Текст книги "Во тьме безмолвной под холмом"

3

Двадцать лет назад Энди Брейлсфорд отряхнул пыль Барсолла со своих ног, поклявшись никогда не возвращаться. Вопрос, в самом ли деле он орал «Покеда, лошары!» из окна уносившей его машины, оставался спорным, но уж про себя-то твердил это наверняка: когда тебе двадцать один год, всегда чувствуешь себя первым умником, способным покорить мир. Пять лет назад Энди вернулся с брюшком, лысиной и семьей. За минувшие годы он успел перепробовать себя во множестве дел, в числе которых оказалось управление парой разорившихся садовых хозяйств, и потому кто-то, очевидно запомнивший его предполагаемые прощальные слова, окрестил беднягу «Вазончиком» – кличкой до того прилипчивой, что, по слухам, его теперь так величала даже собственная жена.

Вазончик получил должность управляющего в «Кооперативе»; охотно ли он согласился работать в том же магазине, где когда-то по субботам загружал полки в рамках внешкольной подработки, – опять-таки вопрос спорный, но в том, что он не горел желанием предоставить магазинную морозилку под хранилище для трупов, сомнений не возникало. Впрочем, место для тела Тони Харпера он все-таки выделил; Милли была терапевтом, а не патологоанатомом, так что, пока дороги не расчистят, о вскрытии можно было забыть.

Неприятная повинность обыскать тело принесла плоды в виде бумажника с водительскими правами и страховым полисом на имя Тони Харпера; Элли запечатала их в разные пакетики для улик и сунула в карман куртки.

– Уговор в силе? – спросила Милли.

– Скорее всего. Сначала нужно сделать пару остановок.

– Харперы?

– Ага.

Милли ткнула ее пальцем в руку:

– Ты только осторожно, лады?

– Об этом можешь не беспокоиться. – Элли поморщилась. – Жаль, что не всегда можно приходить с оружием.

– Не забудь прикупить винишка.

Подъехав к участку, Элли обнаружила, что Том Грэм с парнем и девушкой уже собираются уезжать.

– Все в порядке, Элли. Просто отвезу их домой.

– Я сперва поеду в «Колокол», а потом известить Харперов.

– Резонно. – Если Грэма и озадачило, что ей нужно в «Колоколе», уточнять он не стал. Для него полицейская работа была нехитрым ремеслом, которое Элли зачем-то всегда усложняла, принимая слишком близко к сердцу. Он проморгал бы половину того, что они с Милли заметили на месте происшествия, а если бы и обратил внимание, все равно пришел бы к выводу, что Тони Харпер заплутал в метели и замерз по пьяни.

– Не задерживайся. Судя по последним прогнозам, опять будет снегопад, да покруче предыдущих. Даже горную дорогу может завалить. Не хотел бы я там застрять.

– А сказали, когда будет?

– Не позднее шести.

– Ясненько. Спасибо, Том.

На заднем сиденье Томова внедорожника жались друг к дружке Рик и Кейт. Девушка слабо улыбнулась Элли и помахала рукой. Элли кивнула в ответ и проводила их взглядом.

Снежок по-прежнему то сеял, то прекращался. На часах было чуть больше трех; полтора-два часа до наступления темноты и (предположительно) три до того, как грянет буря, но Элли давно усвоила, что не стоит доверять свою жизнь синоптикам. Хорошо бы оказаться дома не позже пяти, но и это слишком поздно.

– Тогда лучше поторопиться, – проворчала она и поехала к Низинной дороге.

Деревенские полицейские участки Дербишира много лет назад закрылись в пользу более крупных центральных, вроде участка в Мэтлоке, к которому Элли с Томом формально были приписаны. Обычно им поручали округ Барсолла, поскольку они там жили; знание местности могло сыграть решающую роль в поисках заплутавших туристов. Старый участок полагалось продать, да покупателей не нашлось, и деревенский совет решил превратить его в музей или центр культурного наследия. Из этой затеи тоже ничего не вышло, и, хотя синяя лампа и другие опознавательные знаки были убраны, участок на Низинной по-прежнему принадлежал полиции Дербишира. В основном там хранили аварийное снаряжение, а когда непогода, как сейчас, отрезала деревню от мира, он служил оперативной базой. Пережиток другого времени, застрявший в некоем подобии лимба; Элли такое состояние было знакомо.

