Текст книги "Криптомнезия"

Не дождёшься.

Села. Какая гадость. Начала трогать свои волосы снова. Крутит, крутит. У тебя теперь эта прядь темнее остальных, не замечала? У тебя грязные руки, ты пачкаешь свои волосы. Дура.

– Ребята, кхек, сразу предупреждаю – мы говорим о своих текстах нормально и без обид. По делу, кхе-кхе, критикуем, обижаться на критику не надо, потому из неё можно сделать выводы, кхе-кхе. Я-то литературовед с образованием, естественно, буду вам во всём помогать и давать, кхе, качественную обратную связь. Юля, кхех, твой рассказ мы прочтём вторым по очереди. Ты же не обидишься, если я всем, кхе-кхе, скажу, что мне не понравилось в первую очередь?

– Нет, конечно не против, если говорить будете вы, а не Серёжа.

Для тебя «Сергей». И, кстати, что это на твоём лице? Ах! Ты не возражаешь только из-за страха, а? Видно этот малюсенький спазм, сокращение, стянувшее мышцы лица в кислое беспокойное ожидание. Ничтожный миг у тебя такое лицо – а я всё увидел и понял. От меня ничего не скрыть. Ты на меня перевела стрелку, потому что сама боишься! Ох, дура-дурой.

– У тебя текст насыщенный эпитетами и метафорами, но, кхе-кхе, почти всё – штампы. Нужно поработать над языком, кхе, найти своё в словах, а не это бездушное повторение. Так, кхе, ты придаешь книге жизни и ценности. Про сюжет ничего не скажу, обсуждать будем, когда все прочтут. Кхе-кхе-КХЕ!

Семён Олегович прокашлялся и медленно отпил чай. Как ему не лень нести свой туберкулёз сюда? Не хочу заболеть туберкулёзом. Вдвойне не хочу заболеть туберкулёзом от него.

Юля ничего не сказала в ответ слова Семёна Олеговича. Молча приступила к торту. Он точно предвидел именно такую реакцию. По глазкам видно. Мерзость. Хотя и Юля хороша – хотела бы, чтобы вышло хорошо, делала бы хорошо. Делов-то.

– Кирилл, мы с тобой отдельно говорили, где тебе чинить. Кхех. Тебя же не расстроит, если твою работу мы разберём последней, кхе-кхе, чтобы у тебя было время всё поправить?

Похоже, у Кирилла всё плохо настолько, что даже Семён Олегович хочет оттянуть неизбежное. Мне не хватало смелости представить настолько ужасное положение. Какой смех! Но ничего, его это и не расстраивает – ничего в его тупом расслабленном лице не поменялось, только уголки губ и глазки дёрнулись. Неизвестно, реакция это на унижение или абортированный зевок.

– Кхе-кхе, пока мы остановились на тебе, лишний раз напомню всем: работа должна сохранять оригинальность, кхе, в ней должна быть самостоятельность. Ну типа изюм. Не надо плодить фанфики: если у вас фентези, волшебник Гендальфом быть не может, кхе-кхе, вас или читать не будут, или, кхе, засудят.

Всё-таки угадал, всё-таки угадал! Кирилл действительно так жалок, как я думал! Да ну, не может быть. Он покраснел? Семён Олегович, у него там что, реально Гендальф? Какой стыд, Кирилл, правильно, краснеешь! Ещё бы не краснеть!

Торт стал вкуснее. У меня на тарелке растворяется уже второй кусочек, и я готовлюсь отлавливать новый. Желательно так, чтобы никто не видел: у меня рубашка некрасиво мнётся в плечах, когда я за чем-то тянусь.

У Юры совсем нет аппетита – и первый-то кусок не доест никак. Грустно задумался и не слушает Семёна Олеговича. О думаешь? У тебя просыпается совесть, ты скоро будешь передо мной извиняться? Хорошо. Жду, когда у тебя всё, что надо, созреет.

