Текст книги "Демонология Сангомара. Удав и гадюка"

– Ну говори, – Абесибо Наур сел рядом с Иллой и с улыбкой истязателя посмотрел на раба.

– Когда мне было восемь лет, – заговорил Юлиан, стараясь выглядеть как можно честнее, – я отправился на Соленое озеро около Лорнейских врат. Оно располагалось почти в горах, в окружении можжевеловых лесов. Место всегда считалось дурным. Однако мне было восемь, и сказки о чудовищах меня не пугали, а влекли, – Юлиан поморщился, ощутив, как сильно натерли ему кандалы руки и ноги. – Тогда я наловил немного рыбы и, не найдя ничего интересного, решил уж было вернуться домой. Но в стороне, меж высокой травы, услышал ржание. Я вышел на другую поляну и обнаружил кобылу, не имеющую подков и седла. С ее гривы и хвоста капала вода. Она посмотрела на меня и протянула свою морду.

Илла и Абесибо переглянулись.

– Она звала меня коснуться ее, но я побоялся, отступил. Лошади это не понравилось, и она обернулась в черное создание с двумя передними когтистыми лапами, а сзади туловище кончалось хвостом. В пасти два ряда острых зубов. Я пустился наутек.

– И как же ты спасся? – вкрадчиво спросил Абесибо.

– Она ударилась о невидимую стену, когда гналась за мной. Хрипела, скалилась, но не смогла добраться. Я ушел. И вернулся на озеро спустя два года.

– Зачем? – задал вопрос уже Илла Ралмантон.

– Мой единственный друг погиб из-за несчастного случая. Я сам не понимал, что творил, – Юлиан пытался говорить обобщенно, без каких-либо деталей, понимая, что мелочи выдадут его вранье. – Я выложил примерно в том месте, где странная кобыла ударилась о невидимый щит, стену из камушков. И стал звать ее.

– И она пришла?

Юлиан кивнул.

– Я приходил туда каждый день, читая ей сказки, стихи и просто рассказывая истории из своей жизни. Поначалу она пыталась выманить меня к себе на поляну, но затем перестала. Я ходил туда долго, пока мой учитель… – Юлиан замолк, едва не проговорившись про жреца Ямеса. – Я похвастался учителю, а он строго-настрого запретил ходить на озеро. Пригрозил, что расскажет отцу. Но я желал попрощаться с кельпи, поэтому явился туда еще раз, в последний.

– Ты коснулся ее? – поинтересовался Абесибо, который уже понимал, к чему ведет молодой раб.

– Да, – снова закивал головой Юлиан. – Я решился погладить ее, по пальцам проскочила будто вспышка, молния или искра, не знаю точно, но пальцы кольнуло. И я ушел. А на следующий день, когда я играл с мальчишками у реки Лоорн и потом остался один, она вышла из воды.

В глазах Абесибо зажегся огонь.

– Она была в виде маленькой девочки, темноволосая, в платьишке. В первый раз я убежал, но на следующий день она снова отыскала меня. Я уж было решил, что кельпи желает отведать меня, но она сказала, что нет.

– Сказала? – удивился старший маг.

– Объяснила движениями, – исправился Юлиан, отметив про себя осведомленность мага насчет кельпи. – Она не умеет говорить, лишь фыркает, мычит, рычит да хохочет. Кельпи стала приходить каждый день, когда рядом никого не было. Росла со мной, меняясь и подстраиваясь под мой возраст. А я стал замечать в себе некоторые изменения.

– Какие же?

– Я будто стал чуть сильнее и крепче. Отец удивлялся, что мой организм очень быстро адаптировался к яду и исцелялся, поэтому стал давать его в больших дозах, что пару раз едва не стоило мне жизни. Но я выживал и получил невосприимчивость ко многим видам ядов. А когда мне было совсем плохо, то приходила она, касалась и снимала боль.

Юлиан вспомнил, как ласково и жалостливо гладила его по голове Вериатель, когда он лежал умирающий от Белой Розы на берегу меж камней. И это трепетное воспоминание придало Юлиану сил.

– Странный подход к воспитанию наследника, – Архимаг с усмешкой поглядел сначала на нахмурившегося Иллу, затем перевел взгляд с требованием ответа на узника.

