Текст книги "Девочка в гараже. Реальная история приемной мамы"

Когда печенье было съедено, а стол чисто вытерт от крошек и следов молока, я отправила своих вместе с Элли, Кайлом, Кайрой и Эндрю собирать одежду и игрушки.

– Ханна, пойдем посидим на диване.

Я села рядом с ней и тихо заговорила:

– Я говорила о твоем переезде домой к маме с социальным работником, и она ответила, что тебе придется уехать вместе с другими детьми. У меня нет выбора. Я не могу оставить тебя у нас. Но я обещаю следить, как у тебя идут дела, и УДС тоже будет проверять, чтобы с тобой все было в порядке.

Наш с Ханной негромкий разговор привлек больше внимания, чем если бы я говорила во весь голос. Кайл и Кайра с любопытством выглядывали из-за двери спальни. Мне казалось, их беспокоит скорее то, что скажет мне Ханна, чем то, что скажу ей я. Мать поручила им следить за всем, что говорит кто-либо из них социальным работникам или мне. К счастью, услышать нас они не могли.

– Но я хочу остаться с тобой. Хочу жить здесь. Я не хочу уезжать, – глаза Ханны наполнились слезами.

– Знаю. И мы не хотим, чтобы ты уезжала. Но у меня нет права оставить тебя с нами. Может, потом твоя мама разрешит тебе съездить к нам в гости. С тобой все будет хорошо, – я видела, что моим ободряющим словам она верит не больше, чем я сама.

Через полчаса вещи были собраны, Сэди, Хелен и Чарльз погрузили коробки в машину. Обняв на прощание каждого из Бауэров, они помогли всем пристегнуть ремни безопасности. Ханна сидела как каменная, впереди, рядом со мной. Я то и дело поглядывала на нее, но она не отвечала мне взглядом.

Я просто не могу так поступить.

Ханна заплакала, едва мы выехали на ухабистую проселочную дорогу, ведущую прочь от нашего дома. От ее рыданий разрывалось сердце. Братья и сестры Ханны, даже Элли, сидели сзади тихо. Когда мы свернули на шоссе, Ханна взмолилась: «Пожалуйста, не увози меня!» Она просила об этом шепотом, словно не хотела, чтобы остальные слышали ее. И дрожала, стиснув кулачки и не отрывая рук от сиденья.

Я включила радио и прибавила громкость, чтобы на заднем сиденье не слышали, что я скажу Ханне.

– Я буду приезжать к тебе в гости. Не только к тебе, но и ко всем вам. Часто. С тобой все будет хорошо, – зашептала я.

Господи, что же я делаю?

Чем ближе мы подъезжали к городу, тем сильнее всхлипывала Ханна.

Решение судьи взбесило меня. Я просто не могла с ним смириться. Мне требовалось хоть что-то предпринять. Я свернула на боковую улицу, которая вела к зданию УДС, а не к дому Карен.

Можно приехать туда вместе с детьми и попросить встречи с Эллен. Нам нужен план Б для Ханны.

Я свернула к тротуару на улице возле здания УДС и вышла. Дети выглядели встревоженными. Я объяснила, что вернусь через минуту, отошла от машины и набрала номер УДС.

Пока я ждала, когда мне ответит Эллен, из машины выбралась Ханна.

– Ханна, что ты делаешь? Ты должна сидеть в машине.

Всхлипывая, она подбежала ко мне. Я подхватила ее на руки, она обвила ногами мою талию, закинула руки за шею и уткнулась лицом в грудь. Я едва удержала и ее, и телефон. Она безутешно рыдала.

– Алло, Эллен слушает.

Из-за рыданий Ханны я едва различала ее голос.

– Эллен, это Деб Мерк. Я с детьми. Как раз везла их к Карен, но у Ханны случилась истерика. Она перепугана, – у меня сорвался голос, слезы потекли по лицу. – Я просто не могу отвезти ее в таком состоянии. Пожалуйста, нельзя ли что-нибудь придумать для нее?

– Сейчас это не в моих силах. Судья вынес решение, вы должны отвезти всех детей домой. Отвезите ее, а мы будем осуществлять надзор. Понимаю, это не лучший выход для Ханны, но я позабочусь о домашних инспекциях и прослежу, чтобы с ней все было хорошо. Вам придется сделать, как сказано, Деб.

