Текст книги "Повесть о зеленоглазом олене"

– Ну-у-у… я бы… красиво оделась, – размышляю я вслух, как будто вопрос нарядов зависит от меня, а не от родительской зарплаты, задерживаемой месяцами, – Я придумала бы тысячу причин, по которым нужно ходить мимо Жени. В магазине я бы рассыпала мелочь, чтоб он помогсобрать. Я бы стала выгуливать собаку соседа. Женя подошел бы к собаке и сказал, что она хороший пес или что-то в этом роде, я бы ответила ему, что это Рекс, или там… Тузик…Он сказал бы,если не дурак, что помнит тех собак, что у меня были в детстве, А я бы ему ответила, да, хорошие были собаки и рассказала бы, как их отравила соседка. Как мы с родителями хоронили в тайге лайку-мать, ее старшую дочь и троих щенков-подростков, которые были любимцами детей и врагами всех алкашей из ночника, за что и поплатились, – я окончательно прихожу в себя и проявляю радостную болтливость.

Подвоха в вопросе я не вижу.

Ксю подходит к окну и одергивает штору:

– Я не знаю, как тебе это удалось, Даша… но…вуаля.

Женя в меховой шапке с ушами и его приятель сидят на дуге турника и о чем-то разговаривают прямо напротив меня.

Моя рука с корочкой хлеба задела штору, оставив на той майонезное пятно, и повисла в торжественном оцепенении. Сердце бьется, и я чувствую себя принцессой, которую прекрасный принц пришел спасти от векового заточения, от шпагата и от сжигания калорий. Не ранее как вчера с биноклем на родительском окне я отчаялась ловить Женю по ту сторону дома. Хотела видеть его, пусть изредка и издалека. И вот он появился совсем близко. Он пришел ко мне, столько простых совпадений быть не может, я знаю, я чувствую это.

– Ну, что, Даша? Идешь выгуливать Рекса? Извини, Тузика.

Ксюша опускается в кресло-качалку с видом человека, истинно свободного от жалких человеческих страстей, от школьных романов «с букетом наперевес» и прочих сердцебиений.

– Они тут каждый день теперь. А ты за полгода даже ни разу с ним не поздоровалась.

– Так они поэтому и здесь, – усмехаюсь я.

Я не могу сосредоточиться ни на беседе, ни на включенном телевизоре с передачей «До 16 и старше», и не могу продолжить хлебно-майонезную оргию. Отходя от окна, через несколько секунд я возвращаюсь к нему опять. Со мной, наверное, не интересно.

Руки дрожат. Должно быть, у тех, кто ловит рыбу сетью на Колымском водохранилище, также дрожат руки, когда они не знают, что делать со своим слишком крупным и полулегальным уловом. Кажется, достаточно лишь того, что Женя вообще появился. Но страшно, если они с приятелем уйдут, и больше не придут.

– Можешь не так тщательно следить, – спешит успокоить меня Ксю, – Позавчера мама видела, как они патрулировали двор, когда стемнело. Вчера я случайно натолкнулась на них у нас в магазине. Я подумала, а что, спрашивается, такого есть у нас, чего нет в магазине в его дворе – специально для тебя я пошла и проверила, оказалось – ничего. Они придут еще. Поздравляю!

–Видишь? Он пришел сам! Это должно происходить само собой. Понимаешь? Не потому, что кто-то надел красивую юбку, не потому что кто-то мелькает и провоцирует, а потому что нужна именно эта девчонка, и никакая другая, пусть даже она не кажет носа на улицу и ходит в единственных штанах и кофте.

– А пять минут назад ты была готова рассыпать мелочь в магазине, чтобы привлечь внимание. Чудная какая-то.

И правда, когда я не вижу Женюнеделями, и свечение ослабевает, я становлюсь готова на самый отчаянный и неловкий флирт. Но когда будни на миг возвращают мне его присутствие, я прихожу к мысли, что побеждать в любви должны не те, кто заискивает и желает показать «товар лицом». И не те, кто рассказывает всему двору, что это их «жених». Шестиклассницы, ворующие косметику у мам, томные дамочки из старших классов, угодливые одноклассницы – все, кто крутится вокруг Жени, словно жадные цыгане, продающие леденцы из жженого сахара, они не видят самого человека! Кто-то один, а вернее одна, должен утереть им нос, всем и сразу.

