Текст книги "Очень Простые Мы. ищи себя всегда…"

Лунный свет просачивается сквозь черные влажные листья деревьев, и, падая на ее лицо, делит его на сотню светящихся отрезков. Теперь она уже похожа на фею. А я – я принц? Или нет? «Ты мой принц», шепчут ее горячие губы на моей шее, а потом все ниже и ниже… «Ты моя лунная королева… Нет… Ты моя шахматная королева», шепчут мои у нее под ухом. «Я шахматная королева», хохочет она. И вскакивает со скамейки. «И ты меня всегда выигрываешь»? «Да». «Тогда выиграй меня еще раз», она скачет по аллее и раз..Исчезает в глубокой тени..Ее голос слышится вдали.

«Ищи меня в зачарованном королевстве. Мой принц. Я жду тебя у замка». Я встаю и крадусь во влажно дышащую темноту, раздвигаю ветки и обшариваю взглядом поляну, исчерченную серебряными лучами. Луна улыбается с неба. Я ищу ее, мою королеву, здесь. На душе у меня странное торжественное спокойствие. Как будто прикоснулся к чему-то древнему и священному. Город там, вдали, он исчез, есть только эта поляна и Я. А где-то Она. Я, наверное, охотник. Она моя жертва. Но моя жертва хочет, чтобы ее поймали. Где она?

Серебристый смех замирает где-то дальше, и я несусь через поляну, близко, близко, крича во все горло: «ПРидд-и ко мне моя-я-я королева». В душе уже играет африканский бит – барабаны.

Вылетаю с поляны и оказываюсь на небольшом поле, покрытом темными рядами кустиков, лениво шевелящихся под напором ночного ветра. В глубине кустиков вспыхивают светящиеся точки. Рой светлячков проснулся и теперь помогает мне обшаривать поле в поисках жертвы. Тихо крадусь по нему. Где она? «Я здесь», шепчут под ногами, и меня сбивает с ног ласковая рука. Падаю, и на темном небе возникают два светящихся круга – ее глаза. «Я люблю тебя», говорят они и приближаются все ближе. Быстро. Небо.

Душу наполняет неизъяснимый восторг. Луна на небе тухнет, только светлячки посылают нам свой свет. Но мне, нам, он не нужен, мне и так светло. Ведь я сейчас выиграл ее!!

Лежим и смотрим на небо, нам кажется, что мы отражаемся в нем и что мы оно. Где мы сейчас? Мы не знаем! Пальцы ползут все ближе, дыхание тела все чаще, небо забыто и мы отдаемся на этом мистическом поле древней как мир страсти. Взрыв и мы опять замираем, прислушиваясь к дыханию земли, с которой мы только что слились энергией тела. Потом очень долго смотрим на небо, где, почти закрывая своим телом включенный на всю мощность диск луны, парит темная тень, наверно это летучая мышь вышла на охоту.

ШАГ 5. Смутно. X/

Сегодня я проснулся и, посмотрев в окно, сразу помрачнел. День обещал быть веселым. Порывы ветра сотрясали ветхое дерево оконной рамы, клен терял свой головной убор и сквозь первые пустоты в кроне дерева я увидел серые тучи, несущиеся по небу. Вставать не хотелось, только что я видел сон, где я лежал на далеком золотом пляже в стране вечного лета, и впитывал загар парящего на высоте солнца. В руках у меня был зажат стакан с ледяным коктейлем. Ох, почему это не реальность? Будильник пискнул и выдал тревожную трель…8.10…Я опаздываю на работу. Вскочив с кровати и угрюмо уставившись на потухшее зеркало компьютера, тихо гудящего под столом, (он продолжал с вчерашнего вечера качать музыкальные файлы), я выключил его и стал торопливо одеваться. Проглотив сухой бутерброд без масла, я выскочил на улицу и впрыгнул в первый попавшийся автобус.

«ЛАКС, надеюсь, ты объяснишь нам свое столь долгое отсутствие на работе», иронично приветствовал меня начальник производства, когда я вошел в цех. «Я напишу объяснительную», мрачно выдавил я из себя, мучительно придумывая причину, почему я отсутствовал на работе целую неделю. Скажем, болел, забыл справку сделать. Да. Если бы они знали, что всю неделю я провалялся на кровати или провел ее за компьютером, в отличном, кстати, расположении духа. Где ты, волшебная неделя, когда мой АНГЕЛ жил у меня, по причине отсутствия мамы поехавшей в Москву? Все когда-нибудь кончается, помните?