Кирилл и Юля после обсуждения своих произведений поникли и не едят вообще. Семёну Олеговичу есть некогда – он ртом шевелит для речи, а не для жевания. Денис ест. Странно. Я точно видел, как он доедал кусочек, но сейчас у него на тарелке он целенький… Он взял ещё один! Это же свинство! Да как ты мог? Ты же обычно так не делаешь! Зачем ты вставляешь мне палки в колёса? Вот и чего ты добился, скажи мне? Торта не осталось, мне теперь нечего есть, мне теперь нечего делать! Для чего я теперь тут вообще? Ты прямо сейчас о чём-то говоришь с Юлей – она смеётся. Почему ты не попросил доесть её кусочек, раз тебе так понравился торт, уёбище? Почему ты не оставил его мне? Тебе меня не жалко, ты не видишь, как я тут от вас страдаю, не видишь, как мне душно? Беспечно улыбаешься, глаза блестят, как ни в чём не бывало рассказываешь анекдот. Стоп. Я его знаю.

– Вовочка поднимает руку, учительница обращает на него внимание, останавливается. Вовочка спрашивает: «Марья Ивановна, у нас же сыра нет!». А она ему: «У нас и бога нет, что нам теперь, и диктант не писать?».

Все добродушно посмеялись. Когда я рассказывал этот анекдот Юре, реакция была совсем другая. Всё-таки успех шутки зависит от рассказывающего… Странно, что он именно сегодня решил рассказать именно этот анекдот. Совпадение. Даже холодок по коже скакнул, неприятное дежавю.

– Сергей, кхе, о твоей работе мы поговорим наедине, хорошо? Задержись, – Семён Олегович сказал это очень серьёзно. Ему такое несвойственно.

Чтобы ты какое-то время кашлял только на меня? Что ж…

Хотя, его можно понять – я выслал ему свою работу раньше всех, и она сильно вне формата. У меня это целый законченный роман, а договаривались мы о чем-то коротком. Тем не менее, он принял. Раз у всех остальных рассказики, повести и всякое такое, а у меня – роман, логично, что мне полагается отдельный разговор. Он впечатлён, раз на его лице нет улыбки. Бьюсь об заклад, Семён Олегович предложит посильную помощь в публикации, может, предложит помощь в качестве редактора. И зря – я сам всё перечитал трижды, тщательно вычистил каждую опечатку, каждую неточность. Издаться тоже могу сам. Семён Олегович, мне не нужна ваша помощь – только ваши восторг и зависть.

– Конечно, Семён Олегович, – говорю я, притворяюсь, что не осознаю свой успех.

– Юра, ты большой молодец. Кхе. Мне очень понравилась: психологично, тонко, хотя от деталей глаз, кхе-кхе, устаёт. Предложения попробуй более короткие, из больших делай несколько – тебе самому понравится результат. Будет вообще «во»! – Семён Олегович показал большой палец и по-дружески толкнул Юру в плечо.

Искренне улыбается, даже без «кислинки». Написал, небось, талмуд со стенами текста – довольный, счастливый. В прочем, может, есть там что-то интересное. Может, когда мы все вместе начнём читать его работу, у меня появится достойный предлог снова попытаться с ним поговорить. Сам ведь в итоге поймёт, насколько зря отдалился. Поймёт.

Сейчас будет говорить о писанине Дениса. Нетерпения на нём не вижу, но оно есть, да? Ну же, брови хоть подними или переведи взгляд резче обычного. Может, я чего-то не знаю, может, прослушал? Может, он ничего не написал и, соответственно, Семён Олегович ничего не скажет? Да так и есть. Или нет? Семён Олегович на него возбуждённо-радостно смотрит. Что ты сейчас будешь говорить, жирный?

