Текст книги "Удивительные истории о ведьмах"

Глава 5

Отпустив несчастного Серёжу в полном раздрае, Марго почувствовала, что больше не выдержит. Бармен, кажется, обрадовался, а кот пожелал остаться с ним.

Ночь не принесла облегчения. Город спал тревожно: то вспыхивали проблесковые маячки, то раздавался гул, а Марго чудилось, что летит в черноте неба человек без крыльев, летит ровно и радостно. Сколько их здесь, тех, кто может преодолевать притяжение и условности? И как им живется друг с другом?

На улице зазвенела сирена скорой помощи, и Марго поспешила закрыть окно. Сна оставалось на пару часов.

Утром город встретил ее руганью автомобильных клаксонов в пробке, спешащими прохожими и воробьиной перекличкой в кустах боярышника. Как будто совершенно обычный город, не радушный и не враждебный. И если бы не татуировки на руках, Марго могла бы ему поверить.

Бармен ничуть не переменился. Чистые бокалы симметричной пирамидой выстроились за его спиной. На мгновение Марго показалось, что их стало больше и виски в бутылках как будто прибавился, хотя они выглядели такими же нетронутыми, как накануне. Патефон сонно сипел, добравшись до центра пластинки. Бутылка вина, забытая вчера на столике, ловила блики света стеклянными плечами.

– Как тебя зовут? – спросила Марго бармена.

– Виктор, – отозвался он равнодушно.

– Давно здесь работаешь?

Бармен нахмурился не ответив, занялся кофемолкой. И когда Марго уже совсем забыла о своем вопросе, углубившись во вчерашние записи, за ее спиной вдруг раздался голос:

– Всю жизнь.

Она обернулась через плечо. Виктор налил себе виски и смотрел на нее сквозь бокал. Кот скользнул на стойку, потерся головой о приподнятую руку бармена – видно, за ночь они поладили.

Дверь медленно приоткрылась, нарушив их уединение. Сперва в щель просунулась голова в смоляных кудрях, следом – узкие плечи, и в конце концов пружинисто вошла вся девушка.

– Ой, как тут интересно! – Она с любопытством осматривала шитый золотом гобелен на стене и ряды пыльных книг на полках. – Только… мрачновато.

Марго наблюдала за ней настороженно, как и Виктор. Зато кот радостно вынырнул из-за барной стойки и потерся о ноги посетительницы.

– А это вы мне письмо прислали? – просияла незнакомка.

В ее глазах читалось не только любопытство, но и опыт, который она, к своему счастью, пережила, но который все еще возвращался к ней в кошмарах. То, что сделало ее сильнее, едва не убив.

– Да, я. Меня зовут Маргарита.

– А меня – Соня, очень приятно. Я думала, никто уже бумажных писем не пишет.

С ней можно было бы и без витиеватых оправданий, но Марго отчего-то стало стыдно. Соня действительно еще не понимала, зачем ее позвали на край города, в безлюдный переулок.

– Мне интересны твои способности, – осторожно начала Марго, но гостья тут же погасла, побелела и отшатнулась.

– Соболезную, – опустив глаза, тихо произнесла Соня. – Только я переквалифицировалась и не хотела бы…

Она нервно сглотнула и попятилась к двери.

Проснувшийся патефон тихо заиграл медленную, надрывную мелодию. Соня остановилась, вросла в пол и только судорожно переводила взгляд с Марго на Виктора, будто беззвучно звала на помощь.

– Ты не поняла, – успокоила ее Марго. – Я не хочу, чтобы ты воспользовалась даром. Я хочу, чтобы ты мне о нем рассказала.

Соня прикусила губу, и тогда кот поднялся на задние лапы, передними опершись на колено гостьи, и протяжно мяукнул в тон патефону.

– У меня тоже кошка, – на мгновение просияла Соня, – Стеша зовут.

А затем, растеряв вдруг уверенность, добрела до кресла и рухнула в него как подстреленная. Кот вспрыгнул на спинку, обернул Сонины плечи меховым воротником.

– Понимаете, – тихо сказала Соня, глядя в камеру, – нельзя было иначе. Я ведь очень его любила. И до сих пор люблю.

Марго кивнула, нажав кнопку.

Запись началась.

