием «А нужны ли отцы?»[10]10
  Конечно, нужны. Исследования показывают, что у детей с вовлеченными отцами более высокие когнитивные, поведенческие, социальные и психологические результаты.


[Закрыть], на которую его вдохновило посещение встречи Общества исследований детского развития. «Я обнаружил сотни ученых, рассказывающих о своих исследованиях детей, семей и родительства, и не больше дюжины тех, кто занимался отцами, – вспоминает он. – Почти все авторы этих исследований начинали свои выступления с того, что отмечали, как мало исследований посвящено отцам» [174].

Наши ярко выраженные культурные предрассудки о том, кто из родителей стоит на первом месте, влияют на темы научных исследований, которые укрепляют наши предрассудки. Они также определяют социальную политику. В 1971 году президент США Ричард Никсон назвал эволюцию одной из причин и наложил вето на законопроект, который обеспечил бы социальные выплаты по уходу за детьми и отцам, и матерям [175]. Он боялся, что это нарушит замысел природы, согласно которому именно матери отводится главная роль.

Вера в особую материнскую природу проникла и в социологию. Только в 1970 году психолог Мильтон Котелчак оспорил догмат психологии развития и задался вопросом, какие факты подтверждают, что у детей особая связь с матерями. Чтобы положить конец преобладавшей в то время убежденности в особых и эксклюзивных отношения между матерями и детьми, Котелчак применил протокол исследования под названием «Незнакомая ситуация»: за маленькими детьми наблюдают, когда их родители входят в комнату и покидают ее в присутствии незнакомого человека. Он показал, что дети в возрасте от шести до двадцати одного месяца успокаивались в присутствии своего отца точно так же, как в присутствии матери [176]. «Это совершенно не обосновано – предполагать, что в мире, где матери часто умирали при родах, мы получили бы вид, в котором дети не могут приспособиться к другим людям», – говорит Котелчак.

В конце 1970-х годов Майкл Лэмб, пионер исследований роли мужчин в жизни их детей, первым взглянул на психологическую подоплеку отцовства. Лэмб отслеживал реакцию электрической проводимости кожи, кровяное давление и настроение родителей, которые смотрели видео с плачущими и улыбающимися младенцами. Реакция матерей и отцов на эти видео ничем не отличалась [177].

Примерно в то же время психолог Росс Парк и его коллеги изучали поведение отцов новорожденных в родильной палате. В большинстве случаев отцы и матери вели себя практически одинаково. Мужчины говорили с малышами высокими голосами и чутко реагировали на поведение малыша во время кормления. При этом когда они держали своих детей на руках, то демонстрировали такие же паттерны сердцебиения, давления и реакции электрической проводимости кожи, что и их жены. Главное отличие, как отмечает Парк, заключалось в том, что отцы (в отличие от матерей) отстранялись от ухода за ребенком в присутствии супруги [178]. Их вовлеченность ограничивалась убежденностью в том, что малышу нужна прежде всего мама, – натуралистическое заблуждение в действии!

Сара Хрди предполагает, что, по крайней мере в начале жизни малыша, проблема не только в том, что отцы считают, что должны уступить пальму первенства матерям, но и в самих матерях, которые склонны слишком уж поспешно выходить на первый план. Исследование, в ходе которого измеряли время реакции и гормональный уровень родителей, слышащих плач детей, показало, что матери и отцы одинаково реагируют на недовольный плач малыша (это были аудиозаписи обрезания маленьких мальчиков). Когда ребенок капризничал, а не испытывал боль, физиологическая реакция матерей и скорость их реакции была чуть быстрее, чем у отцов, хотя реакция отцов была быстрее, чем реакция бездетных взрослых [179].

