Текст книги "Наследие Дракона"

Истаза Ани права, – подумала Сулейма. – Сегодня не самый худший день, чтобы умереть… Она тихо вышла из тени, достала стрелу, натянула ее единым плавным движением и выпустила в лицо старой твари.

…но он вполне хорош, чтобы жить.

Ее рука оказалась твердой, а прицел – верным. Стрела Сулеймы вонзилась точно в чувствительный глаз – сначала наконечником, затем древком, и прошла до самого оперения, погасив его зловещий древний огонь.

Львиная змея заверещала. Ее челюсти открывались и закрывались, а голова вертелась по кругу, выискивая врага, который посмел ее ранить. Остатки подбитого глаза вытекли из глазницы, и змея снова закричала, скребя рану когтями, выгибая шею, поворачивая голову назад и растирая пораженное место, а заодно и покрытую броней шкуру.

Затем оставшийся глаз обнаружил маленькую воительницу, которая в полном одиночестве стояла на песке. Змея замерла и разразилась длинным тягучим шипением. Сулейма заметила, как зрачок ее глаза по-кошачьи резко сузился, и увидела, как защитная мембрана укрыла глазное яблоко. На второй такой же удачный выстрел надеяться не стоило.

Но ведь джа’акари и не приучены полагаться на удачу.

Сулейма отступила обратно в тень Костей Эта. Оглушенная звоном в ушах и стуком трепещущего, как у птицы, сердца, она почти ничего не слышала, но все-таки заставила себя замереть, наблюдая за тем, как львиная змея металась, вереща от боли в полуслепом приступе безумия.

Этого может оказаться достаточно. – Сулейма ощутила трепет в глубине души. – Азрахиль, – произнесла она про себя, – его имя – Азрахиль, – и поняла, что вашай ступил на Пустынный Путь без нее. – Этого должно быть достаточно. Я не могу его потерять.

Сулейма следила за тем, как львиная змея разводит и сводит капюшон, как ее когти вонзаются в песок. Раненая тварь с усилием ползла вперед, мучительно медленно волоча собственную тушу. В молодости это чудище, должно быть, быстро преодолевало короткие расстояния, но из-за огромного веса ей теперь приходилось ждать, когда жертва сама приблизится к ней. Скорее всего, до сегодняшнего дня с этим не было никаких проблем: всегда находились существа, которые в поисках тенистого укрытия могли пренебречь страхом попасть в засаду.

Кости Эта были холодными и твердыми. Сулейма прижалась к ним спиной. Вашай лежал, перевернувшись на бок, вялый и надломленный, но продолжал дышать. Она слышала ржание испуганной Атеми и чувствовала жар песка, смрад яда, крови и мертвечины. Сулейма поняла, что не пройдет и часа – а может, и нескольких минут, – как кто-то из них умрет: либо львиная змея, либо она сама.

Девушка сделала глубокий вдох и достала вторую стрелу.

Широкая, покрытая оперением голова покачивалась взад и вперед, смрадное дыхание львиной змеи сопровождалось воем и шипением, пока та искала жертву. Голова змеи запрокинулась таким образом, что Сулейма видела, как под защитной пленкой сверкает ее уцелевший глаз.

Старая сука, – подумала Сулейма. – Я – Джа’Акари, и мной пообедать не удастся…

Девушка медленно, очень медленно натянула тетиву до самой щеки… и выпустила стрелу на волю, выстрелила далеко и размашисто, так, что стальной наконечник пролетел вдоль Костей, оставляя за собой тонкую полоску голубых искр. Львиная змея повернула голову на звук и снова заверещала. Ее оперение вздыбилось и зашуршало, и она начала брызгать ядом, готовясь к нападению.

Сулейма выпустила третью стрелу и с удовлетворением увидела, что на этот раз она глубоко вошла в незащищенные складки набухшего мешочка с ядом. Девушка потянулась за следующей стрелой, готовясь положить всему этому конец.

Это оказалось проще, чем я думала.

Львиная змея завыла и отпрянула, бороздя когтями небо и дико шатаясь из стороны в сторону. И тут Сулейму ударила волна такой сильной злобы, что девушка зашаталась, споткнулась и упала на колени. Ее спасло чистое везение. Когти чудовища прошли в такой близости от нее, что она, теряя равновесие, покатилась в грязь. В плече разрасталась раскаленная агония боли, и Сулейма закричала, понимая, что когти все-таки достигли цели. Она закричала еще раз, когда огромный хвост метнулся из стороны в сторону, отбросив ее, словно голову овцы в игре аклаши.