– Пойдем, пройдемся, – возвращает меня в реальность Ксю. Говорит она так легко, как будто для этого не нужно надевать шерстяные гамаши, шарф, шапку, шубу, сапоги….

Мы выходим из подъезда, и я, смотря строго в противоположную сторону от Жени и его приятеля, не перестаю оживленно рассказывать подруге о последних прочитанных книгах, а та сообщает: «Смотрит! Смотрит!». Женя не врал, он посылает знаки, словно терпящий кораблекрушение. А я отказываюсь их расшифровывать без его помощи.

ГЛАВА 10. МУЗЫКА

Однажды Женю упомянули на уроке в классе. На географии у Аллы Франциевны.

– В древние времена Спящий Рыцарь и соседняя сопка представляли собой единый вулкан, – рассказывает Алла Франциевна, – стенки которого обвалились во время извержения, разделив бывший вулкан на две части. Произошло это примерно тридцать тысяч лет назад. Как мы видим в окно, Рыцарь был правой частью вулкана, соседняя сопка – левой.

 «Знаем-знаем– Бесстыдница»,– роняет кто-то с места.

– Постепенно в потухшем кратере, – продолжает Алла Франциевна, – очертания которого видны отсюда, образовалось озеро. Ребята, а кто был на озере? Кто добирался на вершину Рыцаря?

Класс молчит.

– Я только на пупке у Бесстыдницы побывал, Алла Франциевна, – отвечает Дёня.

– Это не урок анатомии, Рябов. Обсуждения пупков происходят в кабинете биологии. Итак, кто-нибудь все-таки взбирался на Спящего Рыцаря?

– А что там делать? Там сразу и снег и комары, ладно бы по одному, или комары или снег, а так.., –оправдывается Дёня.

– От кого ты узнал, раз сам не был?

– Лазят всякие, с птичьими фамилиями, за уши не оттянешь.

– Скворцовы?

– Скворцовы, Алла Франциевна, – присоединяется к разговору Гриша, – Ладно бы на рыбалку, на охоту там… Как на Три Богатыря все ходят, вот это я понимаю. Но на Рыцаре же ничего живого нет, кусок камня и всё. И озеро то мертвое, и ветер там с ног сдувает. И сами они чиканутые какие-то…

– Тише-тише, – строго смотрит Алла Франциевна, – А ты откуда ты, Гриша, узнал про озеро?

– Так все знают.

Это мой. Это про моего. Я усердно точу карандаш и сияю от гордости за то, что Женя так непостижим для окружающих.

С торжественным чувством я выхожу на свежий воздух, в котором парят мелодии и мотивчики, переписываемые на подпольных магаданских студиях, копируемые подругой у подруги, звучащие из динамиков на площади. Они заразительны как смех. Они манят куда-то, придают остроту жизни, долго помнятся.

С почти религиозным самозабвением сладкоголосые дивы подхватывают речитатив за африканцами. А в одной модной песне пятеро парней, каждый из которых чем-то напоминает Женю, поют опронзительном чувстве к некой девушке. Поют, как все они охвачены, повержены, сражены, заворожены и не могут молчать о чувствах.

От того, как повержены и сражены они, как разбиты их сердца, как они умоляюще просят кого-то вернуться, начинает очень хотеться сражать, разбивать сердца, заставлять молить о возвращении. Хочется значить много не только для мамы и папы.

Совершенная и далекая девушка, для которой поют «БэкстритБойз», о которой шепчет губастый «Доктор Албан», слушает песни со спокойным приятием своей звездной участи. Она грустит самую чуточку от того, что не может выбрать сразу всех хороших парней, потому что связана кем-то одним. Но хоть она и просит всех остаться с ней друзьями, этого сделать, увы, не получится из-за ее проклятой красоты.

Надежда на лучшее, смутная и расплывчатая, тяготит меня. А тут еще эта весна, песни, обнаженные после снега скамейки и ручьи, что спешат вниз к Колыме по центральной лестнице.

«Смотри, эти вышли»,– говорит Стас, заметив нас на крыльце школы. Они с Женей так и называют нас «эти» или «эти две».

