Текст книги "Китти"

Вовремя пристыженный Фредерик закрыл рот. Последовавшая неловкая пауза в беседе была тотчас же заполнена мужем Ребекки Уином, таким же рыжеволосым, как и жена. Китти предполагала, что все дети четы Персел обладают волосами цвета спелой моркови. Но рыжие волосы оказались лишь у двоих из них, среди остальных были как блондины, так и брюнеты.

– Вы будете рады узнать, преподобный, – начал Уин, почтительно склонив голову и глядя на Джорджа, – что для вас готов дом. Он совершенно новый и был построен для тех, на чье место вы приехали.

– Ах да, – ответил Джордж. – Вы говорите о семье Чемберсов, я полагаю? Такая трагедия.

– Да уж, – поддакнул преподобный Уильямс тоном, который говорил, что эта тема не только трагична, но и совершенно неуместна для обсуждения за обеденным столом.

– В любом случае, – продолжал Уин, – вы можете въезжать, когда вам будет удобно. Дом построен из досок и кирпича. Он достаточно скромный, но весьма удобный. Кажется, там даже есть кое-какая мебель.

Сара улыбнулась впервые за сегодняшний день, и Китти почти физически ощутила облегчение, испытанное тетей от услышанного. Тетя Сара превыше всего ценила порядок, а в переполненном доме семейства Перселов об этом нечего было и мечтать.

– Хорошая новость, не так ли? – обратился Фредерик Тейт к Джорджу. – Только приехали, и уже свой собственный дом. Мы ждали больше года, прежде чем обзавелись собственным жильем.

– Да, – согласился Джордж, – хотя и скромной парусиновой палатки было бы достаточно. По крайней мере в летние месяцы.

– Я так не думаю, преподобный, – сказала Марианна Уильямс, отчаянно заморгав. – Иногда здесь случаются проливные дожди. Даже летом. А вам с вашей деятельностью необходимы хорошие условия. Так что палатки будет недостаточно.

Джордж с минуту смотрел на миссис Уильямс, а потом согласно кивнул.

– Возможно, вы правы, – произнес он.

– Мы с преподобным Уильямсом живем здесь уже пятнадцать лет, так что я действительно права, – ответила миссис Уильямс и сердечно улыбнулась.

Китти посмотрела на нее с восхищением. Мало кому удавалось заставить ее дядю замолчать столь решительно и вместе с тем вежливо.

На этот раз Фредерик неожиданно сменил тему беседы.

– Вы что-нибудь знаете о других миссиях? – бодро спросил он.

– Нет, не знаем, – ответила Сара. – Но я, например, с удовольствием узнала бы о них побольше.

– Есть еще две миссии, – пустился в объяснения воодушевившийся Фредерик, – одна в Керикери, к северо-западу отсюда, там же находится магазин миссии, а другая – в Веймейте, на запад внутрь страны. Самое первое поселение миссионеров было в Рангихоуа – по правую руку, если находиться лицом к гавани, – но потом оно переместилось в Керикери. Наверное, вы заметили это место, когда входили в гавань сегодня утром.

Джордж кивнул.

– И все эти поселения принадлежат Церковному миссионерскому обществу?

– О да.

– А как насчет других религиозных направлений?

Уин поставил локти на стол, приготовившись внести в рассказ свою лепту.

– Уэслианцы [2]2
  Уэслианцы – секта методистов.


[Закрыть] основали миссию в Хокианге, за ними последовали католики под руководством епископа Помпалье, – сказал он и нахмурился. – Епископ намеревается вскоре основать еще одну миссию в Корорареке и устроить там свою ставку. Уже купил землю. Как я слышал, заплатил немалые деньги.

– Удачи ему в этой богом забытой дыре, – пробормотал Фредерик.

В этот момент в комнату вошли помощницы Ребекки из числа маори. Они внесли подносы с пудингом и, хихикая, поставили их на стол. Ребекка поморщилась, заметив, как одна из девушек облизывает большой палец, который по неосторожности окунула в чашку со сладким кремом.

– Хорошо, девушки. А теперь не начнете ли вы мыть кастрюли и сковороды? – подсказала Ребекка. – А потом, когда мы закончим ужин, вы можете убрать со стола.