– Давайте все вместе поздравим Дениса! Кхех. Его «Война всего хорошего против всего плохого» мне так понравилась, что я показал её, кхе-кхе, коллеге из «Карнавала», Керкеру. Ему понравилось, и он предложил издаться! Интересно, что думаете вы – к следующему, кхе-кхе, собранию прочтите хотя бы до середины.

Откуда-то из-за спины Денис достаёт четыре маленькие черные книжки и раздал их Юре, Кириллу, Юле. Мне тоже. Посмотрел на меня как-то непонятно.

– Денис, расскажи, кхем, всем, о чём история, – по-менторски Семён Олегович облокачивается на стул, смотря на Дениса.

Торжественно вставать во весь рост Денис не стал. По нему не видно, что происходит что-то особенное, его ровное более правильное лицо шевелится только в районе рта – он им говорит.

– Рассказ о «маленьком человеке», бросившем вызов системе. Помогает ему в этом представитель загадочной террористической организации, что борется с таргетивной рекламой в интернете. Сможет ли Егор победить систему, узнает ли, что такого плохого в таргетивной рекламе – всё на страницах. Прочтите, – Денис спокойно и без дрожей рассказал то, что нам нужно знать. Козёл, блять.

Сказал ни больше, ни меньше, чем надо. Идеально. Он это понимает. Ты репетировал это выступление у себя в голове или ты всегда умеешь сказать ровно достаточно? Денис, Денис, Денис, ты меня слышишь? Ты почти заинтриговал, меня, а меня обычно такое дешевое не берёт. Денис, что ты туда подсыпал? Ты знаешь какие-то специальные слова? Ты владеешь знанием о том, какой тембр голоса вызывает максимальные доверие и заинтересованность? Так нечестно. Так не честно, Денис!

– От себя, кхе-кхе, добавлю: очень много хорошо сделанных отсылок на великое. Кирилл, мотай на ус – там пример именно «отсылки» без, кхе-хе, плагиата. Язык настоящий и оригинальный – обязательно выцепи что-то для себя, Юля. Кхе-кхе. Динамика и краткость не дают скучать, – на последней фразе Семён Олегович перевёл взгляд на Юру. Тот скорчил чуть виноватое лицо, а «критик» улыбнулся. И прокашлялся после долгой речи. Конечно-конечно, Семён Олегович, мы всё понимаем: так же хочется разбросать свои бациллы повсюду и на всех.

Я не знаю, что мне чувствовать. Меня словно вынесли за скобки в этом всём обсуждении. Нет, я всегда обособлен, всегда за скобками, но сегодня меня туда именно ВЫНЕСЛИ. О работе каждого поговорили, везде стало хоть немного понятно, что и о чём, не ни слова о моём.

Денис этот… Весь рассказ Семёна Олеговича про судьбу книжки Дениса колол меня маленькими иголочками в самые больные места. Я держусь. Да, он издаётся. Да, хорошо. Пусть. Пусть. Мало ли кто оказывается на книжной полке – в этом нет никакого почёта, сейчас там один мусор. И «Карнавал» этот непонятный ни о чём не говорит. Это издательство? Или это просто библиотека с принтером? Нет, Денис, как бы меня не перекручивало от того, что тебя публично хвалят, негласно объявляя «настоящим писателем» этой новостью об издании, я не умру тут от смятых в блин кишок. Я вынесу эту пытку, ведь я-то знаю, что я в конце концов не уступлю тебе, что я исключительный и тонко чувствующий, а ты – уцепившийся за актуальность баклан. В тебе нет томности, нет настоящести, так явно выраженной во мне. И все это видят. Все это понимают! Тебе-то просто повезло, тебе-то всё досталось незаслуженно и без труда, но все в этой комнате знают, как я буду хорош, как я УЖЕ хорош! Мне пришлось делать себя самому, мне приходится работать над собой, пыхтеть над каждым движением, задумываться о каждой мысли, вглядываться… А ты пустой и на самом деле очевидно бездарный. Никакой «Карнавал» это не меняет. И вообще оттенок черного на твоей обложке недостаточно черный!

