Текст книги "Право на гнев. Почему в XXI веке воспитание детей и домашние обязанности до сих пор лежат на женщинах"

Воспитание

Если гендерный эссенциализм отстаивает врожденные, особые качества женщин и мужчин, гендерный экзистенциализм предлагает альтернативный подход. Гендерный экзистенциализм считает гендер социальным конструктом, оказывающим колоссальное влияние на наши мысли, поступки и отношение к себе, определяющимся не природой, а культурой [188]. Среди гендерных экзистенциалистов больше женщин, чем мужчин [189]. Недавний опрос Исследовательского центра Пью показал, что из 64 % американцев, которые считают, что женщины и мужчины по-разному подходят к родительству, 61 % женщин и только 41 % мужчин уверены, что эти отличия имеют социальную (а не биологическую) причину.

Динна (42 года) из Сан-Диего, учительница и мама двоих детей, говорит: «Последствия велики и затрагивают множество сфер. С точки зрения культуры – это влияет на образ женщин; с точки зрения истории – на отношение к женщинам во всем мире на протяжении тысяч лет. Женщины считаются второсортными. Я не осознавала этого до выборов 2016 года[12]12
  Имеются в виду президентские выборы в США, в ходе которых победил Дональд Трамп.


[Закрыть]. Именно тогда мои глаза открылись. Я вижу это в шутках моих друзей, в том, как я сама говорю о себе. Женщины не пользуются таким же уважением, как мужчины. Женщины играют второстепенную роль».

Динна рассказала, как эта второстепенность отразилась на ее собственной жизни. Она отказалась от самой лучшей своей работы, потому что ее муж получил новую должность в другом городе и им пришлось переехать. Она не требовала, чтобы он отказался от еженедельных командировок, даже когда забеременела вторым ребенком, работала учителем на полную ставку, мучилась тревожностью и заботилась о первенце: «Мне казалось, что все это – моя ответственность». Родители Динны развелись, когда ей было два года, и ее воспитывала мама, которая мечтала только об одном – найти себе мужа. «Я помню все ее неудачные отношения и как она рассказывала мне, что значит быть женщиной». Вот что значит быть женщиной: удержать мужа – главная задача, а обязанность жены – всегда обеспечивать ему комфортное существование.

Гендерный экзистенциализм утверждает, что попытки подстроиться под ту или иную человеческую категорию мешают быть собой. Сложно представить человека, которого ни разу в жизни не стесняли предписания его группы. Наши личные предпочтения уступают место правилам гендерной системы. Ни за что не поверю, что я единственная в детстве тайком от одноклассниц играла в машинки. В ходе одного исследования ученые наблюдали за детьми, которые выбирали игрушку, и оказалось, что трех– и четырехлетние мальчики тратят 21 % своего времени на «девчачьи» игрушки, когда играют одни, и всего 10 %, если рядом играет другой мальчик. Изначально девочек реже наказывают за нарушение гендерных стереотипов, и они пользуются большей свободой в выборе игрушек. Девочки выбирают «мальчишечьи» игрушки 34 % времени, когда играют одни, и 24 % времени в присутствии другого ребенка [190]. Наши личные предпочтения гораздо шире, чем социально одобряемые нормы.

Гендерная социализация начинается с рождения. Родители с младенчества имеют разные ожидания по отношению к мальчикам и по отношению к девочкам, и их восприятие детей формируется в соответствии с этими ожиданиями. Девочки и мальчики различаются только в одном: в среднем мальчикам тяжелее обслуживать собственные нужды самостоятельно и в среднем им нужно больше времени, чтобы перейти с одностороннего на двустороннее взаимодействие [191].

Даже в отсутствие каких-либо иных объективных отличий родители дочерей чаще, чем родители мальчиков, считают своих детей мягче, физически меньше, изящнее и невнимательнее. Когда матерей и отцов просят посмотреть видео с малышом, которого они никогда раньше не видели, их описание ребенка будет зависеть от того, кто, как им сказали, перед ними: мальчик или девочка. Матери маленьких девочек постоянно недооценивают двигательные способности своих дочерей, а матери мальчиков, наоборот, переоценивают. Стереотипные ожидания влияют на приобретение конкретных гендерных типов поведения, превращая ожидания в пророчества.