Ольга Есаулкова
На всякий случай жизни и смерти

Дверной звонок прокашлялся и хрипло затарахтел, а в дверь глухо, но настойчиво постучали. Соня сглотнула горькую тягучую слюну, одернула длинную бирюзовую тунику и, пошатнувшись, подошла к двери. Черт побери, главное, в обморок не грохнуться, тогда они точно всё узнают. Не надо было ей звонить. Просто она очень испугалась и не успела подумать.

Соня на несколько мгновений приложила горячий лоб к тяжелой и спасительно прохладной деревянной двери, медленно подышала и уже под невыносимый лай второй волны звонка резким решительным движением ее распахнула, и так же резко с улицы прямо в лицо Сони влетел порыв морозного игольчатого воздуха.

– Вызывали? – безо всякого приветствия сказала, словно плюнула, невысокая и острая, как сосулька на крыше, докторица в кургузой коричневой куртке поверх белого халата и попыталась войти, потеснив Соню.

Соня удержала напор и подалась немного вперед, оттесняя докторицу от двери.

– Я не вызывала, это, наверное, ошибка какая-то, – строго проговорила Соня и нахмурила брови.

Она всегда так делала, когда в банк, где Соня работала главным финансистом, наведывались аудиторы – вечно угрюмые и медлительные как сомнамбулы.

– Вы знаете, что за ложный вызов… – начала было докторица, но Соня не дала ей договорить:

– Вот и разбирайтесь с теми, кто вызвал, а у нас всё в порядке.

Докторица посмотрела с нескрываемым презрением и ненавистью на Соню, развернулась, сделала несколько шагов из света на крыльце в сторону еле видных в темноте ворот (Максим опять забыл их закрыть, сколько можно говорить, толку никакого), и под ее ногами на дорожке ватно и уютно захрустел снег. Она остановилась и, не оборачиваясь, зло и громко прошипела:

– Если из-за вас кто-нибудь другой не дождется меня и помрет, это будет на вашей совести.

Но Сонина совесть была занята совершенно другим.

Соня захлопнула дверь и медленно, по-старушечьи шаркая ногами и держась рукой за серую шероховатую стену – и ей казалось, что она не дойдет никогда, – прошла в спальню. Соня зажмурилась, и к горлу в очередной раз подкатила склизская тошнота. Но даже с закрытыми глазами Соня видела то, что не забудет никогда, если, конечно, ей однажды не сотрут память. В центре спальни на кровати на гладкой голубой простыне, глядя в потолок, будто пытаясь рассмотреть там нечто очень удивившее его, лежал Сонин муж. Абсолютно голый и абсолютно мертвый.

Ключ от бабушкиной комнаты лежал в суповой кастрюле на кухонных антресолях. Соня ухватила кастрюлю за медные ручки и зачем-то потрясла ее, и ключ громко внутри зазвенел, ударяясь о стенки. Нужны были хоть какие-то звуки, потому что в этой мертвой тишине хотелось немедленно повеситься. На звон посуды немедленно прибежала кошка Стеша, боднула Соню в ногу белым лбом и поднялась на задних лапах в надежде, что гремит Соня чем-то вкусным и предназначенным Стеше.

Соня парой медленных движений успокоительно и нежно погладила кошку и в ее сопровождении отправилась туда, куда не заглядывала несколько лет.

Бабушкина комната находилась на южной стороне дома, вечно прогреваемая и припекаемая солнцем так, что приходилась вешать очень плотные шторы, чтобы поспать утром подольше. Пятилетняя Соня – не солнце, ее шторами не остановить, она спозаранку забегает к спящей бабушке и попадает из ярко освещенного коридорчика в теплый и надышанный полумрак. Соня пробирается к неширокой кровати, осторожно ныряет под одеяло, чтобы быстро и плавно вынырнуть рядом с бабушкиным сонным лицом, провести тоненьким пальчиком по усеянной глубокими рытвинами морщин и коричневыми пятнышками бабушкиной щеке с глубокой ямкой: «У меня тоже такая!» И тут же взор ее падает на мертвого полуистлевшего паука за кроватной спинкой, болтающегося на лохмотьях паутины.

– А у мамы тоже была такая ямка на щеке? – спрашивает Соня бабушку и дотрагивается до паука.

Очень жаль его, вот если бы он мог ожить…

– Конечно, – сонно бормочет бабушка.

