Текст книги "Ладья"

Старые руководители Шахов видели в ладьях оружие и ничего более. Это были сущие охотничьи псы, и будь они даже во главе стаи – они оставались всего лишь псами. В 1702 году именно ладьи возглавили нападение на Бригадун и сожгли там все строения. Некоторые жители были казнены, остальные – высланы в Уэльс, где их принудили добывать свинец. Особенности свинцовых шахт не давали никому из этих удивительных людей шансов на бегство, и все они погибли в плену. (В конце 1960-х, однако, появился некто, объявивший себя «последним сыном Бригадуна» и посеявший хаос, воцарившийся на несколько лет, пока не был полностью подавлен.)

Одного печально известного ладью, Руперта Чемберлена, продержали скованным цепью в склепе под Белой башней, пока в нем имелась необходимость, а потом перевели в клетку в соответствующее место и спустили на несчастную жертву, определенную руководством. И за время такой службы он уничтожил: герцога Нортумберленда, послов Франции и Италии, архидиакона и одного из своих коллег-ладей.

Позднее, в 1788 году, положение кардинально изменилось. Радикальное перераспределение власти привело к тому, что ладьи получили новый статус. Вместо того чтобы быть военными генералами, они были поставлены руководить внутренними делами. Ладьи стали стражами тыла Соединенного Королевства. И теперь, если на Британских островах случается что-нибудь странное, с этим разбираются ладьи. Мы – управленцы, и хотя до сих пор время от времени применяем силу, то делаем это посредством делегирования. Мы не пачкаем руки, если сами того не хотим. Я, к примеру, предпочитаю работать у себя в кабинете, хотя ладья Гештальт, похоже, больше любит участвовать в операциях.

Твоя главная забота будет состоять в том, чтобы освоить управление внутренними силами Шахов. Ты будешь проводить встречи и координировать команды пешек, выполняющих различные задания на местах. А также будешь руководить Ладейной в тесном взаимодействии с Гештальтом.

«Ох, как это будет весело», – подумала Мифани.

И еще регулярно встречаться с другими членами Правления, чтобы координировать передвижения Шахов.

Хотя все это, по сути, и так понятно.

«Ой, спасибо тебе огромное, Томас, – горько подумала Мифани. – Звучит так, будто я – министр обороны от привидений и гоблинов, но поскольку “все это, по сути, и так понятно”, не сомневаюсь, что у меня получится. Даже если страну заполонят домовые и говорящие деревья, то ничего страшного, ведь всегда есть Австралия! – Вскипев от возмущения, Мифани отбросила фиолетовую папку и вскоре осознала, что грызет ногти. – Прекрасно, похоже, у меня появилась новая привычка. Не думаю, чтобы ладья Томас, непревзойденный администратор, тоже грызла ногти. Должно быть, во мне наконец стала формироваться собственная личность».

Мифани с кислой физиономией глядела на портреты ладей и размышляла, каких же субъектов им приходилось сажать на цепь в Лондонском Тауэре, когда в кабинет суетливо впорхнула Ингрид.

– Ладья Томас, я отменила ваш обед в «Кристифаро», – сообщила она.

– Зачем? – спросила Мифани обеспокоенно. – Это было единственное, чего мне хотелось сегодня дождаться!

– Случилось ЧП, и вас с ладьей Гештальтом вызывают туда, – спокойно ответила секретарь.

– А-а, хорошо. – Мифани опустила взгляд на свой стол, подумала с минуту, а потом вновь подняла глаза. – Там мы будем допрашивать или нас самих? – спросила она.

Ингрид выразила некоторое удивление, но затем объяснила, что требовалось допросить какого-то прощелыгу, пойманного Шахами. Судя по всему, сам допрос должен был проводить какой-то конкретный сотрудник, а Мифани и Гештальту следовало присутствовать в качестве слушателей.

– Так что, мне ничего не нужно делать?

– Не нужно, мэм.

– Как думаешь, мне стоит что-нибудь взять с собой?

– Что, например? Что-нибудь перекусить? – спросила ее секретарь.

– Я возьму блокнот, – решила Мифани. – И ручку.

