Текст книги "Лунное очарование"

Дебора Мартин
Лунное очарование

Моим родителям, которые много лет назад открыли мне удивительный мир Таиланда.

Пэм, Рексанн и Миган, воспитавшим из меня писательницу.

Рене, моему чудесному мужу, всегда верившему в меня.

Глава 1

Ноябрь 1892 года

Бангкок, Сиам

Разбудившие Эсме женские голоса доносились из-под открытого окна ее спальни. Еще не очнувшись окончательно от блаженной дремоты, девушка явственно различила сильный сиамский акцент.

– Эсме! Эсме!

Сев на кровати, Эсме сладко потянулась, словно все еще не желая расставаться со сном, но уже в следующий момент, решительно выскользнув из-под тонкой кисеи, защищавшей ее ложе от назойливых комаров, подошла к окну, с наслаждением ощущая легкий ветерок, пробегавший по ее разгоряченной коже.

– Ламун? Мей? – негромко произнесла она. – Это вы? Тише, вы всех разбудите! В чем дело?

В серебряном свете полной луны Эсме явственно видела изящный силуэт Ламун, и стоявшая рядом Мей казалась уменьшенной копией своей старшей сестры.

– Поторопись, Эсме, – заговорила Ламун, – если не хочешь пропустить праздник!

Рядом с сестрами на земле стояли кратонги – небольшие самодельные лодочки.

– Очень красивый праздник, – поддержала сестру Мей. – Ты должна видеть все эти огни, Эсме!

Заметив умоляющее выражение в глазах подруг, девушка вздохнула. Впрочем, особо умолять ее не требовалось: Эсме сама с нетерпением ждала Лой Кратонга – праздника, который всегда отмечали во время ноябрьского полнолуния. Тетя Мириам, разумеется, была не в восторге от желания племянницы и в конце концов сумела убедить отца Эсме, чтобы он строго-настрого запретил дочери посещать подобные празднества.

– Ламун, Мей, – снова вздохнув, Эсме облокотилась на подоконник, – я, кажется, предупредила вас, что не смогу! Вы разве не получали моей записки?

Девушки энергично закивали, но надежды убедить подругу не потеряли.

– Тебе понравится! – словно обидевшись на Эсме, протянула Мей. – Я очень прошу тебя!

– Вы же знаете, что случится, если я пойду на праздник без разрешения отца! В прошлом году я, не спросясь его, убежала на празднования по случаю дня рождения короля Чулалонгкорна. Когда папа и тетя Мириам узнали про это, они запретили мне общаться с вами в течение месяца, не говоря уже о других запретах. Вы и теперь этого хотите?

– Не бойся, они не узнают, потому что…

– Нет, – решительно прервала подругу Эсме. – Без папиного разрешения я не пойду.

– Ты уже большая, твой отец не может тебе запретить.

Эсме хотела возразить, но в последний момент все-таки сдержала себя. Ну как объяснить подругам, что у англичан немного другие понятия о том, в каком возрасте девушку можно считать совершеннолетней? Хотя Мей и Ламун моложе ее, обе уже были замужем и имели детей, в то время как отец восемнадцатилетней Эсме считал ее едва вышедшей из детского возраста.

– Я уже не говорю о том, – добавила Эсме, – что кроме папы есть еще и мэм Мил…

«Мэм Мил» – так называли тетку Эсме Мей и Ламун, которым с трудом давалось непривычное английское имя Мириам. Сначала они произносили его как «Миллэм», а потом и вовсе сократили до «Мил».

– Мэм Мил никто не скажет! – наперебой затараторили сестры, но кому, как не Эсме, было знать, что от Мил ничто не может укрыться и результат здесь будет только один – новое запрещение общаться с подругами.

Эсме снова посмотрела на красивые кратонги, которые ее подруги сделали собственными руками. Возможно, ради того, чтобы увидеть сотни подобных лодочек, плывущих по реке с горящими в них свечами, стоило рискнуть…

– Нет, Мей, я не могу! – повторила Эсме, вспомнив, какое лицо было у отца, когда он заявил, что запрещает ей посещать подобные празднества. На этот раз, однако, голос ее прозвучал менее решительно – желание пойти на праздник было гораздо сильнее, чем опасение возможных последствий.