– Отец никогда не отличался заботливым отношением или родительской теплотой, – коротко ответил Юлиан и вздохнул. – Но он побеспокоился о том, чтобы я почти в полной мере овладел тем, что действительно было ему дорого – искусством веномансии.

– Ты все рассказал про кельпи? – спросил Илла, вынырнув из каких-то своих дум.

Юлиан замолк. Он не знал, говорить ли о Мафейке. Но если он сокроет слишком многое, это может выплыть наружу и обнажить ложь. Так что он мотнул головой и продолжил.

– Нет. Когда мне исполнилось семнадцать, то кхм… Вериатель вынудила меня сесть на нее и помчала к Соленому озеру. Там я зачал ей дитя, и она пропала на некоторое время. Появилась уже спустя несколько лет. И с тех пор не пропадала. Я не знал до сегодняшнего дня, что помимо крепкого здоровья, еще и невосприимчив к магии, – закончил Юлиан.

В комнате наступила тишина. Абесибо и Илла молчали, почесывали свои подбородки и встречались друг с другом взглядами.

– История занятная, – прокряхтел архимаг.

– Такое вообще возможно, Абесибо?

– Трудно сказать, Илла… Когда я изучал труд Гаргари Пра’Ртора из Байвы “Демонология Сангомара”, то он приводил пять ситуаций, описанных этим рабом. В четырех случаях, три из которых произошли за Черной Найгой, а один здесь неподалеку, в Клайрусе, прохожий наблюдал совокупление двух людей у воды. Потом, по словам очевидцев, женщина преображалась в кельпи и жестоко убивала своего партнера.

– А пятый случай? – спросил советник.

– В пятом было то же самое, только кельпи был самцом, и убил он девушку, после того как зверски изнасиловал. Демонология утверждает, что кельпи для размножения требуется часть человеческой души, и, исходя из их кровожадности, они никогда не оставляют партнера в живых. Да и зачем, если можно его доесть целиком, с душой и оболочкой?

Абесибо поднялся с дивана и заходил туда-сюда, сложив руки за спиной.

– Можно предположить, что на рабе стоит клеймо Кельпи, а душа оплетена ей, подобно паразиту, отчего я и не могу повлиять на него, ибо реликты по своей природе неуязвимы к прямой магии. Но почему он до сих пор жив? Почему кельпи выбрала вампира? Их семя не должно оплодотворять самок кельпи.

Юлиан, сидя на полу, лишь пожал плечами и стушевался.

– Твоя история, хоть и имеет под собой некоторое логичное основание, попахивает фальшью, – подытожил ледяным тоном архимаг. – Ты говоришь, у тебя родилось дитя, раб?

– Да.

– Но это невозможно с точки зрения основ демонологии! Все подобные паразитарные демоны, как кельпи, мимики, астральные змеи и прочие, используют в качестве доноров людей. Вампиры, как другая разновидность порождений Слияния, пусть и ниже классом, не подходят для питания душами либо размножения с кельпи.

– Я не в курсе. Я вам рассказал то, что знаю, – пожал плечами Юлиан, понимая, что чародей ему не верит.

Абесибо задумался, затем, по истечении нескольких минут обернулся к молчаливому Илле Ралмантону.

– Илла, твоего раба не получится пропечатать, он бесполезен и даже опасен. И я уверен, что он врет, – Архимаг, сморщившись, посмотрел на Ралмантона. – Продай его мне.

Юлиан вздрогнул под острым, как нож, взглядом Абесибо. А Илла оставался безмолвен и лишь смотрел на сидящего в углу и укутанного плащом нагого невольника.

– Я заплачу за него две тысячи сеттов! – добавил уверенным и неприятным голосом маг.

На лицо графа Лилле Адана легла тень – сумма была огромной. Илла Ралмантон раздумывал, но по его лицу ничего нельзя было понять. Наконец он приподнялся, поправил длинную парчовую мантию, давящую на больное тело, и, опираясь на древесную трость, приблизился к Юлиану. Стражники напряглись и затопали к хозяину, но тот лишь махнул рукой.

– Ты сможешь доказать правоту своих слов? – спросил он, глядя сверху вниз на вжатого в угол вампира.

– Да, – кивнул Юлиан.

