Текст книги "Короли Вероны"

Дэвид Бликст
Короли Вероны

Посвящается Джен: я останусь в сердце твоем, умру на коленях твоих, погребен буду под веками твоими

 
‘A te convien tenere altro viaggio,’
rispuose, poi che lagrimar mi vide,
‘se vuo’ camper d’esto loco selaggio:
 
 
che questa bestia, per la qual tu gride,
non lascia altrui passer la sua via,
ma tanto lo ‘mpedisce che l’ucidde;
 
 
e ha natura si malvagia e ria,
che mai non empie la bramosa voglia,
e dopo ‘l pasto ha pi a liu fame che pria.
 
 
Molti son li animali a cui s’ammoglia,
e piu saranno ancora, infin che l’vetro
verra, che la fara morir con doglia’.
 

 
«Ты должен выбрать новую дорогу, —
Он отвечал мне, увидав мой страх, —
И к дикому не возвращаться логу;
 
 
Волчица, от которой ты в слезах,
Всех восходящих гонит, утесняя,
И убивает на своих путях;
 
 
Она такая лютая и злая,
Что ненасытно будет голодна,
Вслед за едой еще сильней алкая.
 
 
Со всяческою тварью случена,
Она премногих соблазнит, но славный
Нагрянет Пес, и кончится она…»[2]2
  Здесь и далее отрывки из «Божественной комедии» Данте даны в переводе М. Лозинского. Остальные стихи даны в переводе Ю. Фокиной.


[Закрыть]
 

Данте. Ад, песнь I, стихи 91-102

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

* – указывает на историческую личность.

** – указывает на шекспировского персонажа.

Семейство делла Скала из Вероны

* ФРАНЧЕСКО «КАНГРАНДЕ» ДЕЛЛА СКАЛА – самый младший сын Альберто I, единственный правитель Вероны и имперский викарий Тревизской Марки – Виченцы, Падуи, Вероны и Тревизо.

* ДЖОВАННА ДА СВЕВИА (в замужестве делла Скала) – правнучка императора Фридриха II, супруга Кангранде.

* ФРАНЧЕЧЧИНО «ЧЕЧЧИНО» ДЕЛЛА СКАЛА – племянник Кангранде, с 1314 г. женат на дочери Лучино Висконти.

* ФЕДЕРИГО ДЕЛЛА СКАЛА – родственник Кангранде.

* АЛЬБЕРТО II ДЕЛЛА СКАЛА – племянник Кангранде, брат Мастино, род. в 1306 г.

* МАСТИНО II ДЕЛЛА СКАЛА – племянник Кангранде, брат Альберто, род. в 1308 г. **

* ФРАНЧЕСКО – род. в 1314 г. **

Семейство Ногарола из Виченцы

* АНТОНИО II ДА НОГАРОЛА – старший сын Антонио I, держит сторону Скалигеров.

* БАИЛАРДИНО ДА НОГАРОЛА – младший сын Антонио I, женат на сестре Кангранде, Катерине.

* КАТЕРИНА ДЕЛЛА СКАЛА (в замужестве да Ногарола) – дочь Альберто делла Скала I, супруга Баилардино.

БАИЛАРДЕТТО ДА НОГАРОЛА – старший сын Баилардино и Катерины, род. в 1315 г.

ВАЛЕНТИНО ДА НОГАРОЛА – младший сын Баилардино и Катерины, род. в 1317 г.**

Семейство Алагьери из Флоренции

* ДУРАНТЕ «ДАНТЕ» АЛАГЬЕРИ – флорентийский поэт, в изгнании с 1302 г.

* ДЖЕММА ДОНАТИ – супруга Данте, живет во Флоренции.

* ПЬЕТРО АЛАГЬЕРИ – старший из оставшихся в живых сыновей Данте. Присоединился к отцу в изгнании в 1312 г.

* ДЖАКОПО «ПОКО» АЛАГЬЕРИ – второй оставшийся в живых сын Данте. Присоединился к отцу в изгнании в 1314 г.

* АНТОНИЯ «ИМПЕРИЯ» АЛАГЬЕРИ – единственная дочь Данте.

Семейство Каррара из Падуи

* ДЖАКОМО «ГРАНДЕ» ДА КАРРАРА – правитель Падуи, дядя Марцилио, двоюродный дед Джаноццы делла Белла.