– У них там работают стенографы, как вы знаете. И еще видеокамеры, – указала Ингрид.

– Да, знаю, – колко ответила Мифани. – Но я хочу вести собственные записи.

– Прекрасно, мэм.

– Да. А сейчас ты не сопроводишь меня в комнату для допросов… в допросную? Я бы послушала о твоих наблюдениях. – Она ведь не может спрашивать напрямую, куда ей идти, верно?

– Разумеется, мэм. После вас. – Ингрид отступила в сторону, пропуская Мифани вперед.

– Нет-нет, – спохватилась Мифани. – Ты первая.

– Но так не принято, ладья Томас, – заметила Ингрид.

– Уж сделай милость, – ответила Мифани.

– Как пожелаете.

Две женщины быстро шагали по коридорам, а люди, что попадались у них на пути, старались прижиматься к стенам, чтобы ладья и ее секретарь могли беспрепятственно пройти. Коридоры были размечены тяжелыми деревянными дверьми. Каждый раз, когда они проходили мимо открытого проема, Мифани сбавляла шаг и заглядывала внутрь. В одной комнате трое мужчин разглядывали карту и кричали друг на друга, будто разгневанные библиотекари. В другой пожилой пакистанец с моноклем размахивал тростью перед носом пухлого коротышки, одетого в кафтан. Из третьей двери открывалась комната, заставленная книжными шкафами. За массивным деревянным столом в ней сидел кучерявый мужчина и увлеченно читал толстую учетную книгу, бессознательно поглаживая голову крупного кондора, сидевшего у него на запястье. Когда Мифани проходила мимо, мужчина поднял глаза и те аж выпучились от удивления.

Наконец, они подошли к паре массивных железных дверей с вделанной в них металлической пластиной. Ингрид отступила в сторону и выжидающе взглянула на Мифани. К счастью, Мифани кое-как сумела вспомнить, что нужно делать. Она выступила вперед и приложила руки к пластине. Металл нагрелся от ее ладоней, и двери, скрежеща зубчатым механизмом, медленно открылись. Но за ними, к некоторому разочарованию Мифани, оказались еще одни – и тут же разъехались в стороны. Как выяснилось, это был лифт.

Они спустились на много этажей вниз, пока не стало очевидно, что они находились глубоко под землей. Ехали молча, но Мифани использовала возможность разглядеть в настенных зеркалах своего секретаря. Ингрид была высокой, под пятьдесят, с безупречно уложенными каштановыми волосами. Стройная и подтянутая, будто каждый день играла в теннис. Носила несколько неброских золотых украшений, включая обручальное кольцо. Мифани втянула носом воздух и почувствовала запах хороших духов Ингрид. Деловой костюм, который носила секретарь, был светло-фиолетового цвета и выглядел довольно изысканно.

Затем Мифани посмотрела в зеркало и на себя. Волосы, которые она собрала сзади, были готовы распуститься, а ее костюм (пусть и гораздо более дорогой, чем у Ингрид) оказался изрядно помят. От макияжа она полностью отказалась и из-за своих проклятых фингалов напоминала енота. Енота, которому залепили по морде. После того, как он всю жизнь прострадал от недоедания.

Тишина нарушалась лишь гудением лифта, и это создавало неловкое ощущение.

– Итак, Ингрид, – непринужденно проговорила Мифани. – Тебе не надоел фиолетовый?

Секретарь обратила на свою начальницу изумленный взгляд, и, прежде, чем успела ответить, двери распахнулись.

5

Дорогая ты!

У меня нет биполярного расстройства, мне просто навязали биполярную жизнь.

Моя частная жизнь состоит из того, что я прихожу домой, сажусь на диван с миской попкорна и начинаю шерстить большие и скучные дела.

Моя профессиональная жизнь состоит из того, что я долгими часами выполняю задачи, вызываемые… вот, например, сегодня вечером мне пришлось разбираться с представителем аргентинского правительства, которая приехала с визитом и нечаянно проявила способность создавать животных из эктоплазмы. Проблема заключалась в том, что она не умела этими животными управлять, а появились они в самом центре Ливерпуля.