– Каким образом?

Юлиан задумался, вспомнил о величественной и широкой Химей, что текла за стенами золотого города на востоке, и слегка воодушевился.

– Отведите меня к реке, и я позову их.

Советник короля посмотрел в сторону Абесибо. Тот, поразмыслив некоторое время, коротко кивнул, подтверждая.

– Хорошо, – произнес Илла Ралмантон. – Если ты не соврал, то останешься рабом у меня. Если же обманул, то я продам тебя достопочтенному Абесибо Науру.

И хотя по лицу Абесибо промелькнуло недовольство, он лишь мягко улыбнулся и, попрощавшись, покинул дом советника.

– Что с ним делать, хозяин? – спросил стражник у уже порядком уставшего Иллы.

– В барак его, и хорошо закрепите цепями.

На голову Юлиана опять натянули мешок с туго затянутыми шнурами на шее и поволокли куда-то на задний двор. Протащили через несколько комнат, покинули дом и несли под покровом предрассветного сумрака и обдувающим теплым весенним ветром, пока не громыхнула тяжелая дверь и почти нагое тело не швырнули к стене. Там зафиксировали цепями к полу, состоящему из гранитных плит, и Юлиан вновь остался наедине с собой.

Когда звуки стражи стихли, Юлиан попробовал стащить с себя оковы. Металл казался совсем невесомым, будто декоративным, но как ни пытался Юлиан разомкнуть кандалы, у него ничего не вышло. Руки были подтянуты к ногам и словно склеены между собой, и даже если он сорвет цепь, далеко он в этой позе не уползет.

С рассветом он ждал хоть кого-нибудь, но в барак никто не зашел. Лишь иногда заглядывала стража Иллы, проверяла наличие узника и громко хлопала дверью, закрывая ее на засов. Время вновь тянулось бесконечно долго. С того момента, как Юлиан с Вицеллием попали в Элегиар, прошло только шесть дней, но графу казалось, будто сидит он в темницах уже с месяц.

Измученный ожиданием Юлиан погружал себя в дремоту, пытаясь хотя бы во снах увидеть Вериатель или Фийю. Казалось, что о нем уже все забыли, ибо новый день плавно перетек в ночь, а мужчина все еще лежал на каменном полу и дышал вонью и смрадом, оставленными после сидящих здесь провинившихся рабов. Повсюду были следы старой крови – невольников “учили” правильному поведению. А может быть, это место служило ещё и столовой.

* * *

И только со следующим восходом об Юлиане вспомнили. По дорожкам, сложенным из ровных гранитных плит, протопало множество ног. Барак открыли, тело сняли с цепей и мешок сдернули. Как только мешок слетел, по лицу Юлиану хлестнула мокрая тряпка. Невольник отшатнулся, цепи звонко громыхнули. Один из стражников небрежно обмыл раба из таза с холодной водой. Маг с черными лентами на шее и одной полосой на лбу, боевой чародей, прошептал слова на Хор’Афе, и кандалы на руках освободили левую руку от правой. На Юлиана надели грубое черное платье, затем оковы на руках вновь скрепились между собой. “Вот уж действительно прекрасное изобретение!” – с раздражением подумал Юлиан, вспоминая слова восторженного Йонетия.

Но на этом мучения не закончились. Вдали звякнул металл, и в барак внесли оковы попроще, сковали еще и ими поверх старых, превратив измученного пленника в каменное изваяние, которое не могло толком пошевелится. Сверху накинули плащ из грубой материи и вытащили наружу. Из-за углов хозяйственных пристроек и из сада на Юлиана посматривали любопытные карие глаза рабов.

Наконец Юлиан разглядел двор советника и в отчаянии усмехнулся: особняк обступали стены высотой в пять васо. Золотой город стоило бы назвать городом стен, крепостью, ибо так усердно богатые господа прятались от бедняков, окружая себя злобной охраной и оградой до небес. С ног узника сняли кандалы, и, грубо толкая в спину, стражники повели его по виляющей слева от высокого дома дорожке между кустов.

