Текст книги "Ладья"

В дверной проем повалил дым, и верхняя часть рамы, почти оторванная от потолка, опасно повисла. Ван Сьок не подпрыгнул и не пискнул – он стоял совершенно неподвижно, направив дуло пистолета на проем. Но сквозь дым ничего не было видно. Возникло напряжение – его почувствовали даже зрители за столом. В следующий момент из дыма выскочило трое мужчин с большими пистолетами. Они были в черных бронежилетах, громоздких шлемах и очках со зловещими зелеными огоньками. Мифани они напомнили жуков-самураев.

– Ни с места, ублюдок! – крикнул один из солдат. – Брось п… – Он не договорил: Ван Сьок прострелил ему очки. Раздался оглушительный грохот, спешно приглушенный на записи, – потоки свинца полились из двух чрезвычайно огромных пистолетов и вонзились в туловище Ван Сьока. Он дернулся и упал на землю.

«Вау, – подумала Мифани. – Ну и скорости. Мне интересно, как…»

Ее мысль оборвалась, когда Ван Сьок сел и двумя случайными выстрелами убил двоих тяжеловооруженных солдат Шахов.

Мифани исполнилась гордостью за то, что не издала писк еще раз. Гештальт сказал что-то о бронебойных пулях. Но у нее отпала челюсть, когда Ван Сьок вскочил на ноги и пули стали выходить из его плоти. Затем из дыма возникла девушка, и Мифани с изумлением заметила, что у той не было ни бронежилета, ни оружия, но она была в спортивном костюме, а поперек груди у нее висел патронташ из каких-то мешочков. На руках у нее были пухлые мягкие рукавицы из матового черного материала.

Ван Сьок также оказался застигнут этим врасплох, но Мифани была вынуждена отдать ему должное: он выстрелил в женщину без лишних раздумий. Ее руки на видео потеряли четкость – она подняла их и поймала пули прямо на лету. Мифани расслышала лишь глухие хлопки, когда пули достигли рукавиц. Ван Сьок выглядел ошеломленным, но, как настоящий профессионал, выпрямился и принял более прочную стойку. В какой-то момент его тело содрогнулось, а затем стали увеличиваться в размерах мускулы на руках. Бугорки силы, будто гроздья винограда, повскакивали вдоль обоих предплечий. И то ли у Мифани взыграло воображение, то ли она в самом деле услышала, как плоть Ван Сьока управляла собой.

А потом его лицо начало менять форму. Лоб раздулся, брови набухли, кожа вокруг глаз взбугрилась, чтобы обеспечить им защиту. Шея расширилась, став сначала как голова, потом еще шире. Казалось, будто верхняя часть туловища попросту сузилась. Нос поднялся кверху и вдался в голову, оставив лишь два маленьких отверстия.

Мифани пришла от этого зрелища в ужас – теперь волосы Ван Сьока на ее глазах втянулись внутрь обтягивавшей голову кожи. Она прикусила нижнюю губу и посмотрела на Алрича – его взгляд был прикован к экрану.

– У вас нет бумажного пакета? – тихо спросила она.

Он посмотрел на нее и медленно, будто бы извиняясь, покачал головой. Но к счастью, превращение к этому времени успело завершиться. В комнату вошел другой пешка – средних лет мужчина, одетый, как профессор-историк, с залатанными лоскутами кожи рукавами и рюкзаком за спиной. Ван Сьок бросился навстречу женщине – та отшвырнула рукавицы прочь и побежала к нему с такой же большой, словно в ускоренной перемотке, скоростью. Она ударила его по шее и по плечам, поразив какие-то особые болевые точки. Но ее руки отскочили от шеи, будто та состояла из некого упругого губчатого материала. Ван Сьок ухватил ее за плечи и с силой швырнул в стену. Ее руки вновь потеряли четкость – на этот раз возле его лица, – но он, не обращая внимания, продолжал буквально выдавливать ее сквозь штукатурку в коридор.