– Эти, – обращаюсь я к Ксюше, – Тебя не обижает «эти»?

–«Эти» меня никак не обижает, – пожимает плечами она.

– Но девушка, ради которой с небоскреба красиво прыгают «Эн-Синк»: брюнет, блондин, потом трое русых в джинсовых костюмах… и та, которой дарят розу за розой «БэкстритБойз», она не «эта» какая-нибудь. При ней можно только таять от восхищения и быть хорошим.

Это не моя блажь, не выдумка, такие девушки бывают не только в клипах. Я знаю нескольких из нашей школы, в присутствии кого парни именно так себя и ведут. Их никогда не назовут «эта», их называют Аленушка, Даночка, Василиночка.

– Ну и что. Мы между собой вообще называем Женю и Стаса недалекими или придурками. Забыла, что ли?

– Да, но после чего мы их так называем!

Я не договариваю, после чего. Может быть, в молчании Жени и с самого начала не было никакой рыцарской торжественности. Может, и не собирались они церемониться с нами.

Каждый день Женя со Стасом слоняются поблизости с видом, будто им все равно, в каком дворе сидеть. Чего они выжидают? Может быть сделать в их адрес какую-нибудь детскую пакость?

Я останавливаю себя – прекрасная девушка из клипа вряд ли может ломать голову над такими задачками. Вокруг нее все нужное делается само собой, а ее грусть возникает лишь от того, что в мир нельзя принестиеще больше нежности.

В эту пору из чувства бунта мы с Ксю иногда покидаем двор и проводим время на окраине, пересекая центральную лестницу. Там все не свои, зато можно оставить Женю и Стаса позади и притвориться, будто у нас отдельно от них кипит неведомая и насыщенная жизнь,и есть дела поинтереснее, чем у некоторых.

Все больше пахнет ветками карликовой березы, и люди на улицах взглядами поздравляют друг друга с весной, не вступают в склоки и не поддаются мелочным волнениям. Пережившие долгую зиму, пусть и очень разные между собой, жители беззвучно договариваются не спугнуть весну. Неприятели, которые за и которые против строительства новых агрегатов ГЭС, стараются не задевать друг друга. Бродяги у ночника прекращают драки.

Подростки высыпали на центральную лестницу, и нет ни конечной точки их движения, ни маршрута, а вся местность – площадь, лестница, аллеи, – пересекаемы в этот вечер просто от радости и низачем.

Навстречу нам поднимаются отличницы Настя и Таня, и кроме общего впечатления опрятности, которое производят обычно учительские дочери, девочки источают флюиды благополучия, давно забытого мной из-за Жени.

Их домовитое, горделивое спокойствие, сохраняется всегда, о чем бы те ни говорили.

В школе Ксю может болтать с нимицелую перемену. Она может проявлять участие к их ерунде, которая не заинтересовала бы меня даже на необитаемом острове: узоры вязания, рост фиалок в горшках, экзамены двоюродных братьев, события из учительской.

– Привет! Классненько.Решили тоже выйти? Прикольно, – спросила и ответила сама себе Таня («прикольно», «классненько»– вот к кому перекочевал дурацкий словарь из«Ералаша»).

– Да вот, на улице стало хорошо, а у вас как дела? – спрашивает Ксю, не замечая моей гримасы. Мы договорились таинственно спешить в чужой двор.

– Нормально, – отвечает Таня (почему-то не «прикольно» и «классненько» в этот раз), – По геометрии под звездочкой какой-то кошмар, пришлось звонить Лёше.

Неужели они сейчас начнут погружать эту великолепную освещенную розовым закатом лестницу в ужасы геометрии? И за кого они нас принимают, говоря, что Лёше звонить «пришлось», а не захотелось.

– Сделала уже. Жить можно,– дружелюбно отвечает Ксю. После математических побед далекого Сашки Дарповича Ксюша не назовет кошмаром ни одну даже самую сложную задачу из учебника.

–А мы вчера немного прошлись, встретили Маргариту Петровну и пошли к ней пить чай.