На ветру, который принес холода с севера, покачивались махровые гибискусы. За воротами ждал отряд из примерно сорока воинов, пары-тройки боевых магов, а также Иллы Ралмантона и Абесибо Наура со слугами. Лицо Абесибо скрывала маска пожилого усатого мужчины, украшенная по золоту чернением, а голова пряталась под пышным черным шапероном. То, что это был Абесибо, Юлиан понял по ледяному взгляду, которым он мысленно разрезал пленника.

Небольшая, укрытая плотной парусиной подвода, запряженная двумя лоснящимися кобылами, сопровождала отряд. Две худые фигуры, облаченные в роскошь черного и золотого, неспешно выдвинулись вместе с авангардом охраны к воротам. Юлиану помогли взобраться на спокойную кобылу. От уздечки во все стороны тянулись веревки, крепленные к другим коням, с высоты которых за измученным узником следили десятки пар глаз из-под металлических капеллин. Налетевший северный ветер трепал повязанные на шапели угольно-черные ленты и пелерины стражей.

Граф тяжело вздохнул – его везли под таким усиленным конвоем, не оставляя никаких шансов сбежать, что надежда была лишь на Вериатель. Юлиан знал, что любимая Вериатель подхватит его в темных водах, куда он бросится, и унесет от опасности. Он мог не бояться захлебнуться, ведь даже если это и произойдет, то скоро он воскреснет, но Элегиар уже останется позади.

Кованные в виде огромного древа ворота распахнулись, пропуская отряд, и копыта лошадей зацокали по мощеной мостовой Мастерового города. Народ в благоговении и ужасе расступался перед консулами и кидал любопытные взоры на пленника в центре колонны, чьи кандалы прятались под накидкой, чтобы не смущать толпу.

Спустя почти час, когда солнце уже поднялось из-за высоких стен, полсотни всадников проехали сквозь распахнутые ворота, те самые, в которые буквально несколько дней назад въехал воодушевленный Юлиан, грезивший о красотах и богатстве коронованного града. Тот же самый стражник, ранее зло пыхтящий, что верхом разъезжать по городу строго-настрого запрещено, сейчас в почтении уронил спину перед господами, а потом удивленно уставился на высокого северянина, вспоминая, что делал тому замечание.

Отряд приблизился к развилке, на которой должен был свернуть влево, на юг, к реке Химей. Но, к ужасу Юлиана, кони пошли не влево, а резко вправо, где виднелись лишь поля. Всю дорогу узник чувствовал прикованные к нему взгляды и пытался сквозь гул конвоя и воющий ветер услышать что-нибудь полезное. Где-то впереди тихо переговаривались два консула, восседая на тонкокостных вороных жеребцах с изящным аристократическим изгибом шеи и умными глазами.

– Он должен был придушить его еще в младенчестве, Илла, когда увидел черный чуб да синие глаза, – покачал головой архимаг и, прищурившись от ветра, взглянул на мрачного советника, который прятался под пышными и тяжелыми одеяниями из парчи. – История хоть и правдоподобно отчасти, но не соответствует характеру Алого Змея, ибо не в его натуре терпеть под боком выродка.

– Я подозреваю, что глумление над мальчишкой и было следствием его осведомленности. Однако то, что ребенок выжил, сохранило ему жизнь, и он заинтересовал Вицеллия уже с научной точки зрения.

– Подозреваешь? – Абесибо в непонимании нахмурился. – Ты не проверял сознание Алого Змея? Нет, этого не может быть.

– Проверяли. Старший чтец забрался в сознание Вицеллия, но воспоминания его, по словам мага, были рваными и неясными.

– А причина?

– Бальзар говорит, что умственное помешательство.

– Чушь, умственное помешательство не портит картины прошлого с отпечатком старой, еще здоровой души, оно искажает только текущую действительность. И с какого же момента началось его якобы помешательство?

– Когда он покинул Элегиар тридцать лет назад.

– То есть Бальзар считает, что бегство из дворца замутнило рассудок Алого Змея?

– Да. В доказательство приводил смутные воспоминания припадков.

– И ты веришь, что Вицеллий так и не узнал про кельпи?

Илла покачал головой.

– Когда его растягивали на колесе, он вывернул наизнанку всю гнилую душонку, вплоть до убийства отца в Аль’Маринне, чтобы получить наследство. Нет, он не знал, Абесибо. Как и мальчишка не знал про участие Вицеллия в заговоре против его величества.