Напарники по работе неодобрительно смотрят на меня, наверняка им не понравилось, что именно в ту неделю когда было так много заказов, я отсутствовал, отчего им пришлось делать мою работу. Работаю, и стараюсь не обращать внимания на эти взгляды. «ЛАКСИК, а мы думали, ты совсем не придешь». Раскручивая пресс с панелями, хмуро улыбается Колян, долговязый парень из далекой от Кал-Сити крупной деревни городского типа. «Да, странно, как он вообще вспомнил сюда дорогу», кривится Сергей. Все рабочие странно переглядываются, и как-то не дают мне никакой серьезной работы, отчего через полчаса мне совершенно нечего делать, а они загружены по самое никуда. «В чем дело. Ты почему стоишь», опять подходит начальник производства. «Ну, работы нет». «Так поищи», улыбается он и подмигивает рабочим, они улыбаются. Что-то мне не очень уютно.

Я слоняюсь по цеху и наконец, нахожу себе занятие по отскребанию клея с лопаток, которыми мы пользуемся для проклейки панелей. В обед странное перемигивание не прекращается, сажусь за стол и обедаю вместе со всеми. «Так, я перевожу тебя на полистирол. Будешь варить с Женей пенопластовые кубы», неожиданно говорит начальник, обедающий вместе с нами. «Рабочий день с 9 до 9. Надеюсь, ты не будешь опаздывать. А то мы уже хотели. Ну, ты понимаешь».

Женя, это парень, которого я не очень люблю. Я уже раз помогал ему, он постоянно орет, требуя схватывания рабочих навыков сразу, с полуслова. Отчего у меня все еще больше валится из рук. «Ну, я не знаю. Сможет ли он», в пустоту перед собой говорит Женя. Как будто меня здесь нет. «Не знаю, это какая-то шняга». «Так ты сделай из шняги что-то приличное», улыбнулся начальник цеха. «Вкусное пюре, Лаксик», неожиданно обращается он ко мне. «Если человек идиот, то это надолго», говорит Женя. И зло смотрит на меня украдкой. Он стойко убежден, что я – идиот.

На душе скребут кошки, но я держу удар, улыбаюсь и мысленно посылаю всех их на три буквы. Я очень зол!!! Вокруг же смех.

Хватаю сигареты и выхожу на улицу, закуриваю, не обращая внимания на ледяной дождь. Курю одну, вторую, третью. Ну их, может уйти? Но это значит – я проиграл. Да и потом, кто заплатит за универ?

Можно. Хоть завтра опять в какой-нибудь бар, но нет! Я смогу найти с ними общий язык. Проще всего убежать, поджав хвост, слишком часто я в жизни уклонялся от трудностей, пора взглянуть им в лицо, найти здесь, в этом испытании столь не хватающую мне силу. Я уже почти научился работать с НИМИ. Это полезно. С такими как они мне всегда трудно, а если смогу с ними, смогу со всеми. Не буду их ненавидеть. Да. А умудриться хорошо работать с ЖЕНЕЙ. Это много даст. Он не прощает мне малейшего промаха, а теперь и «все» не простят ни одного. Все станут валить на меня. Эх, закурить еще? Трудно, да, нам тут не Майями во сне. Через такое в жизни надо пройти, чтобы потом оценить упомянутое в предыдущем предложении.

Звучит гонг, и я поднимаюсь с бетонного блока, на котором сидел. Мне грустновато, а при мысли, что до конца рабочего дня не 4 – а уже семь часов, совсем скверно. И при этом я должен любить работу! Все это тут очищение, приобретение духовных качеств. А ведь еще надо осознавать все, что делаешь, искать вечный, ускользающий творческий образ мира. Это трудно, когда не просто концентрируешься на работе, не просто сливаешься с делом, а еще и осознаешь его. Время тогда замедляется.

Проще превратиться в винтик, не думать обо всем и тогда время летит как стрела. А сегодня я еще не способен на такой подвиг. В другой раз… Раз..Два. Поворот.