Джули Робинсон сидела за старым сержантским столом с чашкой кофе. Вообще-то она вместе со своим мужем Филом управляла почтамтом, но в такие моменты брала на себя обязанности диспетчера.

– О, Элли, привет.

– Слыхала о Тони Харпере?

– М-м. – Джули вздохнула. – Бедный малый.

– Он был вчера ночью в «Колоколе», так что я возьму показания у Фамуйива. После этого мне предстоит визит на ферму Харперов.

– Боже. – Джули скорчила гримасу. – Ладно хоть тебе, а не мне.

– Угу.

Серьезные преступления были в Барсолле редкостью, и со стандартным снаряжением в виде перцового баллончика, наручников и телескопической дубинки Элли обычно чувствовала себя вооруженной до зубов; но поскольку эти редкие злодеяния почти всегда совершали Харперы, сегодня был не тот случай. Она прихватила еще пару наручников на всякий пожарный. Раньше на складе хранилась парочка электрошокеров, но в конце прошлого года управление в Мэтлоке забрало их обратно. Чертовски жаль, особенно сейчас.

Возвращаясь через деревню, она снова зашла в магазин и купила две бутылки «Мерло». Уговор дороже денег, да и выпить ей потом все равно понадобится. Еще взяла холодный корнуолльский пирожок и прикончила по дороге.

Элли обогнала Тома, который двигался со своей обычной черепашьей скоростью, и поехала по горной дороге мимо Воскресенского подворья, вдоль Копьевой насыпи к Северной дороге, проходящей вдоль подножия Воскресенского кряжа.

Холмы и перевалы, через которые вела Северная дорога, были уязвимы для зимних штормов, часто отрезавших Барсолл от внешнего мира. Одной из причин сильного чувства локтя в деревне (оно стало одной из причин, почему Элли здесь так понравилось) было то, что для выживания не оставалось ничего другого, кроме как полагаться друг на друга. По словам местного викария Мэдлин Лоу, даже это не всегда спасало, и одна особенно затяжная и суровая зима – «Злая», как всегда называла ее Мэдлин, с заглавной буквы – почти опустошила деревню в Средние века, оставив к весне лишь горстку выживших.

Тем не менее по этому участку Северной дороги пока можно было проехать. Однако и в лучшую погоду поездка была долгой и изматывающей, так что возможность завернуть в паб ради обеда или пинты пива выглядела заманчиво, особенно если все равно собираешься пополнить бак. «Колокол» был построен в семнадцатом веке, но его нынешние хозяева шли в ногу со временем и установили рядом бензоколонку.

Фамуйива выкупили заведение у предыдущих владельцев пять лет назад и сохранили в былом виде. Поскольку их бизнес целиком зависел от путешественников, особенно зимой, выбирать клиентов не приходилось. Вот почему Тони Харпер постоянно там околачивался.

Элли не увидела никого на заправке, но в окнах паба горел свет, а рядом стоял новенький «Вольво», явно городской. В такую погоду уютный паб радовал глаз, а еще там можно было неплохо пообедать; в других обстоятельствах Элли выкинула бы к черту остатки пирожка и заказала пюре с сосисками. Однако штормовое предупреждение никто не отменял, да еще предстояла встреча с Харперами. Времени в обрез. Элли заперла «Лендровер» и вошла в паб.

В зале было пусто, если не считать пожилой пары, потягивавшей кофе над остатками ужина в углу (очевидно, это владельцы «Вольво»), и Шарлотты, дочки Йоды, протиравшей стаканы за стойкой. Элли остановилась у столика стариков, чтобы уточнить, куда они путь держат; путь они держали в деревню в трех милях к югу, дорогу к которой пока что не замело. Убедившись, что супруги слышали штормовое предупреждение, Элли двинулась через зал. Драный красный ковролин давно следовало заменить, но его пылесосили и мыли шампунем; обшитые дубовыми панелями стены и висевшие на них медные канделябры были отполированы до блеска. Рядом с тяжелыми старинными часами с маятником, установленными над камином, из стеклянной витрины смотрело на Элли чучело щуки, словно рыбина винила ее в том, что оказалась здесь.