Паук вдруг дергает лапой, потом еще одной и спустя мгновение резко и шустро срывается с места и убегает по стене вниз.

– Я скучаю по маме, – бормочет Соня и прижимается к бабушке, проваливаясь в тяжелый и недолгий сон.

– Я тоже, – шепчет бабушка и глубоко вздыхает, чтобы сдержать плач.

Соня вставила ключ в замочную скважину и замерла. Она не могла пошевелиться, и даже выдохнуть не могла, и казалось, время остановилось, а воздух стал плотным и еле прозрачным, словно янтарь. По шее сзади поползла противная как муха капля холодного пота… Рука Сони, держащая ключ, похолодела и онемела, а ключ, казалось, начал покрываться белесым инеем… Замереть… Замерзнуть…

По Сониной ноге скользнул длинный меховой Стешин хвост, пушистый и теплый. Соня отдернула руку и потерла ледяные щеки. И снова ключ. Поворот вправо, теперь еще один, с глухим щелчком. Открыто.

Пыль и паутина гусеничным коконом укутывали всё: кровать, покрытую тонким шерстяным покрывалом, прикроватный столик, похожий на черепаху, устремившиеся высоко-высоко в бесконечность книжные полки шкафа-великана. На подоконнике стоял цветочный горшок с окаменевшей и потрескавшейся землей, где когда-то росла пахучая розовощекая герань. Соня чихнула и утерла нос рукавом, на который уже намотались и осели клоки пыли, будто только этого и ждали – свою новую жертву. Макс давно говорил, что надо сделать здесь уборку, иначе заведется нечистая сила. Кто знает, может, и завелась.

Не заводились в этом доме только мужчины. «Бабье царство на весь бабий век», – как-то сказала бабушка, грустно усмехнувшись, про их дом, который, вероятно, впервые увидел двуспальную кровать, когда Макс здесь поселился. Это произошло ровно два года назад, за считаные дни до Нового года. Макс тогда просто взял Соню в охапку и повез в мебельный магазин. Соня смеялась и валялась на всех кроватях подряд, тащила Макса за рукав, и он тоже падал рядом. И на десятом тест-драйве сдался и зацеловал ее так, что им пришлось срочно-спешно ехать домой, превышая скорость и нарушая правила.

Соня подошла к высокому и необъятному книжному шкафу. Где-то здесь, среди брошюр, книжек и фотоальбомов, должна находиться рукописная книга с серебристой по зеленому потертому бархату надписью на обложке «Наставления и правила на всякий случай жизни и смерти». В этой книге, которую периодически дописывали наследницы, таилась и укрывалась ото всех история и предназначение Сониной семьи. Вернее, как оказалось, не совсем Сониной.

– Соня, у тебя нет дара, в который раз тебе говорю, – прошептала бабушка, тяжело с хрипом закашлялась, устало прикрыла глаза и откинулась на помятую и слегка влажную подушку.

Да, бабушка не однажды говорила все это Соне, начиная с седьмого ее дня рождения, когда Соня вдруг потребовала «научить ее».

– Невозможно научить быть ведьмой, надо ею родиться, – говорила бабушка, а Соня, выходит, не родилась. То есть родилась, но без дара, переходящего в их роду из поколения в поколение.

Соня вздохнула и с нежностью погладила сухую и тонкую бабушкину ладонь, пахнущую детским мылом, полынью и розовой солью.

– Бабуль, – неуверенно пробормотала Соня, – а может, все-таки ты ошибаешься? Ну, по поводу дара. Если он передается по наследству, то почему вдруг его у меня нет?

Бабушка сморщилась, скукожилась, поднесла крепко сжатый в кулаке платок ко рту и сквозь него – так убийцы используют подушку как глушитель – сипло сообщила:

– Это не ошибка. Просто… мама тебя удочерила, милая… А вскоре заболела и умерла. Но ты не перестала быть моей любимой внучкой…

В ту ночь, около пяти лет тому назад, бабушки не стало.

…Соня достала еще несколько книг, осмотрела их и уже не так аккуратно, как предыдущие, положила на стол. Сколько времени прошло? Два часа? Три? Соня оперлась лбом о шкаф, оттерла воротом туники горящее, соленое и мокрое от пота лицо и зарычала от бессилия, топая ногой и сжимая кулаки. Ничего не получается, она не найдет книгу.