И время исчезает. Семь часов сожжены моим ускоренным сознанием, наконец-то закрываются ворота, и я иду по ночному неуютному городу на встречу с Олей. В руке у меня бутылка «Эфес Пилснер», кажется. Холодное спокойное пиво разливается по усталому телу и жадно курится сигарета. Да, сейчас это вкус свободы, реклама не врет. «Чувствуешь, как живешь». Я чувствую, пиво вкусное, или состояние, впрочем к черту пиво. Сбрасываю с себя жесткую концентрацию, что создал сегодня, и наконец-то растворяюсь, расслабляюсь. Это так приятно! Ценится. После чудовищных физических усилий.

«Привет Лася», бежит ко мне Оля, вдалеке у памятника Ленину стоит и улыбается продрогшая от сырости Мирра. «Ты так улыбаешься. Как на работе»? «Так, срезали пол зарплаты. Теперь работаю до девяти». «А-а-а, ты устал»? «Очень», обреченно вздыхаю я. «Пойдем в кофейный клуб. Я хочу сегодня контраста».

Мы заходим в клуб, он недалеко от площади, и я усмехаюсь своему нелепому виду, здесь – в рабочей одежде, небритый, а в этом месте обычно сидят только «новые партийцы» и кофе тут не меньше 150 рублей. Но ничего. Приносят кофе. Оля разговаривает с Миррой о планах снять квартиру. «Ты знаешь, один парень сказал, что есть комната на лен-проспекте всего за 3500». «Так дешево», удивился я. Устало помешивая загрубевшими пальцами кофе в маленькой фарфоровой чашечке. «Да. Я спрошу у него, может нам достанется». «Подсыпь мне сахара, Зая», заглядывает мне в глаза Оля, и я замечаю, что она сегодня тоже устала. Ощущения нас почти нет. Плохо. На секунду я кидаю взгляд на телевизор у стойки, где улыбающийся Дима Билан идет по пляжу в Венеции и что-то там поет, наверное. Официантка в белом переднике и с длинным тонированным носом кидает на его изображение умильные взгляды, а на нас мрачные.

«Да, и мы устроим там биттлз-пати, как хотели. Если снимем, конечно. Оденемся в белые рубашки и черные штаны. Надо только найти Битлов на виниле». «Да. Сейчас в „Пирамиде“ винил по пятьсот рублей». «Ой. Я так хочу Боба Марли на пластинке», восклицает Оля. «Надо только иголку достать для граммофона, моя сломалась», вставляю я, затягиваясь Винстоном и грустно смотря на дно пустой чашки, заказать другую уже напряжно. «И вощще, обставить эту квартиру в стиле ретро, что ли. Торшеры, прикрытые желтыми абажурами. Те же пластинки на стенах под стеклом. Автографы в рамочках. Слоники в ряд». Оля прерывает меня.

«Да, представляешь, я с театром как-то ездила в Москву и взяла там автографы почти у всех звезд. Да. Лась, поищи в инете „Джади Вижн“, так хочу послушать. Была на его концерте, клевый чувак такой, старый, с седыми дредами. Ой, правда, как я потом его послушаю»?

«Ничего, как-нибудь», вполголоса отвечаю я. «А, Мирра, как там с Женей»? Решил я съехидничать. «Так. Никак. Ничего не будет», в таком же тоне отвечает она. Глаза ее становятся очень маленькими и колючими, впрочем, они и так маленькие, если смыть макияж и убрать отделанные перманентным татуажем брови, делающие ее похожей на лубочную матрешку в милом сочетании с ярким красным лаком.

И стряхивает пепел со своей длинной сигарет-т-ы. «О, кстати, я видела такие СУПЕРСКИЕ спортивные сапоги в „Камелоте“, ОЧЕНЬ классные. Синие». Неожиданно говорит Мирра и ее глаза веселеют, на экране теперь показывают Сати Казанову и она на секунду отвлекается. Вся ее фигура в розовом выражает теперь, согласно модному журналу, скуку. «Да, да, а я варежки с шарфом в „Маяке“. Варежки восемьсот, а шарф пятьсот», поддерживает эту тему Оля и целует меня в щеку, шепотом спрашивая: «Лася, ну хотя бы поцелуешь меня нормально»? Мы целуемся. «А сапоги бы смотрелись на тебе», отвлекшись от ее губ, говорю я. «Да, на мне бы все смотрелось», гордо поправив прическу и сделав строгий вид, отвечает Оля. «Мда, я чувствую, всю следующую зарплату оставим в бутиках». «Но зато выглядеть будем», смеется Оля. Мы говорим дальше о чем-то малозначащем, незаметно пролетают полчаса и наконец, оплачиваем счет и уходим.