Девушки захихикали еще громче и направились на кухню.

Уильямсы откланялись почти сразу же после ужина. Преподобному нужно было рано уезжать на следующий день. Оставшиеся мужчины вышли на веранду, чтобы покурить и выпить весьма сносного портвейна, припасенного хозяином дома. Женщины же остались в комнате и провели около часа за беседой.

Сара достала корзину с рукоделием, и, когда спицы замелькали в руках, морщины на ее лице наконец разгладились.

– Вам не кажется, что они ведут себя немного дерзко, миссис Персел? – спросила она, сощурившись от света.

Сара уже дала понять, что не станет отказываться от нравственных устоев, к которым привыкла, а посему станет обращаться к людям соответственно их титулу и положению в обществе, сделав исключение лишь для Китти.

– Прошу прощения, миссис Келлегер? – непонимающе посмотрела на гостью Ребекка.

– Я говорю о ваших помощницах. Мне кажется, они ведут себя довольно бесстыдно.

Склонившаяся над кружевом Ребекка кивнула:

– Вы правы, но теперь они стали гораздо вежливее.

– А вот я ни за что не стала бы платить слугам, ведущим себя подобным образом. И никто не сможет меня переубедить, – сказала Сара.

Ребекка подняла глаза от работы.

– О нет, они не слуги. Мы не платим им. Они живут здесь уже год или около того и в обмен на свою помощь получают еду и одежду. Кроме того, мы учим их управляться с домашним хозяйством, а также способствуем их духовному совершенствованию и помогаем читать катехизис.

Китти все это показалось ужасно скучным.

– Им нравится жить у вас? – спросила она.

– Думаю, да, хотя, должна сказать, они относятся к работе и обязанностям по дому несколько… как бы поточнее выразиться… легкомысленно. – Ребекка разгладила кружевной воротничок, над которым работала, и нахмурилась: – Вот незадача, я, кажется, сделала несколько лишних петель… Честно говоря, когда преподобный Уильямс и его супруга только приехали сюда, маори доставляли им немало хлопот. Они совали свой нос везде, приходили и уходили, когда им вздумается, уносили с собой каждую понравившуюся вещь, принимали участие во всех сборищах племени и войнах. Девушки, помогающие по хозяйству, казались совсем безнадежными.

Джанна Тейт, которая ловко и умело вышивала на наволочке замысловатый узор, громко фыркнула:

– Мало что изменилось с тех пор.

– А почему эти девушки безнадежны? – спросила Сара.

– Ну например, они могут вымыть пол лучшей скатертью миссис Уильямс или процедить молоко через грязную тряпку. А еще они размешивают тесто руками, едят его сырым и забывают приглядывать за детьми.

– Преподобный Келлегер определенно не потерпит ничего подобного, – со вздохом заметила Сара.

– Но их навыки совершенствуются, – быстро добавила Ребекка, чтобы не слишком удручить вновь приехавших, – большинство из них довольно сносно говорит по-английски благодаря учебе в миссионерской школе. А еще они умеют писать и читать на своем родном языке.

– А помощницы есть в каждой миссионерской семье? – спросила Китти, которой было любопытно, будут ли и у них жить девушки-маори.

– Как правило, да, – ответила Джанна. – У меня сейчас трое, а у миссис Уильямс порой живут сразу семь или восемь девушек.

– Миссис Уильямс – настоящий миссионер, – сказала Ребекка. – Уверена, вам очень понравится работать с ней. Она не только прекрасный кулинар, няня, акушерка и учитель, она присматривает за поселением, когда преподобный Уильямс куда-нибудь уезжает, а это случается довольно часто. Маори очень уважают ее, что, несомненно, помогает в работе.

– Это потому, что она такая высокая? – поинтересовалась Китти. Она не могла не заметить, что вставшая из-за стола миссис Уильямс оказалась на добрых пять дюймов выше остальных женщин.

– Знаете, – сказала Ребекка, с минуту помолчав, – я никогда не принимала во внимание этот факт, но, думаю, отчасти это так. Как странно!

– Похоже, она настоящий солдат армии Господа, – заметила Сара.