– Пожалуйста, – просипела Соня и незло несколько раз ударила шкаф ладонями. – Ну, пожалуйста, ну что вам стоит, – неизвестно к кому обратилась она.

Комната вдруг пошатнулась, и Соня ухватилась рукой за стенку шкафа и оглянулась через плечо. Пол поплыл волной, приподнимая паркетные дощечки и образуя столбы пыли и грязи. Стены заходили ходуном и заскрипели. Землетрясение? В Чернотопске?

Впрочем, додумать Соня не успела, потому что шкаф под ее руками словно задышал и тихонько завибрировал, и с одной из его верхних полок рухнула, чуть не ударив Соню по голове, небольшая книга в потрепанной зеленой обложке. И снова наступила тишина.

Соня присела и осторожно, сдерживая сбивающееся дыхание, подняла «Наставления».

– Спасибо, – прошептала Соня и погладила шкаф.

Она открыла книгу, изучила несколько страниц, зажала кончик носа указательными пальцами и прикрыла глаза. Обычно это помогало ей сосредоточиться и подумать. Но какой сейчас смысл думать и размышлять, когда уходит время, а Максим сейчас там совсем один… А ведь вчерашний вечер так хорошо начинался…

В центре кофейни стояла пахучая, немного кособокая, но очень нарядная елка, лохматая и слишком большая для такого крошечного помещения. Она будто призывала каждого обратить внимание на ее лапы, украшенные гирляндами и сияющими новенькими шарами, – так девушка хвастается наманикюренными ноготками. До Нового года совсем немного времени…

Максим заказал огромный кувшин красного домашнего вина и по внушительной порции пасты с помидорами и базиликом, и они кутили.

Он гладил Сонины волосы, торчащие в разные стороны смешными черными мелкими кудряшками (раньше как-то еще боролась с ними, разглаживала, потом забила) и старался двигаться медленно и плавно, боясь спугнуть этот момент словно дикого зверька.

Но момент все равно спугнули и разрушили к чертям собачьим.

– Здравствуйте, – низким грудным голосом произнесла худощавая брюнетка с гладкими волосами, невесть когда и как оказавшаяся у их столика, и обратилась к Соне: – Можно задать вам вопрос?

– Ну, наверное, можно, – кивнула Соня и недоуменно пожала плечами, а Макс под столом вопросительно сжал ладонью Сонину коленку. Соня опустила руку под стол и постукиванием пальцев по ноге Макса ответила ему «понятия не имею». Их тайный язык, который появился сам собой, будто они так общались всегда.

– Вы же ведете приемы? – спросила брюнетка, даже не представившись.

– Как финансист? – Соня приподняла правую бровь.

– Не-е-е-ет, – задумчиво протянула женщина и быстро добавила: – По решению крайне жизненных вопросов.

– Простите, – Соня развела руками, – я не понимаю, о чем вы.

– А это, значит, ваш муж, – пробормотала незнакомка, оглядывая Макса словно экспонат в музее, и, близоруко прищурившись, склонилась к нему, звонко стукнув его бокал громоздким золотым кулоном в виде полумесяца на длинной цепочке.

– Что вы имеете в виду? – спросила Соня.

– Ничего, – женщина вдруг будто очнулась и слегка тряхнула головой, – простите, я обозналась.

И незнакомка быстро удалилась от их стола, по пути извлекая из сумки длинную тонкую сигарету, больше похожую на вязальную спицу.

– Что это вообще такое было? – удивленно пробубнил Макс.

– Понятия не имею, ерунда какая-то, – теперь уже голосом, а не пальцами ответила ему Соня.

Она внезапно очень устала, на нее накатила вязкая муть, а мышцы и суставы заломило как перед лихорадкой. Она уснула в машине по пути домой. Тогда Макс уже у дома несколько часов караулил ее сон, грел машину и то и дело поправлял шарф на Соне, боясь, что она действительно разболеется. Трогал Сонин лоб ладонью и всякий раз облегченно вздыхал: слава богу, холодный. А потом все-таки взял ее на руки и аккуратно, словно драгоценность, отнес в дом и уложил в кровать, по пути целуя ее то в нос, то в макушку, пахнущую цветочным шампунем и горькой полынью.