Не на меня смотри, подружка: смотреть надо было, что в рот берешь (как сказал епископ актриске).

Элли облокотилась на стойку:

– Привет, Шарлотта.

– Наше вам.

– Ты вчера вечером была в баре?

– Нет, слава богу. Дэйв возил меня поужинать.

Дэйв Чэппл, двадцати трех лет от роду, был старше Шарлотты на три года. Он работал на своего отца, владевшего половиной арендуемой в Барсолле недвижимости, что делало бы Дэйва неплохой партией, имей он хоть малейшее представление о такой штуке, как половая верность. Элли понятия не имела, насколько Шарлотта осведомлена на сей счет, но бедная девочка, как видно, до сих пор полагала Дэйва своим обратным билетом к огням Манчестера. Элли не раз подумывала о том, чтобы высказаться, но какая двадцатилетка станет слушать старших? В этом возрасте вам кажется, что вы все знаете. Сама была такая.

– Стало быть, в баре был твой папа?

– Ну не мама же, верно?

– Ой. – Элли всегда нравилась Шарлотта, и некоторую дерзость с ее стороны она вполне могла бы снести, но всему же есть предел. – Вот этого не надо.

Шарлотта картинно вздохнула.

– Пардон. Я хотела сказать, – добавила она с подчеркнутой учтивостью, – подождите, констебль Читэм, я сейчас же за ним сбегаю.

Она вышла из-за стойки. Рядом со стойкой находились еще с полдюжины обеденных столиков, используемых в короткое время летнего наплыва туристов, бильярдный стол и лестница на второй этаж. Девушка сняла цепочку с надписью «Только для сотрудников», прицепила ее обратно и побежала наверх. Элли пожалела, что не может позволить себе пропустить стаканчик. Или закурить. И что в барах вообще больше не разрешают курить.

Потянуло сквознячком, и чей-то голос произнес:

– Пока.

Обернувшись, Элли увидела, как пожилая чета выскользнула за дверь. Та захлопнулась, отсекая стенания ветра, а через несколько секунд синий «Вольво» выехал на Северную дорогу. Счастливого пути, ребята. Снег теперь падал не переставая и гуще, чем раньше.

Элли повернулась обратно к стойке, когда кто-то протопал по лестничной площадке наверху и стал спускаться по лестнице.

Йода Фамуйива перешагнул через цепочку у подножия лестницы и прошагал к барной стойке. Не великан, но около того: рост шесть футов пять дюймов, косая сажень в плечах, и почти не растерявший мышечной массы, даром что ему перевалило за полтинник. Тренажерка у него была той же модели, что у Элли, – собственно, она свою и купила по его совету, благо он явно знал в этом толк. В нем только и было мягкого, что брюшко, обтянутое клетчатой рубашкой, да округлая физиономия с пухлыми щеками.

– Привет, Элли. – Он выглядел уставшим, впрочем, как обычно. Работа в пабе, жена и дочь отнимали много времени. Элли отметила, что в уголках его глаз пролегли морщинки, которых в их последнюю встречу не было, а на висках и в аккуратно подстриженных усах прибавилось седины.

– Йода. – Они, как обычно, пожали друг другу руки; в этом он был удивительно щепетилен. – Как там Барбара?

– В основном так же. Может, малость похуже.

– Ужасно сочувствую.

Он пожал плечами:

– Что имеем. Чем могу помочь?

– Шарлотта говорит, ты вчера вечером присматривал за баром?

– Ее куда-то вытащил ее… молодой человек. – Йода подчеркнул эти последние слова, показывая тем самым, что мог бы подобрать для Дэйва Чэппла пару эпитетов похлеще, ни один из которых в приличном обществе не допустим.

– Тони Харпер был?

Йода вздохнул.

– Что опять он натворил? – Как и Элли, он питал некоторую симпатию к паршивой овце в благородном семействе Харперов. Тони отвечал ему взаимностью, во всяком случае настолько, чтобы устраивать мордобои на стоянке, а не в самом пабе.