Ханна цеплялась за меня так, что я едва могла дышать. Остальные дети смотрели на нас в окна машины.

Мне в голову ударила паника такой силы, с какой я прежде никогда не сталкивалась. А я-то считала себя рассудительным человеком. Уравновешенным. Собранным. Но теперь мне казалось, что я очутилась в отчаянном положении, где речь идет о жизни и смерти. И я ляпнула невероятное:

– А если я увезу ее из штата или из страны? Что тогда?

Эллен заговорила отчетливо, с расстановкой:

– Дебра, вам предъявят обвинение в похищении ребенка. Подумайте о своей семье. Не делайте глупостей.

Именно в такой оплеухе я нуждалась, чтобы вернуться к действительности. Что я могу поделать? На стороне Ханны больше никого. Не к кому обратиться. Никто не волен изменить курс, которому мы обречены следовать.

– Ладно. Но пообещайте, что будете следить за ситуацией и убеждаться, что с Ханной все хорошо, – раньше я никогда так не разговаривала с социальными работниками. Я знала: Эллен поняла, насколько серьезно я настроена. Но вряд ли она осознала, как мне страшно за Ханну.

Закончив разговор, я с трудом сняла с себя Ханну. На моей шее остались царапины от ее рук. Я крепко обняла ее.

– Я люблю тебя, Ханна. Я люблю тебя, и Иисус любит тебя.

Прошло не меньше пятнадцати минут, прежде чем Ханна успокоилась настолько, чтобы выслушать меня. Я объяснила, что ей придется поехать к матери и что изменить это не в моих силах. Напомнила, что буду навещать ее и следить, чтобы все у нее было в порядке. Ее глаза остекленели, в них застыли безнадежность и обреченность. Она замыкалась в себе. Этому она научилась в минуты, когда ей было страшно. Плач прекратился. Дыхание замедлилось. Не глядя на меня, она высвободилась из моих объятий.

Ее глаза остекленели… Она замыкалась в себе. Этому она научилась в минуты, когда ей было страшно

Я довела ее до машины, помогла сесть и сама пристегнула. Она упорно отказывалась смотреть на меня.

Внезапно тишину в машине нарушил капризный плач Элли. Она хныкала, пока я не достала из сумки бутылочку и не дала ей. Кайл и Кайра переглянулись. Сочувствовали Ханне или предвкушали, как расскажут матери о том, что Ханна закатила истерику и доставила ей лишние неприятности? По опыту общения с ними я знала, что они всецело преданы матери, а не Ханне. Так выдрессировала их Карен.

Я вывернула на дорогу и направилась через весь город к дому, который недавно сняла Карен. Дом был хорош – двухуровневый, с пристроенным гаражом, новее и просторнее предыдущего, а за домом во дворе стояли отличные качели. Но все это новое великолепие не отменяло страх, поселившийся в наших сердцах – моем и Ханны.

Кайл и Кайра вылетели из машины, торопясь первыми вбежать в дом к матери. Эндрю не спешил, я тем временем вынимала Элли из автокресла. Ханна не двигалась с места, не отстегивала ремень и не смотрела в окно. Она сидела, уставившись на крышку бардачка, на ее прелестных смуглых щечках сохли слезы.

Направляясь к дому, я первым делом обратила внимание на округлившийся живот Карен – несомненный признак беременности. Но для новых известий день был как нельзя более неподходящим, и я сделала вид, будто ничего не заметила. Лицо Карен осветилось радостью, пока она обнимала Кайла и Кайру. Эндрю мялся позади них.

Посадив Элли к себе на бедро, я прихватила из машины открытую упаковку памперсов и направилась к двери. Трое детей уже скрылись.

– Нашли качели во дворе за домом, – пояснила Карен.

Передавая ей Элли, я спросила:

– А вы готовы принять их всех дома так сразу, без предупреждения?

Карен рассмеялась и покачала головой.

– Даже не знаю. Я так удивилась, когда Эллен позвонила мне. И немного растерялась, – от такой откровенности одно из моих опасений усилилось. А не поведет ли она себя от растерянности по-старому? Особенно потому, что снова ждет ребенка? Улыбнувшись, я извинилась и ушла за следующими коробками и Ханной.