Щелканье спиц в руках Ребекки на мгновение прекратилось.

– Да. Кроме того, она убежденный сторонник того, чтобы мы брали в свои дома старших девушек. Мы добиваемся лучших результатов, если присматриваем за ними. Тогда они не попадут в беду.

– В беду? – переспросила Сара.

Ребекка сложила рукоделие на коленях.

– Когда вы плыли сегодня к берегу, вы, наверное, заметили каноэ?

Руки Сары и Китти тоже замерли, и женщины кивнули.

– Вы видели в них девушек?

Женщины снова кивнули. Китти ощутила, как по ее рукам побежали мурашки в предвкушении того, что она услышит нечто интригующее.

– Боюсь, они отправились навестить мужчин, моряков на корабле, доставившем вас сюда, – пояснила Ребекка.

До Китти не дошел смысл сказанного, в то время как ее тетя, казалось, все прекрасно поняла, и ее рот захлопнулся, словно дверца мышеловки, а губы превратились в узкую полоску.

Сгорая от любопытства и не в силах сдержаться, Китти выпалила:

– А зачем они навещают моряков?

Воцарилось молчание, а потом Сара еще крепче сжала спицы.

– Мне очень больно говорить об этом, Китти, но девушки оказывают им некоторые услуги в обмен на безделушки и деньги. Моя догадка верна, мисс Персел?

Ребекка кивнула:

– Боюсь, что да, миссис Келлегер.

– О, – только и смогла вымолвить Китти. Она почувствовала, как краска стыда обожгла ее лицо и шею, а в желудке возник странный трепет. Подумать только! Эти девушки собирались… собирались к тем самым морякам, с которыми она разговаривала всего час назад!

– Могу только пожелать, чтобы Господь был милосерден к ним, – произнесла Сара, воздевая глаза к небу.

– Очевидно, они тоже об этом мечтают, – сказала Ребекка, – потому что продолжают делать это и не видят в своих поступках ничего дурного. Но мы, как можем, стараемся пресечь это.

– Они все так делают? – спросила Китти, потрясенная и все же заинтригованная.

– Нет, не все, благодарение Всевышнему. Но и одной много.

Джанна Тейт, очевидно, не одобрявшая подобных разговоров, сменила тему:

– Скажите, Китти, что заставило вас заняться миссионерской работой?

– Моя племянница всегда была набожной, – быстро ответила Сара. – Когда в прошлом году умер ее отец, она решила, что сможет справиться со своим горем, только если полностью посвятит себя Господу.

Китти удивленно посмотрела на тетю.

Избегая смотреть на племянницу, Сара вновь ловко сменила тему разговора:

– За ужином упомянули семью Чемберсов, миссис Персел. Могу я спросить, почему они вернулись в Англию?

– А разве ваш супруг не сказал вам? – удивилась Ребекка.

– Нет.

– О, это настоящая трагедия, – начала Ребекка. – Непростительно со стороны мистера Чемберса, и все же это трагедия. – Миссис Чемберс нельзя было назвать женщиной крепкого здоровья…

– Она была совершенно не приспособлена к роли супруги миссионера, – перебила Джанна.

– Совершенно верно, – согласилась Ребекка. – Очень приятная женщина, но неприспособленная к жизни в Новой Зеландии, как сказала Джанна. Боюсь, у нее не выдержали нервы. С каждым днем ее здоровье ухудшалось, и вскоре она уже не могла выполнять даже простейших обязанностей. Большую часть времени она проводила в постели, ни с кем не разговаривала и постоянно плакала. У нее развилось нечто вроде мании, и мы уже ничем не могли ей помочь. Этот случай очень сильно всех расстроил.

– Но ее муж нашел способ утешиться, – вставила Джанна, – завел любовные связи с несколькими девушками маори. Он повел себя очень неосмотрительно, и мы вынуждены были сообщить о нем Обществу, после чего семью обязали вернуться в Англию.

По странному выражению на лице тетки Китти поняла: та жалеет, что вообще спросила об этом.