Пешка-профессор в ужасе наблюдал за происходящим, явно не зная, что ему делать. Было очевидно, что он не обладал достаточной силой, чтобы вырубить Ван Сьока. Он залез в рюкзак и быстрым движением вынул длинный тонкий хлыст. Ударил им, обвив туловище Ван Сьока, и со всей силы потянул на себя, выведя того из равновесия. Чудовище неуклюже повернулось в недавно образовавшемся проеме, и глаза в глубоких впадинах на его лице сощурились. Оно бездумно вышвырнуло женщину в коридор и шагнуло обратно в комнату, крепко ухватившись за кнут. Пешка, поняв, что в этом перетягивании ему едва удастся победить, отпустил кнут и, сунув в рюкзак обе руки, вынул еще два таких же.

– Сколько же их он с собой носит? – спросил Экхарт, не вынимая сигареты изо рта.

Все наблюдали, как пешка ловко опутал ноги Ван Сьока и хорошенько за них дернул. Затем еще раз взмахнул руками, и кнуты обхватили шею его противника. За спиной Ван Сьока вновь появилась пешка-женщина, выглядевшая изрядно потрепанной после прохождения сквозь стену, и, проворно опустившись над Правщиком, зафиксировала его так, что голова того оказалась между лодыжек. Однако он продолжал размахивать своими ручищами, ударяя по всему, что находилось в пределах его досягаемости. Еще два удара – и пешки прижали его к земле и обездвижили руки, связав их толстым плетеным кабелем. После этого женщина достала из своего патронташа огромный шприц и аккуратно вонзила его чудовищу за ухо. Еще какое-то время Ван Сьок продолжал сопротивляться, но затем его движения стали замедляться, пока он наконец не замер совсем. Его мускулы сжались, и пешки затянули узлы чуть сильнее. Ван Сьок лежал без сознания.

– Мне нужно выпить, – устало сказала женщина, проверяя пульс мертвых солдат.

– Мне нужен лейкопластырь, – сказал мужчина, ощупывая голову.

Вдруг связанный Ван Сьок начал извиваться всем телом.

– Боже! Я-то думал, эта штука даже слона должна вырубить!

– Именно для этого она и предназначена. Это слоновий транквилизатор, – выкрикнула в ответ женщина, прижимая руку к своему уху. – Пока мы его зафиксировали, но пошлите за пешкой Депью. – Посмотрев на Ван Сьока, она увидела, что тот старался сильнее натянуть кнуты, и вздохнула.

– Он их не порвет?

Профессор (как прозвала его Мифани) несколько мгновений смотрел на корчащегося на полу убийцу, а потом, обреченно кивнув, вынул из рюкзака еще несколько шнуров и принялся обвивать ими тело Ван Сьока.

– Господи, да он и эти порвать может. Зовите Депью сейчас же!

В проеме возник пожилой мужчина с тростью. Его сопровождала женщина в форме медсестры. Он кое-как прохромал к извивающейся на полу массе веревок, склонился над лицом Правщика и резко на него выдохнул. Ван Сьок тотчас обмяк, и Депью, развернувшись, захромал прочь.

– Ладно, – вздохнула пешка-женщина. – Надо нам его перенести. Накройте его простынями, прикатите тележки, и начнем тут уборку.

– Ван Сьок был перевезен в Ладейную, – сообщил Гештальт, – где его поместили в систему сдерживания, которая не позволяла ему активировать имплантаты. Затем доктор Крисп разбудил его после успокоения и начал допрос в присутствии ладей и некоторых заведующих отделами. Мы выяснили, что он был агентом Правщиков и что они имеют конкретные намерения.

Он сделал паузу, и Мифани ухватилась за возможность продолжить рассказ.

– Во время допроса Ван Сьок скончался, обстоятельства еще выясняются. Имеется предположение, что в нем сработал некий механизм самоуничтожения. Однако кое-какие детали все же были извлечены. Установлено, что Ван Сьок был разведчиком и занимался подготовкой вторжения Правщиков.

Гештальт при этом серьезно кивнул, но остальные смотрели с недоверием.

«Наверное, это для них слишком сложно. Это как сказать, что в Англию возвращаются норманны».