«Ну вот, увиделись, полчаса в день и завтра тоже», обиженно надувает губки Оля, очутившись со мной на остановке. Короткий поцелуй и ее многообещающий взгляд, нет, завтра мы должны чувствовать друг друга. Получится? Прохожу сквозь ночные кварталы, слушая свое сердце и вот я дома, на диване, взгляд блуждает по комнате, находит Яркую дешевую ре-продукцию на стене. Вырезка из журнала «Мир путешествий», золотой закат на море и одинокий парус яхты на горизонте.

Надпись внизу картинки. «Человек может оставаться собой, лишь в том случае, если он неустанно стремится над собой возвыситься». Ж. Лашелье.

Да, согласен. Стараемся, хотя не просто. А не шагнуть ли туда, в этот закат? Но не сейчас, воображение подавлено. Опускаю жалюзи и до утра отгораживаюсь от мира. Пора спать!

Глава номер ноль

«Будучи уже тоньше и чище, чувствовать внутри чакр тьму людей – тоже, что разгружать состав с углем крошечной детской лопаткой».

(Безвестный Йог

Настоящего Искаженного Мира).

В этот День Список был как всегда великолепен!

Короткая квадратная юбка в черно-белый поединок покинутых шахмат, узкий розовый корсет, скрывающий диспропорции короткого туловища с ненужно длинными ногами. Пластмассовый Пояс с зайчиками-застежками, спорт-кеды с розовыми шнурками, отделанные горячим воском модные брови, расширенные обводкой до неприличия крохотные цыплячьи глазки, расположенные слишком далеко от носа и сильно похожие на рыбок – все обшарить, все ухмыльнуть. В целом шик! Блеск! Мирра любила заценить кого едким комментарием, проверить на мужественность любого, и сейчас она вяло разглядывала меня, видимо собираясь скоро что-то ляпнуть.

Эх, Мирра! Этот образ с каждым разом потрясал меня все больше! Широкоскулое лицо, украшенное тугими пухлыми подушечками губ, два дерзких стоячих хвостика на башке сверху! О! Мама мия! Перечисление могло быть бесконечным! Просто идеал женщины! Завершил совершенство ее широко открывшийся рот: «Хай, хрен махрен ты наш кульный, как твайе ничева? А-а-а-а-а-а-м». «Ты просто сексиии. IDEALA». Хохотнул я глупо, разглядывая безумные изгибы ее тела и отслеживая угрюмый завистливый взгляд коротко стриженых парней, сидящих за столиком в углу и чем-то напоминающих отставных ментов.

Куда им сидеть рядом с богиней! «Не тебе со мной, ясно»! Зло отрезала Секси, гордо демонстрируя в паспорте фотку ее последнего бойфренда, оскалившегося джигита последней стадии небритости. «Ну да, куда мне», улыбнулся я, вертя «Честер» в пальцах. «Когда ты пострижешься как мужик ЛАКС» – презрительно прошипела Мирра, нарочно приняв соблазнительную позу напоказ жадно смотрящим «ментам». «Все как идиот ходишь. Был бы нормальным лысым пацаном, как все!» «И это ты ся к „подвальным“ относишь? Такие вещи говоришь? Ну-ну-ну», пожал плечами я. «Поговори тут мне» – игриво погрозила мне Мирра мокрым пальчиком.

Вдруг заиграло какое-то русское РНБ из ящика над стойкой, и, уже начавшая скучать Мирра, завопила, заголосила, затряслась, яростно вращая руками и белками глаз – «РНБ, РНБ, ты милок мой посмотри. Йо. Упс-та-та. Парам-пам-пам». «Ху-ху-ху», подошедшие Оля с Томой подхватили ее призыв и уже втроем стали вращать локтями, напевая слегка осипшими от «ягуара» голосами. Сидевшая дале двойка «стриженых» с восторгом наблюдала эту картину, я даже расслышал: «Слухай Болт, а эта с вислячей попой ничо такая. Рабочая». «Ну-ну. Хня. Дунул бы той в жопу. Надо вот пару метафор замутить и дело в шляпе». «Гыыыы». «Звякни Светке…..Ха ха ха….». И я услышал как один из «ментов», ласково улыбаясь, набрал номер какой-то девушки и стал что-то нежно и с любовью говорить ей, с трудом сдерживая смех в ответ на ее наивные слова, но все боле мрачнея. «Как жалко айка. Люблю. Нет. Покусик». «МАНДА. Как же трахаться хочется». Зло отрезал он, предварительно положив трубу и вот набирая номер уже другой жертвы….