Я не понимаю, как живут Таня и Настя в своих фиалковых горшках с геометрией. Но не понимаю и того, как живут те, которые носят мамин бюстгальтер и ходят вихляющей походкой, как Габдулдинова. И те и другие для меня загадка. Поэтому, хоть и восьмой класс на носу, а я не могу разглядеть своих и примкнуть к кому-то. Ксюша это всё, что у меня есть.

– И как там у англичанки? – спрашивает Ксюша.

–Отпраздновали повышение Маргариты Петровны с завучем, мамой и русичкой. Целую дискотеку устроили…– говорит Настя, дочь директрисы.

– И забрали все тортики из «Северянки», – смеется Таня.

– В общем,плясали все гуманитарии? – подхватывает Ксюша.

– Ну почти все, Ксюш, – шепчет рассудительная Таня, – Кроме там одной, которая раньше в вечерке работала. Ее мы никогда не приглашаем. Она какая-то странная. Неопрятная, нервная.

– И неблагодарная, – добавляет Настя,– Не будем о ней.

–Ты меня извини, но я скажу. Не понимаю, почему при старом директоре ее в завучи прочили. Что это за педагог, который с шестиклассниками не справляется? –торопливо рассуждает Таня в сторону подруги.

От Тани пахнет яблочным шампунем «Тимотей», у нее ясные кукольные глаза.

Надо же, они знают всех учителей наперечет, даже тех, кто у нас ни одного урока не провел. Дома они не мучаютсяу окна, не оглядываются на улице в надежде увидеть знакомый силуэт, чтобы тут же и отвернуться с независимым видом. Геометрия, тортики, пляски с учителями, как будто они не насмотрелись на этих учителей в школе –какая нелепая суета, не имеющая центра тяжести.

Невольно я считаю себя выше и дальновиднее одноклассниц, как человек, который всё чувствует десятикратно, принюхивается к скрытым смыслам и не успокаивается на очевидном.

Мой внутренний мир поглощен героическим и насмешливым вольнодумцем Женей, которого упоминали утром на географии.

Уставясь в закат, я чувствую, что силы природы в тайном сговоре со мной и с Женей. Мы с Ксю игнорируем Женю и Стаса, но я испытываю невыразимое сочувствие, когда вижу его невыспавшимся или слегка грустным, замечаю малейшие изменения в Женином облике, и одновременно с этим меня настигает вопрос – а что если его влюбленностьэто лишь мимолетная вспышка симпатии к нашим далеким детским временам? Хотя бы потому что тогда, в начальной школе, мы были дружнее. Во дворе мелюзга играла с ничейными лайками, улыбчивые продавщицы наливали нам лишний стакан сока в летнюю жару, все так смешно боялись Фредди Крюгера, все собирали вкладыши от жвачек. Может быть, я для него«раритет», от вида которого теплеет взгляд, но не может возникнуть привязанности, а тем более такой болезненной как моя?

ГЛАВА 11. СТАС

Меня тревожит, что Стас, который появляется рядом с Женей, хочет стать психоаналитиком, об этом знает вся школа. Его белые кудри, прыгающая походка и порывистые движения выдают тонко чувствующую натуру. У него всегда вид человека, который вот-вот возьмет и прочтет патетическое стихотворение. Стас любит разглагольствовать, поворачиваться к девушкам профилем, похожим на профиль Пушкина, но из-за белизны кожи и светлости кудрей Пушкин из него получается какой-то уж слишком выцветший.

Больше всего Стас Нахонькин любит копаться в душах и давать толкования чужим снам на основе двух-трех прочтенныхкниг Фрейда. Выросший с родителями, которые, как говорит тетя Нина, всё время пытались устроить личную жизнь, он находит забытье и радость в объяснениях чужих поступков, его это убаюкивает как дитятю и кажется единственным призванием в жизни. В будущем это обещает четырнадцатилетнему Стасу деньги, потому что бедные не ходят к психоаналитикам, и деньги легкие, потому что не нужно делать ничего – лишь назначай встречи да разговаривай. Иногда, как считает сам Стас, эту информацию можно продавать, если кто-то из клиентов его обидит (Стас предусмотрел и такое). В настрое на будущую карьеру ему особенно нравятся бесконечные пересуды и сплетни о друзьях и знакомых на правах будущего психоаналитика.