Глава 3

Накануне вечером, измученная долгим днем, Китти слегка ополоснулась, поспешно заплела волосы в косу и провалилась в глубокий сон без сновидений. Утром она не сразу вспомнила, где она находится. Она скучала по непрерывному покачиванию корабля, и шелест волн, накатывающих на берег совсем недалеко от ее окна, создавал иллюзию, что она все еще на корабле.

Китти села на кровати, почесала вспотевшую под тяжелой косой голову и посмотрела в окно. На улице было тепло, и в отличие от вчерашнего дня на небе не было ни облачка. Сначала она хотела проскользнуть по дому в одной ночной рубашке, но, подумав о том, что ее может застать в подобном виде миссис Персел или дядя Джордж, она непроизвольно натянула хлопчатобумажный халат.

Она босиком миновала общую комнату и сморщила нос, почувствовав прогорклый запах, оставленный масляными лампами. Ребекка уже проснулась и теперь хлопотала на кухне. Она помешивала что-то в большом горшке, висящем над огнем и издававшем соблазнительный аромат овсяной каши.

– Доброе утро, Китти, – произнесла женщина, заправляя выбившиеся из-под чепца локоны. – Хорошо спали?

– Да, благодарю вас. Хотя я была вовсе не уверена, что засну.

– Все дело в нашем морском воздухе, – сказала Ребекка. Затем она поднесла ко рту деревянную ложку, подула и попробовала содержимое. – Думаю, в море вы тоже спали хорошо.

Китти уже собралась было идти дальше, но остановилась, почувствовав легкое прикосновение к своей руке.

– Подождите минуту, дорогая, – сказала Ребекка. – Присядьте.

Помедлив, Китти потуже затянула пояс халата и опустилась на краешек деревянного стула.

– Простите меня за прямоту, – сказала Ребекка, – но я не могу принять то, что сказала ваша тетя о причине вашего приезда сюда. Мне кажется, за этим стоит что-то еще. Вы мне не кажетесь слишком счастливой.

Китти молчала.

– Вы ведь не собирались приезжать сюда, верно? – продолжала Ребекка. – Кто-то принял решение за вас.

Глаза Китти обожгли непрошеные слезы, и она впилась ногтями в ладони, чтобы не расплакаться.

Ребекка снова помешала кашу, а потом отерла руки о передник.

– Я знаю, это не мое дело, но, возможно, вам станет легче, если вы с кем-нибудь поговорите. Я хочу сказать, кроме Бога.

Китти подумала о своей тете. Представила, как решительно сжались бы ее губы лишь при упоминании о чем-то деликатном или личном. Поэтому Китти знала, что подобные вещи можно было поверять лишь Господу, да и то если они не оскорбляли его слух. В противном случае проблемы следовало держать при себе.

Китти посмотрела на стоящую перед ней женщину, которая за двадцать четыре часа проявила больше понимания, чем ее тетя за целых пять месяцев.

И она рассказала все.

Англия, лето 1838 года

Китти знала, что выглядит привлекательно – мрачное траурное платье из черного крепа выгодно оттеняло ее темно-каштановые волосы и молочную кожу, – но даже это не могло улучшить ее настроения. Китти чувствовала себя несчастной, потому что ужасно горевала по горячо любимому отцу, и к тому же джентльмен, которого она отчаянно хотела увидеть, все еще не приехал. В ее душе зрело раздражение оттого, что она вынуждена была вежливо улыбаться людям, которых либо не знала, либо недолюбливала. А еще ей было невыносимо скучно.

Китти не любила таких вот чаепитий на лужайке и прекрасно понимала, что их с матерью пригласили только потому, что ее дядя с тетей должны были вскоре отправиться в путешествие на другой конец света. Китти удивилась, когда мать приняла приглашение. Обычно в период траура скорбящие родственники почившего не посещали подобных мероприятий. Но мать пробормотала что-то насчет необходимости присутствия семьи, и вот теперь они сидели здесь среди остальных гостей.