Барменша резко переключила канал, и девчонки мигом замолчали. «Скуч-на-а-а-а, бляяять», протянула Томка, почесывая свою черную «карешку». «Скучнаааа. Да-да-да». Изрек я, давясь от смеха. «Изрекун ты наш», отметила в ответ Томка, попутно сражаясь с гоблинами в телефоне и одновременно там же включив плеер.

«Нет, нет, нет», хрипло закричали мы, с ужасом узнав мутный срывающийся дискант Децибела – злостного клеевого торча, «звезды», и попутно эротического кумира Томки. Томка недовольно скривила губки, но все же заставила нас дослушать последний аккорд его нового опуса, больше напоминающего шум, и только тогда выключила…. «Противныые». «Сама такая». «Не-ааа. Уйду от вас в Нирвану», вдруг закричала Томка и вскочила, демонстративно направившись к «стриженым». Вскоре оттуда слышался ее смех и вторящий ему конский ржач. Томка уселась к одному из парней на колени и что-то шепнула на ушко, отчего парень вскоре покраснел как рак. Второй уже убежал за пивком. За пивком.

Мы – мрачно наблюдали эту зарисовку. «Воо блин шля», в один голос воскликнули мы. «Да ну ее». Отмахнулся я.

Вдох – но – веяние умирало в душной атмосфере бара, и Мы выкатились на улицу, заев скуку «гал-грибами». Мокрота воздуха мигом обняла краснорожих нас цепкой 100% влажной липучестью, заставив почувствовать себя набухающими губками. Климат прекрасного Кал-Сити оставлял желать лучшего. Яркие вечерние огни сотен игровых клубов-берлог пронзили сетки глаз видением небожителей в униформах, обдирающих всех с безупречностью автоматов. Еще большее преображение под действием наркотика. Мррр!

Мы пили грязный воздух как вино и плавающие рядом серые мысли обывателей пожирали, принимая их за чудесные лотосоподобные цветы. Сама аура нас поплыла и, я вдруг ощутил, что состою из вибрирующей энергии, почему-то искаженно и неровно пульсирующей, идущей по мне волнами боли, мало того, все рядом были шарами из энергии, зазубрено струящейся из ниоткуда в никуда. Поле ощущалось так четко и почему-то сумасшедше подумалось, что этот искривленный тяжелый шар вокруг меня – это норма, так же считали и другие вокруг, но где-то в глубине души……Впрочем плевать…

Я дико заржал. «Чуваки, мы же в Лас-Вегасе». Восхищение праздником нарастало. Я видел, как огни рампы надвигаются на нас веселыми клоунами. Прохожие вторили нам, что-то кричали и подбрасывали в яркое режущее глаз акварельное небо трости и цилиндры. МЫ сами стали такими простыми и как нарисованными, настолько преобразилось восприятие цвета, сместив спектр в сторону райских грез.

Дождевые капли с грохотом падали и падали, ломая перепонки и посыпая нас бриллиантовой пылью, всех нас, и наши белые алебастровые лица с каменными улыбками двигались внутри действа, не в силах остановиться под впечатлением РАДОСТИ. Кто-то восторженно кричал из проезжающих мимо лимузинов, кидал розовые лифчики на дрожащую как пластилин липкую мостовую, а мы, улыбаясь ГОРОДУ СКАЗКИ, сували и сували сыпящиеся бриллианты в карманы. Весело хохотали, кривлялись, потом пытались продать Их несущимся на бешеной скорости прохожим, но они уже не смеялись, а почему-то, взглянув на нас, с ужасом убегали. Несчастные – не понимающие, как красива грязь вокруг в свете поющих фонарей.