Стас это «родная мать» и новый душевный поверенный Жени, их общего друга, чёрненького Олега Басянина, и пары-тройки безымянных соседей-одноклассников, которые не прочь пофилософствовать о жизни, а попросту почесать языками.

Собрав товарищей в леске, он вводит их в такое настроение, когда рассказывать свою подноготную становится не зазорно. Их беседы, повисающие на монологах Стаса, как на шпилях сказочных замков, скоро приелись нам с Ксю и стали причиной наших немилосердныхшуток над ним. Мы тоже почитываем Фрейда с родительских полок и носим в рюкзаках брошюрку Карнеги, но у нас как-то обходится без заговорщического шепота, вознесения указательного пальца к небу и прочих жестов. «Если ты понимаешь человека…»– доносится до нас, «откровенность за откровенность, брат»– доносится в другой раз (очевидно, подхватил от кого-то повзрослее). И совсем уж странное: «Одумайтесь!» или «Облегчи свою душу». Женин сосед из рок-группы «Нервный срыв», простой парень, пользуется куда меньшим авторитетом, чем новый друг.

Мы привыкли в нескольких шагах от нас наблюдать разыгрываемую на все лады сцену «на приеме у психоаналитика», и пока Стас врачует очередную душу, стоять в сторонке и озвучивать богатую Стасову жестикуляцию на свой манер, а затем покатываться со смеху, покидая двор.

Стас, по слухам, кладезь сплетен, отважный сводник и яростный миротворец для всех знакомых, это его стихия. Со Стасом можно легко поладить, он умеет внимательно кивать, вести взрослую беседу, пронзать напускной проницательностью.

Вечно натянутая тетива его суждений обо всем без разбору внушает мне тревогу, что однажды Стас раздует любое сказанное мною слово до нужных ему масштабов и причислит меня к одной из своих вымышленных классификаций девчонок на глазах у Жени, а я к тому моменту не успею стать леди. Совсем-совсем, не успею даже приблизиться к тому, чтобы стать ею. Тем более, что девчонок он, как и все четырнадцатилетние подростки, боится, к какой бы классификации те ни принадлежали. И тогда всё погрязнет в его умничающих, а оттого самоуправских толкованиях.

Когда Стас говорит об отношениях, я слышу, как смело он произносит слова «мужчина» и «женщина», отчего растет его авторитет у скучающих сверстников, чьи родители не смогли отправить детей из поселка на отдых даже за самыми скромными впечатлениями. Стасовы тирады про мужчин и женщин хорошо слышны в пустеющем по вечерам леске, наполненном бликами света и запахами смолы. Никто не смеет усомниться в том, что Стас «знает много».

Однажды, проходя мимо Стаса, оставленного Женей и Басяниным в одиночестве на пару минут, я не выдержала и сказала ему:

– Привет, Стасик, все строишь из себя эксперта после того, как прочел всего две книжонки? Смешно.

 Стас всегда отсылал паству к «Искусству завоевывать друзей» и «Толкованию сновидений», ничуть не заботясь о дальнейшем расширении кругозора.

– Главное не знание, а то, как человек им пользуется, – ответил Стас, выпрямившись передо мной наподобие бюста греческого мыслителя.

В другой раз Стас устроил для Басянина нечто похожее на сеанс аутотренинга с настоящими внушениями, произносимыми строгим шепотом. Сначала Стас велел тому закрыть глаза, делать быстрый вдох и медленный выдох, и сделать «руки как плети». Басянин ежеминутно открывал один глаз и посматривал по сторонам, пока Стас диктовал ему, что его лоб прохладен, а дыхание ровное и спокойное. Басянинский глаз бегал из стороны в сторону, прищуривался, иногда смотрел на меня, а Стас наращивал строгость в голосе:

– Лёгкость. К тебе приходит легкость, и ты паришь как пушинка.

Басянин на прощание зыркнул в нашу сторону одним глазом, прикрыл его и воспарил.

– Как ощущения?

– Вроде полегчало, да, – отвечает Басянин.

– А теперь все твои члены наливаются свинцовой тяжестью.

Басянин зарделся румянцем.

– Как ощущения?

– Потяжелело вроде.