Исторические факты говорят о том, что по мере того, как мужчины и женщины приобретали, казалось бы, одинаковую общественную роль, мы стали намного больше подчеркивать половую принадлежность с самого рождения ребенка (или даже до него). В эпоху разделения домашней и общественной жизни игрушки и одежда носили гендерно нейтральный характер. Маленьких мальчиков одевали в ночнушки [192]. Сегодняшнее подчеркивание пола ребенка стало не только последствием влияния социальных медиа, но и попыткой заявить об исключительной значимости пола в мире, где роль мужчин и женщин практически ничем не отличается.

Мы делим людей на две категории. Каждой категории приписывают конкретный тип мыслей, чувств и поведения. В течение бесчисленного количества взаимодействий в самой разной обстановке эти ожидания подкрепляются множеством едва заметных факторов. Ожидания универсальны и несут моралистический подтекст, диктуя указания и важные нормы достойного поведения. Девочки учатся вести себя женственно, то есть скромно и послушно, а мальчики – мужественно, то есть решительно и напористо.

Неосознанно взрослые подталкивают маленьких детей к «правильному» типу поведения, и не только очевидными способами, например не давая мальчикам играть в куклы. Возьмем взаимоотношения между воспитателями и детьми дошкольного возраста: согласно исследованиям, мальчики и девочки возраста тринадцати месяцев ведут себя одинаково, но взрослые реагируют на их поведение по-разному. Девочки получают больше внимания воспитателя за жестикуляцию и лепет, а мальчики – за нытье и крики. В возрасте тринадцати месяцев дети одинаково часто хватают, толкают и пинаются. Но воспитатели вмешиваются, чтобы сдержать агрессивное поведение девочек, только в 20 % случаев. Напротив, агрессия мальчиков побуждает воспитателей вмешиваться в 66 % случаев. Выражаясь терминами теории обучения, агрессивное поведение мальчиков закрепляется в три раза чаще. К возрасту двадцати трех месяцев девочки становятся менее агрессивными, а мальчики – более агрессивными. Обе группы научились подстраиваться под ситуацию, демонстрируя тот тип поведения, который гарантированно привлекает внимание взрослых [193].

Как мы видим, социализация влияет на гендерные различия в поведении. Было доказано, что мальчики, воспитываемые в эгалитарных семьях, проявляли столько же внимания к младенцам, сколько девочки, а мальчики, воспитываемые в традиционных семьях, – меньше [194]. Мы никогда не сможем четко разграничить влияние природы и культуры, в любом случае они взаимосвязаны. В своей книге 1999 года «Почему так медленно?» психолог Хантерского колледжа Вирджиния Вэлиан пишет: «Гормональные последствия… зависят от контекста. Даже у крыс влияние половых гормонов отличается в зависимости от обращения с животным, типа и количества стимуляции со стороны внешней среды, а также материнской заботы, которую они получают… Гормональные и внешние факторы взаимодействуют, оказывая совокупное воздействие на личные особенности и поведение людей и животных» [195].

Возможно, отличия, которые в итоге проявляются между мальчиками и девочками, отчасти являются результатом генов и гормонов. В межкультурных исследованиях антропологи выделили семь типов поведения, по которым мальчики и девочки к возрасту трех лет неизменно отличаются друг от друга, независимо от того, где их воспитывают. Перечислим их: девочки больше работают, мальчики больше играют; мальчики проводят больше времени вдали от матери, чем девочки; девочки проводят больше времени в контакте с младенцами и заботе о них, чем мальчики; мальчики чаще устраивают суматоху и кучу-малу во время игр; девочки чаще наряжаются и прихорашиваются; мальчики чаще дерутся.

Хотя легко предположить, что межкультурное поведение заложено природой, сначала задумайтесь о том, что практически все культуры мира имеют одну общую черту – они патриархальные (85 %, и это число растет, согласно исследованию середины XX века [196]). Во-вторых, несмотря на тот факт, что нет почти никаких поведенческих различий между новорожденными девочками и мальчиками, родительское поведение по отношению к дочерям и к сыновьям варьируется неизменно и ощутимо. Многие исследования это подтверждают, но для краткости я отмечу только, что родители мальчиков позволяют своим детям больше физической стимуляции в игровой форме, чем родители девочек. Кроме того, матери девочек чаще их обнимают, чем матери мальчиков своих детей [197].