В воздухе резко запахло сиренью, а Движение Бриллиантов Счастья с Неба все больше замедлялось, огни Казино и Клубов переключались медленнннееей, очередная вспышка неона пронзала насквозь, разламывая НАС неясной красотой оттенков, живущих каждый своею жизнью, да на деле и весь мир, состоящий из миллиарда паззликов-частиц, по разному творящих свою судьбу. Это заставляло Нас кричать от боли разделения – молить о прекращении акварельного великолепия и искать выход от наступающей боли мельтешения. Но Это, не прекращалось. Свет пронзал нас и рубил на части.

Сигарета вылетела изо рта, и мы упали на колени в лужу, ржали, ржали, ржали. Город Ложного Света принадлежал нам, изменяемый хаосом мысли. Путь сквозь грязь.

Теперь уже стоило подумать о чем-то как Это Представить Взору – шествуя в оглушительном грохоте шагов мы ломали город Воображения, разбрасывая дары наши из карманов и яростно поглощая сыр, почему-то оказавшийся у каждого, и от которого было просто невозможно оторваться. Вкус его казался средоточием всех сыров мира и гонимые наслаждением мы поедали гнилые куски, упав снова на колени, дабы малейшей ходьбой не помешать нашему Наслаждению Вкусом.

Мы продолжали жевать даже когда сыра не осталось, а обнаружилось только сырое воспоминание, быстро ускакавшее от нас.

Тогда мы стали искать везде везде, все, все, была так приятна при пережевывании даже черная жижа, и собачье дерьмо пережевывалось нами с довольным мычанием небожителей, открывших еще одну тайну единства через грязь. Тайна предела Вкуса и Свободы от Города Тьмы.

Важные предметы падали и падали рядом с нами, исчезали, мы не обращали внимания – МЫ ЕЛИ ГОРОД. Насыщение прервали удары дубинок, и боль тоже была такой теплой и приятной когда мы увидели, что стражи ПОрядка также СТАЛИ есть вместе с нами. Ел весь город, яростно чавкая и давясь. Вдалеке послышался свист, мы вскочили, смеясь телевизионным смехом, и бросились бежать от них. Они настигали, отрывая от нас по кусочку плоти, мы кричали от радости, даря себя ИМ, не осознавшим полностью, что едят кал мира с нами. Что ели всегда.

Бежали, подвывали преследователям, что выросли до размеров слонов, мчались следом, круша аквамариновый ХОЛСТ ГОРДОГО ГОРОДА, безжалостно топча его и вот-вот. Вот.

Спектр резко стал смещаться назад. Раз. И Кали-Сити вернул нам свое благообразное лицо. Чинные люди шли мимо нас в торговые центры, 15-ки шли с «папиками», цыганята и таджики шумно толпились на углах, менты лениво переругивались с вышедшими на промысел путанами. Какие-то рабочие устанавливали плакаты с гордыми надписями – «Все на праздник! Даешь культуру!» Все стало как обычно. Порядок. Никто не ел. Пафос и Серость сырого вечера. «Скучно», промолвил я. «Лепотааа».

МЫ опять захохотали и, не выдержав, перегнулись пополам и стали блевать, блевать, блевать, поливая брусчатку красивой венецианской мозаикой из кусочков пиццы, грязи, шоколада, обрывков полит-газет, окурков, плевков, мыслей обывателей, и прочего съеденного нами мусора. Мы как-то выпускали из себя этот город, испражняли его с каждым громким «ЫЫЫ», и, перемазавшись в дерьме, продолжали хохотать смеяться и шутить над изумленными рожами тысяч «гламурок» несущихся мимо, от нашего вида вмиг терявших свои, тщательно привинченные с утра на болт косметики, «ласковые» силикон-маски.

Красота стала для нас вмиг абстрактной и, что горче всего, я понял, что никто не осознавал ее никогда, видя ее лишь в изгибах форм – так быстро склонных превратиться в мусор под влиянием времени или воображения. Жалкие дуры. Жалкий мир. Внутренняя гнилость формы не была видна, ведь так проще молиться на идеальную поверхность! Блевали мы на это великолепие!

Мимо прошла гастарбайтер-уборщица с гордым значком партии «Обманывающиеся вместе», (сия организация любила устраивать показушные уборки города – опять почему-то убирая только внешний мусор), и уже надвинулась на нас, зло размахивая шваброй. Мы испугались. И проснулись. Но все же воздух пах надвигающимся праздником! Политкорректно! Дааа!