– Денис, мы так рады! – Юля чуть ли не взвизгнула.

– А почему ты раньше не сказал? Это же так круто! Поздравляю! – Юра выпучил глаза под толстыми стёклами. Челюсть аж отвисла, видно нижние зубы.

Почему он раньше не сказал? Наверное, потому что знает, что это всё ему не принадлежит, и успех должен был отойти к другому, более умелому и тонко чувствующему… Ну у тебя, Юра, и вопросы… Вообще, ты не можешь знать, круто это или нет. Ты слышал хоть об этом «Карнавале»? Может, они вообще занимаются производством шредеров, и работа Дениса им нужна для испытания продукции? Радуешься за него так искренне… А ты видел моё? Не видел! Подожди восхищаться.

Улыбается и вежливо отвечает на вопросы Юли и Юры. Учтиво и беззубо смеётся. Какой тактичный! Не верю! Ну я же вижу, что ты на самом деле возгордился и тебе ни капельки не льстит такое внимание: ты убеждён в его обыкновенности и закономерности. Должно быть, ты думаешь, что заслужил это, да? Вот увидишь! Семён Олегович наверняка не стал обсуждать мою работу на людях по сходным с твоими причинам – меня тоже, наверное, хотят издать. Только точно не в каком-то там «Карнавале», а в чём-то именитом, в чём-то предназначенном для больших тиражей. Вот это – дебют! А не то, что там у тебя! Слышишь меня? Не слышишь. Ещё услышишь!

Вот поговорим с Семёном Олеговичем и получу предложение покруче твоего – сам приду и расскажу тебе об этом! Улица Левина шесть, да? Квартира двадцать три, да? Я помню, меня просили помочь отнести твои старые книги сюда, в этот клоповник. И нёс ведь, хотя не должен был! Как минимум за это и размажу тебя, как минимум за это расскажу, насколько я во всём лучше! Не поможет тебе чуть более хороший нос, не поможет! Потому что я лучше. Всё равно в конце концов я лучше.

Вижу, Семён Олегович, вижу, что вы на меня смотрите. Вижу, что все потихоньку встают из-за стола – скоро разговор. Да, мне тоже не терпится, но вы скрываете это слишком старательно: застывший и тугой взгляд и поджатые губы делают вас похожими на «обиженного». Ваша некрасивая улыбка вам и то больше идёт. Вот, да, такая. Только она больше выигрывает, когда обращена не к уходящим Юре, Кириллу, Юле и Денису, а ко мне. Они-то уходят, а я ещё тут.

Проводил взглядом Юру. Ему, похоже, новость о возможном издании книжки Дениса очень доставляет. Как же активно ты говоришь, не думал даже, что ты так можешь. Ты искренне рад его достижению? Настолько искренне? По тебе даже видно, как устали твои губы от растянутой во всё лицо улыбки. Я дам тебе повод порадоваться даже больше, дождись только, не вкладывай слишком много в него. Да и ты не читал ещё его штуку даже. Это ты сейчас радуешься – позже придёт стыд.

Вот Юля обратила на меня внимание, когда уходила. Неудивительно: «чем меньше женщину мы любим…”. Только что это? Это ты как на меня посмотрела? Разошедшиеся от ноздрей складочки, опущенные уголки рта, прищур… Жалость? О, нет! Я тебе противен? Ты мысленно фырчишь на меня, как будто знаешь, какой успех меня ждёт (на твоём-то фоне вообще невообразимый). Никакая запрятанная под отвращение зависть не изменит положения вещей в мире. Хорошего дня, Юля, сосни хуйца.

Кирилл, тебе тоже хорошего дня. Спасибо, что приходишь и каждый раз своим присутствием даёшь другим надежду. Часто, только рядом с такими некрасивыми и недалёкими чувствуешь себя настоящим. Лучшим. Обязательно поменяй Гендальфу имя.