Тут Уоттлмен, наконец, вышел из своего транса и обратился к коням – Экхарту и Габбинсу.

– Джентльмены, вы отвечаете за международные операции. Имелось ли у вас хоть малейшее предположение, что такое может случиться?

Мифани вдруг стало жаль коней, один из которых выкуривал сигарету за сигаретой, а второй заплетал куда-то свои руки.

– Ну, сэр Генри, вы наверняка понимаете, что мы не ведем наблюдение за всем миром сразу, – указал Экхарт кротко. – Будь это так, нам требовался бы гораздо больший бюджет.

– Если страну вот-вот собираются захватить, мне не кажется необоснованным ожидать, что вы должны быть в курсе этого, – заметила леди Фарриер.

– Полагаю, что так, – ответил Экхарт, – но мы в самом деле не проводим углубленный шпионаж. Мы – оружие. Нас направляют и применяют. В правительстве есть и другие ветви, которые работают с данными международной разведки. Они сообщают нам, что представляет угрозу, а мы уже принимаем меры.

– Что ж, сейчас ваши внутренние коллеги очертили проблему, а вы теперь принимайте меры, – холодно проговорил Уоттлмен.

– Прошу меня извинить, – вмешался Конрад Грантчестер, – но не могли бы вы кто-нибудь освежить мою память насчет этих Правщиков?

Все выжидающе повернулись к Мифани, и она неподвижно замерла.

«М-да, похоже, я здесь за ботаншу. Хвала небесам, я сегодня сделала домашку».

– Правщики – это Wetenschappelijk Broederschap van Natuurkundigen, что примерно переводится как «Научное братство ученых», – начала она.

– Легко запомнить, – прокомментировал Экхарт.

Она изложила краткую сводку, и Фарриер одобрительно (и несколько удивленно) кивнула.

– Что ж, – сказал Грантчестер, – кому будем об этом сообщать?

– Во дворец, – ответил Фарриер.

– Премьер-министру, – сказал Уоттлмен.

– Министру обороны, – добавил Экхарт.

– Главам спецслужб? – предложил Габбинс.

– Господи, это так уж необходимо? – устало спросил Грантчестер. – С ними всегда столько мороки, когда мы рассказываем им что-то им незнакомое, и даже от чего-то едва смутного сразу нервничают. Вы можете себе представить, что с ними будет, если они увидят эту запись? Это же такой позор, когда шпионы начинают плакать.

– Насколько мы обязаны им рассказывать? – спросил Габбинс, хрустя шеей от того, что выкрутил голову значительно сильнее, чем смог бы обычный человек.

– Вы все помните, что когда после бомбардировок Лондона установили систему реагирования на серьезные инциденты, Шахам предоставили дополнительные ресурсы, – заметил Экхарт. – Мы сможем повысить безопасность аэропортов и переправ и отслеживать прибывающих с континента. А то они даже багаж не проверяют.

– Чем это нам поможет? – спросил Грантчестер. – Все самое важное они способны проносить внутри себя. И полагаю, их технические возможности позволяют не показывать подобные средства на металлодетекторах.

– Это правда, – признала Мифани. – Но их выявляют ищейки. Они обратили внимание на Ван Сьока, и это стало одной из причин, почему мы его заметили. В аэропорту обыскали его вещи, осмотрели внутренние полости организма. Когда служба безопасности аэропорта не смогла выяснить, чем он обеспокоил собак, об этом доложили Шахам.

– А Ван Сьок сам как-нибудь объяснил интерес собак к себе? – спросил Алрич.

– Сказал, что прилетел из Амстердама, где занимался вещами, которые там легальны, а здесь запрещены, – ответила Мифани.

– Умно, – сказал сэр Генри. – И вполне похоже на правду.

– Однако одна из кинологов была нашим агентом, – продолжила Мифани. Пока она говорила, у нее зрела новая мысль. – У нее самой были повышенные способности, и она не чувствовала от него запаха наркотиков. Как не чувствовала вообще ничего необычного. Поэтому я думаю, нам следует обращать внимание на всех, к кому собаки проявят особый интерес, и обыскивать их. Если наркотиков при них не обнаружится, значит, это подозреваемые для Шахов. Так мы сумеем выявить Правщиков, не сообщая остальным структурам, что у нас возникла серьезная проблема.