Девушка с трудом поднялась на ноги, выплевывая смешанный с кровью песок. Она была не в состоянии ни выпрямиться полностью, ни поднять левую руку. Львиная змея вытянулась во всю длину, неистово заревев от боли и собираясь раздавить мелкую нарушительницу ее спокойствия, которая посмела прийти с оружием к самому ее логову. И тут Сулейма мгновенно поняла три вещи сразу.

Она лишилась лука.

У нее все еще был при себе меч.

И все это было очень-очень неудачной затеей.

Сулейма вытащила меч и бросилась ничком на землю, направляя острие вверх и надеясь, что Атеми сможет вернуться домой целой и невредимой.

Львиная змея наползла на девушку прохладной тенью, а затем обрушилась на нее всей тяжестью своего тела. Сулейме показалось, что настал конец света. Массивная туша закрыла солнце и заглушила все звуки и надежду, круша, давя и душа ее. Тело львиной змеи было скользким, ледяным, точно у покойника, и мягким.

Мягким…

Сулейма почувствовала, как хрустнули кости предплечья, когда эта туша упала на нее. Глубоко, очень глубоко – в самую мякоть змеиного горла – вошел ее меч. Девушка закричала, когда чудовище свалилось, закричала снова, когда оно сдавило ее смертельной тяжестью, и крикнула в третий раз, когда, откатываясь, тварь расплющила ей плечо. Существо бешено корчилось и извивалось на песке, вереща, стеная, разбрызгивая горячую кровь и яд, который дымился и разъедал все, что попадалось на пути, будь то камень, песок или плоть.

Свалившись на разбитые камни, львиная змея выпустила струю столь отвратительной мускусной вони, что Сулейма начала задыхаться и сложилась пополам, откатываясь на бок, чтобы не подавиться собственной рвотой.

Ее плечо и рука горели в тончайшем гимне агонии. Каждая клетка открытой кожи зудела – ее тело обжигали капли яда львиной змеи.

Прижимая сломанную руку к себе, Сулейма приняла сидячее положение, а затем попыталась подняться на ноги, готовясь к худшему, – однако львиная змея была уже мертва. Ничто живое не способно издавать подобный смрад. Чудовище издохло, а она, Сулейма, выжила.

Когда-нибудь она сможет этому порадоваться. Но в данную минуту все ее внимание было сосредоточено на том, чтобы встать и при этом не лишиться сознания от боли.

Тварь издала последний шипящий вопль. Сулейма отпрянула и закричала от боли в руке. Тварь, казалось, начала сдуваться: са и ка вышли из ее массивной вонючей туши.

Нужно почистить меч, – подумала девушка. Но рука отказывалась ей повиноваться. – Что ж, раз уж на то пошло, можно содрать со змеи шкуру.

Сулейма захихикала, точно пьяная. Она снимет с твари кожу и заберет ее оперение – как только уговорит Атеми войти в логово львиной змеи, оттащит своего раненого вашая в безопасное место и, возможно, перевяжет собственные раны.

За фик, как же все болит!

– Это – самая большая глупость, которую я видел в своей жизни.

Сулейма кивнула: с этим не поспоришь. И тут же напряглась – новый приступ чудовищной боли отдался в ее руке – и медленно обернулась к дальнему темному углу Костей. Из теней выступила фигура. Сулейма задержала дыхание, думая: неужели это хранитель Эйд Калмута пришел для того, чтобы забрать ее душу, – уж конечно, подобная сущность могла явиться лишь из долины смерти.

Возможно, этот мужчина был высоким, но пригнулся, чтобы скрыть свой истинный рост, а может быть, его скрутило от времени, точно старое дерево, слишком долго сопротивлявшееся колючим ветрам. Сулейме трудно было судить об этом, учитывая то, что его с головы до ног окутывало множество слоев призрачных одеяний. Маска из гнутого железа с кожаными шлейками скорее подчеркивала, чем скрывала искореженные ошметки его лица. Он непринужденно опирался на громадный боевой молот, от которого жутко несло запекшейся кровью и недавним убийством.