Заметив это, сестры снова попытались склонить Эсме на свою сторону.

– Мы очень быстро, – затараторили они. – Всего лишь посмотрим – и обратно. Тебе очень понравится!

Эсме едва сдержалась, чтобы не рассмеяться. Конечно, сестрам – замужним, имеющим детей женщинам – трудно попять, как отец Эсме, которая на два года старше Ламун, может до сих пор относиться к ней как к ребенку. Как бы то ни было, самой Эсме не могло не льстить, что подруги считают ее вполне взрослой.

– Идем же! – решительно заявила Мей. – Поторопись, а то все пропустишь!

– Хорошо, иду. – В глубине души Эсме уже давно готова была уступить уговорам подруг и собственному желанию. – Только подождите немного, мне нужно одеться.

При этих словах сестры только рассмеялись. Эсме, впрочем, ничуть не обиделась, зная, что, с точки зрения сиамок, она уже и так была чрезмерно закутана. Ни Ламун, ни Мей ни за что бы не легли спать в такую жару в шелковой ночной рубашке, которая сейчас была на Эсме, а то, что она носила днем, должно быть, и вовсе казалось им веригами. Сами же они никогда не надевали ничего, кроме саронга – национального костюма, состоявшего всего лишь из обернутого вокруг пояса куска материи, доходящего до колен, и узкой повязки, едва прикрывающей грудь.

Эсме обвела взглядом лежавшую на стульях одежду, думая, во что бы нарядиться. Может быть, в это голубое платье? Симпатичное, но скромное – подходит для любого случая…

Нет, решила она через минуту, для любого, только не для этого. Увидев ее в этом платье, каждый сразу же поймет, что она англичанка. А если, не дай Бог, ее увидит кто-нибудь не тот?

И тут Эсме вспомнила: совсем недавно Ламун и Мей подарили ей точно такой же саронг, как у них! В нем она вполне может сойти за сиамку, тем более с ее смуглой кожей и черными волосами, унаследованными от матери-француженки…

Чтобы найти свой саронг, Эсме пришлось долго рыться в ящиках – в свое время она надежно спрятала его подальше от всевидящих глаз тетки и от горничной с ее слишком длинным язычком. С тетей Мириам наверняка случился бы инфаркт, если бы она обнаружила, что племянница – скромная, добропорядочная учительница в школе для сиамцев, директором которой был ее отец, – прячет среди своих европейских платьев едва прикрывающее тело облачение дикарей. Эсме же нравился этот саронг из небесно-голубого шелка, который Ламун соткала специально для нее.

Решительно скинув ночную рубашку, Эсме обвязала саронг вокруг пояса довольно хитрым способом, которому ее научили подруги. Обернув шарф вокруг груди, она перекинула один его конец через плечо, а другой заколола золотой булавкой – подарком отца. Хорошо еще, что Ламун, щадя ее скромность, сделала шарф шире, чем обычно; тем не менее одно ее плечо все же осталось обнаженным, и это заставляло Эсме чувствовать себя слегка не в своей тарелке. Дай-то Бог, чтобы при выходе она не попалась на глаза никому из домашних…

– Поторопись же! – Нетерпение ее подруг все больше возрастало.

– Еще минуту! – Эсме огляделась в поисках какой-нибудь ленты, которой она могла бы перевязать свои густые волосы, но, как назло, ей на глаза ничего не попадалось подходящего. Что ж, придется оставить волосы в покое. Так ей будет жарко, но Эсме надеялась, что у реки станет немного прохладнее.

Сунув ноги в расшитые туфли – еще один подарок сиамок, – Эсме направилась к окну и уже через пару мгновений легко и грациозно бежала по теплой земле вслед за подругами.