Архимаг смолчал и лишь обернулся, дабы еще раз мысленно препарировать вздрогнувшего от взгляда узника.

– Но я уточню, – добавил Илла.

– Мертвецы, потерявшие душу, уже не могут говорить. Когда, кстати, повесили Алого Змея? Два или три дня назад? – Пальцами в митенках Абесибо Наур скользнул сквозь прорези золотой старческой маски и потер лоб. – Я уже потерял счет времени из-за череды Консилиумов.

– Ты полагаешь, что я дам Вицеллию так легко кончить свою никчемную жизнь?

Два консула обменялись понимающими и хищническими взглядами, и архимаг зловеще ухмыльнулся.

– Понимаю. Ты повторил трюк тридцатилетней давности. Как быстро люд забывает историю.

– Да, память людей слишком скоротечна, чтобы этим не воспользоваться. Я скоро побеседую со своим старым другом.

– Если история мальчишки не лжива… – заметил архимаг.

– Если не лжива… – Илла отозвался холодным эхом, согласившись.

Спустя время меж холмов показался пруд, и у Юлиана невольно вырвался стон отчаяния, близкий к рыданиям. Пруд был крохотным. Да даже не пруд, а лужа, которая едва доходила до груди взрослому мужчине и пересыхала в жару. Отовсюду он был открыт, окружен полями, и, побеги Юлиан в любую сторону, он будет везде как на ладони. Завидя огромный отряд, пастухи отвели от мутной воды стадо коров и, подгоняя их тростинками, как можно скорее убрались восвояси.

– Устроимся здесь. – Абесибо снял золотую чудаковатую маску и передал рабу, промокнув вспотевшее лицо алым хлопковым платочком, подставился свежим порывам ветра.

– Не близко ли?

– Нет, в самый раз. Демонологи высчитали, что ста васо достаточно, но мы будем стоять на расстоянии ста двадцати васо, на всякий случай, – сказал Абесибо. – Доставайте цепь!

Воины откинули с повозки льняники и достали длинную цепь, один конец которой приладили к поясу в районе талии узника. Юлиан с испариной наблюдал, как шансы на побег стремительно тают, и с трудом держал себя в руках, дабы не показать тот ужас, что охватил его.

Абесибо указал пальцем в сторону пруда-лужи.

– Ну иди, зови кельпи.

С оборвавшимся сердцем закованный Юлиан побрел вниз по пологому холму, между зеленых всходов яровой пшеницы, к воде. Холодный и пронизывающий северный ветер бился в лицо и толкал в грудь. Ноги не хотели идти, путались, и узник с трудом держал себя, чтобы не упасть – тело его, опутанное липким страхом, почти не слушалось хозяина. Несколько стражников взобрались по коням с протазанами в руках, готовые догонять и наказывать. У Абесибо и Иллы было все схвачено, и Юлиан чувствовал, как его горло сдавливает рабский ошейник.

Цепь все разматывалась и разматывалась, а Юлиан подходил все ближе к мелкому озерцу. Сверху на холме стояли Илла и Абесибо и внимательно следили за бредущим с понурой головой к озеру рабом.

– Илла, – сказал тихо архимаг, – давай сойдемся на сумме.

– Если раб не соврал, он не продается, Абесибо.

– Неужели иллюзии прошлого могут быть дороже пяти тысяч сеттов? – натянуто улыбнулся маг, провожая глазами уже подходящего к кромке воды невольника.

Илла Ралмантон ничего не ответил, а лишь стоял, опираясь тростью о рыхлую землю, и наблюдал. Юлиан покачивался у воды, решаясь. Наконец он с трудом сел на свежую весеннюю траву, звякнув цепью, и мысленно воззвал к той, на чью помощь возлагал надежды. Однако надеяться было уже не на что.

Вода в озере забурлила, и раб опустил глаза вниз, насколько позволял ошейник. Юлиану было противно сидеть здесь перед Вериатель, в цепях, униженным и павшим.

В васо от него прыгнули стройные ножки в сандалиях, по которым стекала вода. Юлиан продолжал смотреть в землю, разбитый и немощный. Вериатель фыркнула, рядом с ней скакнула Мафейка, и обе они, хлопая глазами, уставились на тянущуюся на холм цепь.