Элли пропустила вопрос мимо ушей.

– Он не бедокурил?

– Вообще-то нет, – сказал Йода. – А я пару раз думал, что без этого не обойдется. Заглянули к нам трое-четверо парней из деревни. Не знаю, что они тут забыли – может, им тоже нигде больше не наливают, – но они в основном резались в бильярд, а Тони сидел себе вон там, в уголке, – Йода кивнул в сторону зала, – и пил. Один из парней даже пролил его пиво – сдается мне, нечаянно, они не нарывались на драку, – а он спустил на тормозах.

– И много он к тому времени выпил?

– Ну, кружек шесть-семь.

На данном этапе Тони обыкновенно гулял по тонкой грани между «весь мир обнять готов» и «че зыришь, давно в лоб не получал?».

– Может, его что-нибудь беспокоило?

Йода пожал плечами.

– Да он был не особо-то разговорчив, разве только просил добавки, но как будто беспокоило.

– Во сколько он ушел? – В это время года Йода часто не закрывал паб до раннего утра, чтобы выцедить побольше из просевшей торговли.

– Ровно в полночь. – Йода указал на часы с маятником. – Знаешь ведь, эта штука отбивает время, как Биг хренов Бен. Тони эдак навалился грудью на стол, и я не знал, как с ним быть – думал, он закемарил. – Чтобы Тони заснул в баре? Это что-то новенькое. – Ей-богу, жалко. Ему, наверное, не стоит так много пить.

– И много он приговорил до ухода?

– Да как обычно, кружек десять-двенадцать. Но он вроде бы проснулся, когда понял, что уже пора. Допил свое пиво, вежливо так попрощался и ушел.

– А что другие выпивохи?

– Едва внимание обратили. Они засиделись до двух ночи.

К этому времени Тони Харпер, вероятно, был уже мертв.

– По имени кого-нибудь знаешь?

Йода вспомнил два имени, которые Элли прилежно записала.

– Спасибо, дружище. Передавай привет Барбаре.

– Всенепременно. А что случилось-то? Он вляпался?

Элли покачала головой:

– Пара туристов обнаружила его сегодня возле горной дороги. Похоже, он замерз насмерть.

– О господи. Совсем молодой еще.

– Да.

Йода ни словом не обмолвился о матери Тони – в конце концов, он, как и Элли, имел удовольствие общаться с Лиз Харпер. Если у него и возникли вопросы о том, как Тони оказался на горной дороге посреди ночи, он держал их при себе.

Своих забот хватало.

Выйдя на улицу, Элли припустила к «Лендроверу». Снег повалил сильнее, а небо еще больше потемнело. Она не знала, связано это с приближением ночи или с грядущей бурей, но время в любом случае поджимало, так что, как бы ей ни было тошно, придется ехать на ферму Харперов.

У нее возникло искушение вернуться обратно в Барсолл, а допрос семейки отложить до завтра. Но это будет несправедливо: Харперы имеют право узнать. Кроме того, если они хоть что-то знают о случившемся, Элли должна быть в курсе – а завтра из-за метели вряд ли получится сюда добраться. Поэтому она проехала по грунтовой дороге, которая вела на Тирсов дол, открыла ворота с накарябанными от руки надписями («ЧАСТНАЯ ТЕРРИТОРИЯ» и «ВАЛИТЕ К ЧЕРТЯМ»), провела «Лендровер» и захлопнула их за ним.

Трасса была каменистая, вся в колдобинах, и Элли, трясясь в машине, возблагодарила привод «Лендровера». Пробираясь сквозь мрак и вьюгу, она включила фары на полную мощность. Ей бы следовало немедленно повернуть назад: к тому времени, как она здесь со всем закончит, возвращаться в Барсолл будет форменным самоубийством.

– Ну нафиг, – пробормотала Элли.

Наконец она поравнялась с еще одними воротами. Элли отодвинула засов и распахнула их, преодолевая вес ячеистого шлакоблока, прикованного к ним цепью, чтобы удерживать их закрытыми.