Когда наши дочки подросли, Джордж заметил, как эта разница проявлялась в наших отношениях. «Ты даже возможности мне не даешь что-то сделать», – сказал он мне как-то, когда мы уехали из города на длинные выходные. Мы обедали в многолюдном семейном ресторане, где для детей устроили шведский стол. Как только нас проводили к нашему столику, я встала, чтобы принеси девочкам обед, – попытка прекратить жалобы голодных детей (их капризный плач, а не плач, вызванный болью). Мне и в голову не пришло, что, если я не буду торопиться, Джордж сделает это сам. Я ошибочно приняла его медлительность за безразличие, его отсроченную реакцию за вялость и бездеятельность.

Хрди предполагает, что более высокий мужской порог реакции на детей, скорее всего, врожденный и является результатом эволюционного развития мозга млекопитающих (то есть женщины заботились о детях задолго до того, как у мужчин сформировалась соответствующая нейронная архитектура), но затем она отмечает: «Да, возможно, генетически материнская забота повлияла на формирование некоторых особенностей мозга… Но эти особенности преувеличиваются, а их первопричины не учитываются» [180].

Когда у одного родителя появляется привычка быстро реагировать на нужды детей, другой родитель, скорее всего, подстроится под эту привычку, не будет реагировать. И со временем, когда пройдут дни, недели, месяцы и годы, этот паттерн закрепится. Я слышала схожие мысли от многих матерей, с которыми беседовала. Говорит Эрика из Портленда: «Когда он активен, это просто великолепно. Но чтобы это произошло, мне приходится напоминать ему или самоустраняться. Если я скажу, что мне надо отлучиться, он берет детей на себя. Но пока я дома, он этого не делает». Хрди прекрасно понимает ее, она сама мама и признается в том, что эта тема актуальна и для нее: «Незначительная разница в пороге реагирования на потребности детей постепенно, коварно и незаметно, шаг за шагом приводит к ярко выраженному разделению труда по половому признаку» [181].

И не забывайте про мозг

Попытки отыскать значительные различия между мужчинами и женщинами в строении мозга начались в середине XIX века. Опирались они на такой инструмент, как сантиметровая рулетка. Результаты исследований использовали как повод оставить женщин без права голоса и доступа к образованию [182]. Сегодня той же цели служат более технологически продвинутые подходы – например, нейровизуализация. Поскольку выводы этих исследований зачастую используются для закрепления гендерных стереотипов, нейроученая и писательница Корделия Файн окрестила этот род деятельности нейросексизмом. Она пишет: «Помните, что психология и нейронаука, а также формулировки их выводов направлены на поиск различий, а не сходств. Безусловно, мужской и женский мозг имеют намного больше сходств, чем различий. И мы не только наблюдаем значительные совпадения в “мужском” и “женском” паттернах, но также видим, что во всем мире не найдется ничего, что походило бы на женский мозг так, как мужской. На индивидуальном уровне нейроученые даже не могут отличить их друг от друга» [183].

Я позвонила нейроученой и писательнице Лизе Элиот и спросила, существует ли неизбежное, врожденное объяснение проблемы, которую я изучаю. Она так возмутилась, что у нее чуть ли не пар из ушей пошел – прямо как в мультиках. «Давайте сразу к делу, – сказала Лиза. – В человеческом поведении вообще мало что можно назвать врожденным. Практически все, что мы делаем, сформировалось под влиянием нашего сознательного или бессознательного опыта. Называть гендерное разделение труда “врожденным” – удобно для сохранения существующей структуры власти. И точка».

Навскидку я называю ей несколько популярных общепринятых различий между женским и мужским мозгом, и она опровергает каждое из них противоположными данными. Согласно ее собственным исследованиям, к примеру, если говорить об общем объеме мозга, мозолистое тело у женщин никак не больше, чем у мужчин, – явное заблуждение, о котором я читала в аспирантуре.