Ламун и Мей пробирались через джунгли впереди Эсме, петляя узкими, извилистыми тропинками, которые мог различить в полумраке лишь их наметанный глаз. Эсме следовала за ними всего лишь на шаг поодаль. Сердце ее замирало от восторга – Лой Кратонг, судя по всему, обещает быть еще более грандиозным зрелищем, чем празднества по случаю дня рождения короля. Впрочем, дело даже не столько в самом празднике, сколько в том, что ради него она решилась на смелый поступок – убежала из дома. Пора бы уже «проветриться», и так уж ей слишком долго пришлось скучать в четырех стенах…

Эсме пользовалась гораздо большей свободой, пока была жива ее мать. Слава Богу, тетя Мириам даже и не догадывалась о том, что в свое время позволялось племяннице, иначе ее хватил бы удар. Впрочем, до смерти матери и отец был другим – презирая светские условности, он позволял дочери много такого, что иные наверняка нашли бы шокирующим. Это сейчас Джеймс Монтроуз сильно изменился под влиянием своей сестры Мириам, а когда-то Эсме учила сиамский язык с местным учителем, играла с девочками-сиамками, с интересом выслушивала от Ламун или Мей захватывающие старинные сиамские легенды или не менее любопытные подробности о местном быте и нравах королевского двора…

Но то было в детстве. Не успела Эсме выйти из детского возраста, как ее постигло первое горе – ушла из жизни ее красивая, умная, гордая мать. Поначалу Джеймс говорил дочери, что ее мать умерла, но с первого дня в душу девушки закралось сомнение в том, что отец говорит всю правду. Во всяком случае, несмотря на то что горе отца – в этом Эсме не сомневалась – было глубоким и искренним, на похоронах он вел себя как-то странно. Казалось, безутешный вдовец стремился как можно скорее предать тело жены земле. За этим последовало несколько недель беспробудной тоски, пока Джеймс наконец, словно вдруг очнувшись, не заявил, что негоже молодой девушке расти одной в чужой стране без женского присмотра. Так в доме появилась Мириам – младшая незамужняя сестра Джеймса.

Разумеется, мэм Мил была далеко не в восторге от перспективы покинуть Лондон и на длительный срок переселиться в Богом забытую, населенную дикарями страну; в письме, отправленном брату в ответ на его письмо, Мириам даже предлагала взять Эсме к себе. Но Джеймс был непреклонен – его дочь должна остаться там, где прошло ее детство. Поскольку иных средств к существованию, кроме тех, коими обеспечивал ее брат, у Мириам не имелось, ей пришлось согласиться на все его условия.

С собой Мил принесла строгие порядки, к которым Эсме была непривычна, и нескрываемое презрение к покойной жене брата, такое же, как к сиамцам которых она величала не иначе, как «варварами» и «грубыми язычниками».

Как-то, пребывая в особо мрачном настроении, Мириам заявила Эсме, что ее мать вовсе не умерла, а покончила с собой «из-за любовника». Когда Эсме спросила об этом у отца, он подтвердил слова сестры, и все же девушка ни на минуту не верила в это. Она знала свою мать – Репе Монтроуз была не такой женщиной, которая способна изменить законному супругу… И она никогда бы не совершила самоубийства.

В конце концов отец и Мириам показали ей записку, написанную матерью, в которой та заявляла, что уходит из жизни из-за того, что не может быть вместе с любимым человеком. Почерк действительно принадлежал Рене Монтроуз, но и это не избавило Эсме от Сомнений. В.этой истории что-то явно было не так.

Сомнения не покидали Эсме и сейчас, что больше всего бесило Мириам. Чем сильнее племянница тосковала по покойной матери, тем строже становилась тетка.

Эсме решительно расправила плечи. Ничто на свете – ни запреты отца, ни гнев его сестры – не заставит ее пропустить праздник. Он нужен ей хотя бы для того, чтобы отвлечься от постоянных грустных мыслей о матери.

Единственным источником света, освещавшим путь трем подругам, была огромная полная луна. Легкий ветерок шевелил широкие листья банановых пальм, и Эсме казалось, что над ней хлопают мощными крылами какие-то фантастические птицы. Шедшая впереди Мей, наступив босой ногой на валявшийся на ее пути кокос, выругалась по-сиамски и отфутболила злополучный орех в сторону. Эсме едва сдержалась, чтобы не рассмеяться, но подумала, что ей самой не мешало бы повнимательнее смотреть на дорогу. Под ее ногами хрустнула ветка, где-то над головой раздалось ворчание обезьян, явно недовольных тем, что их ночной покой потревожен. Ночью джунгли казались почти такими же живыми, как днем.