Она проехала мимо мешанины из грязи и сорняков, вероятно служившей огородом, кучи ржавеющей техники, которую Харперы никак не могли утилизировать, старых протекших мешков с цементом и покосившегося сарая, пока не выехала на асфальтированный двор перед кирпично-каменной громадой Курганного подворья.

Более десяти лет назад дом покрыли белой штукатуркой; большие куски отслоились, а остальное выцвело от грязи и плесени. Крыша лишилась примерно четверти черепицы и просела посередке, а в двух окнах были дыры, заклеенные пленкой. Здание выглядело грязным, обвисшим и каким-то угрожающим, точно огромная серая жаба, с холодной терпеливой жадностью поджидающая добычу.

Господи, она в самом деле слишком выкладывается. Сидела бы сейчас дома, забравшись с ногами в кресло, да кофеек с ромом потягивала. Или с виски. В бутылке, которую Милли и Ноэль подарили ей на день рождения, еще оставалось несколько дюймов «Лагавулина». Вообще-то Элли считала, что сдабривать кофе добрым односолодовым – жуткое расточительство, но сейчас это казалось декадентским удовольствием, которому стоит предаваться у камина, заперев наглухо двери.

Ну, сейчас ты здесь.

Она по-прежнему может развернуться и уехать.

Но тут в окне дрогнула занавеска. Они ее увидели.

Даже если сейчас уехать, все равно придется возвращаться.

Кто-то должен сообщить им.

Элли дважды перепроверила снаряжение на поясе. Никогда не завидовала обычаю американской полиции обвешиваться оружием, но в доме полно огнестрела, а Харперы непредсказуемы. Она сняла ушанку и положила на сиденье: меховые уши могут ограничить ей боковое зрение, а рисковать не стоит.

Мрачная серая громада Курганного подворья сгорбилась перед ней, словно изготовившись к прыжку. Элли вышла и заперла машину. С темного неба валил снег.

4

Толстая деревянная дверь была на вид еще прочной, но под многолетней коркой красной краски порядком прогнила и крошилась снизу. Элли стукнула позеленевшим дверным молотком, и свирепый дворовый пес забрехал как бешеный, потом захлебнулся хрипом, придушенный цепью, которую Дом Харпер отстегнет по первому слову Лиз. Заверещал младенец – завопил дурниной, – и сипатый женский голос проревел:

– Заткни своего пиздюка, а то, бля, клянусь, бля!..

Поднялся страшный гвалт – на сей раз кричали мужчины и девочка, – потом послышалась какая-то возня и раздался плач.

Другая женщина заорала:

– Джесс! Оставь ее в покое!

А третья:

– Ну мам, она первая…

– Заткнись, пизда тупая, – выплюнула первая женщина. – Делай, чо те, бля, сказали, засранка!

Грохот – залепили чем-то в стенку, решила Элли.

– А тебе бы тоже заткнуть поддувало, Кира Лукас. – Судя по голосу, вторая женщина была старшей из троицы. Голос угрюмый, брюзгливый. – Ну вы, все, хорош! Джесс, завали еблет и иди открой.

Шаги в коридоре. Вопли младенца зазвучали ближе. Девочка бормотала, пытаясь его утихомирить. Элли медленно выдохнула. Спокойствие, только спокойствие. Не нарывайся. Ты здесь, чтобы сообщить семье плохие новости. Вот кто они. Семья. Люди. Какие ни есть.

В замке повернулся ключ. Дверь приоткрылась, натянув цепочку. В проем выглянул темный глаз на бледном личике сердечком в обрамлении спутанных волос. Глаз моргнул на Элли. Младенец завизжал.

– Ш-ш, – шикнул мягкий, с придыханием голос – по нему Элли поняла, что перед ней третья женщина. Она обращалась к грудничку. – Ну-ка, ш-ш! Заткнись. – Голос плаксиво дрогнул. Младенец немного притих – возможно, выдохся. Темный глаз вновь сосредоточился на Элли. – Че надо?

Элли выдавила улыбку.

– Джесс, милочка, привет. Мамка-то дома? На пару слов.