Мозолистое тело соединяет два мозговых полушария. Если бы женские полушария были связаны между собой лучше, чем мужские (научный термин для этого – менее латерализованы), то два полушария могли бы лучше общаться. Этот ложный вывод использовали, чтобы объяснить мнимую предрасположенность женщин к многозадачности, а также мнимую предрасположенность мужчин к работе в сфере науки, технологий, инжиниринга и математики. Несколько матерей, с которыми я беседовала, ссылались на это, чтобы объяснить, почему они, хоть и нехотя, берут на себя больше домашних обязанностей, чем их мужья. «Всем известно, что женщины лучше справляются с многозадачностью», – сказала Марла (43 года), социальная работница из Чикаго и мать шестилетней дочери, объясняя мне, почему она больше занимается дочерью, чем ее муж.

На это Элиот отвечает: «Какая ерунда! Наш мозг может наловчиться делать то, чем мы вынуждены заниматься часто. Например, блестящие многозадачники – секретари. Мы позволяем мужчинам превращать нас в секретарей». Кстати говоря, даже если бы разница в размере мозолистого тела действительно существовала, выводы, которые общество делает на основе этих данных, больше связаны с регрессивным отношением к делению домашних обязанностей (а также карьеры в науке) по половому признаку, чем с реальными исследованиями на животных, которые говорят о том, что существа с более латерализованным мозгом лучше выполняют несколько дел одновременно [184]. Заключения, сделанные на основе изучения различий мужского и женского мозга, зачастую оказываются нейрочепухой, как говорит Файн.

На самом деле функции мозга формируются под влиянием разветвленных нейронных сетей и бесконечного множества сложных соединений, систем нейромедиаторов и синапсов. Структура мозга сама по себе не дает той информации, которую мы ищем. Как шутит Файн, это было бы эпичным открытием: «Наконец-то удалось обнаружить нейронные сети, которые отвечают за поиск детского сада, планирование ужина и то, чтобы у всех было чистое белье. Видите, как они вытесняют на второй план сети, отвечающие за карьеру, амбиции и оригинальное мышление?» [185].

И все же, как объясняет Элиот, половые различия привлекают внимание. «У них всегда есть такой эксцентричный, совершенно неполиткорректный подтекст: ой, смотрите, мы обманывали себя, а наука все поставила на свои места». Элиот, мама троих взрослых детей, рассказывает мне: «Если говорить о так называемых половых различиях, важно взглянуть на ситуацию с другой точки зрения: у кого власть? Это многое объясняет. Мужчинам очень удобно утверждать, что различия между мужчинами и женщинами врожденные. А женщинам это не сулит ничего хорошего». Сегодня, хотя популярная «наука» продолжает утверждать, что определенные паттерны поведения, связанные с мозгом, заложены в нас с рождения, настоящая наука идет совершенно другим путем. Современная нейронаука сосредоточена на пластичности – «способности нервной системы со временем менять свое устройство и функции» [186]. Мозг не фиксированный и неизменный, он постоянно перестраивает себя в ответ на актуальный опыт.

Эту концепцию иллюстрирует исследование 2014 года Университета Бар-Илан (Тель-Авив). Исследователи сравнили данные фМРТ по трем группам людей, впервые ставших родителями: матерей – основных воспитателей, отцов – вторичных воспитателей и отцов – основных воспитателей, которые воспитывают детей без женщин. МРТ – статичная фотография мозга, а фМРТ – движущаяся. Она позволяет исследователям взглянуть на функционирование мозга, а не только его структуру. Мозговая активность трех групп субъектов исследования была не идентична. Среди матерей – основных воспитателей родительское поведение вызывало большую активность в области миндалевидного тела, древней структуре, задействованной в осмыслении эмоций. Среди отцов – вторичных воспитателей то же родительское поведение вызывало больше активности в более современных социально-когнитивных структурах неокортекса. В обеих группах родительство предполагало активацию этих двух нейронных сетей – и чем более вовлеченными были отцы, тем более интегрированными были эти сети. Исследователи также выяснили, что мужчины – основные воспитатели, которые уделяли своим малышам столько же времени, сколько матери, демонстрировали такую же активность миндалевидного тела, что и женщины, а также активную работу социально-когнитивных структур, как отцы – вторичные воспитатели.