Соня в итоге не заболела, а вот Макс…

Макс оказался очень тяжелым, намного тяжелее, чем полагала Соня. А на что еще она рассчитывала при своей худобе и не самом высоком росте. Соня надела на Макса толстый вязаный кардиган, теплые штаны с мотнёй (такие дурацкие, но ему нравятся) и хотела спустить с кровати на ковер, но не понимала, какой стороной лучше: головой или ногами. Соня очень боялась, что Макс ударится и ему будет больно.

Все-таки стащила его, обхватив руками под мышки. Ушибить ноги не так страшно, как голову.

Разместила на ковре, укрыла теплым одеялом, подоткнув его по бокам. Надо бы, наверное, шапку надеть? Или необязательно?

Соня опустилась на колени и уткнулась лицом в волосы Макса: они пахли одновременно и сладостью, и солью. Они все еще пахли их недавним сексом.

Соня не позволяла к себе прикоснуться, пока не окажется совсем голой. Дразнила, трогала, облизывала и целовала, постепенно раздеваясь, а Макс изнемогал.

– Ты доведешь меня до инфаркта, честное слово, – хрипел он, но послушно терпел.

Его даже связывать не приходилось, просто приказать, дразнить, изводить до безумия и наблюдать, как глаза Макса становятся фантастически ярко-синими от предельного возбуждения.

И тогда Соня сдавалась и разрешала ему провести языком внизу ее живота и схватить ее и стиснуть, и задышать жарко-жарко ей в шею, и теперь ему разрешалось владеть Соней и делать всё, что захочет.

Макс был сверху и двигался быстро, торопясь и задыхаясь, а Соню накрыл такой мощный оргазм, что на несколько мгновений она перестала что-либо слышать и соображать, а когда пришла в себя, поняла, что Макс слишком сильно придавил ее и от этого ей трудно дышать.

– Ма-а-акс, – позвала Соня и потрогала мужа за плечо, – Ма-а-акс.

Но тот не двигался.

Соня хохотнула:

– Я поняла про инфаркт, милый, я поняла. В следующий раз буду нежнее, обещаю. Давай поднимайся.

Но Макс даже не пошевелился.

Соня уже поняла, что что-то не так, но все еще надеялась на затянувшуюся шутку. Она с трудом перекатила Макса на бок, а затем на спину.

Максим не дышал, а его распахнутые и замершие синие глаза удивленно смотрели в потолок.

…Макс больше никогда не захочет ее. Не будет смотреть, как Соня раздевается, и ждать, когда она насладится игрой.

Если Соня его воскресит, Макс не останется с ней. Возможно, даже испугается и видеть ее не захочет. То, что с ней произойдет после инициации, изменит ее навсегда… В «Наставлениях» об этом очень четко написано…

А если инициацию она не пройдет, что вероятней всего, то… Катастрофа. Конец всему. Совсем конец.

В груди засаднило, а в районе солнечного сплетения будто образовался тупой ржавый нож. Соня закрыла лицо руками и заплакала горько, взахлеб, с подвыванием. Она обняла себя за плечи и раскачивалась из стороны в сторону. Жалела Макса. Жалела себя. А кто еще пожалеет?

Тихо на мягких лапах к ней подошла Стеша, поднялась и лизнула шершавым языком в соленую щеку.

Соня наклонилась, сгребла Стешу в охапку, уткнулась в ее голову мокрым лицом и засипела, всхлипывая:

– Я помню, что мне говорила бабушка. Но я должна попытаться. Это единственный шанс для Макса. А ты стереги дом, ладно?

И Стеша согласно кивнула белой и влажной от Сониных слез головой, и Соне стало чуть легче.

– Прощайте, – тихо прошептала Соня кошке и своему дому.

Соня схватила ковер, на котором лежал Макс, и поволокла, пятясь к входной двери. Вытащила, тяжело и прерывисто дыша, на улицу, подтащила к машине, стоящей у распахнутых ею ворот, и открыла заднюю дверь. Зачем они купили такой высокий джип? Зар-р-раза.

Соня разместила Макса головой к открытой двери, обошла машину и залезла на заднее сиденье так, чтобы втащить мужа, ухватив под мышки. Она напряглась и потянула на себя, но лишь слегка приподняла тело мужа, сломав при этом пару ногтей. Отпустила, подышала. «Ты сможешь! Сколько раз он таскал тебя на руках словно игрушку. Настала твоя очередь».