С замиранием сердца Эсме прислушивалась к таинственным ночным звукам, с наслаждением вдыхая пряный запах цветов.

Но вот наконец и пристань, полная народа, в основном молодого. По реке, медленно покачиваясь на волнах, уже плыло несколько сотен кратонгов. Ламун и Мей, воспользовавшись чьей-то свечой, зажгли от нее свечи в своих лодочках и тоже пустили их по воде. Эсме с восхищением смотрела на сотни огней, рассеивавших тьму, – они казались ей скоплением гигантских светлячков. Некоторые кратонги порой прибивало к берегу, но затем они плыли дальше, подталкиваемые дружеской рукой какого-нибудь доброжелателя.

Кратонги были самыми разными, но каждый по-своему настолько изящен, что Эсме, пожалуй, затруднилась бы назвать красивейший. Одни были свиты из пальмовых или банановых листьев и раскрашены яркими, пестрыми узорами, другие представляли собой сложные конструкции из бамбука, на которые их создатели водрузили дары богине реки – кусочки фруктов, мелкие безделушки и все, что могло бы умилостивить богиню. Но самым красивым все-таки был огромный бумажный фонарь, водруженный на бамбуковую лодочку, с боков которой свешивались изысканные серебряные украшения.

Глядя на плывущие по реке огни, Эсме задумалась. Возможно, именно так выглядит Лондон с его миллионами огней. В этом городе Эсме никогда не была, хотя всегда мечтала побывать. Пока же, как ни напрягала девушка воображение, она не могла представить ничего красивее, чем мириады плывущих по реке огней, рассеивавших ночную тьму.

Вот уже спущена на воду последняя лодка, вот уже народ начал расходиться… А Эсме словно завороженная по-прежнему стояла на пристани, не в силах оторвать взгляд от реки. Никогда в жизни не забудет она это грандиозное зрелище!

Девушку вдруг охватила щемящая грусть. Столько разных празднеств и всякого рода интересных событий происходит в Сиаме и сколько из них она пропустила! Впрочем, несмотря на то что всю свою пока еще короткую жизнь Эсме прожила в Сиаме, она не чувствовала себя целиком местной – как, впрочем, не чувствовала себя и до конца англичанкой.

Погруженная в свои мысли, она не заметила, как толпа разошлась и на пристани их осталось всего трое. Впрочем, Ламун и Мей, должно быть, были заворожены зрелищем не меньше, ибо, когда Эсме окликнула их, обе вздрогнули, словно очнувшись от забытья.

– Тебе понравилось? А как плыл мой кратонг, ты видела? – затараторили они наперебой, подбегая к Эсме.

– Да, все было очень красиво. Но, боюсь, мне пора домой.

– Не беспокойся! – воскликнула Ламун. – Мы быстро отведем тебя. Мы же тебе обещали!

Девушки повернулись, намереваясь отправиться в путь, и тут же словно приросли к месту от страха. Дорогу им загородили два английских моряка. Оба бесстыдно разглядывали девушек, и глаза их горели дьявольским огнем.

– Гляди-ка, приятель, – один из моряков толкнул в бок другого, – какие пташки! А ты еще мне не верил, что сиамские девушки хороши собой! Эй, красотки, прогуляемся вместе? Тут недалеко!

Его товарищ, ухмыльнувшись, шагнул к Мей и, обхватив ее огромной ручищей за талию, грубо притянул к себе.

– Отпусти, скотина! – невольно вырвалось у Эсме.

– Гляди-ка, – шагнув к Эсме, второй моряк схватил ее за руку, – мы и по-английски разговариваем! Ты, должно быть, китаянка, крошка? Кожа у тебя посветлее, чем у твоих подружек…

Хотя Эсме чуть не задыхалась от гнева, все же она решила, что лучше будет не выказывать его – это может вызвать лишь ответную реакцию.

– Отпустите меня, прошу вас! – уже тише проговорила она.

– В чем дело, китаяночка? – пьяно ухмыльнулся моряк. – Такая красотка и не хочет поразвлечься?