– Очень умно, ладья Томас, – благосклонно заметил Уоттлмен.

– Знаю, – согласилась она, вызвав на себя несколько изумленных взглядов.

– Но как лучше всего это реализовать, не привлекая внимания? – задумчиво проговорила Фарриер. – Без всяких официальных заявлений, которые сразу вызовут слишком много вопросов, на которые мы не хотим отвечать.

– А вы в курсе, что не все прибывающие с континента автоматически подвергаются проверке? – спросил Алрич.

– Черт побери этот ЕС! – воскликнул Уоттлмен. – Это, конечно, хорошо, что у них есть вкусные дешевые сыры, но неужели никто не задумывается, что европейский континент связан с другими, которые не всегда так же… так же…

– Дружественны? – подсказала Мифани.

– Безопасны? – предложил Экхарт.

– Имеют вкусные дешевые сыры? – сказал Габбинс.

Фарриер бросила на Габбинса неодобрительный взгляд.

– А если осторожно применять эту новую процедуру только к соответствующим людям? – предположил Грантчестер.

– Да, отличная мысль! Могу предложить это министру внутренних дел, когда будем с ним в клубе, – с воодушевлением согласился сэр Уоттлмен. – Он знает, как это устроить. В общем, решено. Так, каково наше следующее действие?

– Но откуда мы знаем, что они не начнут вторжение сегодня? – спросил Габбинс. – Я имею в виду, где-нибудь в небе ведь уже могут прыгать с парашютом чудовища. А каких-нибудь недотеп в деревнях – прямо сейчас поедать заживо.

– Сомневаюсь, – ответил Экхарт. – Если с утра собираешься вторгнуться в страну, ты не посылаешь туда разведчиков собирать предварительные сведения.

– Да, верное замечание, – согласился Грантчестер. – Звучит логично.

– А мы можем быть уверены, что он был единственным разведчиком? – спросила Фарриер.

– Абсолютно, – твердо заявил Экхарт. – Если его смогли задержать трое пешек, это значит, что он не занимал высокой позиции среди Правщиков.

– К тому же, – заметил Опрятный, – он сам говорил это во время допроса.

– У нас до сих пор мало информации, чтобы спланировать свой следующий ход, – заметила Мифани.

«Не все из нас даже знают, кто наши враги».

– Нам нужно узнать больше, – добавила она.

– Превосходно! Хорошо мыслите, ладья Томас! – радостно заметил Уоттлмен. – Ладьи и кони вместе проработают вопрос и представят свое заключение слонам завтра вечером. Если, конечно, нас не захватят сегодня. В противном случае можете нас всех разбудить. Ха-ха-ха.

Больше никто не засмеялся. Уоттлмен и Фарриер встали и прошли к двери. Грантчестер кивнул и слабо всем улыбнулся – улыбкой человека, от которого не требовалось отвечать за происходящее. С этим он тоже вышел из комнаты, оставив за собой лишь дымный след.

Ладьи и кони остались с Алричем, который просто продолжил сидеть на месте.

«Боже, он превосходен, – думала Мифани. – Только бы он время от времени моргал. Или просто шевелился. А то даже жутко».

Остальных слон Алрич, похоже, пугал не меньше. Габбинс чуть ли не вывихивал себе пальцы от страха, а Экхарт уделял своей сигарете больше внимания, чем та требовала.

– Я вам не завидую, – проговорил Алрич, внезапно вставая из-за стола до жути плавным движением. – Тем не менее я вполне уверен, что вы найдете верные решения. – И с этим ушел.

Четверо оставшихся членов Правления (или пятеро, если считать Гештальта за двоих, но Мифани так не считала) переглянулись между собой.