Соня снова подхватила Макса, уперлась изо всей силы коленями в сиденье, потянула и глухо зарычала, как собака.

В этот момент тело Максима стало словно бы в несколько раз легче, его ноги поднялись в воздух, и Соня рывком втащила Макса в машину, а вместе с ним в салон залетел еле уловимый запах табачного дыма. Соня удивленно посмотрела в распахнутую перед ней дверь и сквозь начавшийся густой снегопад увидела быстро удаляющуюся фигуру в плаще с капюшоном.

Соня остановилась на неширокой и практически нечищенной дороге. Здесь, как показывал навигатор, ей следовало свернуть в лес. Соня вышла из машины и прошла чуть вперед, чтобы найти хоть какой-то проезд. Снегопад к тому времени перешел в метель, и свет фар с трудом пробивал ее. Неожиданно, метров через тридцать, уже почти в темноте Соня рассмотрела узкую дорожку, не расчищенную даже, а как будто примятую сверху.

По ней-то Соня и поехала вглубь леса. Машина то и дело застревала, но Соня давала по газам, и машина с ревом вырывалась из цепких снежных лап.

– Вы прибыли на место, – сообщил навигатор, и сквозь хлопья снега Соня увидела заваленный огромными глыбами льда и упавшими деревьями вход в Соляную Пещеру в невысокой островерхой горе с абсолютно лысыми склонами.

– Твою ж мать, – глухо прошептала Соня. – Но я все равно попробую, – тихо сказала Соня Максу.

Пару деревьев Соня оттащила довольно легко, да и несколько кусков льда отпинала в сторону. Оставалась ледяная глыба у самого входа, которая, казалось, нарастала и замерзала тут веками. Соня приналегла на нее всем телом и попыталась сдвинуть хоть чуть-чуть, но льдина осталась неподвижной и безмолвной. Соня обошла ее, попрыгала на месте, боксируя, чтобы разогнать кровь и накопить ярость, и с рычащим криком с разбегу кинулась на льдину– но напрасно. Зло и обессиленно Соня ударила громадину плечом, и та вдруг неожиданно легко подалась, словно по волшебству, и не просто подвинулась, а покатилась и, ударившись о дерево, стоящее неподалеку, хрустнула как леденец на зубах.

Соня ахнула и снова уловила в воздухе знакомый аромат табачного дыма. Она оглянулась и успела увидеть быстрое движение и мелькнувшую между деревьями тень в плаще.

– Кто здесь? – крикнула Соня, и голос ее отозвался эхом: «Здесь… здесь… здесь…»

Соня стояла у машины и смотрела на вход в Соляную Пещеру, крепко сжимая кулаки и пытаясь усмирить колотящееся сердце и громко стучащую боль в висках. Бах-бах-бах, а если ты не ведьма, тебе ведь сказали, что ты приемный ребенок. Бух-бух-бух, тогда ты заживо сгоришь при входе в Пещеру, она не пускает тех, с кем не связана родовым заклятием словно пуповиной. Бах-бах… Может, лучше даже не пытаться…

– Пф-ф-ф-ф, – шумно выдохнула Соня и поцеловала Макса в ледяные сухие губы. Любимые. И такие сейчас молчаливые.

– Я правда постараюсь, – шепнула Соня Максу, – ты только потерпи.

Соня достала из кармана куртки смартфон и написала короткое сообщение подруге Нюре: «Мы с Максом уезжаем на несколько дней, а может, и дольше. Присмотри за Стешей и цветами, пожалуйста. Обнимаю». В глазах защипало, Соня сморщилась, но не дала себе заплакать, дважды хлопнув себя по щеке и еще раз выдохнув: «Пф-ф-ф-ф».