* МАРЦИЛИО ДА КАРРАРА – род. в 1294 г., рыцарь, племянник правителя Падуи «Гранде», родственник Джаноццы.

ДЖАНОЦЦА ДЕЛЛА БЕЛЛА – род. в 1300 г., дальняя родственница семейства Каррара, воспитывалась в Батталии, к югу от Падуи**.

Семейство Монтекки из Вероны

ГАРГАНО МОНТЕККИ – род. в 1265 г. Отец Марьотто и Аурелии.

РОМЕО МАРЬОТТО МОНТЕККИ – род. в 1298, сын и наследник Гаргано Монтекки**.

АУРЕЛИЯ МОНТЕККИ – род. в 1301 г., дочь Гаргано Монтекки.

Семейство Капеселатро из Капуи

ЛЮДОВИКО КАПЕСЕЛАТРО – глава купеческого семейства из Капуи. Отец Луиджи и Антонио.

ЛУИДЖИ КАПЕСЕЛАТРО – род. в 1294 г., старший сын Людовико, отец Тибальта**.

АНТОНИО КАПЕСЕЛАТРО – род. в 1297 г., второй сын Людовико.

ВТОРОСТЕПЕННЫЕ ПЕРСОНАЖИ

Родичи, союзники и слуги Скалигеров

ЦИЛИБЕРТО ДЕЛЬ АНДЖЕЛО – главный егерь Кангранде.

* ПАССЕРИНО БОНАЦЦОЛСИ – подеста Мантуи, близкий родственник Кангранде.

ФЕРДИНАНДО БОНАВЕНТУРА – кузен наследника Бонавентуры, Петруччо**.

ПЕТРУЧЧО БОНАВЕНТУРА – веронский дворянин, пребывает в поисках достойной супруги**.

ТЕОДОРО КАДИССКИЙ – мавр, невольник астролога Игнаццио да Палермо.

* ГУЛЬЕРМО ДА КАСТЕЛЬБАРКО – веронский дворянин, ответственный за сохранность оружия Кангранде.

* УГУЧЧОНЕ ДЕЛЛА ФАДЖОУЛА – правитель Лукки, бывший покровитель Данте, друг Кангранде.

АВЕНТИНО ФРАКАСТОРО – личный врач Кангранде.

ЕПИСКОП ФРАНЦИСК – францисканец, сменивший епископа Джуэлко в 1315 г.

* ЖИД МАНУИЛ – шут Кангранде.

ЕПИСКОП ДЖУЭЛКО – епископ Вероны.

ТУЛЛИО Д’ИЗОЛА – дворецкий Кангранде.

БЕНВЕНИТО ЛЕНОТИ – жених Аурелии Монтекки.

БРАТ ЛОРЕНЦО – молодой монах-францисканец, родом из Франции **.

* НИКОЛО ДА ЛОЦЦО – рыцарь, родом из Падуи, перешедший на сторону Кангранде.

ДЖУЗЕППЕ МОРСИКАТО – врач семейства Ногарола из Виченцы, рыцарь.

ИГНАЦЦИО ДА ПАЛЕРМО – личный астролог Скалигеров.

МАССИМИЛИАНО ДА ВИЛЛАФРАНКА – начальник охраны в палаццо Кангранде.

ВРАГИ ВЕРОНЫ

* АЛЬБЕРТО МУССАТО – поэт, описывающий в своих произведениях исторические события, из Падуи.

* ПОНЦИНО ДЕ ПОНЦОНИ – рыцарь, родом из Кремоны. Подеста[1]1
  Подеста (ит. podesta) – глава администрации (подестата). Подеста сочетал функции главы исполнительной и судебной власти. В зависимости от региона и периода истории должность могла быть как выборной, так и назначаемой. В крупных городах-государствах правители зависимых городов назначались центральной властью. Первые подеста были наместниками императора Священной Римской империи. – Здесь и далее примеч. переводчика.


[Закрыть] Падуи с 1314 г.

ВАННИ «АСДЕНТЕ» СКОРИДЖИАНИ – рыцарь из Падуи, лицо которого обезображено в сражении с Кангранде.

* ВИНЧИГУЕРРА, ГРАФ САН-БОНИФАЧО – последний представитель изгнанного из Вероны семейства, участник войны с Кангранде.

* ФРАНЧЕСКО ДАНДОЛО – венецианский посол, дворянин.