Сначала я узнала об этом по миганию лампочек у себя в кабинете. Я не знаю точно, кто придумал установить их в кабинете ладьи и помещениях, связанных с Паническими линиями, но у меня от этого появилась привычка резко вздрагивать, когда лампочка перестает работать. Хотя сейчас, строго говоря, в ней нет нужды, потому что если случается что-то серьезное, мой настольный телефон загорается красным и звонит особенно пронзительно. Тогда же звонит и мобильный, тоже пронзительно, но по-другому, а на обоих мониторах всплывают сообщения.

И все это случилось сегодня вечером.

Затем мне прислали подробности. Четыре жертвы среди гражданских. Несколько тысяч фунтов ущерба. У аргентинки, вероятно, произошел нервный срыв, и никто не мог к ней подобраться, так как она была вся окружена зелеными перуанскими оленями-призраками, ягуарами и ламами.

В этот момент у меня взмокли ладони, но разум оставался совершенно холодным. Я хорошо справляюсь с критическими ситуациями, но это не от того, что я не чувствую страха. Я всегда боюсь. Нервничаю так сильно, что меня аж тошнит. Впрочем, я достойно с этим справляюсь за счет того, что очень-очень тщательно готовлюсь. Стараюсь прикрыть каждый угол, предусмотреть все возможные варианты.

Хотя ты, наверное, уже и сама это поняла.

Но вернемся к новосозданной ливерпульской фауне. Мужчина на другом конце провода был начальником смены Кризисного офиса, расположенного в Лондоне.

– Наши войска мобилизованы? – спросила я.

– Ливерпульские отряды либо на выезде, либо еще в пути к месту происшествия, но, похоже, проблема там серьезная, – доложил он, и я расслышала в его голосе тревогу, которую я сочла очень дурным знаком. Кризисными офицерами обычно ставят самых спокойных людей во всей организации. А может, и на всей планете. Если уже такой человек выказывал тревогу, то я готова представить, что на следующее утро никакого Ливерпуля в помине не будет. – Я уверен, они смогут это урегулировать, – заключил он.

Я открыла таблицу и стала просматривать, пока не нашла того, что искала.

– Отряд выпускного курса Имения отрабатывает скрытые маневры в получасе от черты города, – сообщила я. – Мы отправим их на подмогу.

– Это законно?

– Да. Согласно уставу школы. Одну секунду. – Я отвела трубку подальше и крикнула Ингрид, чтобы та сообщила фрау Блюмен. И тут же вернулась к разговору с начальником смены. – Какая ситуация с прессой?

– Пока ничего, – натянуто ответил он. На заднем фоне было слышно, как люди усиленно над чем-то трудятся. – Были некоторые сообщения, но мы быстро с ними сработали.

Я взвесила ситуацию и, сделав глубокий вдох, приказала:

– Отключите связь в городе.

– Простите? – ошарашенно переспросил начальник смены.

– Выполняйте и отзвонитесь, когда закончите. Погодите, Льюис! Вы меня слышите?

– Да, ладья Томас.

– Насколько у вас темно? – спросила я.

– Что?

– Насколько у вас темно? У нас десять минут седьмого и уже темно. Ливерпуль западнее нас, значит, солнце у вас садится позднее. Так насколько темно? – Кто-то рядом с Льюисом ответил неразборчиво. – Что он сказал?

– Сказал, что темно. Так же, как здесь.

– Ладно тогда… нам придется отключить все электричество. Устроить блэкаут, – сказала я, содрогаясь при мысли о том, к каким проблемам это может привести. – Сейчас же.

– А мы это можем? – усомнился он.

– Техники Ладейной открыли себе аварийный доступ к электростанциям шестнадцати крупнейших городов Великобритании. – Это я раскрыла существование проекта, который сама инициировала девять месяцев назад.

– Никогда об этом не слышал, – признался начальник смены.

– Эта информация… закрыта. – На самом деле, об этом знали только члены Правления и техники, которые этим непосредственно занимались. – Я распоряжусь, и мы их отключим.

– Весь город? – неуверенно спросил он.

– По возможности – всю соответствующую территорию. Весь город – при необходимости. Но связь отключить обязательно: мне нужно, чтобы прессе было сложно выяснять подробности, а записать что-либо – еще сложнее, а то и вообще невозможно.