Исследователи пришли к выводу, что разница между тремя группами зависела не столько от биологического пола или генетического родства с малышом (отцы – основные воспитатели были приемными родителями), а от того, сколько времени субъекты исследования провели в близком общении со своими малышами. Авторы исследования пишут: «Если взять на себя роль сознательного родителя и активно заботиться о ребенке, это может стимулировать общую сеть родительской заботы и у женщин, и у мужчин среди биологических родителей, а также среди родителей, не связанных с ребенком генетически. Эти выводы соответствуют гипотезе, что родительская забота среди людей сформировалась из древней аллопарентальной основы, существовавшей у всех взрослых представителей вида, и может гибко активироваться через восприимчивость к нуждам детей и заботу об их благополучии» [187].

Отцы – вторичные воспитатели родились партнерами, а не помощниками. Но во многом выполнение вторичной роли настраивает против равноправия уже с первого дня – не из-за так называемых врожденных особенностей, а из-за отсутствия опыта, то есть отсутствия знаний и обучения.

Последствия поведенческих несоответствий, которые начинаются с едва заметной и, возможно, врожденной предрасположенности родителей, когда рождается ребенок, растут по мере того, как растет малыш. Когда пары выбирают путь наименьшего сопротивления, глубина и обширность материнского опыта в конечном итоге значительно превосходит «зону действия» отца. Сколько вызовов на родительские собрания, звонков от медсестры и приглашений на дни рождения должна принять мама, прежде чем ее опыт станет для отца недосягаем?

Я осознала, что мы зашли в тупик, только той осенью, когда Лив пошла в первый класс. Это случилось неожиданно. В Нью-Йорк приехал папа римский, и все поезда встали. Был понедельник, мой рабочий день, когда Джордж забирает детей из школы. Муж прислал мне сообщение: «Не уверен, что успею вовремя. Нам нужен запасной план». «Нам» означало, что этот план придумываю я. Забрать детей должен был он, но запасного плана у него не было. Годами я так или иначе решала все проблемы сама, и позволять ему теперь (как и всегда) прятать голову в песок мне совсем не хотелось. Но если он не справится, Лив и Тесс придется его ждать, а в школе будут недовольны. Все же я могла бы сдержаться. Джордж нашел бы выход из положения. Но… мне казалось, что это неправильно. Мы ведь команда. Я позвонила маме одноклассницы, и она сказала, что заберет девочек. Несмотря на все наши благие намерения, в подобных обстоятельствах мы с Джорджем всегда приходили к одному и тому же итогу.

Исследование из Тель-Авива показывает: «Беременность, роды и лактация… безусловно, являются важными стимулами для выражения материнской заботы через активацию миндалевидного тела. Но эволюция проложила отцам другие пути для адаптации к родительской роли, и эти альтернативные пути приходят с практикой, чуткостью и ежедневной заботой».

Эйприл, генеральный директор из Нью-Йорка, воспитывает двоих детей вместе со своей женой, и изначально она была вторичным родителем в семье. В связи с этим у нее появилось ощущение беспомощности по отношению к своим детям. Она сказала: «Когда ты не играешь роль основного родителя, а тебе ее поручают на день или два в виде исключения, у тебя не будет ничего не получаться. И я была именно в этом положении. У меня все валилось из рук. Я не знала, что делать с детьми, они обижались и все ждали, когда вернется Джилл и все исправит. Когда занимаешься этим нерегулярно, урывая пару часов, ты обречена на неудачу. В гетеросексуальных парах это лишь усиливает убежденность в том, что мужчины неспособны заботиться о детях».

Отцовство, как и материнство, детерминировано биологически и социально. То, что мы называем материнством, отражает именно повседневный опыт заботы о детях – а не биологический пол. Чем больше мы видим, что этот опыт доступен обоим полам, тем меньше смысла в том, чтобы называть родительство чисто женским талантом. Подобные разговоры нужны только для того, чтобы замаскировать неравенство, убедить себя и своих детей в том, что только матери должны тащить на себе весь груз.