– Теперь все твои члены излучают тепло. Тепло, – слово «тепло» Стас произнес, словно ударил хлыстом.

– Ага, потеплело вроде, – сомкнув непослушные глаза, деловито бросил Басянин, – Только, Стас, давай дальше без членов.

– Во время сеанса не разговаривать! – прикрикнул Стас и картинно ухватился указательным и большим пальцем за переносицу, что заставило Басянина старательно сомкнуть оба глаза. Будто после обиды, нанесенной глупостью Басянина, Стас собрался и продолжил:

– Твои члены излучают радость.

– Стас, я же просил без членов, – не выходя из транса как можно учтивее попросил Басянин.

Стас всплеснул руками, немного выждал и сказал:

–Так, я прекращаю работу. На мой счет «один» после обратного отсчета ты откроешь глаза, и сегодня люди будут делать всё, что ты захочешь. Ты сможешь решить любую проблему, если постараешься.

– Пять, четыре, – Стас прохаживался, по лестнице, сцепив руки сзади, – три, два, один.

Басянин открыл глаза и фальшиво зажмурился от солнца.

– Спасибо, Стас.

Я улучила минутку, пока Стас не подозвал Женю, подскочила к нему и сказала:

– Стасик, сколько можно врать, никаким гипнозом ты не обладаешь.

Басянин прыснул.

– Гипнозом обладает каждый, нужно лишь поверить в себя, – с невозмутимым пафосом отделался Стас, игнорируя смешки«пациента», – Женёк, можешь возвращаться, мы с Олегом закончили!

Я хотела бы продолжить обличение, но Женя, отосланный в угол двора ради чистоты эксперимента, уже начал двигаться в нашу сторону, и мне пришлось прикусить язык и отойти.

Стас всегда готов окунуть любого в бодрый поток лирических банальностей, вызывающих у нас тошноту. Не удивительно, что после редких переговоров со Стасом в леске на неделю воцаряется тишина, в которой тот чувствует себя победителем. Но Стас не злой, и, в общем, не наглый парень. К тому же, нам скучно, если его нет на горизонте. А еще он умеет густо краснеть и заикаться, ведь девчонок он боится настолько, что налет опытности испаряется с лица Стаса даже от приветствия со стороны любой из нас.

Только с Женей я не разговариваю никогда, и даже не здороваюсь с ним.

Летние вечера проходят одинаково. В семь вечера после «Тропиканки» мы покидаем квартиры и во дворе заросшего детского сада находим наших молчаливых товарищей, которые друг с другом как раз и не молчат, а молчат преимущественно с нами. Иногда к ним присоединяется Стасова паства.

Я всё еще мечтаю заговорить с Женей из-за какой-нибудь ситуации, которая должна вот-вот возникнуть, но кажется, что под началом Стаса тот ведет со мной непонятную и испытывающую игру. Иногда через плечо Стаса, который что-то втолковывает публике, Женя взглядывает на меня испепеляющим взглядом зеленых глаз, в которых отражается вся молодая листва этого леска, и молчит.

Стоит нам с Ксюшей выйти из двора, как в двадцати шагах от нас появляется эта парочка. Мы поворачиваем за угол – они поворачивают вслед за нами. Мы заходим в магазины, они остаются у дверей магазинов. Если эти двое застревают на углу здания или на ступеньках, то обязательно в поле видимости. Все это они проделывают с непричастным видом и почти не глядя в нашу сторону.

– Извращенцы, – комментирует Ксю, когда они появляются совсем близко или слишком стремительно.

Бойтесь своих желаний, они сбываются, как сказал бы Стас, устремив взгляд вдаль. Да,теперь я могу видеть Женю сколько угодно, наблюдаю его часами, вечерами, как горы и овраги, что окружают Синегорье со всех сторон и никуда не двигаются… Но какая-то неприятная загадка видится во всем его поведении. Я знаю, что в школе он общается с девчонками. Обменивается с ними приветствиями, кассетами и фильмами, дает списывать на подоконнике в школе, но игнорирует только меня.