За время моего отсутствия она не шелохнулась. И по-прежнему смотрела на бардачок.

Я отстегнула ее ремень.

– Пора выбираться, детка, – сказала я так ласково, как только могла. Я сдвинула ее ноги вбок, на край сиденья, подхватила ее под мышки. Она казалась потяжелевшей и почти безжизненной. А когда я попыталась заглянуть ей в глаза, она отвернулась.

Бок о бок мы медленно направились по дорожке к дому и подошли к двери. Карен уже унесла Элли наверх. Я пыталась подать Ханне руку, но она не взялась за нее и сама поднялась по ступенькам. В доме она направилась прямиком к дивану и села на краешек.

Сердце содрогалось от боли. Сдаваться всегда нелегко, а на этот раз мне, казалось, не выдержать.

Слышно было, как во дворе за домом смеются другие дети. Карен с улыбкой наблюдала за ними через застекленную дверь столовой, ведущую в патио. И пока она ненадолго отвлеклась, я встала на колени рядом с Ханной.

И обняла ее.

– Я знаю: взрослым ты не веришь. Мы все тебя подводили. Но Иисусу можно доверять. Когда он тебе понадобится, позови Его. Он тебя никогда не подведет, – на долю секунды Ханна взглянула мне в глаза и снова отвернулась.

Мне показалось, что Бог велит мне предать Ханну Его воле. Мне надлежало довериться Ему – последовать тому же совету, который я дала девочке. Сердце содрогалось от боли. Сдаваться всегда нелегко, а на этот раз мне, казалось, не выдержать. Но Бог, несомненно, любил Ханну больше, чем я. Господи, вверяю ее Тебе.

Краем глаза я увидела, что к нам идет Карен. Я поцеловала Ханну в лоб и поспешно поднялась, не желая привлекать к ней лишнего внимания. Но было уже слишком поздно.

Карен перевела взгляд с меня на Ханну.

– В чем дело, Ханна? С тобой все хорошо?

Преуменьшив значимость волнительных мгновений, я улыбнулась и объяснила:

– С ней все в порядке. Просто сегодня немного устала.

Ханна ни разу не взглянула на меня, пока я носила из машины коробки.

– Остальные вещи детей я привезу в ближайшие несколько дней. Не хватило времени собраться… – Я выглянула из дверей во двор и помахала детям на прощание. – Если что-нибудь понадобится – звоните, не стесняйтесь.

Ханна так и сидела не шевелясь в своем углу дивана. На сердце у меня было невыносимо тяжело. Я села в машину, тронулась с места и всю дорогу до дома плакала, не переставая.

II. Немыслимое

7. Подозрения

– Привет, Карен, это Деб, – сказала я в телефон несколько дней спустя. – Я приготовила как раз такой ужин, который нравится детям – лазанью с чесночным хлебом и салатом. Ничего, если я прихвачу его сегодня, когда завезу оставшиеся детские вещи?

Карен приняла предложение, мы назначили время приезда. Дни, прошедшие после возвращения детей к матери, стали для меня эмоциональной пыткой. Перед глазами стоял образ: Ханна цепляется за меня и рыдает. Меня мучила совесть за то, что я оставила ее у матери, от тревоги меня несколько раз бросало в слезы. Все ли у нее хорошо? Не больно ли ей? Как она себя чувствует? Все, что мне удавалось, – каждый день сдерживать себя, чтобы не сесть в машину и не помчаться спасать ее. И я совершала то единственное, что было в моих силах, – молилась за нее. Постоянно.

Мне хотелось в этом испытании целиком и полностью полагаться на Бога, и вместе с тем я никак не могла понять, почему Он допустил то, чтобы Ханна подверглась такому риску. Как мать приемной семьи, я смирилась с тем фактом, что мы живем в насквозь прогнившем мире – мире, постоянно злом и жестоком даже к детям, самым невинным из нас. С возрастом я осознала, что в существовании этого зла виновен не Бог – это дело рук врага человеческого. Ответ Бога на это зло вечен – только спасение во Христе принесет вечность, из которой изгнано зло. Но это знание не избавляло меня от душевных мук и тревоги за благополучие Ханны. Все, что мне оставалось, – вверить ее попечению Бога.