– Да, хорошо, я сообщу отрядам. – И мы одновременно повесили трубки.

Затем я позвонила в отдел информационных технологий и повергла Ливерпуль во тьму.

– Ингрид, наш субъект из Аргентины? – крикнула я сквозь дверь.

– Да.

– Мне нужно поговорить с кем-нибудь из коней. Соедини меня с тем, кто сейчас на связи. И зачем мне звонил Гештальт?

– Экхарт в Париже, Габбинс на первой линии, Гештальт на второй, – спокойно ответила секретарь.

Я схватила трубку и вышла на первую линию.

– Гарри?

– Секундочку, Мифани. – Я услышала, как он взял телефон и стал разговаривать с кем-то еще. – Да, министр, выяснилось, что самолет разбился в результате действия загадочной силы. Да. Да. Что это было? Мы называем это гравитацией. – Он вздохнул и взял трубку, чтобы говорить со мной. – Видите, ладья Томас, вот почему мы храним свои дела в секрете. Люди ищут даже самые нелепые оправдания. Неудивительно, что век разума[5]5
  Термин, используемый как синоним понятия «эпоха Просвещения». Введен англо-американским философом Томасом Пейном в одноименном трактате, опубликованном в 1794 году.


[Закрыть] удостоился такой теплой встречи. Ведь он наконец позволил сверхъестественному передохнуть.

– М-м, как очаровательно, – проговорила я, просматривая высланные мне на электронную почту подробности о происшествии. – Послушай, в Ливерпуле у представителя аргентинского правительства неожиданно возникла критическая ситуация. Возможно, нам придется вытаскивать ее. Прочти письмо, которое я тебе пересылаю, и подумай, какие будут последствия, если мы ее убьем, и готовься.

– Господи боже! – воскликнул он и повесил трубку. Я включила вторую линию.

– Гештальт? Где твои тела?

– Одно в Вулверхэмптоне, одно в Ноттингеме, оба уже едут в Ливерпуль. Сам я в Ладейной у себя в кабинете.

– Хорошо. Мы отключили связь в городе. Сможешь успокоить людей?

– Да.

– Нам нужно с этим покончить как можно скорее, – сообщила я и повесила трубку.

– Льюис на первой линии, – крикнула Ингрид.

– Льюис? Электричество отключили? – спросила я.

– Да, но… – Он запнулся.

– Но что?

– Но там где-то остались телерепортеры, и мы не можем их найти.

– Вот черт!

Я оборвала звонок и набрала по внутреннему номеру департамент сокрытия от медиа.

– Это ладья Томас. Я слышала, по центру Ливерпуля разъезжают телерепортеры – объясните, почему?

– Там в центре расположена телестанция, – сухо ответил Каспар Драгошлевич, начальник департамента сокрытия от медиа.

– И мы дали на это разрешение?

– Удивительно, но у меня нет сверхъестественных способностей, чтобы влиять на размещение баз телевизионщиков. Зато у нас есть свой человек на станции, который мгновенно дает нам знать, что они сняли, и тогда мы сможем что-то с этим сделать.

– Удачи с этим, – фыркнула я. – Если они снимут то, что я думаю, то они станут защищать это ценой своих жизней. Что есть у твоих Врунов?

– Я не хотел бы, что вы так их называли. – Драгошлевич вздохнул. – Вы говорите о секторе тактической дезинформации.

– Каспар, нам придется сказать что-нибудь людям, а эта аргентинка, отхаркивающая эктоплазму, превращающуюся в зверей, нападающих на людей… ну, в общем, это та информация, которую нам следует всеми силами не разглашать.

– Знаете, ладья Томас, с вашими-то языковыми навыками очень удивительно, что вы работаете не в моем департаменте.

– Уж сделайте что-нибудь, пожалуйста, – сказала я и повесила трубку. Новый звонок раздался почти мгновенно. – Да?

– Это Льюис… у нас еще трое погибших и еще две команды репортеров.

– Как дела с военными? Мне посылать баргестов?

– Не думаю, они оцепляют цель. Подождите… она мертва, – сообщил Льюис.