Насколько Китти знала, раньше никто из Дирема, расположенного в графстве Норфолк, не предпринимал путешествия в Новую Зеландию, не говоря уж о тех, кто был нанят церковным миссионерским обществом, если это можно было назвать наймом. Ведь по прибытии в Новую Зеландию дядя Джордж и тетя Сара должны были по большей части заботиться о себе самостоятельно. Но дядя Джордж горел желанием поехать, и тетя Сара неизменно мирилась с его амбициями. Не всегда с улыбкой – потому что улыбалась она вообще редко – Сара самоотверженно влачила свой удел – удел не просто жены, а жены англиканского священника-евангелиста, принадлежащего низкой церкви.

Китти принялась обмахиваться черным кружевным веером, но это не помогло. Жара стояла удушающая. Корсет Китти был зашнурован слишком туго, и она чувствовала, как платье пропитывается потом под мышками и на спине. Китти села прямее и принялась исподтишка рассматривать гостей в поисках интересующего ее джентльмена, но поспешно опустила глаза, заметив пристальный взгляд матери. Если бы только Эмили Карлайл могла прочитать мысли Китти, она непременно заперла бы дочь дома на последующие три года вплоть до совершеннолетия.

Китти прекрасно осознавала, что ее отношения с Хью Александром – самым красивым, интересным и якобы «опасным» холостяком графства – непременно стали бы причиной невероятного скандала, если бы о них стало известно. Они уже дважды тайно уезжали из дома, и Хью… Нет, Китти не собиралась никому рассказывать о невероятно восхитительных вещах, которые проделывал Хью. Но когда они объявят о своей помолвке – при мысли об этом Китти испытывала облегчение, – им не нужно больше будет беспокоиться о том, что их застанут вместе.

Китти надеялась, что Хью попросит ее руки у ее отца, но бедный отец сломал шею, упав с лошади. Его смерть оказалась для Китти самым ужасным и неожиданным потрясением. Льюис Карлайл, далеко не такой религиозный фанатик, как его зять, всегда говорил, что ему безразлично, куда отправится его душа после смерти, коль скоро это будет не Норидж, слишком людный и шумный. Однако глаза Китти всегда наполнялись слезами при мысли о том, что ее чудесный папа лежит в холодной земле на церковном кладбище, одинокий, утративший чувство юмора и острый ум, свойственные ему при жизни.

Эмили, чье бледное лицо по-прежнему носило отпечаток скорби, наклонилась к дочери и, прикрыв губы веером, произнесла:

– Ну же, Китти. Постарайся хотя бы сделать вид, что тебе весело.

– Я стараюсь, мама.

– Нет, не стараешься. Ты ерзаешь и вертишь головой из стороны в сторону, словно кролик на поле. Кого ты высматриваешь?

– Никого.

Эмили вновь внимательно посмотрела на дочь, и Китти поспешно наклонила голову, пока покрывшиеся румянцем щеки не выдали ее. «Неужели мать догадалась о моих тайных замыслах», – с беспокойством думала Китти.

– Тогда сиди спокойно. И, прошу тебя, дорогая, улыбайся. Я знаю, сейчас трудно быть очаровательной и внимательной к окружающим, но все же постарайся. Очень хорошо, что сэр и леди Блэквуд пригласили нас, несмотря на траур. – Эмили снова понизила голос: – Этот шанс нужно использовать, Китти. Я приметила трех или четырех подходящих молодых щеголей. Все с хорошими связями и не такие уж непривлекательные. Поэтому будь так любезна, улыбайся. Ты меня слышишь?

Китти внутренне содрогнулась, когда мать употребила старомодное слово «щеголь», и с трудом сдержалась, чтобы не округлить глаза.

– Хорошо, мама.

Это продолжалось уже почти год. С тех самых пор, как мать разрешила ей удлинить подолы платьев и уложить волосы в прическу. Ситуация усугубилась после смерти отца. Похоже, мать всерьез вознамерилась выдать ее замуж за человека с деньгами, ну или по крайней мере за такого человека с деньгами, на которого Карлайлы могли рассчитывать в их нынешнем положении, хотя раньше и не взглянули бы в его сторону.