Склонность к дракам и прихорашиванию может быть результатом раннего детского опыта. Ностальгия появляется рано. Если теплое эмоциональное воспоминание ассоциируется с физическим опытом шуточной борьбы или прихорашивания, мы, скорее всего, будем сами воссоздавать этот опыт, когда вырастем. В соответствии с современными гендерными исследованиями, гендерные характеристики человека являются не врожденными или предписанными социумом чертами, а динамическими свойствами поведения, вытекающими из жизненного опыта каждого отдельного человека.

Принципы воспитания не меняются

Теория социальной структуры общества утверждает, что принятое в культуре разделение труда по гендерному признаку определяет все гендерные отличия в поведении – и, следовательно, поведение мужчин и женщин в семейной жизни. Исторически физическое превосходство и сила мужчин позволяли им отдаваться такому занятию, как война, что повышало их статус и давало больше власти по сравнению с женщинами. Войдя в эти роли, мужчины стали доминировать, а женщины подчиняться [198].

Несмотря на то, что в наше время для достижения статуса физическая сила сама по себе уже не столь важна, эта динамика почти не изменилась. В своей книге 1994 года «Гендерные фильтры» покойный психолог и гендерный теоретик Сандра Бем рассуждает о том, почему, несмотря на то что деторождение и война уже не стоят во главе угла в современном обществе, это не привело к менее стереотипному поведению у женщин и мужчин. Она предполагает существование трех установок, способствующих сохранению гендерных ролей: андроцентризм, гендерная поляризация и биологический эссенциализм [199]. Андроцентризм – убежденность в превосходстве мужчин и соответственно высокий статус, приписываемый всему, что с ними связано. Гендерная поляризация – организация всей общественной жизни вокруг различий между мужчинами и женщинами. Биологический эссенциализм – концепция, согласно которой гендерные различия напрямую связаны с различиями в хромосомах. Помимо всего, мы обременены глубоко укоренившимися культурными представлениями о том, что у мужчин и женщин получается лучше всего и как они должны себя вести.

Мужчины должны заниматься собой и думать о себе (быть хозяевами собственной судьбы, свободолюбивыми), а женщинам предписано заботиться и думать о других людях (ставить интересы общины превыше всего). Хотя подобное разделение причинило мужчинам немало страданий – так называемая эпидемия одиночества ударила по ним особенно сильно, – оно до сих пор определяет статус и успех. Австралийский философ Нил Леви отметил: «То, что Нобелевской премии за преодоление одиночества и обособленности не существует, не случайность» [200].

Катрина (35 лет) из Чикаго, социальная работница и мама двоих детей, рассказывает о том, что значит быть (общинной) женщиной замужем за (свободолюбивым) мужчиной: «Я живу на грани нервного срыва. Я часто расстраиваюсь. Например, сегодня утром я разозлилась на мужа, который спустился на кухню как ни в чем не бывало в 7:05, в то время как я уже полчаса пыталась справиться с утренним хаосом одна. Меня это бесит. Почему он не может встать раньше, спуститься и помочь? Почему по субботам он спит до восьми? Почему это вообще происходит?»

«И почему же?» – спросила ее я.

«Потому что он отказывается вставать! Я тоже могла бы валяться в постели допоздна, но тогда в доме будет беспорядок, даже собаку никто не выпустит погулять».

Тогда я уточнила: «А вы просите его вставать пораньше?»

«Если бы я попросила, все равно ничего бы не изменилось. Или я не смогла бы поспать подольше и тоже встала бы рано. Или утром пришлось бы упрашивать его: “Проснись же! Вставай! Вставай!” Я ему не мама. Ситуация у нас тяжелая. Однажды утром я рано уехала в спортзал. Я сказала ему: тебе надо встать в такое-то время, одеть детей, накормить их до восьми, чтобы они успели на гимнастику. Я вернулась домой в девять. Они еще даже не позавтракали. А собака так и сидела в вольере».

Натуралисты предполагают, что структура родительства самоочевидна с биологической точки зрения, а то, что самоочевидно, – инстинктивно, а то, что инстинктивно, – неизбежно. Биоэволюционная же концепция гласит, что женщины до сих пор остаются основными воспитателями просто потому, что почти всегда ими были. Разделение труда по половому признаку было отправной точкой в первых человеческих сообществах и с тех пор сохранилось. Феминистский психоанализ развивает эту идею. Отмечая, что «дети воспитываются в основном женщинами», социолог и психоаналитик Нэнси Чодороу подчеркивает основные принципы процесса под названием «воспроизводство материнства» как социального и психологического (но не биологического и осознанного) процесса, в ходе которого женщины-матери циклически воспроизводят сами себя.