Возле дома Карен я затормозила, радуясь тому, что скоро снова увижу Ханну и всех ее братьев и сестер. Я соскучилась по ним. Карен открыла дверь.

– Все дети в гостях у друзей, – сообщила она, и я страшно расстроилась. Утешала только мысль, что Ханна играет вместе с сестрами и братьями.

Надеюсь, она привыкла и поняла, что ей ничто не угрожает. По крайней мере, я смогу побеседовать с Карен наедине.

– Вижу, вы ждете ребенка! Мои поздравления. Когда срок?

– В сентябре, – ответила она довольно равнодушно. Об отце ребенка она не упомянула, а я не стала расспрашивать. Это не мое дело. Мы немного поболтали о том о сем, я оставила угощение и коробки и пообещала через пару дней заехать за посудой.

Чувствуя себя неловко из-за того, что не сумела сдержать слово, которое дала Ханне, и проведать ее как можно раньше, я в беспокойстве подождала несколько дней, потом созвонилась с Карен и снова отправилась к ней. На этот раз я застала дома с матерью только Эндрю и Элли.

Маскируя дружелюбным тоном тревогу, я спросила:

– А где остальные дети? Признаться, я по ним соскучилась. И привезла подарки для Эндрю и Кайла. Я же знаю, что у них обоих вскоре день рождения.

Карен подхватила на руки Элли, которая ползла к ней по ковру.

– Здесь только Эндрю и Элли, – ответила она. – Эндрю пришлось остаться дома. Он плохо себя вел.

Стоя рядом с матерью, Эндрю поднял на меня влажные глаза и надул губы. Я тепло улыбнулась ему, затем тоже состроила обиженную гримаску, надеясь рассмешить.

Больше я ни о чем не расспрашивала. Карен поблагодарила за привезенную еду, я выложила подарки на стол в столовой, забрала чистую стеклянную посудину для лазаньи и миску из-под салата. Уже собираясь уходить, я вдруг передумала, вернулась к столу, забрала подарки и сказала:

– Если можно, я лучше привезу подарки на день рождения Кайла и Эндрю через день-другой.

Я была рада еще одному предлогу, чтобы заехать в гости.

Каждая мелочь в собственном доме, напоминавшая мне о Бауэрах, давала мне лишний повод съездить к ним и выяснить, как идут у них дела. Но всякий раз, приезжая к Карен, я или не заставала дома никого из детей – или только одного-двоих. Карен говорила: они в гостях у друзей, они уехали на весь день к родственникам. Ханну я не видела ни разу и верила, что она рядом с братьями и сестрами. Мне становилось легче, когда я представляла, как она играет с остальными, и я отвечала: да, Карен, хорошо, надеюсь, я увижу всех, когда приеду снова.

В мае закончился учебный год в школе. Необходимая передышка от обязанностей патронатной семьи дала нам возможность побыть с родными детьми и уделить им все наше внимание. Мы катались по озеру Алкова-Лейк на лодке и на водных лыжах, рыбачили, плавали на камерах – и смеялись, смеялись, смеялись… Порезвиться на свежем воздухе в теплую погоду в Вайоминге удается нечасто, и я с удовольствием возила детей в бассейны, на пижамные вечеринки, на дневные киносеансы и в парки. Но при этом я не переставала думать о Ханне, она постоянно была в моем сердце. Я молилась за нее, ее братьев и сестер, и за Карен: «Прошу, убереги их, Господи. Защити их от вреда, помоги Карен быть любящей мамой для детей – для всех ее детей».

Через несколько недель после начала лета мы приняли к себе трех маленьких сестер – пятилетнюю, четырехлетнюю и годовалую, а также двухлетнего мальчика с его шестимесячной сестренкой. Малышка не набирала вес. Ее оставляли в кроватке или в люльке, почти не уделяя ей внимания. К нам она попала грязная, с ужасным пеленочным дерматитом. Ее тельце выглядело хилым, на ощупь напоминало резиновую куклу, наполненную водой. На наши обращения к ней она не реагировала. Я попросила социального работника устроить ей обследование в местном центре детского развития. Специалист, обследовавшая малышку, сказала, что ей поможет обилие любви, ласки и стимулирующей активности. Стимулирующей активности? В нашем доме ее было вдосталь.