– Но, нужно сказать, ты вела себя смело. – Последнее сказал другой, более мягкий и высокий голос.

Сулейма начала осторожно осматриваться в поисках говорившего, не желая при этом выпускать из виду мужчину. Она была уверена: стоит ей отвернуться – даже на мгновение, – и он снова растает в тенях.

– Конечно, смело, моя сладость, но смелость освещает дороги Эйд Калмута. Мертвецы не становятся живее от проявленной ими храбрости.

– Однако она ведь еще не мертва…

Сулейма вздрогнула и слегка застонала, когда кости ее руки снова коснулись одна другой. Все эти голоса исходили от скрюченной фигуры в черных одеждах.

Это – Человек из Кошмаров, – подумала она. – Выходит, ты не просто одна из сказок моей матери…

Фигура подошла ближе, хотя Сулейма не заметила никакого движения. Девушка сморгнула кровь, а потом моргнула еще раз, когда ее зрение помутилось, и упала на колени, испуская короткий беспомощный вопль, который, уж конечно, не мог исходить из ее горла.

– Не мертва? Значит, пока что не мертва. Но яд ее прикончит.

– Если бы львиная змея и вправду ее укусила, она бы уже умерла. Думаю, змея всего лишь потрепала ее.

– Я имел в виду вовсе не львиную змею…

– А что делать с этим? – Фигура махнула свободной рукой в сторону неподвижного тела упавшего вашая.

– Можешь убить его, если хочешь. – Голос был низким и сладким, как темный мед.

Этот голос мне знаком, – подумала Сулейма, и ледяной ужас поселился глубоко на дне ее существа. – Я его уже слышала… Вот только когда?

– Ты… Я тебя знаю…

Она попыталась собраться с мыслями. И оставаться на ногах. Да и стояла ли она? Сулейма через силу подняла руку с мечом. А может, она его выронила? Как она могла быть чьей-то сестрой по оружию, если потеряла его?

Темная фигура склонилась над вашаем, и Сулейма боролась с этой тьмой, словно пойманное в паутину насекомое. Или как спящий, охваченный кошмаром человек.

– Нет, – прошептала она. – Нет!

И образ проступил сквозь ее воспоминания, как проступают на водной поверхности пузыри, выпускаемые тонущей девочкой. То же самое лицо склонялось над ней, когда Сулейма пряталась в гнезде из мягких одеял, слишком напуганная, чтобы закричать.

Я обмочила постель, – подумала она, – но ко мне так никто и не пришел.

В воспоминаниях он представлялся ей великаном.

Лезвие ударило по горлу – по его – и одновременно ее, – и образ разбился на осколки.

Вашай издал чудовищный предсмертный вой, который оборвался, когда его разрезали пополам. Сулейма выла, пока ее душа истекала кровью, уходя в бесконечную ночь.

Азрахиль, – шептало ее разбитое сердце. – Его звали Азрахиль…

Вспышки синего света, похожие на молнии, плясали на маске мужчины, когда он отошел от неподвижного тела Азрахиля и повернулся к Сулейме лицом. Он улыбнулся или, возможно, беззвучно закричал, и бросил ей какую-то вещь. Что-то миниатюрное и красивое блеснуло в полете, и Сулейма не задумываясь схватила его на лету здоровой рукой.

– Подарок из Эта, – сказал мужчина, а потом запрокинул голову и громко захохотал.

Его смех был похож на огонь в высокой сухой траве.

Сулейма упала на колени (а может, она все это время стояла на коленях?) и ахнула, когда кости ее руки снова чиркнули одна о другую. И ахнула еще раз, увидев, что именно держит в ладони. Это был призрачный драгоценный камень, темный кристалл величиной с яйцо ржанки, вставленный в серебристую брошь в форме паука. Драгоценность играла с тенями в бледном лунном свете, размахивала перед ней передними щупальцами и как будто пыталась почувствовать вкус ее крови.

Девушка задергалась, как мушка, попавшая в паутину.

– Нет, – прошептала она.

Так не должно быть. День еще только шел на убыль, и ей следовало добраться до Атеми. Нужно было снять шкуру с львиной змеи, забрать ее оперение и отвезти все это Ханней. Она должна спасти Азрахиля, чтобы они стали зееравашани…

– Я не могу принять этот подарок. Это слишком.