Отец Китти служил преподавателем философии, латинского и греческого языков в расположенной неподалеку частной школе для мальчиков. Неудивительно, что после его смерти семья лишилась этого скромного источника дохода. К счастью, дом был записан на имя Эмили, поэтому у Китти с матерью осталась хотя бы крыша над головой. А вот денег не было совсем. И хотя в последнее время мать говорила о том, что устроится работать швеей и станет сдавать комнаты внаем, у Китти сложилось впечатление, что та как можно скорее хочет выдать ее замуж. Она знала, что мать любила ее, так же как и покойный отец, и вовсе не собиралась отделываться от нее. Мать просто хотела для нее лучшей жизни. Ведь если Китти останется старой девой, ей придется работать гувернанткой – это в лучшем случае! – или всю жизнь шить платья для богатых дам, чтобы заработать горб и потерять зрение. Похоже, именно такая участь ждет ее несчастную мать.

Но Китти уже выбрала мужчину, с которым хотела провести остаток жизни, и, если все пойдет по плану – в чем Китти иногда сомневалась, поскольку ее мать уже не раз заводила разговор о том, какой ужасный развратник и повеса этот Хью Александр, – их с Хью помолвка станет делом нескольких месяцев, если не недель, по истечении которых они обвенчаются.

– О Господи, – громко прошептала Китти, – миссис Омсби идет сюда.

Эмили тяжело вздохнула.

Ида Омсби была женой Бернарда Омсби, чрезвычайно богатого владельца крупнейшей в Норидже текстильной фабрики. Супруги Омсби, одинаково толстые и одинаково неприятные, были нуворишами, с гордостью выставляющими напоказ свое богатство. Закутанная в объемную шаль из изумительного индийского шелка, Ида устремилась к Китти и ее матери. На ней было бледно-лимонное платье из китайского шелка, блеск которого не мог замаскировать рыхлого тела, вываливающегося из корсета.

Она уселась рядом с Китти, и бедняжка оказалась крепко прижатой к металлической ручке диванчика, больно впившейся в ее ребра.

– Добрый день, миссис и мисс Карлайл, – произнесла толстуха, ерзая на диванчике, чтобы устроиться поудобнее.

Китти робко попыталась отодвинуться от неприятной соседки. Несмотря на богатство, у Иды Омсби были на редкость плохие зубы.

– Добрый день, миссис Омсби. Надеюсь, у вас все хорошо?

– О да, благодарю вас. Очень хорошо. Хотя, конечно, фабрика доставляет нам немало хлопот. Уверена, вы слыхали об этом.

Китти и Эмили озадаченно посмотрели на сидящую рядом женщину. Нет, они ничего не слышали о фабрике Омсби – они оплакивали человека, которого любили больше всего на свете.

И все же, чтобы не показаться невежливой, Эмили ответила:

– О да, это так ужасно, миссис Омсби.

Ида с подозрением посмотрела на Эмили, очевидно вспомнив, что Льюис Карлайл всегда выступал против невыносимых условий работы на фабрике Бернарда. Наконец она произнесла:

– Да, вы правы. Как вы держитесь после столь тяжелой утраты? Я собиралась к вам заехать, но в последнее время так много пришлось заседать в различных комитетах.

– Мы справляемся. Благодарю вас, – ответила Эмили.

– Приятно слышать, – разочарованно протянула Ида, словно рассчитывала на более грустный ответ или на что-то пикантное, что можно было бы передать знакомым. – Должно быть, вам теперь очень тяжело, дорогая. Ведь у вас совсем нет никаких доходов.

– Мы справляемся, – вновь повторила Эмили и, заметив брата, пересекающего лужайку, радостно воскликнула:

– Джордж, дорогой, иди сюда, расскажи нам о предстоящей экспедиции!

Китти наблюдала за приближающимся дядей. Он был темноволосым, костлявым и угловатым человеком с бледным лицом, на котором застыло хмурое выражение. Возможно, именно поэтому отец Китти утверждал, и не всегда в шутку, что его зятю предстоит спасти множество душ, хотя при этом ему дана всего одна жизнь.

Эмили была похожа на своего брата, но те черты, которые делали его суровым и непреклонным, ее превращали в красавицу. Она обладала длинными и изящными руками и ногами, а густой эбеновый оттенок волос и глаз выгодно подчеркивал белизну кожи. По характеру она тоже была полной противоположностью брату, и до того момента, как умер муж, она была настоящей душой местного общества. Китти знала, что унаследовала от матери и привлекательную внешность, и жизнерадостность. Иногда Эмили даже говорила, что ее дочь слишком живая. И слишком умная для девушки, рассчитывающей на выгодное замужество.