– Мертва? – спросила я напряженно.

– Да, подтверждено.

– А животные?

– Они испаряются сами, – сказал он с облегчением, и это чувство мгновенно передалось и мне.

– Ладно, заберите тело женщины и постарайтесь замести все следы. Мы включим свет и телефонную связь через десять минут.

– Да, мэм.

Отдав необходимые распоряжения, я посмотрела на часы и с изумлением увидела, что прошла всего лишь тридцать одна минута. Мы сработали очень здорово. Но затем позвонила Ингрид и сказала, что мы получаем звонки от взволнованных должностных лиц Министерства внутренних дел, Министерства окружающей среды, продовольствия и сельского хозяйства, Ливерпульского городского совета, Ливерпульской полиции, энергетической компании и Королевского общества защиты животных от жестокого обращения.

– Ладно, соединяй меня с ними по очереди.

После этого мне пришлось выдержать общение с разгневанными министрами (премьером и другими) и членами моей собственной организации. Хотя сам инцидент продлился всего полчаса, а электричество было отключено всего пятнадцать минут, устранять его последствия пришлось более полутора часов. И пока я проговаривала общие фразы, я смотрела сразу три телевизора, с волнением ожидая появления репортажа.

– Ингрид, – позвала я, закончив беседу со слоном Грантчестером, одним из моих непосредственных руководителей, – позвони Каспару Драгошлевичу и выясни, что мы, черт возьми, собираемся объявлять людям. – Я открыла ящик стола и взяла несколько таблеток аспирина. Телефон зазвенел, заставив меня вздрогнуть.

– Ладья Томас слушает.

– Это Каспар.

– Так что там у нас? – спросила я устало.

– У меня чрезвычайно хорошие новости, ладья Томас, – заявил Драгошлевич. – Благодаря отсутствию электричества и потоку людей, пытавшихся выехать из города, телевизионщикам не удалось проехать к эпицентру события. Они оказались только на подступах, к тому же, как выяснилось, камеры не записали созданных зверей – эктоплазма не проявлялась ни на пленке, ни на цифре.

– Слава богу, – выдохнула я. – Вы уже придумали правдоподобное объяснение?

– Есть несколько идей, не слишком оригинальных и связанных с бежавшими животными с грузового судна, с отключением электричества и, как следствие, грабежами, – сообщил он.

– Звучит запутанно. Насколько мне стоит беспокоиться, что люди начнут сообщать о стадах животных-призраков? – спросила я.

– Это деловой район, шесть часов вечера, середина недели, так что все не так плохо, как могло бы быть. Но все равно людей было немало. Они поверят тому, что скажут в новостях, особенно если мы выпустим несколько зверей и позволим снять их на камеры, – сказал Каспар.

Он сам проработал на телевидении двадцать три года, прежде чем я привела его в организацию. И я не сомневалась в его способности оценивать реакцию общественности. Я хотела еще спросить, каких именно животных и где он собирался выпустить, но решила, что без этих знаний моя жизнь будет легче.

– Что ж, отлично… Просто постарайся не переусердствовать, – сказала я. – Моему начальству не понравится, если мы убьем еще больше гражданских, если спустим на них каких-нибудь буйволов.

Сказав это, я в последний раз в этот вечер повесила трубку.

Сейчас я изнурена, но необходимость быть готовой к твоему приходу в сочетании с привычкой работать допоздна, возникшей у меня еще в годы обучения, привела к тому, что я все еще сижу в кабинете, хотя на часах одиннадцать вечера. Объяснение Врунов было показано несколько часов назад, и хотя позже неизбежно возникнут вопросы, а зачистка будет представлять определенную сложность, катастрофа была в очередной раз предотвращена. И все же я до сих пор за столом, изучаю прошлое, чтобы подготовить тебя к будущему.

Причесываю старые дела, ищу что-то – хоть малейшие несоответствия, – чтобы выяснить, кто пытается меня уничтожить, но пока мало в этом преуспела. Хотя мне помогает то, что когда люди поступают на службу к Шахам, практически все, что они когда-либо делали, заносится в их дела. Вообще же этим нужно заниматься, как в старину занимались детективы, но у меня нет на это ни времени, ни желания. Я не могу все бросить и следить за этими людьми, поэтому переживаю, что могу не успеть.