– Вот так вот… – подытожил Юлиан, чувствуя смятение кельпи.

Демоницы стояли рядом друг с другом, необычайно серьезные, и даже Мафейя не гарцевала, как прежде, а тихо фыркала, будто переговариваясь с матерью. Вериатель, недовольно ворча, опустилась на колени и обняла сидящего Юлиана за шею. Тот лишь устало кивнул. Потом все-таки поднял глаза, увидел мягкую улыбку кельпи, завороженно рассмотрел ее, понимая, как соскучился по любимой. На мгновение обернулся и заметил, как их изучают, подобно какой-нибудь твари. В нем поднялась и вспыхнула пламенем ярость, заклокотала в горле комом, но Юлиан сдержался, проглотил это унижение и остался сидеть дальше, чувствуя себя вновь опустошенным.

– Затягивайте, – скомандовал Абесибо с некоторым разочарованием. – Не обманул все-таки!

Цепь натянулась, и пленника потащили вверх по холму с десяток воинов, что вышли вперед маленького войска. Сопротивляться было бессмысленно, бежать тоже некуда. Вериатель вскрикнула, скакнула к Юлиану и схватила его. Ее руки обвили шею, пальцами она ухватилась за зачарованный ошейник, и тот неожиданно лопнул.

– Быстрее! Больше людей! – закричал архимаг, наблюдая, как демоница стала остервенело ломать то, что должно было хранить стойкость.

Когда опутывающие шею оковы упали, Юлиан внезапно ощутил глоток надежды и воли, попробовал упираться, но за цепь тянули уже двадцать стражей.

– Скорее, чего медлите!

Задрав подол платья, Вериатель шустро вбежала вверх по холму и наступила ножкой на толстую цепь. Та продолжала волочь Юлиана по зеленым росткам, проскальзывая под пяткой сандалии недогадливой демоницы, а взмыленные стражники не жалели сил, чтобы скорее затащить пленника на холм. Тогда Вериатель неожиданно убрала ногу, схватилась белыми руками за цепь и дернула на себя.

Воинов резко кинуло вперед, кое-кто споткнулся, перекувыркнулся и рухнул вниз, на добрый десяток шагов. Туда с воем уже подползла обращенная Мафейка. Над стражником, что испуганно пополз на брюхе вверх по холму, потеряв свою металлическую шляпу, разверзнулась пасть, и голова с хрустом скрылась в ней, будто в бездонной яме. Раздался чавкающий и яростный звук, недолгий, ибо Мафейя с лютыми воплями бросилась уже к следующему несчастному. Белоснежным оскалом на угольно-черной склизкой морде сверкали неровные и острые зубы.

Илла Ралмантон, сильно хромающий, отошел еще дальше, опираясь на трость. Отступающий Абесибо быстро выкрикнул на Хор’Афе заклинания. От этого цепь, словно живая, сама поползла змеей вверх по холму, таща за собой уже извивающегося и упирающегося Юлиана. Вериатель, потеряв человеческий облик, завопила дурным голосом и клацнула зубами, перекусила металл. Однако Абесибо продолжал громко колдовать, его голос чистой песнью лился над полями, воздух словно зазвенел чистой энергией, переливаясь с завываниями холодного ветра – и вот уже сами кандалы потянули тело наверх, стремительно и быстро.

Узник вскрикнул. Оковы уменьшились, стянулись, чтобы кельпи не смогла их поддеть, больно врезались в тело и продолжили неведомой силой волочь его вверх. Обезумевшая Вериатель перепрыгнула Юлиана и поползла искаженным телом туда, куда его затягивало. Люди в панике разбежались, а Вериатель с Мафейкой преодолели то место, которое Абесибо Наур назвал безопасным, и кинулись на перепуганную толпу.

Пока Юлиан пытался изо всех сил сопротивляться и цепляться закованными руками за землю, ломал ногти и тормозил ногами, сверху, на холме, слышались крики ужаса – Мафейка и Вериатель убивали всех, кто попадался им на пути. Протазаны тех недогадливых стражников, что не додумались просто убежать, погружались в черные тела и не оставляли никаких следов, а головы, руки или ноги хозяев копий тут же ложились на окрашенную кровью землю. Над лугами разносились истошные вопли, хруст и скрежет, которым вторил шквалистый ветер.