ПРОЛОГ

Падуя,

16 сентября 1314 года

Нервы у Чоло гудели, как струны под ветром. За все время пути им с Джироламо не встретилось ни души. Ни на дороге, ни в долине. Как вымерли все.

– Что бы это значило? – нарушил молчание Джироламо.

– Мне-то откуда знать? – отвечал Чоло.

– Может, Падуя в осаде?

– Приедем – увидим.

– Если Падуя в осаде, как мы туда попадем?

– Знай себе пришпоривай.

– Но…

– Думай о золотых флоринах.

– Хорошо бы сперва посмотреть на эти флорины.

– Заткнись! – прошипел Чоло.

Пустые поля сменились пустыми предместьями. Стали попадаться следы пожарищ, но большинство крестьянских лачуг были целехоньки и даже явно недавно построены. Чоло видел свежеобструганные подпорки и свежеобожженные кирпичи – свидетельства старой осады. Старой, а не новой – в противном случае пожарища бы дымились, эхо разносило бы грубую брань, победные клики и воинственное пение, топот нетерпеливых коней, скрежет и грохот стенобитных орудий, а в воздухе висел бы запах дыма и трупов. Чоло поморщился.

Однако пахло так, как обычно пахнет ночью. Стрекотали сверчки, изредка доносился собачий лай или гусиный гогот – и только. Не темнели шатры, не горели костры, не щетинились копья. Падуя не держала осаду. Куда же, черт побери, все подевались?

От внезапной догадки Чоло похолодел. Чума! Как он сразу не понял! Падуанцы попрятались по домам, расчесывают бубоны, харкают кровью… Чоло бросил взгляд на Джироламо и счел за лучшее промолчать. Он подумал о деньгах, прикрыл рот грязной ладонью, чтобы не вдыхать заразу, и пришпорил коня.

Вскоре они добрались до моста, ведущего к северным воротам. Понте Молино, сохранившийся со времен Римской империи, был длиной в четырнадцать лошадей; его тройные арки стискивали реку Баччилионе. Среднюю арку поддерживали две массивные каменные колонны; вода обегала их с тихим журчанием. Невдалеке скрипели водяные мельницы.

Мост упирался в укрепленные ворота. Чоло прищурился и принялся напряженно всматриваться. Горы трупов за воротами не наблюдалось – хороший знак. Вокруг по-прежнему не было ни души.

Чоло пришпорил коня. Копыта застучали по бревнам моста. Джироламо не отставал.

Доехав до середины моста, Чоло увидел, что ворота открыты, однако за ними не мелькают факелы, не перемещаются тени. Он придержал коня.

– Ох, чует мое сердце, добром это не кончится, – пробормотал Джироламо.

Внезапно на башне, прямо у них над головами, вспыхнул огонь. Факел! Через секунду зажглись еще два. Одновременно послышались голоса. Тысячи радостных голосов – мужских, женских, детских. Зазвонили колокола, заиграли музыканты. Все горожане, оказывается, с факелами высыпали на улицы. Светало.

Чоло пригнулся в седле и вытер пот со лба.

– Успокойся. Просто у них какой-то празд…

Тут он услышал грохот и понял, что рано обрадовался. Из ворот, подобно огромной волне, вырвалась конница. В свете факелов сверкали нагрудники и шлемы с пышными перьями. Бесчисленные всадники неслись по понте Молино.

Неслись прямо на Чоло и Джироламо.

В панике Чоло соскочил с коня, тотчас забыл о нем, в мгновение ока оказался на краю моста и, раскинув руки, бросился в воду. Он погрузился, как стоял: сначала ноги, потом все остальное. Под водой стука копыт было не слышно. Чоло, не умевший плавать, принялся молотить воду руками и ногами, как при беге, полагая, что продвигается в сторону моста. Больно ударившись обо что-то плечом, он изо всех сил за это что-то ухватился и в кромешном мраке на ощупь определил, что под пальцами у него камень. Чоло попытался подтянуться, держась за скользкий от слизи непонятный объект. Легкие горели. Наконец ему удалось высунуться на поверхность и вдохнуть воздуха.

Оказалось, что Чоло держался за основание арки римского моста. Над головой у него все еще громыхали всадники. Болваны. Где бы сейчас ни был враг, все равно он не здесь. Так куда их несет? Темно, хоть глаз коли – того и гляди, конь споткнется и рухнет. Однажды Чоло чуть не погиб при похожих обстоятельствах – у всадника впереди лошадь сломала ногу и упала, насмерть задавив не только собственного седока, но и спровоцировав падение и гибель двоих скачущих следом.