У меня случаются неловкие эпизоды, когда не удается сдержать слез. Быть ладьей – это изнурительная работа, и эта угроза ничуть не сделала мою жизнь легче. К счастью, эти слезные приступы обычно случаются в кабинете, и я могу просто подняться к себе в квартиру и прореветься. Потом я умываю лицо и возвращаюсь за стол. Когда секретарь входит, чтобы объявить об очередной встрече или принести новую стопку бумаг, я гадаю, заметила ли она что-нибудь.

Я рада, что мне приходится писать эти письма. По крайней мере, так я могу хоть кому-нибудь признаться в своих страхах, пусть даже нам никогда не доведется с тобой встретиться, а ты не узнаешь, через что я прошла, пока этого не случится.

Изнуренно твоя,

Я

6

Мифани и Ингрид очутились в просторной и на удивление роскошно обставленной комнате. Пол устилал толстый ковер, на стенах висели картины. Буфет слева предлагал выбор сыров и фруктов, а справа находился богато украшенный бар с графинами и бутылками. С потолка свисала люстра, и по всей его поверхности тянулись витые узоры. В дальнем конце комнаты перед завешанной тяжелыми красными шторами стеной располагалось несколько кресел. Возле буфета топтались люди в костюмах.

– Ладья Томас?

Рядом с Мифани возник мужчина, одетый, как дворецкий. Она, встрепенувшись, повернулась к нему.

– Да? – спросила она.

– Могу я предложить вам выпить? – Он указал жестом на бар.

– О, это было бы чудесно. Не могли бы вы принести мне кофе? Ингрид, а ты что хочешь?

Секретарь и дворецкий немного растерялись, но быстро сошлись на том, что Ингрид тоже выпьет чашку кофе. По их застывшим лицам Мифани поняла, что в Шахах людям в фиолетовом не разносили напитки – им самим полагалось их разносить. Пожав плечами, Мифани направилась к буфету и положила себе на тарелку клубники и сыра.

– Ах, ладья Томас! – воскликнул один из стоявших там мужчин.

Грузный и громкий, с огромными зубами и красным лицом, он подобрался к ней, напоминая своим видом здоровенный грузовик. Мифани, вежливо улыбнувшись, уставилась на него, но с места не сдвинулась, а только сунула клубнику в рот. Он остановился и посмотрел слегка озадаченно, будто ожидал, что она отступит или поежится, но затем приблизился еще, пока не подошел почти вплотную. Ей пришлось отвести голову чуть назад, чтобы можно было смотреть на него.

– Добрый день, – поздоровалась она прохладно.

«Кто это такой, и как с ним себя вести – сделать ли реверанс или это он должен отвесить поклон?»

Казалось, он ожидал от нее некоторой нерешительности, но не увидев этого, не показал, что уязвлен, а лишь выглядел удивленным.

«Наверное, привык к чересчур застенчивой Томас, – подумала она. – Ладье, которая боится повысить голос».

– Как неудобно, что пришлось расчистить наш график из-за этой процедуры, да? – проговорил он, и напыщенности в его голосе теперь слышалось меньше, чем прежде. Под ее невозмутимым взглядом он словно поник, пусть и старался искупить это громкостью и, очевидно, выразительностью.

– Вы на меня плюетесь, – холодно проговорила Мифани.

Он запнулся, когда она стала вытирать лицо салфеткой. Не отводя от него глаз, она увидела, как его взгляд лихорадочно перескочил куда-то за ее спину. Он отступил назад и вежливо кивнул подошедшему.

– Ладья Гештальт, – проговорил он уважительно. – Добрый день.

«Ах, вот оно как устроено, – догадалась Мифани. – Гештальт обеспечивает защиту, а Томас занимается счетоводством».

Она быстро обернулась – и в замешательстве отпрянула. Из лифта вышли не близнецы – но гораздо более высокий и крепко сложенный мужчина. Она поняла, что это, видимо, было третье из тел Гештальта, и с интересом его осмотрела.