Ребенок снова заверещал; полускрытое лицо скривила досада. Джесс стала качать малыша – неуклюже и слишком сильно.

– А че такое?

Элли стало страшно – не за себя, а за ребенка в этих кривых руках.

– Это насчет вашего Тони. Послушай, я могу войти?

Джесс моргнула, закусив губу, кивнула. Из всей семейки она была наиболее близка с Тони. Его смерть станет для нее ударом. Джесс была единственной из Харперов, не считая Тони, на кого Элли еще не махнула рукой. На фоне прочих уроженцев Курганного подворья – почти ангелочек.

Она сняла цепочку, открыла дверь, пинком отбросив прокладку для защиты от сквозняков, сделанную из колготок, набитых ватой вперемешку с бумагой, и пошатываясь побрела назад по полутемному коридору.

Элли потребовалось все самообладание, чтобы не отшатнуться от вони, когда она последовала за Джесс. В доме было жарко – густая влажная духота – и смердело потом, гниющими объедками, плесенью, не смытым сортиром, мокрой псиной и едкой собачьей мочой, что напомнило ей о лае, который она слышала.

Джесс качала младенца, но тот орал без умолку. От его старого комбинезончика ужасно пахло, круглое сморщенное личико покраснело. Джесс что-то нашептывала ему, чуть не плача от отчаяния. Малыш казался для нее слишком большим; крошечная, едва пяти футов ростом, тонкокостная и щуплая, с плечами, сгорбленными от сколиоза, она сама во многом оставалась еще ребенком. Элли подалась вперед, протягивая руки:

– Ты слишком резко его качаешь. Давай покажу, как надо?

Джесс шарахнулась, прижав малыша к груди. Чужаки отнимут ее дитя, стоит ей дать хоть малейший повод: так ей сказала мать.

– Я его не обижу, – заверила Элли, – и забирать не стану. Только покажу, как надо его укачивать.

Джесс была в своем роде такой же непредсказуемой, как и Тони. Она могла быть нежной и добросердечной, но все равно оставалась одной из Харперов, со всеми вытекающими – в первую очередь это значило недоверие и враждебность ко всем, кто не член семьи. А кроме того, ей пришлось хлебнуть лиха. Шестимесячный ребенок, а ей нет еще и семнадцати. Папаша неизвестен – во всяком случае, не отмечен в свидетельстве о рождении, – но соцработник, занимавшийся Джесс, подозревал ее братца Пола. Пол Харпер изнасиловал трех женщин и девушек, еще четверых пытался, и это только те, о ком Элли знала.

Впрочем, в случае Харперов «знать» и «доказать» – это, как говорится, две большие разницы, не в последнюю очередь из-за того, что любой, кто им не нравился, навлекал на себя гнев всего клана. Пол отсидел лишь за одно из своих многочисленных нападений, а Джесс всячески отрицала, что он отец ребенка. Впрочем, никто и не ждал от нее чего-то другого. После последнего случая, когда малолетняя Тара Кэддик отказалась свидетельствовать против Пола, Элли прозрачно намекнула Лиз Харпер: если еще кто-то из местных девочек пострадает, она не ручается за безопасность ее сыночка. Это вполне могло толкнуть семейку на тропу войны, но Элли было уже глубоко насрать. Она порой представляла, как однажды наведается к Харперам с дробовиком и канистрой бензина, дабы раз и навсегда навести на ферме порядок, но мысль о Тони и Джесс останавливала ее.

Пол маленько попритих и свои потребности удовлетворял теперь в соседнем городке (дай-то бог, чтоб только с проститутками), но Эллино предупреждение подозрительно совпало по срокам с беременностью Джесс. Элли почти хотела, чтобы Пол сегодня полез на рожон; уж больно заманчивой была мысль отоварить его по башке дубинкой.

Элли понадеялась, что эти кровожадные намерения не отразились у нее на лице. Если и так, Джесс этого не заметила и все-таки отдала ей ребенка.

– Тише, тише. – Элли не спеша укачивала малыша. В глазах защипало, горло сжалось… Нет. Ты здесь по работе. А это дело второстепенное. И ничего больше. И ради бога, держи ухо востро. Джесс-то ладно, мухи не обидит, но остальной выводок – другое дело.