У Эсме не было сомнений насчет того, какого рода «развлечение» предлагает ей этот тип: Ламун не раз рассказывала, как поступают порой английские моряки с местными женщинами. Эсме скорее умерла бы, чем уступила этому пьяному животному. Но мужчина был гораздо сильнее ее – ему ничего не стоило овладеть ею против ее воли.

– Я не китаяночка, сэр! – Она сердито сдвинула брови. – Я английская леди. Извольте немедленно отпустить меня и моих подруг!

– Англичанка? – Взгляд матроса пробежал по ее телу, словно железные щупальца. – Крошка, мне никогда еще не приходилось видеть англичанок в сиамском костюме! По-английски ты болтаешь хорошо, но меня на пушку не возьмешь. А если ты такая же леди, как я – лорд, так почему бы нам не позабавиться? – Моряк грубо рванул ее одежду, пытаясь оголить плечо, и легкая ткань затрещала в том месте, где была скреплена булавкой. Несмотря на то что он был сильно пьян и едва стоял на ногах, руки его держали Эсме мертвой хваткой. От мерзкого запаха, исходившего изо рта этого типа, Эсме становилось дурно.

– Отпустите меня! – Девушка попыталась вырваться, но безуспешно. Обхватив ее рукой за талию и грубо притянув к себе, моряк впился губами в ее губы. Мясистые, слюнявые губы, с бесстыдным напором проникавший в ее рот мокрый язык, казалось, причиняли Эсме физическую боль. Тем не менее она вдруг почувствовала, что рука, державшая ее за пояс, несколько ослабла. Желая лишь одного – избавиться от негодяя, Эсме впилась ногтями в его щеку.

Насильник взвыл от боли и тут же отпустил ее.

– Эта стерва меня оцарапала! – пожаловался он приятелю, который в это время пытался ухватить одной рукой Ламун, а другой – Мей. – Ну, я сейчас покажу тебе, шлюха, как распускать коготки!

Замахнувшись своей огромной ручищей, моряк влепил Эсме такую пощечину, от которой она упала на колени.

– Я быстро разделаюсь с тобой, сука! – закричал он и вдруг осекся: за спиной его раздался голос, обладатель которого все это время, видимо, стоял в тени.

– Что здесь происходит? – Голос был спокоен, но это спокойствие выглядело пострашнее любого крика.

На матросов этот голос подействовал словно нацеленный в грудь пистолет – оба сразу обмякли. Судя по всему, они хорошо знали обладателя стального голоса и боялись его.

– Все в порядке, ваше сиятельство, – залепетал обидчик Эсме. – Мы просто хотели… мы хотели… проводить девушек домой.

– Я думаю, Хенли, – голос незнакомца был все так же суров, – что без вашей помощи эти леди будут в гораздо большей безопасности. Потрудитесь оставить их в покое, если не желаете неприятностей!

Джентльмен сделал шаг вперед из темноты, и Эсме, несмотря на то что взгляд ее застилали слезы, все же сумела разглядеть своего неожиданного спасителя. Высокий, стройный, широкоплечий мужчина был одет в костюм, который до сих пор приходилось видеть лишь в журналах – роскошный, элегантный черный смокинг с безупречно белой манишкой. Хотя явно европейские черты лица этого человека были спокойны, однако слегка дрожавшие руки выдавали с трудом сдерживаемый гнев, а глаза угрожающе прищурились.

– Послушайте, ваше сиятельство, – моряк, очевидно, еще не потерял надежды «позабавиться» с Эсме, – мы с приятелем уже три месяца не видели ни одной женщины: эти первые. Имеем мы право, в конце концов? Как нас уверили, эти сиамские крошки обычно весьма податливы, так что не вижу проблем…

– Меня не интересуют оправдания, а капитана Лоусона, я думаю, это будет волновать еще меньше. В конце концов, Хенли, если вам с дружком так невмоготу, к вашим услугам существуют бордели, то есть, я хочу сказать, дома терпимости. Извольте вернуться на свой корабль, или вы предпочитаете, чтобы я применил силу?

При упоминании о капитане моряк побледнел, руки его сжались в кулаки. Эсме подумала, что он собирается устроить драку, но, очевидно, страх перед капитаном в пьяном мозгу этого существа был все-таки сильнее, чем похоть. С минуту поколебавшись, Хенли отвернулся от Эсме и подошел к своему товарищу.