В своей книге «Воспроизводство материнства» Чодороу пишет: «Женщины как матери воспитывают дочерей с материнскими способностями и стремлением стать матерью. Эти способности и нужды являются неотъемлемой частью отношений между матерью и дочерью. И наоборот, сыновей женщины как матери (и мужчины как нематери) воспитывают так, что их способность заботиться о других людях систематически ограничивается и подавляется» [201]. В первые месяцы и годы личностного развития, как утверждает Чодороу, девочка через общую половую принадлежность чувствует близость к матери, а мальчик из-за разной с ней половой принадлежности чувствует свою оторванность.

Соответственно, развитие мальчика предполагает подавление потребности в отношениях и чувстве близости, а следовательно, и «воспроизводство мужского доминирования». Или, как сказал актер и писатель Майкл Йен Блэк в статье The New York Times 2018 года о молодых мужчинах и жестокости: «Многие мальчики живут в жестких ограничениях удушающей, устаревшей модели маскулинности, где мужество оценивается силой, где невозможно проявить уязвимость без того, чтобы тебя не унизили как мужчину, где мужественность приравнивается к власти над людьми» [202].

Мальчиков с детства приучают к мужскому доминированию. К девятнадцати месяцам мальчики позитивно реагируют на других мальчиков, только если те занимаются «мужскими» делами. Напротив, девочки реагируют позитивно на других девочек независимо от их стиля игры. В книге «Почему так медленно?» Вэлиан рассказывает об исследованиях игр маленьких детей: «Мужские занятия постепенно приобретают приоритетный статус, изначально через осуждение отцом за выбор женских занятий, а позже через неодобрение сверстников-мальчиков… Мальчики чаще наказывали своих сверстников-мальчиков за девчачий выбор, высмеивая их или вмешиваясь в их игры физически или вербально. Так мальчики учатся обесценивать женские занятия и сторониться их, чтобы не терять своего превосходящего статуса. Слишком велик риск получить клеймо девчонки» [203].

Взрослые мужчины тоже не готовы рисковать. Как сказала мне Шэннон, мама из Оклахомы, ее муж отказывается складывать постельное белье: «Вдруг кто-то из его приятелей застукает его за этим занятием. Они подумают, что он подкаблучник, и у него не останется ни капли гордости». Хотя Шэннон расстроена тем, как это влияет на ее жизнь, она также сочувствует социальной уязвимости ее мужа. Она готова пожертвовать своей гордостью, чтобы защитить его гордость, – многим женщинам приходится расплачиваться за мужскую хрупкость.

Наблюдательные исследования двухлеток в детском саду показывают, что девочки меняют свое поведение в играх, дабы угодить сверстникам обоих полов, а мальчики не позволяют себе идти навстречу девочкам. К трем годам социальное поведение детей усложняется, и они все чаще стараются контролировать действия своих друзей. По мере того как с возрастом учащаются попытки повлиять на окружающих, девочки и мальчики начинают вести себя по-разному: девочки предпочитают вежливо предлагать, а мальчики – прямолинейно требовать. Со временем мальчики все меньше реагируют на мягкие просьбы. И вскоре мальчики начинают влиять на всех детей, а девочки – только на девочек [204].

Ненамеренно и без явных указаний со стороны мы действительно становимся совершенно разными людьми. С трехлетнего возраста половина из нас привыкает вежливо просить и учитывать предпочтения и чувства других людей, а другая половина – требовать и игнорировать желания друзей, особенно если это друзья другого, второсортного, пола [205].

Если вы встречались с мужчинами, когда вам было лет двадцать, то вы знаете, как это проявляется у молодых взрослых. А если вы читали работы психолога и исследователя Джона Готтмана, вы также знаете, как эта динамика проявляет себя в браке. Анализируя многочасовые видеозаписи конфликтов в гетеросексуальных парах, Готтман пришел к выводу, что мужья часто «превращаются в стену» – мысленно и эмоционально устраняются из беседы, когда их жены поднимают те или иные проблемы. Готтман пишет: «Когда муж отгораживается, жене тяжело повлиять на него или хотя бы убедиться в том, что он услышал ее тревоги. Жены, напротив, склонны принимать живое участие в переживаниях мужей» [206].

В беседах с матерями об их неспособности добиться изменений дома я часто слышала разные вариации слов Моник, мамы из Квинса: «Сколько же можно уговаривать человека?» Неудивительно, что, как показывают исследования, из всех гендерных конфигураций пар лесбиянки воспитывают детей наиболее слаженно и гармонично [207].