Едва она сосредоточилась на ребенке, все пошло как по маслу. Все равно что ездить на велосипеде; некоторые старые навыки не забудешь и через пару десятков лет. Воркуя, она укачивала малыша, и он притих. Даже улыбнулся. Теперь, когда он успокоился, личико стало уже не таким красным. А ведь славный малыш: светлые волосики, глазки голубые. Он потянулся к ней, и Элли увидела, что на его правой руке всего два пальца. Бедняжка.

Младенец радостно загукал, и Элли передала его обратно Джесс. Девочка улыбнулась, покраснев.

– Пасиб.

– Тебе просто надо…

– Ебать-копать, тупая мандавошка! Хуле ты ее впустила?

Голос Киры Лукас и в лучшие времена был визгливым и скрипучим, и редко в нем не звучало злобы – на памяти Элли такого не случалось ни разу. Ребенок опять заплакал, и лицо Джесс закаменело, точно сжатый кулак.

– Ты! – сказала Кира. – Хуле ты тут забыла?

С тех пор как умер Ричард, в душе Элли поселился гнев, подобный злобному, буйному зверю. Она обуздала и укротила его, чтобы он не причинял никому вреда, и настолько к нему привыкла, что порою целыми днями не вспоминала о нем. Но зверь был хитер и при малейшей возможности грозил вырваться на свободу. Все в гражданской невестке Лиз Харпер подстегивало его, и Элли так и подмывало дать ему волю.

– Слышь, я тебя, бля, спрашиваю, – рявкнула Кира. – Хуле ты делаешь у нас дома?

Это была жилистая особа лет двадцати с небольшим, чьи маленькие жесткие глазки и толстогубый широкий рот делали ее похожей на хищную рыбу, безмозглую, но злобную. Не в первый раз Элли представилось, как ее кулак в перчатке врезается в уродливую пасть Киры, и ее кариозные желтые зубы разлетаются шрапнелью. Жаль, что это лишь фантазия. За такое могут попереть с должности… Пусть она не сколотила блестящей карьеры, кроме работы у нее ничего нет.

– У меня разговор к Лиз, – произнесла она.

– Лиз, значит? Когда это ты заделалась ей в подружки? – Кира покачнулась; на ней были тапочки, но ходила она будто на восьмидюймовых каблуках. Опять налакалась джину. Элли едва не вздрогнула от кислого запаха можжевеловки и перегара. – Э? Я вас спрашиваю, констеблядь. – Она постоянно так называла Элли; такое вот чувство юмора. – Э? Немножко, бля, уважения, э, под крышей миссис Харпер.

– Ладно, Кира. – Элли изо всех сил постаралась не лезть на рожон. – Мне нужно поговорить с миссис Харпер. На самом деле – со всей семьей, если это возможно.

– Че, правда? Ты серьезно?

– Кира, – произнес второй голос, который Элли слышала за дверью, и Кира тут же захлопнула варежку. – Пригласи ее. Приведи Фрэнка и мальчиков.

– Лан. – Кира потопала наверх. – Фрэнк! Дом! – Она не стала звать Пола – видно, хотела дождаться остальных, дабы не оказаться наедине с Тирским Пиздоломом, как она его величала.

– Идемте, – пролепетала Джесс Харпер, указывая в глубь коридора и укачивая ребенка на руках (уже не так неуклюже, как раньше).

Элли проследовала по провонявшему, выстланному обшарпанным грязным ковром коридору, стены которого помимо черной плесени украшали несколько художественных гравюр 70-х годов, купленных, как и выцветшие, истлевшие обои, в те времена, когда хоть кто-то тут еще заботился об уюте. При каждом вдохе ей хотелось прикрыть рот и нос; все и вся в поле зрения вызывало зуд. Когда она вернется домой, не помешает принять душ или горячую ванну.