– Пойдем отсюда, приятель, – пробормотал он. – Видно, не судьба нам на этот раз позабавиться.

Через минуту оба уже скрылись в лесу. Ламун и Мей, которые во время перепалки джентльмена с моряками стояли словно оцепенев, теперь подбежали к Эсме и стали охать по поводу ее разорванного платья и щеки, на которой уже начал наливаться синяк.

– Не знаю, мисс, – вежливо говорил джентльмен, – понимаете ли вы по-английски, но тем не менее приношу извинения за поведение этих двоих…

Эсме подняла на него глаза. Теперь она могла как следует разглядеть своего таинственного спасителя. На вид мужчине было лет тридцать; его густые каштановые волосы в лунном снеге отливали серебром. В голосе его странным образом сочетались сердечность и железная воля. Судя по пристальному взгляду проницательных глаз, этому человеку часто приходилось принимать ответственные решения.

От Эсме не укрылось, что незнакомец рассматривает ее с не меньшим любопытством. Девушка почувствовала, что краснеет, и смущенно опустила глаза. Ей хотелось поблагодарить этого человека за свое спасение, но она решила, что лучше все-таки не показывать ему свое знание английского. Если незнакомец узнает, что на самом деле Эсме – англичанка, он, возможно, захочет выведать о ней побольше, а там, глядишь, и до тети Мириам дойдут слухи о ночных похождениях племянницы… Отец же скорее всего позволит Мириам обращаться с Эсме как ей вздумается – в последнее время Джеймс Монтроуз практически перестал заниматься воспитанием дочери, переложив все заботы о ней на сестру…

Эсме по-преЖнему стояла на коленях, и незнакомец протянул руку, чтобы помочь ей подняться, не отводя при этом взгляда от ее раскрасневшегося лица.

– Вы говорите по-английски, мисс? – уже настойчивее спросил он.

Эсме сделала вид, что не понимает.

– Пойдем, Эсме, – шепнула Ламун.

– Погодите, леди! – мягко произнес джентльмен. – Я считаю своим долгом проводить вас домой.

Эсме испуганно подняла глаза.

– Ради Бога, не надо! – вырвалось у нее против ее воли.

Губы незнакомца сжались.

– Так вы англичанка? – удивленно спросил он.

В ответ Эсме лишь тихо пробормотала нечто неразборчивое – казалось, от страха она потеряла дар речи.

– Тогда вы с ума сошли, мисс, – разгуливать здесь одной глубокой ночью?! Вы хотя бы знаете, что, не дай Бог, может случиться с вами?

– Уже почти случилось, сэр, если бы вы не вмешались, Я искренне благодарна вам, но простите – мне надо идти.

– Воля ваша, но я вас одну не оставлю. Похоже, вы до сих пор не осознаете всех опасностей, которые грозят молодой девушке ночью на улицах Бангкока.

Незнакомец по-прежнему крепко держал Эсме за руку, и от этого по всему ее телу разливалось приятное тепло. Тем не менее ей не понравилось, как отозвался этот человек о Бангкоке; но еще больше девушку пугало то, что он вызвался ее провожать.

Резким рывком она высвободила руку:

– Благодарю вас, сэр, вам незачем утруждать себя. Бангкок вовсе не такой уж дикий город, как вам представляется; по крайней мере мы здесь не знали особых проблем до тех пор, пока не появились вы, англичане.

Мужчина уставился на нее с неподдельным изумлением, затем губы его скривились в саркастической улыбке.

– Что ж, это верно, – мрачно усмехнулся он. – Похоже, мы, англичане, куда ни придем, везде создаем трудности!

Эсме покраснела еще сильнее – зря она все-таки была так резка со своим спасителем…

– Вы меня не так поняли… – залепетала она, – я вовсе не хотела… Поверьте, сэр, я очень благодарна вам за помощь, но не смею более утруждать вас. Мы с моими подругами отлично доберемся домой сами…

– Уверяю, для меня это ничуть не затруднительно!

– Прошу вас, – Эсме нахмурилась, – позвольте нам идти!