Когда я спрашиваю Эйприл из Нью-Йорка, которая воспитывает детей с другой женщиной, что она думает об этом исследовании, она отмечает тот факт, что однополые пары в целом отличаются большей гибкостью в распределении ролей. «Мы по очереди брали на себя роль основного родителя и меньше времени уделяли работе. Когда ты пережила такое, ты знаешь, каково это, и стараешься помочь всем, чем можешь. У меня есть гетеросексуальная подруга, чей муж никогда не был основным родителем и просто не понимает, что к чему».

Дэвид, один из отцов-геев, с которыми я беседовала, утверждает, что они с мужем сталкиваются с «теми же проблемами, что и многие гетеросексуальные семьи, и основная из них – взаимное признание». Когда двое мужчин вместе воспитывают детей, каждый из них чаще сталкивается с теми же трудностями, что и женщины, воспитывающие детей вместе с мужчинами, – из разряда «мой муж заехал в аптеку для себя, пока меня тошнило в машине».

В своей книге 2011 года «Вступаем в сопротивление» психолог и психоаналитик Кэрол Гиллиган анализирует гендерные особенности детей в возрасте 6–11 лет. Через много лет после того, как процессы, о которых пишет Чодороу, закрепились, Гиллиган видит, как мальчики и девочки воспроизводят мужественность и женственность на практике. Мальчики избавляются от мягкости, а девочки – от решительности. Эти аспекты их личностей уходят на второй план. Психологи называют это диссоциацией – неспособностью знать, что мы знаем, и чувствовать, что мы чувствуем. Диссоциация становится результатом травмирующего опыта, включая острое чувство стыда. Гиллиган считает, что это объясняет, почему мальчики склонны к депрессии в возрасте восьми лет, когда любые проявления нежности и уязвимости становятся социально неприемлемы. Девочки, пользуясь большей гендерной свободой, чаще страдают депрессией в подростковом возрасте, когда они якобы должны стать настоящими леди, «молчаливыми и покорными во имя женского блага». Гиллиган пишет: «Неудивительно… что те периоды развития детей, когда им навязывают нормы и правила патриархальной мужественности и женственности… отмечены психологическим стрессом» [208].

Хотя гендерные различия закрепляются социальными процессами с рождения и до смерти человека, появление новорожденного младенца усиливает привычные поведенческие предписания и ожидания по отношению к женщинам и мужчинам. Материнство считается самым гендерно принудительным опытом в жизни женщины [209]. А дом превращается в гендерную фабрику [210]. Переход к родительству, хотя это потрясающее чудо, отмечен эмоциональным стрессом. Согласно Всемирной организации здравоохранения, ежегодно около 13 % родивших женщин приобретают симптомы послеродовой депрессии [211], при этом недавние данные говорят о том, что послеродовая депрессия распространена и среди мужчин [212]. Многие считают, что эти данные занижены. Возможно, виной этому то, что мы бессознательно стремимся втиснуться в жесткие представления о мужчинах и женщинах?

Мы всеми силами стремимся придерживаться устоявшихся норм и расстраиваемся, когда это не удается. Моя знакомая, которая недавно развелась, с удивлением призналась, что чувствует себя «предательницей» по отношению ко всем женщинам теперь, когда ее бывший муж получил совместную опеку над детьми – и впервые в жизни выполняет ровно половину работы, связанной с детьми. Видия (41 год), мама из Лос-Анджелеса, говорит, что готовит и убирает меньше, чем ее муж, а затем признается: «Сразу захотелось убедить вас, что готовлю я вкусно!» Она задумалась о своем побуждении и пришла к следующему выводу: «Если я не занимаюсь бытом, это вызывает сомнения в моей компетентности как женщины». Видия не чувствовала ничего подобного до замужества, хотя точно так же занималась домом по минимуму. Только отношения с мужчиной, который делает больше, чем она, кажутся ей неестественными.

Психолог Элеонора Маккоби и другие считают, что гендерное поведение зависит не столько от социализации как таковой, сколько от «контекста социальных взаимоотношений». Мужчины и женщины не ведут себя как мужчины и женщины, пока не окажутся в компании друг друга. Маккоби говорит: «Оказывается, поведение, связанное с полом, является приоритетной функцией социального контекста, в котором оно происходит… Гендерные аспекты поведения индивида активируются гендерной принадлежностью окружающих» [213].