Глава 3
Нас воспитывают так, чтобы мы были двумя разными типами людей

«Мой муж заехал в аптеку для себя, хотя меня тошнило» (из группового чата для мамочек)

В конце зимы 2018 года в одной из более-менее активных групп для мам на Facebook[11]11
  Принадлежит Meta, которая признана экстремистской организацией и запрещена на территории России.


[Закрыть], в которую я вступила, шла бурная дискуссия о разной социальной ориентации мужчин и женщин. Лучше всех итог этой дискуссии подвела женщина по имени Арианна. Она написала: «Я на седьмом месяце, и меня стошнило по дороге домой с тренировки по плаванию, куда мы возим сына, – у меня страшная изжога и кислая отрыжка. Нам пришлось съехать с дороги, и меня вырвало на парковке. И после этого у моего мужа хватило наглости заехать в аптеку за назальным спреем, а я сидела в машине и ждала, когда он отвезет меня домой. Мужчины ничего не понимают. Они часто не замечают нужд других людей и думают только о себе».

Далее мы подробно обсудили, насколько по-разному мужчины и женщины относятся к потребностям окружающих. Затем участницы чата начали советовать, как заставить мужчин обратить внимание на их нужды (например, приклеить к зеркалу ванной комнаты записку с напоминанием «обними свою жену» или «перекрась ванную») и помочь им понять женские трудности (например, «устроить забастовку», чтобы они «осознали, как много ты делаешь»). Они также посоветовали женщинам приспособиться к неприятным реалиям отношений – не только к тому, что мужчинам тяжело понять, что если беременную жену тошнит, то она хочет ехать сразу домой, а не заезжать в аптеку, но и к тому, что они не осознают, сколько задач выполняют их жены. «Наверное, вы не против делать все, что вы делаете», – написала женщина по имени Ким в ответ на заявление одного врача скорой помощи, написавшей, помимо прочих возмущений, что за одиннадцать лет брака ее муж ни разу не сходил в продуктовый магазин. «Просто вы хотите, чтобы вас ценили. Одно слово – “спасибо!” – может многое изменить».

Я, к примеру, чувствовала, что муж меня ценит, но мне также хотелось найти повод, чтобы самой поблагодарить мужа. Конечно, такие поводы в нашей жизни случались. В течение трех лет и с большим ущербом для своего здоровья именно Джордж каждую ночь вставал к Тесс, которая всегда плохо спала. Когда родилась Лив, он стал настоящим чемпионом по пеленанию – у него был свой научный и совершенно недоступный мне метод, который пригодился ему и после рождения Тесс. Все же его склонность не замечать неожиданных нужд – не повседневных, которые составляют семейную жизнь, – всегда вызывала у меня шок. В своем добром и трудолюбивом муже я замечала что-то невероятно примитивное и ущербное, недоступное моему пониманию, – умение (как и у многих представителей его гендера) забывать о других.

Одним летним вечером 2018 года, проведя весь день на пляже, мы приехали домой как раз к тому времени, когда надо было укладывать девочек спать. Они еще не ужинали, и в машине мы решили разогреть куриные наггетсы из морозилки. Как только мы вошли в дом, я отправила наших извалявшихся в песке дочерей в ванную, а Джордж направился на кухню. Я подумала, что он положит наггетсы в духовку. Пять или десять минут спустя, когда я закончила мыть и сушить младшую дочь, он все еще стоял у столешницы и пил холодное пиво.

Я достала наггетсы, открыла коробку, положила кусочки курицы на противень. Он наблюдал за мной, не сказав ни слова – кроме «ой». Ему и в голову не пришло, что он мог приготовить наггетсы сам, что я ожидала этого и что наши дети устали и проголодались и хотят спать. Это не лень. Это что-то, чему я еще не придумала названия и что даже не надеюсь понять.