– Рассказать об этом в клубе? – начал Габбинс. – Что он там скажет? Ах, как хорошо поиграли в нарды, Чамзи. Хочешь еще бренди? Ах да, кстати, тут такая неприятность приключилась. Какое-то тайное общество мутантов из Бельгии, которое пыталось завоевать нас пару веков назад, возвращается завершить свое дело. Ох уж эти иностранцы, а? Так, где тут у нас спортивная колонка в «Таймс»? Невероятно. – Он встал, вытянул ноги к потолку и принялся балансировать на столе на локтях.

– Можете прекратить, пожалуйста? – спросила Мифани. – На это просто неприятно смотреть.

– Простите, – сказал Габбинс, вновь опускаясь на ноги.

– А сейчас, – вступил Экхарт, – что нам делать?

– Обезопасить страну, – произнес Дерзкий, как если бы это было что-то само собой разумеющееся.

– Ну конечно! Всего-то двенадцать тысяч четыреста двадцать девять километров береговой линии, – ответил Экхарт с издевкой. – Может быть, стоит мобилизовать смотрителей маяков и рыбаков.

– Может быть, стоит привести войска в повышенную боеготовность, – медленно произнес Габбинс.

– Тогда придется рассказать им, почему, – указала Мифани.

– А потом еще и сообщить американцам, – добавил Экхарт.

Такая перспектива никому не была по душе.

– Подождите минуту, давайте подумаем, – призвала Мифани. – Мы сейчас знаем больше, чем кто-либо. Кто-нибудь из вас заметил что-нибудь, указывающее на нависшее над нами вторжение? – Все покачали головами. – Значит, у нас есть, по крайней мере, немного времени. Напасть на Великобританию – это недюжинное дело, – задумчиво продолжила она. – Нам необходимо собрать больше сведений о Правщиках. Об их активности за границей, об их активности здесь. Нужно направить наши группы. Пока у нас одна зацепка – Ван Сьок. Сейчас в Ладейной проводят его вскрытие, так что скоро мы будем иметь представление о нынешних возможностях Правщиков. Разумно звучит? – Никто не ответил, но Габбинс сумел подняться и кивнуть, и затем Мифани продолжила: – Потребуется направить еще одну группу, чтобы отследить его передвижения и выяснить, откуда именно он прибыл. Ладейная раздаст всю касающуюся него информацию. Джентльмены, – она указала на Габбинса и Экхарта, – у вас должны быть агенты на континенте, которым вы сможете это поручить. Нужно приказать им разыскать Правщиков. Завтра утром мы еще раз встретимся и согласуем действия.

Мифани встала.

– Вообще у меня сегодня выдался тяжелый день, голова раскалывается, и я хочу домой.

Когда она двинулась к выходу, остальные последовали за ней.

Ее машина завелась первой и повезла ее к дому Мифани Томас.

12

Дорогая ты!

Я сейчас поняла, что так и не рассказала тебе, как узнала, что потеряю память. То есть я упоминала, что это случилось из-за ясновидцев, – но я рассказала не все. Прости меня.

Ясновидцы обычно не пользуются большим уважением среди Шахов. Знаю, кажется, что это должно быть самой распространенной и полезной способностью из всех. Ведь у каждого есть бабушка, которая умеет гадать по чайным листьям. А что для Шахов может быть лучше, чем знать, о чем кто-то там думает или что произойдет в будущем? К тому же это было бы чрезвычайно полезно и в сфере финансового обеспечения. Однако настоящие ясновидцы встречаются крайне редко и их особенно сложно обнаружить.

«Я представляю… что вы думаете об… ЭТОМ! Я прав? Нет? Ну, а ЭТО вам о чем-нибудь говорит? Да, говорит? Понятно, я ясновидец!»

Еще хуже – смутные предсказания и пророчества, которые, как кажется, могут сбыться. Особенно если предсказатель при этом сощурит глаза.

На самом деле самые способные ясновидцы – это те, кто не догадывается о своем даре, а живет превосходной жизнью, последовательно принимая верные решения. Их дар направляет их сквозь жизненные преграды без их ведома. И одна из крупнейших преград – это как раз Шахи. Лучшие ясновидцы возникают на нашем радаре сразу после смерти, когда их силы перестают скрывать их из нашего поля зрения.