Джесс толкнула кухонную дверь и отступила в сторону. Лиз Харпер восседала во главе длинного деревянного кухонного стола, а на старой газете перед нею было разложено с полдюжины дробовиков – одноствольные, двуствольные, вертикалки, горизонталки и одинокий помповик. У Харперов было десять гладкоствольных ружей и пара винтовок – во всяком случае, из учтенных. Несомненно, имелись и другие, но спрашивать, что из выложенного на стол числится в документах, было бы весьма не вовремя: Лиз чистила промасленной тряпицей дробовик двенадцатого калибра, а под рукой у нее стоял коробок с патронами.

За ее спиной под большим кухонным окном (грязным, потрескавшимся и заклеенным скотчем) помещались газовая плита и керамическая раковина. Древний холодильник канареечного цвета притулился в углу. Прикованный к плите пес, мускулистый и поджарый, с безобразными белыми шрамами под короткой песочного цвета шерстью, расхаживал по старой газете, испятнанной мочой и усеянной какашками. Снова загавкав, он бросился на Элли, но натянутая цепь остановила его.

– Псина! – рявкнула Лиз, и пес съежился, заскулив. – Псина, – повторила она уже тише. Пес умолк и улегся на свою грязную бумажную подстилку. Большинство шрамов у бедной животины остались после собачьих боев, что устраивал Дом Харпер, остальные были от побоев. Но, как бы жестоко ни обращались с ним Харперы, он по их команде кинется на любого. Этого-то они и добивались: человека или зверя, попавшего под их влияние, лишали свободы, уродовали, безжалостно выбивая все светлое и чистое, и делали частью клана, чтобы он сражался за них, вымещая боль и гнев лишь на тех, на кого укажет Лиз Харпер.

– Ну? – промолвила Лиз. С ее губы свисала сигарета. На столе стояла потертая пластиковая пепельница, какие держали в пабах до запрета на курение. Старый кардиган и синяя фуфайка были присыпаны пеплом. – Чем обязана?

Наверху что-то орала Кира, громыхали шаги.

– Это насчет вашего Тони, – сказала Элли.

Лиз вздохнула. Она была коренастая, бесформенная под своими свитерами и кардиганами. Лицо бледное, обрюзгшее, скуластое. Спутанные сальные волосы помойного цвета, глаза тускло-серые, точно мокрый камень. Как и ее жилище, она всегда напоминала Элли присевшую жабу. Впрочем, половина ее толщины приходилась на слои одежды, остальное – сплошные мускулы.

– Что еще он натворил? – Она скрестила руки, нацепив на лицо обычную мину, с какой выслушивала, что кто-то из ее отпрысков устроил очередную драку, попался на очередной краже, совершил очередное изнасилование: смесь равнодушия, нахальства и оскорбленной невинности. В такие моменты ее рожа просила кулака не меньше, чем Кирина.

– Он ничего не натворил, – сказала Элли. Зря она сюда приехала: Харперы и раньше будили в ней зверя. Но она обязана сообщить новость. А Лиз Харпер все-таки мать. – Мы сегодня нашли тело. – Лиз открыла рот («Мой сын никого не убивал, у вас в полиции чуть что – сразу мы крайние»), но Элли опередила ее: – Это был Тони, Лиз. Он мертв. По-видимому, застрял на морозе и замерз…

Джесс взвыла в горе и неверии, а шум наверху оборвался. Лиз воззрилась на Элли не мигая, обрюзгшее лицо ничего не выражало. А потом она закричала – не от горя, не от ярости даже, а от дикого ужаса. Движение наверху возобновилось, на лестнице послышались шаги.

– Эта проклятая легашка! – заорала Кира. – Проклятая легашка что-то сделала!..

Пес лаял и рвался с цепи, вскидываясь на дыбы и молотя по воздуху передними лапами. Элли развернулась боком и отступила к стене – дверь с одной стороны, а Лиз и пес – с другой. Все равно загонят в угол, но хоть спина будет прикрыта. Она положила одну руку на перцовый баллончик, другую на дубинку: если понадобится, будет прорываться с боем.

За окном стемнело, кружила вьюга. Бог знает, сможет ли Элли добраться в таких условиях до Барсолла, но в данный момент ей оставалось лишь надеяться, что у нее вообще будет такая возможность. Тут распахнулась дверь, и парни Харперов повалили на кухню.