– Да я вас и не держу! – В голосе незнакомца по-прежнему звучали саркастические нотки. – Идите куда хотите, мисс, но сперва позвольте мне хотя бы узнать ваше имя – не исключено, что нам суждено встретиться снова…

– Боюсь, мое имя вам ничего не скажет и… спокойной ночи! – Повернувшись к подругам, Эсме проговорила по-сиамски: – Нам пора!

Брови англичанина удивленно приподнялись – очевидно, его удивило, что случайная знакомая говорит как по-английски, так и по-сиамски, и теперь он лихорадочно гадал, кто же она такая.

Кивнув Эсме, Ламун робко приблизилась к спасшему их джентльмену.

– Спасибо вам, сэр, – проговорила она по-английски, сложив ладони, как для молитвы, – жест, выражающий у сиамцев благодарность. – Вы избавили нас от этих плохих людей.

– К вашим услугам, мисс.

– Вы очень добры, сэр!

Взяв сестру под руку, Ламун двинулась в обратный путь. Эсме уже намеревалась последовать за подругами, как вдруг пальцы незнакомца снова сжались на ее запястье.

– Уделите мне еще пару минут, мисс. Я давно не встречал такой интересной девушки! Так все же – вы англичанка?

– Простите, но мне действительно пора, а то папа… – Эсме вдруг осеклась.

– Что ваш папа?

– Позвольте попрощаться, сэр! – решительно произнесла она.

– Что ж, до свидания, коли так! – Прежде чем Эсме успела опомниться, джентльмен вдруг галантно поднес ее руку к губам.

Эсме вспыхнула.

– До свидания! – с трудом выдавила из себя она и поспешила скрыться в лесу.

Пытаясь поспеть за уже достаточно отдалившимися от нее Ламун и Мей, Эсме поймала себя на том, что у нее в груди бушует целый водоворот эмоций. Едва мысли возвращались к двум морякам, все ее тело словно сводило судорогой от отвращения. Но стоило ей вспомнить о таинственном спасителе…

Эсме сама не могла сказать, что привлекательного она нашла в этом мужчине. Трудно было даже назвать его добрым и сердечным – в тот момент, когда губы его целовали ее руку, в глубоких, пристальных глазах незнакомца горел такой огонь, от которого Эсме становилось даже больше не по себе, чем от грубых ласк пьяного матроса… Он спас ее от этих животных – и тут же сам стал навязываться и предложил проводить, хотя, нельзя не признать, был при этом намного галантнее, чем они. Он пожирал ее глазами – и при этом смотрел на нее свысока, словно на капризного ребенка…

Эсме встряхнула головой, отгоняя наваждение. Почему ее так волнует этот человек? Встреча с ним не более чем малозначительный эпизод в ее жизни, о котором лучше всего поскорее забыть…

Сквозь деревья Эсме заметила Мей – та поджидала ее на тропинке.

– Ламун пошла вперед посмотреть, нет ли опасности. – Мей взяла подругу под руку. – Прости нас, Эсме. Мы не хотели, чтобы эти злые люди обидели тебя. Мы хотели только, чтобы ты посмотрела праздник…

– Все в порядке, не беспокойтесь за меня: со мной ничего не случилось. И я не сержусь на вас, Мей. Все было очень здорово!

– Но что ты скажешь мэм Мил?

«Хороший вопрос! – усмехнулась про себя Эсме. – Как ни крути, придется придумать какую-нибудь историю, чтобы объяснить этот чертов синяк…»

Однако как ни напрягала девушка свою фантазию, ничего не придумывалось. Она просто не могла сконцентрироваться – перед ее мысленным взором снова и снова вставали стальной блеск в пронзительных голубых глазах незнакомца и его густые каштановые волосы, серебрившиеся в мистическом свете полной луны… И еще его костюм. Здесь, в Бангкоке, на какой-то пристани, одеваться так, словно находишься на балу у английского короля? Но ее таинственный спаситель, казалось, привык к этому костюму, словно к собственной коже. Тем не менее при всем аристократизме его уж никак нельзя было назвать изнеженным. Эсме не сомневалась, что при необходимости ее спаситель не остановился бы перед тем, чтобы вступить в опасную драку с напавшими на нее пьяными чудовищами.