Однако вокруг встречается так много умелых обманщиков, а сам этот дар настолько не определен, что Шахи сохраняют к ним весьма скептическую позицию. (Это отчасти служит следствием сумасшедших двух недель при предыдущем лорде, на протяжении которых членам всей организации было приказано задерживать каждого высокого темного незнакомца, что им встречался.) Сейчас мы скорее поверим, что субъект может иметь способность превращать людей в подставки для ног, чем что он умеет читать мысли или предсказывать будущее. Самое близкое к этому, что нам может быть доступно, это гадание по рукам, которое проводит доктор Крисп, и то он читает только прошлое. Поэтому когда я стала получать предостережения от разных людей, меня одолевали сомнения.

Первое предсказание мне сделали на обеденном перерыве – в один из редких дней, когда у меня не было запланировано встреч на это время и не нужно было обедать у себя в кабинете. Сейчас обстоятельства этого кажутся несколько странными. Это был последний день, когда мне приходилось беспокоиться лишь об управлении крупным правительственным ведомством и координации тайных операций со сверхъестественным. Это был последний день, когда я проснулась, не ощущая тревоги.

Поскольку день выдался погожий, я решила выйти в Сити и пообедать в знакомом маленьком пабе. Время от времени вообще приятно гулять где-нибудь среди обычных людей. Конечно, при этом, когда смотришь на прохожих, все равно невольно выискиваешь любые признаки, которые указывали бы на их необычность. Обучение, которое мы проходим, настолько сурово, что даже офисный планктон, работающий в Шахах, постоянно высматривает чересчур идеальный маникюр, выдающий самозатачивающиеся выдвижные когти, или искусно скроенный костюм, скрывающий кожу, напоминающую терку для сыра. Статистика Шахов говорит, что у пятнадцати процентов всех мужчин под котелками скрываются рога. Но ходить на обед все равно занятие вполне приятное.

Так вот, я прогуливалась по улице, наслаждаясь ощущением солнца на лице и не думая ни о чем, кроме того, какой сэндвич мне хочется больше всего. Тротуар был полон людей, и хотя мне приходилось прилагать усилия, чтобы не врезаться в обычных людей, что меня окружали, чувство слияния с толпой мне, скорее, нравилось. Я как раз подходила к «Айви энд Краун», когда услышала кое-что, что привлекло мое внимание.

– Латня.

Я оглянулась и заметила бездомного джентльмена, сидевшего на корточках у стены. Перед ним лежала шляпа, в которой валялось несколько монет, а сам он пристально смотрел на меня.

– Это вы мне? – спросила я.

Он поднял руку и направил на меня палец, увенчанный грязным ногтем.

– Тебе, – ответил он. – Ты потеряешь память. Они отнимут у тебя все, – все, что делает тебя такой, какая ты есть. Отнимут навсегда. Ты сбежишь в парк, и там, под дождем, некто новый откроет глаза, прежде бывшие твоими. – Он говорил надтреснутым голосом, и я в ужасе смотрела на него. – Они откроют твои глаза, с синяками, а вокруг будут трупы. Трупы в перчатках.

– Я… я прошу прощения? – переспросила я.

– Ты меня слышала, – проговорил он, опуская руку.

– Денег я вам не дам, – ответила я тихо.

– Хорошо, – сказал он.

В этот момент я поняла, что, в отличие от самых мучительных допросов, при которых я присутствовала, сейчас я могла просто уйти. И я отвернулась от бездомного сумасшедшего и направилась в паб.

Современный Лондон – это большой город, в котором полно бездомных сумасшедших. И я допускаю, что я – не специалист по их поведению. Но кое-что в этом человеке все же меня поразило. Например, то, что он не просил денег (пусть я все равно бы их ему не дала). Или то, что он выделил из всей толпы только меня. Но поскольку он не превратился затем в стаю ворон и не призвал какой-нибудь град, я сочла это не более чем неприятной встречей, не имеющей никакого отношения к деятельности Шахов, и решила какое-то время больше на обед не ходить.

Затем я отобедала жареным сэндвичем с бараниной, и это вполне меня успокоило.