Она боролась…

– Нет? – Улыбаясь, мужчина стоял над ней, и небо помрачнело от сожаления. – Нет так нет. Но твой отец будет очень разочарован…

Ее поймали в паутину.

– Я тебя знаю, – прошептала Сулейма. – Ты – Человек из Кошмаров.

Паук пригнулся и прыгнул, оставляя за собой шелковую нить сверкающего лунного света. Он приземлился на ее раненое плечо, и девушка закричала, когда паучьи клыки вонзились в ее нежную кожу.

Место укуса горело болью. Яд растекся по ее венам, словно огненная река, и все запылало. Песок поспешил раскрыть ей свои объятия, нежные, как материнские руки.

Она боролась…

Воспоминания выступили на поверхность ее сознания в кричащем хоре, унося Сулейму в темное место, наполненное огнем и смертью. Выхода не оставалось. Выхода не оставалось. И мама не проснется вовремя, для того чтобы ее спасти.

…Из его паутины.

Повозка сломалась и открылась, и Сулейма увидела побелевшее от бешенства лицо Дракона Солнца Акари.

Она упала.

Она горела.

11

Дару бесцеремонно ворвался в ее шатер.

– Они нашли ее, повелительница снов!

Хафса Азейна встала, не обращая внимания на иголки, пробежавшие по ее затекшим ногам, на злобный возглас бастовской лиры, упавшей с ее коленей, и на характерную манеру, с которой вшитые в ткань ее шатра духи потянулись к мальчику, лежавшему сейчас ничком на полу.

– Где она была? Кто ее обнаружил?

Хафса Азейна не спросила, жива ли девочка и все ли с ней в порядке. Три дня назад эхо криков дочери пробрало ее до мозга костей, и если бы Сулейма умерла, она бы об этом узнала.

– Ее нашла первая воительница, – охнул Дару. – У Костей Эта. Ее отнесли в квартал лекарей, и теперь возле нее хлопочет Нурати.

– Сарета?

Имя женщины пролетело по воздуху – шепот, скользящий между теперь и прежде, привлекающий хищное внимание повелительницы… В конце этой тропинки ее ждала добыча… Но об этом можно будет поразмыслить чуть позже.

Я здесь, китрен. Я охотился в саду на кроликов. Рядом со мной танцующие призраки, от них веет страхом и пауками. Параджа тоже здесь… Лучше бы эта маленькая мышка оставалась дома.

Я уже в пути. Не позволяй им касаться ее.

Тебе нужно поспешить, китрен. Эти танцующие призраки что-то делают с ней… Я их отвлеку. Беззвучный кошачий смех положил конец их мысленной связи.

– Оставайся тут, Дару. Мне нужно, чтобы ты отвадил от лекарских комнат тени – столько, сколько сможешь.

Мальчик замялся.

– Я попытаюсь, повелительница снов.

Она посмотрела на него и подняла бровь.

– Что значит «попытаюсь»?

Он склонился и достал свою флейту подмастерья.

– Сделаю, повелительница снов.

Дару сел, скрестив ноги, и закрыл глаза. От взгляда Хафсы Азейны не ускользнула пробежавшая по его рукам дрожь, но у нее не хватит жалости на всех.

Она взяла лиру Басты, но оставила шофар. Золотой баран питался человеческой плотью, и Хафса Азейна не могла предвидеть, как он поведет себя, почуяв кровь. Ее босые ступни легко и скоро, словно она была девочкой, прошли через ворота по тропе и поднялись по лестнице к лекарским комнатам. Она все же могла угнаться за запахом собственного страха, за мыслями о собственной дочери, истекающей кровью, сломанной и страдающей от боли. Прошло четыре дня с тех пор, как Сулейма пропала, и три с тех пор, как повелительница снов услышала ее крик.

Если она умрет… – подумала Хафса Азейна. – Что, если она умрет?…

Где-то в Шеханнаме Охотница подняла голову и улыбнулась.

Воины и стражники расступались перед ней, словно листья, поднятые порывом ветра. Молодая мать схватила на руки дитя, и ужас на ее лице лишь усилил исступление Хафсы Азейны.

Что, если она умрет…

Сегодня она не умрет, китрен. По крайней мере, из-за этого.