«Ох, Томас! Недурной у тебя вкус», – подумала она.

Роберт Гештальт был красив и могуч на вид. В обыденных штанах цвета хаки и футболке с короткими рукавами, он, буквально источая уверенность, двинулся вперед.

– Добрый день, Перри, – спокойно поздоровался Гештальт, после чего обратил внимание на нее. – Мифани, отлично выглядишь, – произнес он с еще бо́льшим очарованием. Выдавали его лишь глаза.

«Не забывай, – напомнила она себе, – у тебя только что закончилась встреча с этим человеком и ты слышала, как он убил кучу людей. Пусть он и в другом обличье, но это все равно он».

– Мне ужасно жаль, что это произошло, – заметил он ей. – Знаю, как ты не любишь эти допросы. Но нам нужно просто это выдержать и все.

Он предложил Мифани руку, чтобы повести ее к креслам, и она нерешительно ее приняла.

Когда их кожа соприкоснулась, она испытала шок.

Будто она прыгнула в бассейн с холодной водой, и ее тут же окутали течения. Каждый поток шел отдельно от остальных. Она чувствовала, будто может протянуть руку и нарушить ход этого движения – перенаправить его, исказить или полностью остановить. Все это выглядело сложно, ужасно сложно, и Мифани понимала, что система охватила все физическое тело Гештальта.

«О боже!»

Она разом обрела контроль над этим человеком – и не насильственным образом, а просто силой собственного разума. Она более не была беззащитна – она была опасна.

«Томас, теперь я понимаю, почему ты не могла решиться, но бояться этого тебе не стоило!»

Ошеломленная, она позволила сопроводить себя к одному из кресел посередине, и там ей подали чашку кофе. Она с интересом посмотрела на Гештальта – на его симпатичном лице была самодовольная ухмылка.

«Думаешь, у меня голова вскружилась, потому что это ты такой красавчик? Да это потому, что я могу раздавить тебя на месте».

Оглядевшись вокруг, она увидела, что остальные тоже усаживались в кресла. Два ряда в форме подковы, причем внутренний был расположен немного ниже, чтобы не загораживать обзор сидящим сзади. Будто в очень дорогой приватной ложе на подпольном футбольном матче. Возле штор стоял представительный джентльмен в костюме. Он неловко прочистил горло.

– Уважаемые ладьи, леди и джентльмены, – начал он, – мы ведем наблюдение за этим человеком уже три дня, с тех пор, как он прибыл в страну. Он пользуется голландским паспортом на имя Питера Ван Сьока и, согласно легенде, приехал в командировку по заданию своего работодателя, то есть «Рыболовной компании Зейконинг». С момента его прибытия в Хитроу из Амстердама внимание наших агентов привлекли определенные признаки, и в соответствии с процедурами, утвержденными ладьей Томас, за ним было начато скрытое наблюдение. Наши люди вошли в его номер в мини-гостинице и установили прослушивающие устройства и видеокамеры. Агенты Шахов, наблюдающие за мистером Ван Сьоком, отметили, что в ходе своих передвижений по городу он несколько раз проехал мимо Ладейной и уделил некоторое внимание ее зданию. Вчера вечером он снял проститутку, заплатив ей, чтобы она провела в его номере всю ночь. Сегодня утром субъект прибегнул к нечеловеческим способностям, совершил убийство и, полагаем, начал поедание проститутки. Тогда-то пешки и сделали ход. Когда они появились, субъект продемонстрировал еще бо́льшие способности, разрушив часть мини-гостиницы, и только после этого его удалось задержать. – Мужчина говорил осторожно и сухо, совершенно не выдавая эмоций, но из-за его приглушенного тона вся речь казалась нелепой. – Затем его сразу же перевели в Ладейную.

«Черт возьми, – подумала Мифани. – Это жестко».

Она обернулась в поисках Ингрид и увидела, что ее секретарь сидит сразу же за ней. Ингрид явно чувствовала себя не в своей тарелке, но держалась с достоинством. Мифани улыбнулась ей, и Ингрид, удивившись, улыбнулась в ответ. Когда Мифани повернулась обратно к шторам, то почувствовала, как под ней что-то смялось – словно она сидела на чем-то бумажном. Пошарив там рукой, она достала аккуратно сложенный пакет из вощеной бумаги.