Вдруг Вериатель замерла. Она подняла морду и, найдя взглядом Абесибо Наура, скакнула к нему, карабкаясь еще выше. Ее раскрытая пасть с двумя рядами зубов уже была обагрена кровью, смоляное тело оставляло за собой маслянистые следы, которые, словно живые, ползли вслед за хозяйкой, а кривые конечности взрыхляли плодородную и укрытую ростками землю.

Пока кельпи волокла свое тело к Абесибо, тот выкрикивал ясным голосом заклинания, громко и отчетливо. Архимаг не пошевелился, даже когда страшная морда показалась на вершине холма. Еще дальше, в стороне, стоял Илла в окружении охраны и с напряженным лицом следил за происходящим. Юлиана потащило наверх и влево, в сторону от кельпи. Вериатель прыгнула с оглушающими воплями в сторону колдуна, до которого оставалось каких-то пятнадцать васо. И ударилась о невидимую стену. Маг победоносно улыбнулся. Эхом прокатился отчаянный и звериный рев Мафейки, которая тоже уперлась в ограничительный барьер в попытках добраться до Юлиана. Она не достала пару-тройку васо.

– Значит, сто десять васо, – произнес уверенно Абесибо. – Грузите его! Уезжаем.

Мафейка исступленно билась о барьер, растекалась об него, теряла очертания и вновь собиралась в страшное чудовище, в то время как Вериатель обратилась девушкой. С плачем она кинулась к Юлиану и пробежала невидимый барьер у пруда, роняя слезы. Отливом хлынули от нее перепуганные насмерть воины, а белые руки кельпи, заляпанные кровью, потянулись к возлюбленному, лежащему в двадцати васо от нее.

– Надо же, какая связь! Плотно же она обвилась вокруг его души, если смогла так отдалиться от воды, – проговорил Абесибо, и в глазах его засверкал недобрый огонь. – Готовьте еще цепи!

– Вернись в воду, Вериатель. Вернись! – закричал дурным голосом Юлиан. Раба подхватили под мышки и оттащили.

Но Вериатель жалобно плакала и стонала, протягивала крохотные длани, с которых на землю капала кровь. И шла дальше.

– Вернись в воду!

Кельпи замерла, качнулась и закрыла глаза ладошками, а над полями и лугами разнесся нечеловеческий плач горя и расставания. Вокруг худенькой девушки в темном платьице до щиколоток собралась осмелевшая толпа. Ощерились протазаны.

“Пожалуйста, уйди, Вериатель. Мы еще увидимся с тобой. Я сбегу, я сбегу, Вериателюшка!” – мысленно взмолился Юлиан.

Казалось, безутешная демоница послушалась, сделала шаг назад и боязливо отступила. Потом еще шаг и еще. Она роняла слезы в ладошки. Вдруг прозвенел металл, и вокруг запястья обвилась питоном зачарованная цепь. Вериатель вздрогнула, вскрикнула и ухватилась за оковы, но они моментально больно врезались в ручку и потащили дальше от воды. Мафейка истерично взвизгнула, волоча свое тело вдоль стены. Вериатель, дергаясь, пыталась стащить с себя цепь, слабо и безвольно. У нее уже не было столько сил, как у воды, что питала ее.

– Попалась, – победоносно улыбнулся Абесибо, и эти зловещие слова прозвучали неестественно громко даже сквозь завывания ветра.

Демоницу тащило все дальше и дальше от воды, в объятия стражников.

В стороне от архимага закричали стражники, лязгнули цепи, началась неразбериха. Абесибо повернул голову. Увидел вытянувшегося стрелой Юлиана, который бежал, опутанный кандалами, прямо на мага. Справа от колдуна, который выкинул к атакующему скрюченную руку, загорелся радужный щит. И лишь потом Абесибо, отвлеченный на кельпи, вспомнил о невосприимчивости раба к магии. Не успел он открыть рот для еще одного заклятья, как Юлиан, согнувшись, пробежал сквозь щит, звякнув о него оковами, и влетел в чародея, боднул лохматой головой грудь. Он резко вздернул макушку вверх, нацелившись в челюсть. Раздался хруст нижних зубов о верхние. Юлиан потянул носом сладкий запах хлынувшей крови, а Абесибо, прервав заклинание болезненным вскриком, отлетел, как мешок с картошкой, прокрутился через себя и рухнул ничком. Всходы яровой пшеницы под ним, как и выставленные пальцы, окрасились багровыми цветами, когда чародей выплюнул вместе с кровавыми ошметками пару зубов.