Уже на подходе Хафса Азейна услышала угрожающий рык – хнга-хнга – и распахнула дверь с такой силой, что деревянные рамы затрещали. Не будь она в таком состоянии, представшая ее глазам сцена рассмешила бы ее до слез. Курраан заставил всех присутствовавших в комнате людей отступить в дальний угол, а сам сидел на спине у заклинателя теней, прижимая его к полу. Перед ним с горящими глазами стояла Параджа: шерсть у нее на спине вздыбилась, и кошка плевалась от ярости… Но огромный кот как ни в чем не бывало вылизывался, не обращая ни на кого внимания.

Когда Хафса Азейна ворвалась в комнату, Параджа обернулась к ней, но женщина не посмотрела на нее, словно королева вашаев не могла проглотить ее в два присеста. Нурати тоже пребывала в ярости. Будь она покрыта шерстью, эта шерсть также стояла бы дыбом. Черные глаза первой матери гневно сверкали.

– Повелительница снов! Повелительница снов, немедленно отзови своего вонючего монстра, а не то я… Ааа!

Курраан изменил положение тела и ударил ее по лицу хвостом. Параджа огрызнулась.

– Повелительница снов, – снова с легкой одышкой зазвучал мягкий низкий голос заклинателя теней. – Если бы вы изволили… хм… если бы вы позволили мне подняться, я бы смог… уффф.

Кошачьи яйца тебе в морду, колдун! – подумала Хафса Азейна. Ей стало искренне жаль, что в ее душе не осталось ни капли смеха. Она ничего не ответила, вместо этого бросившись к лежанке, где спала ее дочь.

Сулейма видела сны. Она не была мертвой, такой угрозы не наблюдалось, хотя раны и были серьезными, но ее сон не являл собой ту тягучую летаргию, от которой просыпаются лишь немногие.

Хафса коснулась лица дочери подушечками пальцев, проверяя, целы ли кости, и дошла до опухшей плоти – свидетельстве боли и страданий. Звучала в этом теле и победная нотка, и глубоко спрятанный страх, и… что-то еще. Кое-что похуже.

Человек из Кошмаров, – подумала Хафса Азейна, и земля Шеханнама задрожала. – Значит, ты ее в конце концов нашел.

– Повелительница снов, – ядовито прошипела Нурати, – немедленно освободи нас.

– Меиссати, – воззвал к Хафсе заклинатель теней, – если бы вы только… уффф!

Щекотно! – хохотнул Курраан.

Сулейма вздрогнула, продолжая пребывать в глубоком сне. Хафса Азейна обратилась к ней:

Тише, родная моя, теперь ты можешь спать. Мама пришла.

В искореженные двери влетела истаза Ани. Ей на пятки наступал Левиатус.

– Где она?

– Она жива?

– Шшш! Она спит.

Хафса Азейна встретилась глазами с женщиной, которая так любила ее дочь.

– Она будет жить.

Ну вот, теперь мои яйца чисты. Позволить ему встать? Честно говоря, сиденье из него хуже некуда.

Хорошо, можешь его отпустить. В любом случае, здесь слишком много народу и я не смогу увидеть истинное положение вещей.

Хафса нутром чуяла: кто-то в этой комнате знал, что случилось, но большое количество прижатых друг к другу снов размывало след.

Не считаешь же ты произошедшее случайностью?

Случайностей не бывает.

Хафса Азейна повторила вслух:

– Все это не случайно. Кто-то напал на мою дочь. Только посмотрите… – Она убрала косы Сулеймы. Под ними обнаружилась небольшая ранка от укола – едва заметная среди многочисленных ушибов, в глазах повелительницы снов она тем не менее сочилась и пульсировала зловещей магией.

Странная музыка плыла по Шеханнаму, привлекая внимание теней. Некоторые из тех, что поменьше, поплыли на поиски ее источника, и даже крупные призраки были сбиты с толку, отвлечены. Это Дару играл на флейте. Привлекая к себе многочисленные голодные тени, он ужасно рисковал, но Хафса захлопнула свое сердце, чтобы беспокойство о подмастерье не отвлекало ее от дочери.

– Посторонись, – сказала она. Когда Левиатус отказался подчиняться, она толкнула его в плечо. Йех Ату, этот мальчик был молодым великаном. – Посторонись!

На этот раз он подчинился, и Хафса Азейна села в изголовье лежанки, возле неподвижного тела дочери. Сворачивая свое са внутрь, а ка – наружу, повелительница снов поднесла бастовскую лиру к щеке.