ГЛАВА 12. ВНУЧКА КРАСНОЙ ЖЕНЩИНЫ

Как можно нарисовать в уме образ внучки учителя? По словам Ксю, это должна быть некрасивая и скучная девочка, которая всего боится. Девочка, с которой нельзя о ком-то отозваться «дурно», которая побаивается парней и не разбирается в общении, а темы для разговоров с ней нужно выбирать так тщательно, что для этого требуется читальный зал и каталог библиотеки. Я смутно догадываюсь, что такие девочки тоже дружат, но в их дружбе, думается мне, нет ни свободы, ни юмора. Они просто ходят под ручку по аллеям и постоянно разговаривают, как наши Настя и Таня, а потом выходят замуж и шлют друг другу открытки. Такой мне представляется внучка Красной Женщины.

Какого бы юного возраста ни оказывался собеседник, речь Красной Женщины пылает Белинским и Герценом, цитатами, имена авторов которых вменяется угадывать всем в радиусе километра, включая не только самих бывших учеников, но и старших и младших братьев учеников, а также их родственников всех поколений. Паузы между порциями культурных знаний с тщанием заполняются новостями о достижениях медицины, например, о яблочном уксусе и скипидарных ваннах.

Часто Красная Женщина приносит в дома не только свет знаний, но и коньяк, и фотосвоей молодости в прическе«клеопатра», и письма со стихами, присланными ее бывшими учениками. Стихи посвящены, конечно, первой учительнице. Все это выпивается, просматривается и зачитывается под залихватские мелодии начала девяностых, которые ничуть не мешают безупречной декламации. Признаться, на приносимых фотографиях она эффектна: с орлиным взором, приподнятой бровью, у которой чуть более острый излом, чем у брови соседней. Ее взор испепеляет вас вызовом.

При Красной Женщине обычно находится худощавый аккуратный муж Толя, о котором известно только, что он «ничего не понимает», потому что любая его попытка сделать что-то самостоятельно, заканчивается фразой жены: «Толя, ты же ничего не понимаешь».

Как и Толе, ни добавлять в разговор что-то свое, ни спорить с Красной Женщиной хозяевам жилища не разрешается, потому что невозможно. Разве только попытаться угадать автора очередной цитаты да подивиться чудесам волшебного очищения печени соком арбуза, о котором пишут во всём цивилизованном свете.

Если у Красной женщины и есть внучка, то она представлялась мне крайне затравленным и залеченным существом с томиком Белинского под мышкой. И тут внучка объявилась.

Об этом я узнала одним майским утром, когда раздался знакомый раздражающий звонок дискового телефона, в своей конструкции не предусматривающий определение номера звонящего.

Сквозь сон и сквозь первую возникающую мысль о Жене, я слышу мамино:

– Да вы чтоо… Ой, какое горе! Мы можем чем-то помочь?

Мама подвизалась исполнить очередную услугу. Из спальни уже доносится отцовское:

– Я тебе говорил, что это она! Твоя МонтсерратКабалье гребаная. Я ее всем нутром чую, не бери трубку! Сколько раз тебе говорить.

Но мама, не обращая внимания на папины явно слышимые подстрекания, продолжает:

– Да-да, конечно. И сколько ему было лет?

В трубке непрерывно клокочет– примадонна пьяна, громка и чем-то убита.

– Какой молодой еще. Обязательно! Обязательно пойдет!

Я вздрагиваю. Не только потому, что случилось что-то из ряда вон выходящее (обычно Красная Женщина звонит,чтобы зачитать старое сочинение ученика или сгонять одного из нас в аптеку за таблеткой от давления). Я вздрагиваю и от того, что «обязательно пойдет» может относиться только ко мне, ибо больше попросту некого иметь ввиду. Про отца сказать «пойдет» предварительно не упросив его, да еще и добавить слово «обязательно» немыслимо. Итак, даже не почистив зубы, я узнала, что я уже куда-то и «обязательно»«пойду», и, скорее всего, нужно будет лицезреть Красную Женщину, которая во хмелю и глотает медикаменты. Я решила, что умываться, завтракать и одеваться я буду подчеркнуто медленно, куда бы сегодня ни заслала меня судьба. Пусть все, кто отрывает меня от Жени, научатся ждать, потому что видеть его без малейших препятствий мне органически необходимо каждый день жизни. Пусть ждут.