Вот теперь только вы и я. Все шуршат вещичками в гардеробе, жужжат молниями и застёжками. Разговоры и смех. А мы тут. Руки у вас на столе, у меня тоже. Вы смотрите мне в глаза, я тоже смотрю вам в глаза. Сидеть друг напротив друга неудобно на таком расстоянии, не находите? Мне будет трудно вас расслышать, вам меня оттуда и не видно. Между нами посуда, объедки торта, пустые кружки из-под чая.

– Тебе, наверное, кхе-кхе, очень интересно, что я думаю про твою, эээ, – замялся, – хронику? Кхе. Я же правильно понял жанр, да? Как, кхе, «Сто лет одиночества».

Мне не нравится, как ты говоришь. Слишком мягко говоришь, так, словно собираешься сказать что-то резкое и заранее голосом меня успокаиваешь. Не делай так.

– Да, интересно.

– Сразу скажу: разговор приватный неслучайно. Я немного, кхе, понял тебя – ты парень немножко гордый, ждёшь от всего очень многого. Кхе. От себя, наверное, тоже. Так что обсуждать пробу пера будем «тет-а-тет». Для начала: кхе-кхе, как много ты работал над этим?

В гордыне не тебе меня обвинять – не я вслух кичусь своим ненужным образованием и какими-то абстрактными знакомствами. И не называй это «пробой пера». Я во всём уверен, мне не нужно «пробовать».

– Шесть месяцев. Знал, что новое делать не буду – показал сделанное заранее. Не преступление?

– Не преступление. Это больше того, что я просил, кхе-кхе, но мы все свои. Не обиделся за это.

Интонационно Семён Олегович выделил «за это». Значит, собираешься всё-таки что-то мне неприятное сказать? Не думай, что дешевая конструкция «поругать и только потом похвалить, чтобы человек знал своё место» окажет хоть какой-то эффект. Не на того напал. Не буду вас останавливать – говорите столько, сколько пожелаете. Я знаю, что вам придётся подытожить весь ваш монолог репликой «ты молодец». Терпеливо жду, хотя вы бы так усердно лучше бы лечили свой противный кашель.

– У тебя интересная форма, видно, что ты, кхех, экспериментируешь. Из-за этого, правда, ни к чему не успеваешь привыкнуть, не получается реально во всё это погрузиться. Кхе-кхе. Это только общая проблема. Вообще, у тебя очень страдают акценты: то, чему ты уделяешь внимание, не оказывается важным для сюжета, кхе, а реально любопытные детали куда-то всё время деваются. И даже там, где у тебя получается хорошо поставить акцент, в итоге смотрится ненатурально, кхе-кхе, из-за избытка деталей в одних местах и полного отсутствия в других. Серёж, ты слышишь меня?

Слышу. Киваю.

– Но это чисто композиционные проблемы. Обязательно, кхе-кхе, проработай свою манеру, чтобы она была приятной читателю, а не только тебе. Ты же не для себя писать, кхек, собираешься, да?

Он улыбнулся, даже добродушно усмехнулся. Лицо у него теперь расслабилось. Наверное, решил, что я всё-таки прибит к месту этими пустыми придирками. Ну-ну. Интересно, что дальше.

– Разумеется.

– Ещё у меня много вопросов к содержательной части. Кхе-кхе. События словно вообще между собой не связаны, герои постоянно меняются, не ясно, кто в центре, а кто – отдельно. Всё или тянется, или проскакивает, кхе, слишком быстро, чтобы что-то понять. У тебя проблема в восприятии времени внутри своего же произведения. Периодически путаешь имена героев – выдаёт твоё халатное к ним, кхм, отношение. К твоей книге не будут относиться всерьёз, если к ней не относишься всерьёз ты сам, Серёжа.