Первая лекарша, женщина, умудренная годами и жесткая, как кора терновника, с хмурым видом вышла вперед.

– Мне нужно обработать раны на ее теле.

Не дожидаясь ответа, она взяла маленький нож и начала срезать с Сулеймы одежду.

Хафса Азейна закрыла свое дневное зрение, но вид ран дочери продолжал липнуть к ее душе, словно нежеланный любовник. Ох, как только я найду виновника…

Она коснулась струн лиры. В ее ушах – лишь в ее – завыл от боли мужской голос.

Он был очень красив.

Игра Дару завораживала крупные тени. Ну а от ее игры они попросту убегали. Пальцы Хафсы танцевали по струнам, пощипывая и поглаживая их, и выманивая живые голоса из умерших. Кишка дрожала и выла, и рогатый кошачий череп испускал длинные вздохи, полные сожаления и утраты. Ее музыка была злой и печальной – призыв к безнадежной борьбе, крик отверженной мести. Хафса Азейна слепо хваталась за промежутки между звуками то одной, то другой ноты в поиске того, на что откликнется душа ее дочери – она уже давно почувствовала песнь в крови Сулеймы. Хафса отыскала бы ее где угодно.

И теперь тоже нашла.

Так вот ты где, – подумала Хафса Азейна. Ее дочь, как обычно, сияла, точно одна из зорких лун на бледном небе Шеханнама. Яркий свет Сулеймы был запятнан странной темной тучей, как будто в стеклянный кувшин с медом накапали яда.

Ты это видишь? – спросил Курраан.

Да.

Что это? От него исходит… зловоние.

Кот с отвращением оскалил клыки, обнажая черные губы.

Яд Ривера.

Сможешь ли ты его нейтрализовать?

Попытаюсь.

Попытаюсь, – сказал ее подмастерье, когда Хафса отправила его на смертельное задание. От себя она не могла требовать меньшего. Повелительница снов закрыла глаза.

В глубинах Шеханнама, в Стране Снов, Хафса Азейна начала повелевать снами. Сливаясь с формой собственной убитой души, чтобы превратиться в тварь, исполненную извращенного голода и жажды крови, она стала чудовищем, монстром, животным, порождением кошмаров.

А когда вновь открыла глаза, превратилась в Аннубасту.

В далеких глубинах, в далеких далях Охотница поднесла к ее губам золотой шофар, точно такой же, как тот, что был у повелительницы снов, и заиграла.

Аннубаста обнажила зубы в беззвучном оскале, но Хафса осталась сидеть возле дочери, скребя когтями и выдавливая вражье нутро. Она играла прекрасную мелодию. Вражье сердце было твердым и спелым, как слива, и его соки стекали ей на язык.

В сновидческом зрении Хафсы собравшиеся в комнате люди казались мутными очертаниями – едва ли они вообще присутствовали и скорее спали, чем, как им казалось, пребывали в сознании. Их души прятались от нее, хотя мутные глаза видели лишь человеческую форму повелительницы снов, играющей на лире с кишками вместо струн. Тени горели мрачным пламенем, голодные, трусливые и злые. Вашаи представлялись стеклянными статуями, напоенными темным дымом и живым присутствием. Их глаза светились, словно драгоценные камни. Но вот заклинатель теней…

Если тени казались темным пламенем, то он был сердцем тьмы и горел, как ночь. Его глаза были юными светилами на старом зловещем небе. Он стоял перед Хафсой, кутаясь в плащ из живых звезд, и прекрасно ее видел. Он видел ее, и его улыбка напоминала рассвет, что приходит после ночной смерти.

– Потанцуем? – спросил он.

Если то, что он сделал потом, можно было описать словом танец, если звуки, которые воспроизводила своей лирой Аннубаста, можно было назвать музыкой, то жизнь можно было считать всего лишь пригоршней брошенного по ветру песка.

– Повелительница снов?

Ее лица коснулось влажное полотенце, даря благословенную прохладу. Повелительница снов подняла руку, прижимая его к своей горящей в лихорадке коже.

Спящая красавица наконец проснулась, – засмеялся Курраан. – Интересно, поглотишь ли ты этот мир, как принцесса из старых сказок? Или решишь нас все-таки пощадить?

– Кофе, – застонала Хафса Азейна, садясь и открывая глаза.

Все ее тело болело, как она и опасалась.