Но происшествие продолжало меня мучить.

На следующий день мы с Гештальтом собирались в Имение в качестве школьных управляющих. Мы не произносим речей перед выпускниками – это делают исключительно лорд и леди, – однако мы обязаны посещать школу четыре раза в год, чтобы убедиться, что ученики еще учатся, а школьная территория не превратилась в дымящийся кратер. Это довольно утомительно и отнимает много времени, к тому же проводить по несколько часов в машине с одним из тел Гештальта – что само по себе тяжкое бремя. Чаще всего он усыпляет свое тело, а потом занимается другими делами с остальными тремя.

В этот раз со мной оказалось женское тело, Элиза. Она полная моя противоположность: высокая, светлая, изящная, с большой грудью. Я внезапно осознала, что не виделась с Элизой несколько месяцев, и с тайным удовольствием отметила, что она немного прибавила в весе. Но еще приятнее мне стало, когда она вытянула свои длинные ноги на сиденье и, вздохнув, прикрыла глаза и оставила меня с моими отчетами.

Я пыталась просматривать записи о зачислении в школу, но никак не могла сосредоточиться. В голове снова и снова возникал тот бездомный. Он явно испытывал какие-то проблемы, и одна из них как раз привела его на улицу. Я же не была вполне уверена, но он тогда будто бы сказал мне: «Ладья». Прозвучало это скорее как «латня» или даже «латья». С той же вероятностью могло быть, что он хотел рассказать о предстоящей потере памяти какому-нибудь парню по имени Лэд. Как бы то ни было, вскоре стало совершенно ясно, что далеко в чтении своих бумаг я не продвинусь, поэтому я решила просто смотреть в окно на скользящий мимо пейзаж.

Имение само по себе прекрасно. Оно расположено на острове на северо-восточном побережье Англии. Вплоть до 1950-х юные ученики проходили обучение, чередуясь по системе «мастер – подмастерье». Именно по ней учился Уоттлмен. Каждый год его приписывали к новому наставнику, который обучал его целому ряду дисциплин. Учитель забирал его к себе домой и обучал всему от дипломатичности до ее отсутствия. Конечно, Шахи также пытались классифицировать и изучать различные способности, но те заводят в тупик даже современных ученых, так что можешь себе представить, насколько тщетными были подобные попытки в прежние времена.

После Второй мировой, однако, один из слонов привел кое-какие оценки. Бомбардировки Хиросимы и Нагасаки, как не что иное, показали, насколько далеко зашла наука. Впервые в истории созданное человеком средство превзошло наивысшую силу, что когда-либо была доступна сотруднику Шахов. Этот факт вызвал у всех тревогу, но вместе с тем было любопытно, на что еще способна наука. Может ли она, например, объяснить сущность агентов Шахов и их сил? Для этого, вероятно, требовался более строгий режим испытаний.

Кроме того, стало очевидно, что не все наставники Шахов обладали необходимыми навыками, чтобы быть учителями. Выпускаемые ими агенты проявляли недостатки в определенных областях. Поэтому слон Бастин приступил к разработке учебной программы в лучших традициях государственной службы (будь то естественной или сверхъестественной): он создал комитет.

Но в отличие от большинства комитетов этот был предназначен для реального решения задач. Состоял он из университетских преподавателей и профессоров, военных генералов и сержантов, а также множества ученых (было даже несколько с немецким акцентом и весьма оригинальными идеями, но без родных домов). В результате всего этого и появилось Имение.

Но вернемся к нашей поездке. Вскоре мы с Элизой остановились в одной деревеньке и сели на паром Шахов до острова Киррин, где находится школа. Высадившись на причале, мы встретились с Штеффи Блюмен, которая пожала нам обеим руки, а меня еще и поцеловала. Причем Элизе заметила, что та поправилась (да!) и выглядит уставшей (еще раз да! Если это делает меня стервой, то и пусть).

Мы подошли к школе – это было скопление приятных на вид строений с красными крышами, садов, тиров, спортзалов и всевозможных размеченных участков, предназначенных для специализированных занятий. Здесь также имеются скалы, специально созданные болота и крупные оранжереи с мини-джунглями и тропическими лесами. Я снова увидела общежитие, в котором когда-то жила, и хорошо укрепленный медицинский центр, в котором каждый месяц подвергалась куче тестов.