Семён Олегович, вы перегибаете. Если вы будете так давить, у меня будут основания с вами поссориться. Если вы ждёте каких-то особых движений на моём лице или на моём теле – н-е-т.

– Кхе-кхе. И хватит пытаться удивить читателя. Шокировать, конечно, полезно для удерживания внимания, но буквально сбрасывать на героя горящий диван из окна – несерьёзно. Кхе. От того, что подобное происходит почти везде, происходящее теряет логику, читать становится неинтересно. Сюр никогда не был интересен широкому потребителю, не играй с этим слишком. Кхек.

Ты ничего не понял. Не указывай мне.

Киваю.

– Но я чувствую в тебе желание, кхе-хе, что-то делать. Как минимум, тебе хватило терпения писать всё это шесть месяцев.

На самом деле я писал это дольше. В четыре раза дольше. Предатели-пальцы, не тряситесь!

– Чтобы быть грамотным писателем, тебе всё-таки придётся что-то, кхе-кхе, читать, Серёжа, по-другому не получится. По твоему тексту видно скудную библиотеку. Твой профессиональный интерес, кхе – больше читать. Ты, может, хорошо видишь плохое, но попробуй найти хорошее и вдохновиться! Кхех, это же несложно!

– Да, действительно.

– Обязательно отнесись, кхе, серьёзно к «Войне всего хорошего против всего плохого» – там и динамика, и понятность, кхе-кхе, и словарь. Пример добротной работы будет тебе полезен. Да не дуйся ты так.

Не дуюсь. Нет. Хватит это говорить.

– Ты знаешь, я с Денисом на короткой руке, он мне, кхех, почти коллега, я его уважаю как перспективного начинающего писателя. Он может тебе помочь. Кхе-кхе.

Не понимаю, о чём ты. Не понимаю, почему ты о нём говоришь. Тут же сижу только я.

– Я дал Денису твою работу, потому что у меня не получалось, кхе-кхе, утвердиться во мнении. Он увидел в ней много недостатков, но ещё придумал, как поправить. Кхе-кхе-кхе. Он сам хочет рассказать. Это хорошая идея, потому что ты и я всё-таки в разных весовых категориях, между нами не может быть прям, кхе-кхе, реального понимания. Денис успевает лучше, но всё равно такой же молодой, как и ты, так что будет тебе полезен. Кхе.

Голова кругом. Всё вокруг словно укатывается ко мне, отдаляется всё ближе, статично вращается на квадратной оси, разворачивается в туго смятые кусочки неузнаваемых предметов. Поверхность стола, на которой потеют мои руки, нагревается до хрустящего инея, воздух тяжелеет так, что проваливается в лёгкие комом. Мне что-то нехорошо.

– Желательно прям сейчас сходи, кхе, к Денису, пока наш разговор ещё свежий. Тем более, это может стать предлогом для начала общения: я, кхе, вижу, что с общением у тебя туго. Если тебе не хватает толчка – вот он! Кхе-кхе. Если что, Денис знает, что я сегодня я тебя к нему пошлю, так что ты его только порадуешь. Кхе-кхе. Вот, возьми.

Какая-то бумажка пододвинулась. Это мой текст? Да, те листы формата «А4», что я крепил степлером, да… А почему прям поверху что-то написано? Зачёркнуто, обведено, заштриховано. Господи, где-то проставлены запятые.

– Мы с ним вместе сидели в «аППетите», кхе-кхе, и разбирали текст. Не хочу резко сказать, но у тебя очень много типичных примеров того, как НЕ надо делать. Мы хотели разобрать её, кхе-кхе, вместе со всеми, но я подумал, тебе это будет обидно. Кхе. Так что разбор чисто приватный: только ты, я и Денис.

Денис точно рассказал Юре, как у меня всё ужасно. Может, и Юля знает. И Кирилл. Ужасно? Не может быть. Унижение. За что? Потому что я лучше?