Затем она захлопнула дверь машины, повернулась лицом к Пещере, сделала пару шагов назад для разгона и наконец побежала так быстро, как только могла, в чернеющий беззубый рот Пещеры. Спустя несколько секунд кромешная беззвучная тьма накрыла Соню плотным колпаком, разорвав ее мир и ее саму на тысячи мельчайших частиц…

…Двигаться сквозь плотное марево оказалось трудно, будто в густом киселе. Соня потерла глаза, а затем ущипнула себя, но ничего не почувствовала. Значит, все-таки умерла… Жаль. Не себя, а Макса. Очень жаль. Прости меня, если сможешь…

Марево перед Соней постепенно рассеялось, и перед ней открылось безграничное пространство, наполненное белым светом и абсолютно глухой тишиной. От этой мертвой тишины у Сони заложило уши, и обруч боли крепкой хваткой сжал голову.

Соня сделала пару шагов, и напротив вдруг образовалось довольно высокое зеркало в белой раме, в котором ничего не отражалось.

Соня подошла к нему чуть ближе, по зеркалу пробежала рябь, и оно показало Соню.

В зеркале стояла сгорбленная, перекошенная старуха с рытвинами на впалых щеках, бесцветными глазами, косматыми седыми волосами и искривленным черным ртом, открытым в немом жутком крике.

Соня зажала рот рукой и попятилась.

Старуха в зеркале тоже прикрыла рот и вытаращила белёсые глаза, наполнившиеся ужасом и болью.

И в этой звенящей тишине даже не откуда-то сверху, а прямо в Сониной голове гулко и строго прозвучал мужской голос:

– Ты готова принять то, что ты видишь, наследница Соляной пещеры и ведьмино дитя?

Соня зажмурила глаза, согнулась пополам и беззвучно закричала.

Да уж, Макс никогда не примет ее такой. Но… зато он будет жить. А тогда и она как-нибудь проживет. Хотя без него – какой смысл?

Соня выпрямилась и глубоко вздохнула.

– Да, я готова, – одними губами, словно в себя, а не наружу, сказала Соня и кивнула.

И свет померк, и тьма накрыла Соню непроглядным глухим колпаком.

Соня открыла глаза, но ничего не увидела в абсолютной черни. Соня отметила мимоходом, что голова больше не болит, проклятый обруч разжал свои тиски и стало спокойнее и легче. Соня достала из кармана куртки смартфон и включила фонарик. Круг света охватил каменные стены, а затем скользнул по алтарю, на котором находилась пара карманных часов с потрепанными кожаными ремешками.

Соня навела свет фонарика на свою руку, и она показалась ей чужой: вся в рытвинах и морщинах, с дряблой кожей, паутиной синих вен и длинными и кривыми желтыми ногтями. Дотронулась до лица и отдернула ладонь, настолько мерзкой, сухой, безжизненной и сморщенной, как вяленое яблоко, оказалась на ощупь ее кожа. Соня нагнулась вниз, в темноту, и ее вытошнило кислыми остатками вчерашнего ужина и желчью. Она поднялась, утерла рукавом куртки слизь с губ и криво улыбнулась. Получилось…

Она прошла инициацию. Теперь она – настоящая Ведьма. Женщина, по роду связанная с Соляной Пещерой неразрывной живой пуповиной. Мастер по воскрешению людей.

После всего, что ранее Соне пришлось сделать и пройти, доволочь мужа до Пещеры и затащить внутрь оказалось довольно легким и обычным делом. Соня открыла сумку, собранную перед отъездом к Пещере в бабушкиной комнате, достала двенадцать золотистых свечей и зажгла их, расставив на алтаре – большом гладком камне у дальней стены Пещеры. И пространство вокруг сразу стало теплым, светлым, легким, воздух наполнился свечением и завибрировал.

Соня осторожно взяла с алтаря наручные часы без стекла и цифр, на широком, потрепанном по краям кожаном ремешке коричневого цвета. Именно они, как сообщают «Наставления», определяют, достоин ли умерший человек воскрешения или нет. Если стрелки начнут двигаться – покойника можно оживлять, а вот если останутся замершими – значит, на запрос о воскрешении получен отказ.

Соня, зачем-то мелко перекрестившись, надела часы на руку Максима, застегнула ремешок дрожащими пальцами и запрокинула голову, глядя в щербатый и темный каменный потолок. Медленно и бездумно считала она до десяти, а для верности – досчитала до двенадцати.

Внутренне замерев, Соня опустила голову, но перед глазами поплыло, и она не могла сфокусироваться на циферблате, и тогда она прислушалась… Тик-так… Тик-так… Спасительные звуки. Запрос на воскрешение одобрен.