Абесибо был так близко, дрожащий от непривычной для него боли, сгорбившийся и стонущий, но Юлиан так и остался лежать на земле рядом, ничего не предпринимая. Он не хотел порождать новые смерти. А Вериатель, сорвав с себя цепь, уже бежала назад к воде, оглядывалась и плакала. Услышав, что демоница спасена, Юлиан уставился пустым взглядом в пасмурное небо с бегущими на нем серыми и рваными облаками, почувствовал приближение дождя в далекой и сырой туче, подгоняемой северным холодным ветром. И успокоился так, как не был спокоен уже давно. На него легла печать безмятежности смертника.

Уже спустя пару секунд небо над ним потемнело от озлобленных голов стражников, раба рывком подняли, а кто-то, пользуясь случаем, подло ударил его в отместку под дых. В стороне мелькнула черная мантия Иллы Ралмантона, и Юлиан, встретившись взглядом с ледяными глазами светника, обещавшими скорую смерть, печально усмехнулся.

Абесибо Наур уже стоял, поддерживаемый со всех сторон прислугой, и сплевывал в алый платочек с золотой вышивкой кровь, пытаясь шептать заклинания. С губ у него срывался свист, что-то не получалось, но все-таки архимагу удалось правильно произнести магические слова и ручьи крови изо рта прекратились. Где-то в вышине громыхнуло, ветер ненадолго стих, и крупные капли сорвались с неба, стремительно превращаясь в ливень.

– Илла… – прохрипел еще шатающийся чародей, в глазах которого вспыхнули бешенство и злоба. – Илла…

– Отрубить рабу руку! – холодным голосом быстро приказал советник, затем добавил: – И тридцать ударов плетью.

Не успел архимаг и слова сказать, как пленника уже освободили от оков на руках грубым выкриком боевого мага. Дрожащую правую руку ухватили за пальцы, растянули в воздухе, и с отлившей от лица кровью Юлиан увидел, как меч телохранителя Иллы заиграл в лучах солнца от капель воды. Он свистнул в воздухе и коротким, быстрым ударом сверху уверенно ударил по запястью. Белая вспышка боли пронзила сознание, над равнинами сквозь грохот дождя разнесся крик боли, и Юлиан уж было согнулся пополам, стоя на коленях в грязи, и схватился за культяпку, но его рывком подняли. Где-то вдалеке, из воды, донесся протяжный и жалостливый стон.

– Нет плети, достопочтенный, – возвестил растерянно один из стражников.

– Тогда пятьдесят ударов в бараке, – кивнул Илла Ралмантон и повернулся к Абесибо. – Я прошу прощения, Абесибо. Охрана не уследила за рабом, и он будет жестоко наказан. Я оплачу все лечение.

Сжатые до белизны от злости губы стали еще тверже, а Абесибо взглянул на отрубленную кисть, лежащую среди зеленых всходов, и быстрым шагом пошел к коню. Юлиан, пока его тащили к лошади, сквозь пелену страдания в испуге тоже посмотрел на кисть с одной лишь мыслью – не почернеет ли она и не усохнет, как некогда труп Гиффарда, лишенный дара. Но рука, кровоточащая, так и осталась лежать белым скрюченным пятном на гагатовой мокрой земле.

Илла Ралмантон с помощью подставленной ступеньки с трудом взобрался на жеребца.

Юлиану надели на шею новые оковы, усадили его на пухлую кобылу, и отряд двинулся обратно. Вопли и визги двух кельпи еще долго разносились над полями, а за весь путь назад узник не произнес ни слова, молчал и смотрел на лошадиный загривок, стиснув зубы да прижимая к себе пульсирующий от боли обрубок.

– Илла, избавься от него. Продай мне это животное! – уже на подъезде к Элегиару обратился к советнику Абесибо. – Как только он окажется у воды, оттуда незамедлительно покажутся кобылы.