Глядя, как мои дети и наши подопечные располагаются на полу в гостиной с подушками, одеялами и закусками, чтобы провести вечер в семейном кругу за развлечениями, я надеялась, что и дети Бауэр сохранили чудесные воспоминания о таких моментах и о том, как мы любили их. Сдержали ли сотрудники УДС свое обещание? Проверяют ли они, как дела у Ханны? По-прежнему ли Карен изливает на нее весь свой негатив? Действительно ли человек, которого боялись Эндрю и Ханна, больше не появляется у них дома, не злится на них и не обижает их? Этими вопросами я мысленно задавалась вновь и вновь, пытаясь вверить детей в руки Господа и не вмешиваться.

Однажды июньским воскресеньем, примерно через шесть недель после возвращения детей к Карен, я отправилась за продуктами в Walmart, свернула в один из проходов между стеллажами – и увидела, как мне навстречу идет Карен со всеми детьми. Мое сердце радостно затрепетало. Завидев меня, Карен на миг смутилась, но заметила, что я ускорила шаг, и остановилась, дожидаясь. Кайл, Кайра и Эндрю стояли рядом с матерью. Элли устроилась на детском сиденье магазинной тележки, Ханна – в большой корзине. При виде ее мое сердце дрогнуло.

Я улыбнулась и поздоровалась. Карен ответила улыбкой, но дети теснее обступили мать и серьезно уставились на меня. И молчали. Все дети выглядели ухоженными… кроме Ханны. Ее волосы были спутанными, кожа – пепельно-бледной.

– Привет, Ханна, – сказала я.

Она не ответила. На ее лице было то же отчужденное выражение, как в тот день, когда я оставила ее в доме матери. Мне не хотелось уделять Ханне слишком много внимания, показывать, что я отношусь к ней иначе, чем к остальным детям: я опасалась, что за это ей попадет дома.

– Как приятно видеть всех вас! Мы по вам скучаем.

Ханна коротко взглянула на меня и сразу же снова опустила голову. Мне нестерпимо захотелось выхватить ее из тележки и убежать.

«Все будет хорошо, – твердила я себе. – УДС в курсе дела, оно проводит проверки». Но я не верила собственным словам. И мысленно взяла себе на заметку позвонить в УДС и сообщить о том, что видела.

Этот мой звонок стал первым из многих.

В понедельник утром я набрала номер УДС и спросила Эллен.

– Вчера я столкнулась с детьми Бауэр в магазине. Все они выглядели хорошо – кроме Ханны, – я описала ее внешность и поведение, подчеркнула, что она ехала в тележке, а не шла пешком. Мне показалось странным, что в тележке сидел не Эндрю, который на полтора года младше Ханны.

Реакция Эллен показалась мне довольно прохладной.

– Я зафиксирую все это. Спасибо, что сообщили.

Возможно, ей просто было больше нечего добавить. А я рассчитывала не только на то, что факт моего звонка зафиксируют, хотя на что именно я надеялась, – точно не знаю. Все мои попытки мысленно умалить значение увиденного не давали результатов: я просто не могла этого сделать. И я решила впредь звонить в УДС и сообщать обо всем, что заметила, увидела и сочла сомнительным. За годы я никогда не звонила в Управление насчет своих подопечных, вернувшихся домой – такой потребности никогда не ощущалось. Но в случае с Бауэрами меня что-то настораживало. И я никак не могла избавиться от этого ощущения или просто успокоиться. Не могла оставить его без внимания. Ханне требовалась защита. Я чувствовала, как Господь волнует мой дух и повторяет: «Обрати внимание».

В июле у меня появился еще один повод для визита – день рождения Карен. Я приготовила угощение, испекла пирог, купила мороженое, созвонилась с Карен и условилась приехать к ней, мы с Хелен погрузили еду в машину и направились в город. Хелен не виделась с детьми с тех пор, как они уехали, и теперь горела нетерпением так же, как и я. Кроме того, она знала, как я тревожусь.

Мы прибыли под вечер в надежде, что вся семья будет дома праздновать день рождения матери. Но дома с Карен были только Эндрю и Элли.