На Джордже был привычный черный костюм, строгость которого смягчал лишь ослепительно белый воротничок. Голову Джорджа, как и головы большинства гостей, венчал цилиндр, но, несмотря на это проявление светскости, его статус был очевиден каждому. Он церемонно поклонился Эмили и Китти и сел на стул, ножки которого тотчас же вдавились в землю. Китти подумала, как повезло миссис Омсби, что на этот стул села не она.

– Это не экспедиция, – поправил Джордж сестру, – а миссия. Приятно видеть, что вы выходите в свет, хотя, на мой взгляд, это несколько преждевременно. Надеюсь, вы приятно проводите время?

– Насколько позволяют обстоятельства, – ответила Эмили.

Джордж кивнул:

– Хорошо. Я молился за вас в дни тяжелой утраты.

– Где тетя Сара? – спросила Китти.

– Думаю, на балконе.

Китти сразу же заметила тетю. Если не считать саму Китти и ее мать, Сара была единственной женщиной, одетой в платье любимого ею черного цвета. Скорее всего в молодости тетя Сара была довольно привлекательной. Китти помнила слова матери о том, как блистала Сара в день своего венчания пятнадцать лет назад. Теперь же ей исполнилось сорок лет. Кроме того, время и тяжелое бремя веры оказались немилосердны. Трудно было поверить, что Сара и Эмили ровесницы. Детей у четы Келлегеров не было, поэтому спустя четыре года после свадьбы глубоко религиозный Джордж стал англиканским священником. Со стороны казалось, что чем более религиозным становился преподобный Келлегер, тем меньше жизни оставалось в его жене, хотя, конечно, никто не говорил об этом вслух. В конце концов супруги трудились на благо Господа.

К компании вразвалочку подошел Бернард Омсби. Он плотоядно оглядел Китти и сел рядом с Джорджем.

– И куда же вы направляетесь, преподобный? – спросил он своим привычным громким голосом.

– В Новую Зеландию.

– А, на острова каннибалов! – воскликнул Бернард, а Джордж поморщился. – Я слышал, они беспощадны. Одного я видел лично, когда пару лет назад ездил по делам в Лондон. Он был одет по последнему слову моды, но его смуглое лицо украшали зеленые полосы. Весьма необычно. Умел управляться с ножом и вилкой.

– Мне говорили, что они могут вести себя цивилизованно, – согласился Джордж.

– И все же мне интересно знать, едят ли они друг друга по-прежнему! – громко выкрикнул Бернард.

Леди, стоявшие вокруг, принялись энергично обмахиваться веерами, а некоторые даже взвизгнули от страха.

– А вот этому, – с видимым отвращением произнес Джордж, – церковное миссионерское общество намерено положить конец, благодарение Господу.

– Хорошая работа. Только не исключено, что вы превратитесь в ужин на чьей-нибудь тарелке сразу же после прибытия!

Китти опустила голову, чтобы скрыть улыбку.

Однако Джорджу было несмешно.

– Насколько я понимаю, мистер Омсби, подобная практика стала следствием войны, а не повседневной деятельности. Победители съедают плоть побежденных в попытке обрести их жизнестойкость и силу духа. Но это глубочайшее заблуждение.

– Что-то вроде вкушения Тела Христова [3]3
  Тело Христово – хлеб в таинстве причащения


[Закрыть]?

Джордж гневно взглянул на Бернарда. Каков нахал! Как он может так отвратительно шутить над Господом Иисусом Христом!

– Нет, ничего подобного, – раздраженно бросил Джордж. – Это совершенно варварский обычай, который искореняется исключительно благодаря усилиям миссионеров общества.

Однако Бернард остался невозмутимым.

– И где именно вы собираетесь поселиться в Новой Зеландии?

– В Пайхии в заливе Островов, – ответил Джордж. – Это самая северная точка мыса Северный. Если я не ошибаюсь, Пайхия расположена на восточном побережье.