– Гештальт? – обратилась она к телу, сидевшему рядом. – Что это?

– Мифани! – воскликнул он. – Ты же всегда носишь с собой бумажный пакет. Сама ведь знаешь, что не переносишь этих допросов, – ответил он мягко, стараясь ее успокоить, но ей его тон показался, скорее, покровительственным.

– А, ну конечно. Просто не ожидала найти его под собой, – ответила Мифани, кладя пакет на колени.

«Неужели Томас от этого тошнило?»

Ей едва удавалось представить робкую особу в этом тельце, которую тошнит на глазах у всех этих людей. Если не считать Ингрид, которую Мифани сама пригласила спонтанно, она была единственной женщиной в комнате.

«Бедная Томас, – подумала она. – Как ей, наверное, было неловко. – И с сомнением посмотрев на шторы, спросила себя: – Интересно, что сейчас будет?»

Шторы колыхнулись и раздвинулись. Когда красные ткани отъехали в стороны, свет в комнате потускнел.

«И правда: будто это театр, а мы в частной ложе», – мелькнула тревожная мысль.

Перед зрителями оказалось толстое стекло, а за ним – комната, облицованная бледно-голубой плиткой. С потолка струился мягкий свет ламп. В воображении Мифани всплыла каменная плита, к которой цепями прикован какой-нибудь бедолага, но вместо этого она увидела нечто, больше напоминающее обложенное толстыми подушками стоматологическое кресло. На нем сидел мужчина, глаза его были закрыты. Рукава его рубашки были аккуратно обрезаны, штанины закатаны. Лоскутами ткани на запястьях, талии и лодыжках он был привязан к стулу и не шевелился. Что-то в клинической прагматичности этой обстановки вселяло трепет больший, чем всплывшие у Мифани в памяти картины ужасов средневековья.

– О боже, – пробормотала она и жалостливо взглянула на Гештальта.

В комнату вошел человек, и Мифани напряглась. На нем были очки, врачебная форма и хирургическая маска. Мифани поискала взглядом его инструменты – на каком-нибудь подносе или тележке, – но ничего не заметила. Напряжение внутри нее росло. Если никакого оборудования не было, то как тогда члены Шахов добывали информацию? Неужели сейчас будет какая-нибудь сюрреалистичная пытка, неужели плоть и кости этого мужчины разорвутся сами собой? Или, может, телепат станет вытягивать мысли из его мозга? Что же настолько ужасало Томас, что ее то и дело тошнило во время подобных мероприятий? Мифани сжала пальцами подлокотники, впилась ими в мягкую ткань. А когда допросчик натянул латексные перчатки и протянул руки к мужчине, она заерзала на подушках. Сидевший рядом Гештальт сосредоточенно наклонился вперед, и в комнате воцарилась тишина.

Положив руки мужчине на голову, допросчик начал ощупывать ее пальцами и водить ими вдоль границы волос. Затем слегка откинулся назад и быстро заговорил в свисавший с потолка микрофон.

– Почти все его предки – выходцы из Западной Европы, за исключением только прадеда-поляка, – произнес он.

Шумный мужчина, пытавшийся запугать Мифани, фыркнул, и допросчик остановился. И несколько мгновений сердито побарабанив пальцами по голове субъекта, продолжил:

– Предрасположен к таланту в музыке и математике, но вместе с тем склонен и к неуверенности в себе. Обладает выдающимся мужеством и практически лишен чувства юмора. И не испытывает угрызений совести по поводу убийства.

Допросчик осторожно провел пальцами вдоль руки мужчины и остановился на запястье. Мифани, сощурив глаза, увидела, что он, прикрыв глаза, слегка надавил.

– Ему тридцать два года, второй ребенок в семье. День рождения в июне. Перенес ряд тяжелых операций, имеет несколько имплантатов. Помимо прочего, заменены почки и легкие. – Наступила долгая пауза, и допросчик наклонил голову, будто к чему-то прислушиваясь. – Эта операция проведена четыре года назад. Еще он правша. И имеет аллергию на молочное.