– А где все остальные дети? – спросила Хелен.

– Играют в доме у друзей. Вернутся не раньше, чем через час, – ответила Карен.

Хелен кинулась к Эндрю и обняла его. Его руки безвольно висели вдоль тела. Я заметила, как он взглянул на мать, будто не зная, попадет ли ему за то, что он разрешил Хелен обнять его. Элли льнула к своей матери. Кажется, между ними уже возникли прочные узы, и это был хороший признак. Но поведение Эндрю вызвало неловкую паузу в разговоре между Хелен, Карен и мной.

– Передавайте детям привет от нас! – я нарушила тягостное молчание бодрой и почти беспроигрышной фразой для завязки разговора. Хелен метнула взгляд в меня, потом в Карен и наконец улыбнулась Эндрю. Она тоже ощутила натянутость. Подмигнув Эндрю, она помахала ему рукой, чтобы попрощаться. И сразу перестала улыбаться, как только повернулась ко мне, пряча лицо от Карен. Эндрю был совсем не похож на того мальчугана, к которому она успела так привязаться. Когда Бауэры жили у нас, Хелен и Эндрю часто подшучивали друг над другом. Ему всегда нравилось резвиться вместе с Хелен, когда она щекотала его и смеялась вместе с ним. А теперь мальчик выглядел испуганным, робким и встревоженным.

Мы сели в машину, отъехали от дома, и Хелен разрыдалась.

Дом выглядел тихим и спокойным, почти мирным. Но сердце подсказывало мне, что внутри царит хаос

– Мама, здесь что-то не так. Эндрю как будто не узнает меня! – Я притормозила у обочины, мы обнялись и заплакали вместе.

– Вижу. Мне тоже тревожно.

– А как же Ханна? – продолжала Хелен. – Ты говорила, что дома не видела ее ни разу. Как думаешь, с ней все хорошо? – Хелен выпрямилась на сиденье, утирая слезы.

– Не знаю. В УДС говорили, что проводят инспекции и присматривают за всеми детьми. Каждый раз, когда я звоню, мне твердят, что все в порядке, что незачем беспокоиться, что я напрасно звоню им. У них есть сотрудник, который занимается посещениями, и если у него возникнут опасения в связи с кем-нибудь из детей, Управление примет меры.

Я посмотрела на дом Бауэров в зеркало заднего вида. Дом выглядел тихим и спокойным, почти мирным. Но сердце подсказывало мне, что внутри царит хаос.

Я дождалась августа, позвонила Карен и спросила, можно ли нам с Хелен заехать к ним с вещами для детей.

Все дети оказались дома – кроме Ханны. Карен объяснила, что она уехала на выходные к своему отцу и бабушке. Хелен обрадовалась, увидевшись с Кайлом и Кайрой.

Пока мы стояли посреди гостиной Карен, болтая о пустяках, Элли, которой уже был год и четыре месяца, топотала вокруг дивана и всем видом показывала, что уже умеет ходить – почти сама. Мы с Хелен со смехом наблюдали, как она неуклюже шагает от дивана к стулу. Остальные дети во все глаза следили за каждым нашим движением, словно приклеив на лица фальшивые улыбки. Они не обращались к нам, не подходили обняться. Они казались пластиковыми фигурками с нарисованными улыбками и как будто даже не дышали, с нетерпением ожидая нашего ухода.

И вновь мы с Хелен, едва усевшись в машину после нашего десятиминутного визита, согласились: тут что-то не так. Мы обе были убеждены, что детям велели вести себя тихо и не общаться ни с кем из нас. Карен держалась, как обычно, – приветливо и радушно. Как будто понимала, что должна вести себя нормально, чтобы не вызывать у нас никаких сомнений. Но нас не покидало ощущение, что на нас смотрят с подозрением. Неужели Карен сумела убедить детей, что мы не заслуживаем доверия или даже что мы враги? Для любого ребенка это слишком тяжкое бремя.

А с опекой они ведут себя так же? Неопытному сотруднику УДС их молчаливость и натужные улыбки могли показаться очаровательными. Кто проверяет дом Карен? Хватает ли ему опыта? Может ли он распознать атмосферу манипулирования и жесткого контроля?