Мы ходили по классам и молча сидели на некоторых занятиях, где ученики искоса на нас поглядывали. Я лишь посылала благодарность звездам, что сейчас было не одно из тех посещений, когда от нас требовалось проводить встречи с учениками, и по усталой походке Элизы я видела, что она испытывала те же чувства.

– Вы выглядите немного напряженной, ладья Гештальт, – заметила Штеффи. – Пожалуй, нам стоит пойти в какое-нибудь более спокойное место.

Она открыла дверь и провела нас в мягко освещенную комнату.

Там я осмотрелась с интересом – ведь здесь содержались одни из ценнейших ресурсов организации – девять младенцев, свезенных со всех частей Соединенного Королевства. Накануне вечером я читала их дела и могла назвать каждого по имени. Два мальчика имели индейские корни. Одна девочка из Африки. Три крошечных англосакса. Два британских араба. И прекрасная девочка-японка с тоненькими серебристыми рожками, торчащими, закручиваясь, из висков.

– Шури Цукахара, – пробормотала я. – Представляю, в каких муках она рождалась.

– Матери делали кесарево, конечно, – сказала Штеффи. – Операцию проводили хирурги Шахов, чтобы обеспечить максимальную безопасность и матери, и ребенку. Мы готовились и следили за его развитием еще с первого УЗИ.

– Она красивая, – заметила я. – Какая была легенда?

– Осложнения, – ответила Штеффи. – Под это слово много что подпадает, и, спасибо усилиям наших хирургов, мать выжила и сможет родить еще.

Мы стояли в яслях, глядя на будущее и вдыхая легкий младенческий запах. Это был особенно удачный год, и аж девятеро детей представляли для Шахов существенное пополнение. А со временем к ним присоединятся и другие – те, чьи способности не успели проявиться в утробе.

В девятнадцатом веке, когда вовсю обсуждалась теория эволюции, возникло опасение, что одаренные члены Шахов могут оказаться исчезающим видом. Обладающие сверхъестественными способностями редко рожали таких же детей, и пока члены Шахов были лишь поверхностно знакомы с трудами Менделя, а к работе Дарвина относились со значительной долей скепсиса, принципы селекции были им хорошо известны. Однако немного покопавшись в архивах и проведя подсчеты, оказалось, что численность сотрудников Шахов оставалась сравнительно стабильной по отношению к численности населения Британии и, что даже более интересно, сравнительно стабильной по отношению к количеству возникающих угроз. Как правило. Объясняй это как хочешь.

В любом случае видеть малышей было крайне приятно – до того, как один из них заворочался и начал реветь. Тогда вошла нянька и, нежно взяв маленькую арабку на руки, отнесла ее к креслу-качалке. Затем расстегнула рубашку и приложила ребенка к груди. Вспыхнув румянцем, я резко отвернулась – и с удивлением заметила, что Элиза сделала то же самое. У нее было столько тел – я бы и не подумала, что она так стыдлива. В этот момент у нее зазвонил телефон. Она ответила – я стала внимательно прислушиваться.

– Верно, – сказала она. – Понимаю. Оставайся на линии. – Элиза приложила телефон к груди и повернулась к нам. – Штеффи, возникли кое-какие дела. Здесь есть комната, где я могла бы поговорить?

– Конечно, – ответила Штеффи, выводя ее из яслей в пустой класс.

– Я могу чем-то помочь? – спросила я.

– Нет, тут кое-что, с чем могу справиться только я, – ответила Элиза. – Лучше продолжай осмотр, а я догоню.

– Дальше по плану у нас санаторий, – сообщила Штеффи. – Если мы закончим там раньше тебя, просто позвони Миффи.

Оставив Элизу разговаривать, мы двинулись по коридору.

– Что ж, как удобно, – отметила она. – Наконец мы с тобой можем приятно прогуляться без нее.

И мы вошли в санаторий.