Впрочем, поспешила убедить себя Эсме, какое ей, собственно, дело до всего этого? Вряд ли ей суждена новая встреча с этим удивительным человеком, кто бы он ни был…

Знала бы Эсме, что, когда достопочтенный лорд Йен Уинтроп, британский посол при дворе его величества короля Сиама Чулалонгкорна, поднимался на борт своего парохода, ум его был занят тем же вопросом – суждена ли ему новая встреча со спасенной им девушкой, которую он без преувеличения мог назвать таинственной незнакомкой… Англичанка в сиамском костюме – где это видано? Нет, вряд ли все-таки она на самом деле англичанка. Манеры у этой «прекрасной незнакомки» явно местные. К тому же у нее смуглая кожа и тонкая, грациозная фигура, которая – что греха таить! – так нравилась Йену в местных женщинах… Но откуда тогда отличное знание английского? Большинство сиамцев, с которыми ему до сих пор приходилось иметь дело, объяснялись с ним если не на ломаном английском, то по крайней мере с сильным акцептом. Если внешность и костюм у этой пташки местные, то манера изъясняться, безусловно, говорит за то, что она англичанка. Да и лицо у нее не азиатское – скулы хоть и широкие, но глаза не узкие…

Ох уж эти глаза! Большие, темные, выразительные, глаза девушки почему-то напомнили Йену море в лунную ночь. Лучше бы она оказалась англичанкой – тогда больше шансов, что когда-нибудь они встретятся снова…

Но Йену еще ни разу не приходилось встречать англичанку, которая бы чувствовала себя в Сиаме как дома и была вполне своей среди местных девушек – настолько, чтобы нарядиться в местное платье.

Он покачал головой и направился в свою каюту. Черт побери, ему необходимо разгадать эту загадку, иначе она и дальше не будет давать ему покоя!

– Ну наконец-то! – Чей-то голос словно вывел Йена из забытья. – Что-то ты задержался, старик!

– Годфри? Что ты здесь делаешь, черт побери?

Годфри Хармон, военный атташе при британском министре-резиденте в Бангкоке, сидел на кушетке в развязной позе. Огненно-рыжие волосы, обычно аккуратно причесанные, на этот раз были растрепаны, галстук съехал на сторону, роскошный смокинг валялся рядом на стуле, брошенный весьма небрежно.

– Как что? – Судя по голосу, Годфри был заметно пьян. – Поджидаю тебя, старина! Надеюсь, ты не откажешься прошвырнуться со мной по городу, как мы с тобой делали в былые времена в Оксфорде…

– Да ты, я смотрю, уже успел «прошвырнуться»! – Йен усмехнулся. Сняв свой смокинг и небрежно кинув его на стул, он ослабил узел галстука.

– Успел, не скрою, – не смутился его собеседник. – Но не волнуйся, я не настолько пьян, чтобы тебе гнушаться моей компанией. Ты увидишь самые злачные места Бангкока – я все-таки здесь уже два года и многое успел изучить…

– Спасибо, приятель, на сегодня я уже нагулялся. К тому же я не хочу, чтобы кто-нибудь застал меня в злачном месте – обо мне и так уже ходит слава беспутного гуляки. Зачем мне лишний раз подавать повод для сплетен?

– О славе не беспокойся: твоя слава ничуть не хуже, чем та, которой пользуется здесь любой английский аристократ. Ты же знаешь местную публику – сплетни растут как грибы!

– Постой, Годфри, – прищурился Йен, – ты ведь всегда в курсе всех новейших сплетен. Кто именно обо мне говорил и что конкретно?

– Да ладно, старик, успокойся, никто не рассказывал о тебе ничего особенного. Хотя… Похоже, кое-кто уже начинает тебя побаиваться. Взять сегодняшний случай с этой старой гарпией Бингем. Надо было видеть твое лицо, когда ты болтал с ее дочерью, а эта кикимора вдруг подошла и ни с того ни с сего увела свое чадо прямо посреди разговора!

– Годфри, – нахмурился Йен, – для меня не секрет, что ты любишь почесать языком. Предупреждаю – если тебе…