За завтраком мама рассказала, что у Валентины Сергеевны во Владивостоке умер зять. Он страдал такой страшной и редкой болезнью, что обнадеживающие открытки ему в больницу присылал даже любимый эстрадный исполнитель. Сострадание известного певца поразило всех друзей семьи, но не помогло сдержать болезнь. Устав бороться, человек умер, оставив жену и четырнадцатилетнюю дочь на попечение Красной Женщины и деда Толи, который ничего не понимает.

Катя должна приехать вечером из магаданского аэропорта, но не на рейсовом автобусе, как все, а на машине очередного любезного родителя, а то и бывшего ученика.

Меня просят поддержать и подружиться, но таких слов еще нет в моем словарном запасе. Зайдет в комнату другой, чужой человек, я посмотрю в глаза этой девочке, а дальше что – начинать поддерживать? Начинать дружить?

Вот Ксю общается с людьми лучше, чем я, и люди к ней, что называется, тянутся на моих глазах. Но этот навык нельзя перенять автоматически, научиться поддерживать и дружить до вечера!

Держаться весело я не сумею, так как, во-первых, у человека горе, а во-вторых, это не знакомый мне человек. Держаться мрачно, как и подобает после чьей-то смерти, кажется уместным, но идет вразрез с задачей, поставленной свыше. Красная Женщина позвала нас не для того, чтобы нагнетать обстановку, а наоборот, чтобы развеять ее. Но кто я, в сущности, этой незнакомой девчонке, чтобы покровительствовать или там подбадривать ее?

Какая все-таки досада, что я сегодня не смогу сделать пышные волосы и выйти на вечернюю прогулку у садика, чтобы понаблюдать за Женей.

Новая Катя для меня один сплошной знак вопроса. И все усугубляется тем, что Катя – внучка женщины, с чьей жизнью мы и без того сплелись ближе возможного, и еще не хватало, чтобы мой распорядок дня, досуг и влечения – все через внучку попадало на обеденный стол к нашей примадонне для вынесения вердиктов о моем моральном облике.

День как назло хорош. Поселок снял шапки и окончательно капитулировал перед весной.

Косметика не касается наших лиц, модная одежда недоступна, и щеголять мы можем только копнами рыжеватых волос в майском солнце – Ксюшины чуть светлее, мои чуть темнее. В шапках, так или иначе, мы больше похожи на детей, чем на интересных молодых особ, а вот без шапок… с пышными волосами, совсем другое дело. После долгой зимы новыми возможностями хочется пользоваться на полную.

Но в хрущевке Красной Женщины сегодня пахнет валерьянкой. Хозяйка сидит на диване в скромном (по ее меркам) алом свитере с воротником-шалью. Вдоль свитера, доходящего примадонне до колен, тянутся и поблескивают люрексом выпуклые косы, вывязанные одной из ее «родительниц» на день учителя.

Нараспев, словно я всё еще нахожусь в первом классе под портретом маленького Ильича, она представляет мне внучку, стоящую у окна. Она дошла до кондиции, в которой все ученики кажутся любимыми, и перед Катей она называет меня любимой ученицей.

Катя одета в джинсы, спортивные тапочки и темно-зеленую футболку. Лицо ее полно живых красок, и, по сравнению с ним, мое лицо кажется траурнее и бледнее из-за недостатка витамина Д. Катя смотрит на меня как лиса, или как белка, или иной мелкий зверь, который попадается в тайге, и выглядывает на тебя непременно из-за какой-нибудь преграды, и как бы спрашивает: «Погонишься за мной?». Наверное, это выражение взгляду придает миндалевидность ее темно-карих глаз, кажущихся еще выразительнее на продолговатом лице с чистым лбом и аккуратным прямым носом. Увидев Катю в полупрофиль, даже с этой простой косичкой за спиной и в этой футболке, без тени прихорашиваний, я не могу найти ни единой отговорки, чтобы не назвать учительскую внучку симпатичной. Ее правильные губы имеют натурально-брусничный оттенок, посадка головы такова, как будто она всю жизнь держит на голове кувшин и ходит по горам, а ростом она, пожалуй, на взрослый каблук выше меня. Я вынуждена констатировать факт: учительская внучка хороша.