На следующее утро состоялся мой очередной докучливый звонок Эллен.

– Я снова побывала в доме Бауэров. Видела всех, кроме Ханны. Карен объяснила, что Ханна в гостях у отца. Я понимаю, они уже не живут в моем доме, вы не вправе рассказывать мне о них, но… не могли бы вы просто сообщить, как часто УДС проводит у них инспекции?

Эллен вздохнула:

– Мы с вами знакомы давным-давно – только по этой причине я вам отвечу: да, посещения проходят, в доме все в порядке. Вам пора перестать беспокоиться за Ханну, Деб. У вас есть другие подопечные, которые нуждаются во внимании.

Она права, сказала я себе. Но сердце по-прежнему взывало ко мне и подозревало неладное.

Летние развлечения подходили к концу – и для нашей семьи, и для наших подопечных. Три девочки навещали своих бабушку и дедушку, оставались у них с ночевкой, и планировалось, что в конечном итоге у них дети и поселятся. Через несколько недель начинался учебный год в школе, и, как всегда, ему предшествовала грандиозная закупка одежды, обуви, рюкзаков и школьных принадлежностей. Эл присматривал за малышами, я повезла своих подростков в торговый центр. Мне представилась возможность уделить родным детям внимание, в котором они нуждались и которого заслуживали. Школьный год начался удачно.

К концу сентября 1997 года я вспомнила, что Карен скоро родит, купила подарок малышу и маленькие гостинцы для остальных детей, чтобы они не чувствовали себя обделенными. На звонки Карен не отвечала, и я оставила ей сообщение с просьбой перезвонить. Но она перезвонила не сразу, а лишь после еще нескольких звонков и оставленных сообщений.

– Привет, Карен! Давно мы с вами не виделись. Как ваше самочувствие?

Несколько минут мы с ней болтали о последнем триместре ее беременности. Затем я попросила разрешения привезти подарки.

Поначалу она замялась.

– Может, на следующей неделе. Мы так заняты школой и другими детскими делами…

– А если я просто завезу их? Пусть даже не застану вас дома.

Если мне и не удастся повидать детей, я хотела, чтобы Карен знала: мы помним и думаем о ней. Я все еще надеялась построить отношения на основе взаимной поддержки, хотя мои надежды быстро таяли. Обычно я не привозила ни еды, ни подарков прежним подопечным и не поддерживала связь ни с ними, ни с их родителями. Но я знала Карен и ее детей уже довольно давно и считала, что это совсем другое дело.

– Конечно. Эм-м… просто оставьте их у входной двери. Спасибо! – Карен говорила тише, чем обычно. Раньше она сразу же соглашалась принять меня. В голове завертелись предположения. Начало учебного года у детей усилило стресс. Еще один ребенок должен родиться со дня на день. Может, она опять связалась с Уильямом? Может, это его ребенок?

Карен родила Стивена 26 сентября. На вторую неделю октября я решила отвезти ей подарки. Хелен попросилась со мной.

В пути нас застал моросящий дождь.

– Мы все равно оставим подарки у двери, даже если будет дождь? – спросила Хелен.

– Доедем – там будет видно, – сказала я под шорох дворников по стеклу.

Когда мы подъезжали к дому, небо посветлело. По пути к входной двери на нас упало всего несколько дождевых капель, но земля была мокрая. Я постучала несколько раз, потом позвонила, но никто не открыл.

– Оставим подарки прямо здесь, мама?

– Думаю, не стоит. Вдруг уедем, и снова пойдет дождь, – я поискала сухое место, чтобы спрятать подарки. Но на крыльце его не нашлось.

Уже решив вернуться к машине, я заметила боковую дверь, ведущую в гараж. Если она не заперта, можем оставить привезенное в гараже. Я толкнула дверь, она открылась. Мы с Хелен хотели войти, но навстречу хлынула волна удушливой вони. Такой сильной, что она жгла глаза. Стараясь не дышать, я сложила подарки на пол.

Гараж казался полупустым. Большой прорезиненный мусорный бак на колесах стоял рядом с дверями.

Мы с Хелен поспешно вышли, жадно хватая свежий воздух.

– Что это за вонища? – спросила Хелен, прикрывая рот и нос ладонью. У нее слезились глаза.