Дару вложил в руки Хафсы глиняную кружку и помог поднести ее к губам. Повелительница снов увидела, что в противоположном углу комнаты ученица заклинателя теней точно так же ухаживала за своим учителем.

И чего мы только не делаем для этого мира, – подумала Хафса и постаралась заглушить эту горькую мысль горьким напитком.

– Что с Сулеймой? – спросила она.

Дару помедлил:

– Она чувствует себя лучше.

– Насколько лучше?

– Лекари говорят, что она будет жить…

– Но?

– С ней что-то не так, повелительница снов. Один раз она ненадолго проснулась, и ее глаза были полны кошмаров. В них затаилась тьма… – Он коснулся собственного плеча в том же месте, где находилась рана Сулеймы.

– Ее укусили. – Голос заклинателя теней хрипел.

Девушка протянула ему кружку с горячим кофе, но заклинатель, поморщившись, отказался.

– Яд Ривера. Мне удалось приостановить его распространение… Прости меня, Меиссати, нам обоим удалось его приостановить… но это не исцелит Сулейму. Яд будет просачиваться в ее кровь.

Он развел пальцы и погладил себя вдоль плеча, вверх по шее, пока наконец не коснулся головы.

– Он будет становиться сильнее и населять ее разум кошмарами, а потом они возьмут над ней верх.

– Кто такие эти они? – прошептал Дару, округляя глаза от ужаса.

Хафса Азейна взяла кружку из его трясущихся рук и, не обращая внимания на боль, сделала большой глоток обжигающего кофе.

– Араиды, – ответил заклинатель теней.

Его ученица содрогнулась.

– Нет, они ее не получат!

Хафса Азейна вернула чашку своему ученику и встала, хотя ее ноги продолжали дрожать, как у новорожденной кобылы. Повелительница снов посмотрела на избитое беспокойное лицо своей спящей дочери – прекрасной, как рассвет, и более драгоценной, чем сама жизнь.

– Приведи ко мне Левиатуса и истазу Ани, если сможешь ее отыскать, – сказала она своему подмастерью.

– Слушаюсь, хозяйка.

Дару низко поклонился и убежал.

Сулейма, – произнесла она про себя, и ее мертвое сердце ожило – ровно настолько, чтобы успеть разбиться.

– Значит, ты все-таки отправишься в Атуалон?

Кожа заклинателя теней приобрела жуткий оттенок, а глаза налились кровью. В конце концов он взял кружку с кофе и с трудом проглотил ее содержимое. Хафса Азейна подумала, что в глубине этих странных глаз таится насмешка.

– Мы поедем. Ка Ату… – Она согнулась, свободной рукой беря бастовскую лиру, и тряхнула головой, пытаясь избавиться от головокружения. – Отец сможет ее излечить. Я видела, как он исцелял людей, уже стоявших одной ногой на Пустынном Пути.

По правде говоря, Хасфа Азейна видела, как он возвращал людей, сделавших по Пустынному Пути гораздо больше, чем один шаг, но не считала необходимым говорить сейчас всю правду до конца.

– То же видел и я. – Кожа заклинателя теней, украшенная драгоценными камнями, сияла, а его улыбка могла бы посоревноваться своей странностью с выражением глаз. – Я хотел бы вас сопровождать.

Хафса Азейна внимательно посмотрела на него и тронула пальцами кишки последнего человека, который ей солгал. Ученица заклинателя теней обиженно вытаращилась на нее, но сам он лишь улыбнулся.

– Доверять мне или нет – твое дело, повелительница снов. Но мы, кварабализцы, сражаемся с араидами с начала времен. Посредством своих не столь уж скромных умений я смогу не дать яду распространиться. Враг моего врага – мой друг, не так ли?

Стоит ли мне доверять этому человеку? – спросила Хафса Курраана.

Ни в коем случае! Он пытался подкупить меня свиньей. Но пока что ему можно найти применение. – Кот начал вылизывать свои бока. – К слову, свинья оказалась очень вкусной.

Хафса Азейна встретилась со взглядом заклинателя теней и улыбнулась ему – самой лучезарной улыбкой из всех, какие только заставляют маленьких детей уноситься на поиски своих матерей. Она отсалютовала ему кофейной кружкой.

– За врагов, – предложила Хафса.

– За друзей, – согласился он.

И оба выпили.