Гиллиган соглашается: «Хорошая женщина должна заботиться о других: она прислушивается к чужому мнению, учитывает чужие нужды и тревоги» [214]. Она также отмечает, что мужчины, включая лучших их представителей, живут по другим правилам. Возможно, вы это уже заметили, если живете с одним из них. Сначала это просто сбивает с толку – смотреть, как человек идет по жизни совершенно чуждым, непонятным путем, не удосуживаясь замечать окружающих людей, предвидеть их нужды.

Мой муж, развалившись на нашей постели по вечерам, читая что-то в своем телефоне, не подвинется, чтобы и мне нашлось место, когда я вхожу в комнату. Это такая мелочь, но, воспитанная в традиционных правилах женственности, я просто физически неспособна в подобной ситуации лежать неподвижно. Я пыталась, и мне было не по себе. В Нью-Йорке в людном метро мужчины часто сидят, широко расставив ноги, занимая больше места, чем им полагается. Это принято называть «мэнспредингом», и он уже снискал себе дурную славу. Женщины даже не подумают устроиться с таким комфортом в ущерб другим пассажирам. Мы возмущаемся, когда сталкиваемся с этим, и наш гнев обрушивается на этого незадачливого распластавшегося мужчину. Он превращается в олицетворение каждого парня, какого мы встречали в жизни, настоящего козла отпущения.

Кому понравится злиться на любимого человека? До рождения детей мы с Джорджем раз в полгода ссорились из-за того, кто должен готовить, – и в итоге готовила я. «Я совершенно не против заказывать еду навынос», – говорил он искренне, совершенно не интересуясь моим мнением по этому поводу, хотя я не раз выражала недовольство подобным раскладом. Каждый раз, когда назревал спор, он шел на кухню, готовил очень вкусный ужин, но только до следующей ссоры. В конце концов я сдалась. Сколько же можно уговаривать человека? Я все равно люблю готовить, убеждала я себя, и мне это проще, потому что я занимаюсь этим дольше; он по крайней мере со стола убирает.

Однако утешать себя фальшивыми оправданиями стало намного сложнее, после того как в нашем доме появились еще два человека, и оба вечно голодные. Мне тоже хотелось, чтобы кто-то готовил мне ужин хоть иногда, и втайне я мечтала иметь такое же право, как Джордж, – наслаждаться домашним ужином и никогда не готовить самому. Написав в 2018 году в Glamour о последних годах своего брака, мать двоих детей Лиз Ленц призналась: «Я перестала готовить, потому что хотела почувствовать себя такой же необремененной, как мужчина, который возвращается домой и знает, что для него приготовлен ужин». А вот как женщины, с которыми я беседовала, объясняли тот факт, что они выполняют больше обязанностей по дому даже до того, как в семье появятся дети: «Я проводила дома больше времени», «Это же я хотела, чтобы было чисто», «Нас по-разному воспитывали». Они списывали со счетов самый важный фактор: ведь дело не в том, что их с мужем воспитывали родители с разными стандартами и ожиданиями, а в том, что жен воспитывали женщинами, а их мужей – мужчинами.

Ни для кого не секрет, что материнство и отцовство сильно отличаются друг от друга. Материнство, как отмечает поэтесса Адриенна Рич, непрерывно и бесконечно; а отцовство носит эпизодический характер. Мужчины не матери, потому что они не женщины, и никто не ждет, что они уделят внимание другим людям, пожертвовав собой, или, как сказала активистка гендерного равноправия из Зимбабве Иона Гокова, «проявят абсолютный гуманизм» [215]. Вот почему ни одна из женщин, с которыми я беседовала, даже не подумает отгораживаться от мужей так, как это часто делают они.

«В гендеризованном мире патриархата, – пишет Гиллиган, – забота превратилась в женский нравственный принцип, а не в универсальный. Забота – то, что делают хорошие женщины, а люди, которые заботятся о других, выполняют женскую работу» [216]. Если мужчин социализировали практически с рождения таким образом, чтобы они сохранили свое высокое положение, дифференцируя себя от женщин, как это проявится в семье с двумя работающими родителями? Конечно, мужчины будут спать допоздна, отказываться готовить и оставлять собаку в вольере. Сопротивляться этим гендерным предписаниям – то есть обеспечивать заботу и воздерживаться от заботы соответственно – задача, с которой матери и отцы справляются намного хуже, чем могли бы.