– Похоже на тухлое мясо, – предположила я. – Может, у Карен морозильник сломался? Господи, ну и смердит! Чудовищно! – и я по примеру Хелен тоже закрыла нос ладонью. – Пойдем в машину. Здесь дышать нечем!

Я поторопила дочку, дотянулась до ручки на двери гаража и плотно его закрыла.

Прежде чем сесть в машину, мы с Хелен, как по команде, обернулись на гараж, словно ждали взрыва или появления чего-то страшного, объясняющего запах. Но ничего не произошло. Мы уставились друг на друга.

– О чем ты думаешь, мама?

Мы смотрели друг на друга в упор. Пауза затягивалась.

– Ни о чем. Вообще ни о чем не думаю, – наконец ответила я, но мы обе знали, что это неправда. На долю секунды я дала волю воображению, успела передумать немыслимое – и немедленно отмахнулась от ужасов, которые крутились у меня в голове. Это моя тревога довела меня чуть ли не до помешательства, рассудила я. Позвоню Карен и спрошу ее про запах. Она наверняка знает о нем и все объяснит.

Всю дорогу домой мы с Хелен обсуждали кошмарную вонь. Может, какое-то животное заползло в гараж и издохло. Или… опять неисправный морозильник. Запах оказался настолько стойким, что дома мы сразу бросились чистить зубы, чтобы избавиться от привкуса тухлого мяса во рту, прополоскали рты и попрыскались духами.

Это не помогло.

Прежде чем сесть в машину, мы с Хелен, как по команде, обернулись на гараж

Вечером я позвонила Карен, чтобы объяснить, где мы оставили подарки. Рассказала про дождь, который поливал Каспер так долго, что вымокло все. Потом спросила про запах в гараже.

– А, это? Мне пришлось выбросить кучу испортившейся еды. Да уж, тот еще запах, правда? – Она слегка запиналась, но в целом говорила спокойно. Я отмела свои абсурдные мысли и поверила.

В следующие выходные мы с Чарльзом остановились у дома Бауэров. На этот раз я не стала предварительно звонить Карен. Только объяснила Чарльзу, что мне надо забрать забытую посуду. Он захотел присоединиться ко мне и повидать детей.

Я постучала в дверь, она слегка приоткрылась, наружу выглянула Кайра и вытаращила глаза, увидев нас. Не говоря ни слова, она слегка прикрыла дверь. Я услышала, как она с кем-то разговаривает. Немного погодя она открыла, высунула голову в щель, попросила: «Минутку!» – и снова защелкнула. Стоя на бетонной ступеньке, мы ждали, не зная, пригласят ли нас войти.

Внезапно дверь широко распахнулась, Карен жестом позвала нас в дом. Она повела нас в гостиную, где Элли играла на полу, а у деревянной колыбельки почти навытяжку стояли Эндрю и Кайра. Как солдатики в строю, только на этот раз они приветствовали нас без натужных улыбок. Просто с серьезными лицами.

– Я за посудиной для запеканок. Забыла в тот раз. Ну и на малыша глянуть, да и Чарльз по детям соскучился.

Карен тепло улыбалась, направляясь к кухне. Но я заметила, какой строгий взгляд она бросила на Кайру и Эндрю, словно говоря: «Не вздумайте что-нибудь выболтать, пока я не вижу». Она быстро вернулась с моей посудиной. Чарльз смотрел на детей Бауэр так же серьезно, как и они на нас.

Я направилась к колыбели, которую качала Кайра, и заглянула в нее.

– Он прелесть, как и все ваши, – сказала я и посмотрела на Кайру. – Как его зовут?

Она не ответила.

– Стивен, – сказала Карен.

– А где сегодня Ханна и Кайл? – спросила я.

Стоя все так же прямо, Эндрю ответил:

– Кайл в гостях у друга, а Ханну отослали.

Выражение лица Карен стало таким, словно она была готова наброситься на Эндрю. Она стиснула зубы, от усилий сдержаться ее глаза чуть не выкатились из орбит.

– А, да… Ханна ненадолго уехала пожить у нашей подруги. Она плохо себя вела и создавала слишком много проблем. А Кайл, как обычно, пропадает у своего друга, – Карен усмехнулась.