В этот момент Китти потеряла интерес к беседе. Она ненароком бросила взгляд на изумрудно-зеленую лужайку и почувствовала, как сердце подпрыгнуло у нее в груди, ведь Хью наконец приехал. Он ее не видел и разговаривал с несколькими другими «щеголями», как выразилась бы ее мать. Он был, как всегда, красив. Темные глаза с поволокой и каштановые волосы красиво оттеняла красновато-коричневая визитка [4]4
  Визитка – однобортный сюртук с закругленными полами и широкими скругленными фалдами.


[Закрыть] и парчовый жилет кремового цвета. А потом, словно ощутив на себе взгляд Китти, он поднял голову, и глаза влюбленных встретились. Хью еле заметно улыбнулся, а потом вновь присоединился к беседе.

Китти спрятала свою собственную счастливую улыбку под веером. Ей ужасно хотелось подойти к Хью, но она вынуждена была ждать, когда они «случайно» столкнутся. Только тогда она сможет заговорить с ним, да и то если рядом не окажется матери. Эмили не раз повторяла дочери, что не стоит разговаривать с Хью Александром, не говоря уж о том, чтобы стоять с ним рядом или вообще оказаться наедине.

Китти не знала причину антипатии матери. Хью стоял на пороге тридцатилетия. Он был настоящим джентльменом, да к тому же неженатым. Китти не понимала, что отличает его от других холостяков графства. Ей, впрочем, как и любой другой благопристойной молодой леди, не разрешалось оставаться наедине ни с одним из них, но строжайший приказ держаться подальше от Хью озадачивал ее, если не сказать больше. Хью был гораздо привлекательнее большинства холостых молодых людей, невероятно любезен и, по мнению большинства, обладал значительным состоянием. Китти просто не могла понять, почему мать столь враждебно относилась к нему. Она даже сомневалась, что мать была с ним знакома.

Китти распрямила спину, когда Хью и его друзья неторопливо направились в сторону группы людей, стоящих вокруг дяди Джорджа. Когда взгляды влюбленных вновь встретились поверх голов присутствующих, губы Хью еле заметно дрогнули.

Китти потребовалось мгновение, чтобы разобрать слова, но потом она кивнула и, зардевшись, опустила глаза, чтобы в очередной раз скрыть еле заметную восхищенную улыбку. Хью назначил ей встречу в беседке из роз, расположенной сбоку от главного дома.

Розовая беседка была так плотно увита колючими стеблями с покрывавшими их пышными цветами, что невозможно было разглядеть, есть кто-нибудь внутри или нет.

– Хью? – шепотом позвала Китти, страшась того, что может ненароком себя скомпрометировать.

Раздался сухой скрежет ботинок по гравию, и из беседки появился Хью.

– Китти, – произнес он, раскидывая руки, чтобы принять ее в свои объятия.

Китти бросилась к любимому, который увлек ее в укрытый от посторонних глаз полумрак беседки.

– Я думал, ты не придешь, – еле слышно произнес молодой человек, глядя в лучащиеся любовью глаза девушки и поглаживая ее щеку костяшками пальцев. Его прикосновение показалось Китти опьяняющим.

– Мне пришлось сказать, что я отправилась на поиски… ты сам знаешь чего, – сказала девушка, застенчиво взглядывая на Хью. – Я не хотела…

Молодой человек нежно прижал пальцы к губам Китти.

– Знаю, моя дорогая. Нам нужно быть очень осторожными, не так ли?

Китти кивнула, позволив Хью подвести ее к скамье, утопавшей в тени розовых кустов. Молодой человек сел, а потом усадил Китти на колени. Лицо ее обожгла краска смущения – ведь она отчетливо ощущала тело Хью под тканью брюк.

– У меня всего пара минут. Мама станет меня искать.

– Тогда давай потратим их с пользой, – тихо произнес Хью.

Наклонив голову, он поцеловал Китти с такой страстью, что горячая волна окатила ее с головы до обутых в туфельки ног. Рука молодого человека прошлась по лифу платья Китти, а потом скользнула внутрь и коснулась ее груди.

Внезапно в тишине беседки раздался женский голос. Он прозвучал столь резко, что сердце Китти на мгновение замерло.