Соня расставила вокруг Макса двенадцать золотистых свечей. Снова нырнула в сумку и достала кусок угля и мешочек с солью. Нарисовала углем трикветр [4]4
  Религиозный и мистический символ в виде трилистника, обозначающий триединство (примеч. авт.).


[Закрыть] и уроборос [5]5
  Свернувшийся в кольцо змей или дракон, кусающий себя за хвост. Является одним из древнейших символов, известных человечеству, в том числе часто используемый в эзотерике и магии (примеч. авт.).


[Закрыть] на стене Пещеры. Насыпала по щепотке соли на лоб и ладони Макса. Открыла «Наставления» на нужной странице и положила книгу на алтарь, встала возле на колени и оказалась спиной к мужу. Набрала в легкие побольше воздуха… Все будет хорошо… Для Макса точно, а вот для нее, точнее, для них… Когда он увидит ее после… Это будет ужасно, он наверняка испугается… Но лучше не думать об этом.

 
                Силы высшие, духи верные,
                Вас молю о милости,
                Вас молю о малости,
                О щепотке жизни,
                Как о щепотке соли.
                Да изыдит смерть,
                Да вернется жизнь,
                Да вдохнется жизнь.
                Как я сказала, так и будет,
                Так и будет вечно слово мое.
 

Сонин шепот постепенно перешел в нечеловеческий крик, от которого у нее самой заложило уши, и она, обессиленная и оглушенная, просидела пару минут, прежде чем услышала позади себя дыхание. Слава всем богам! Неужели получилось?

– Соня, – хрипло и тяжело проговорил Макс, но Соня не обернулась, а крепко закрыла лицо ладонями, силясь не заплакать, не завопить, не напугать.

– Соня, милая, – Макс подполз к ней, тихонько тронул ее за плечо, – где мы?

Соня молчала.

Макс вопросительно постучал пальцами по загривку Сони, но она не шелохнулась и не ответила.

– Что случилось, Соня? – просипел Макс и резко за плечо развернул Соню.

– Я тебе все расскажу, Макс, ты только не волнуйся, – глухо проговорила Соня дрожащим голосом.

– Я ничего не помню, милая, как мы здесь оказались? Что с тобой? Пожалуйста, посмотри на меня. – Макс пододвинулся к Соне поближе и поцеловал, а затем легко потянул на себя кисть ее правой руки.

Макс что, не видит, во что превратились ее руки? Он, наверное, в шоке. Но еще одного шока не избежать.

И Соня, зажмурившись, резко оторвала ладони от лица. Пара секунд тишины заставили Соню открыть глаза, чтобы увидеть изумленное лицо Макса. Он почему-то не кричал от ужаса, а с тревогой и нежностью всматривался в нее.

– Ты мне что-нибудь объяснишь, Сонь?

– Да, обязательно, но позже, – пробормотала Соня.

Она ничего не поняла. Наверное, Максим еще не пришел в себя, наверное, это все побочный эффект воскрешения. Надо подождать, и он всё увидит и всё поймет.

Но Макс не видел. Он не видел, пока они выбирались из пещеры, пока шли к машине, обнимаясь и слегка пошатываясь. Не видел и пока они ехали домой. И это было странно, потому что она смотрела в зеркало заднего вида и могла поклясться даже на книге «Наставлений», что видела свои седые взлохмаченные волосы и белесые глаза, окруженные рытвинами морщин. Макс не видел. Он умолял пустить его за руль, но она выдержала напор и все-таки повела машину сама. На все вопросы говорила только «потом-потом», вот доедут они до дома, а уж там, в родных стенах, когда за ними захлопнется входная дверь.

Вот только до входной двери они так и не дошли.

Соня копалась в багажнике машины, припаркованной у ворот, и пыталась найти там свою сумку, а Макс почти дошагал до крыльца, как вдруг остановился как вкопанный, словно напоролся на невидимую стену, и медленно обернулся. И Соня тоже посмотрела на него. В этот момент пространство между ними начало вибрировать, воздух будто бы уплотнился и пошел волной, засеребрился, и резко запахло сигаретным дымом.

Серебряные и дымчатые частицы собирались кучней и плотней, и спустя несколько секунд перед Соней и Максимом материализовался человек в длинной серой куртке с капюшоном.