До Чоло все еще долетали радостные голоса горожан. Он терпеть не мог подобных сборищ. И чем только гордятся эти ослы? Умением владеть копьем и держать ряды? Дрожа мелкой дрожью, Чоло вместе с остатками речной воды выплюнул развесистое проклятие всадникам, а заодно и всем любителям парадов.

Он цеплялся за камни, пока не почувствовал под ногами дно. Повезло, что течение в Баччилионе медленное; еще большим везением оказалось наличие водяных мельниц, вблизи которых река еле ползла. Иначе Чоло просто бы снесло вниз, и дело с концом. Тут он вспомнил о Джироламо. Удалось ли тому спастись? Впрочем, звать его бесполезно. Если Джироламо жив, они встретятся возле дома.

Примерно через десять минут Чоло удалось выбраться на берег. Хотя последний и был каменистым, не стоило даже пытаться проникнуть в город снизу. Единственный путь лежал через мост. Чоло перевел дух и начал карабкаться по арке. Мокрые пальцы скользили по выщербленным камням. Шепотом ругаясь на чем свет стоит, он дотянулся до барельефа с изображением какого-то древнего бога и оказался как раз под основанием моста. Теперь нужно дождаться, пока проедут все всадники. Чоло корчился и елозил ногами по камням, пока ему не удалось закрепиться и освободить руки. Было холодно, зуб на зуб не попадал. Черт бы побрал всех падуанцев вместе с их patavinitas.[3]3
  Patavinitas (лат.) – от старого названия Падуи – Патавия. Означает патриотизм и необоснованное чувство гордости своими предками, местом рождения и т. п.


[Закрыть]

Стук копыт постепенно стихал; стихали и напутствия горожан вслед всадникам – видно, надорвали-таки свои луженые глотки. Чоло извернулся и вскарабкался на мост. Никто не остановился, чтобы помочь ему. Более того – его чуть было не затоптали. Чоло трясло уже не столько от холода, сколько от ярости.

Ликующая толпа подхватила и понесла его. Он тоже старался издавать крики радости, но зубы немилосердно стучали. Однако он постепенно согрелся от множества плотно сбившихся вокруг тел, а поняв, насколько легко будет вот так, подчиняясь толпе, проникнуть в город, даже обрадовался. Прикинув, что его конь, скорее всего, ускакал, он сразу отмел мысль о поисках. Оставалось играть роль счастливого падуанца, только что отправившего сына за славой.

Вскоре приступ патриотизма уступил место повседневным заботам. Горожане стали расходиться по домам. Снова оказавшись на понте Молино, Чоло шутил, хлопал ближайшие спины, присоединялся к раскатам смеха и убеждал себя, что смеется над собственным невезением. Посреди моста он увидел тело Джироламо. Чоло узнал его по дублету[4]4
  Дублет – короткая куртка с отстегивающимися рукавами, часто не сшитая по бокам. Держалась с помощью узкого пояса.


[Закрыть] – лицо под копытами коней превратилось в сплошное месиво.

Чоло быстро нагнулся. Оказалось – зря: Джироламо уже успели ограбить.

В город Чоло вошел с улыбкой и влился в группу, направлявшуюся в таверну. Ему уже приходилось три-четыре раза бывать в Падуе – под судом. В его защиту выступал сам Белларио – дело шло о мелкой краже. Так что Чоло без труда имитировал местный диалект. Он спросил всего одну бутылку вина, но с чувством присоединился к пению и усердно отбивал такт по столу до тех пор, пока не высохла одежда. Тогда он сказал своим новым лучшим друзьям, что его ждет зазноба, и откланялся. Следовало кое с чем разобраться.

Точнее, кое с кем.

Через пятнадцать минут он нашел нужный дом – именно там, где и предполагал. При доме имелся висячий сад. И куст можжевельника. На стене, между двух зарешеченных окон, фреска – языческий бог с посохом, обвитым парой змей. Под фреской – два массивных свинцовых кольца, чтобы привязывать лошадей. Все как описывали.

У парадной двери горели факелы, и Чоло миновал их, пошатываясь, будто пьяный, – на случай свидетелей. Его предупредили, что с земли в дом не проникнуть, так что он не стал тратить время на поиски входа, а сразу обогнул здание и добрался до стены высотой в три этажа, окружавшей красильню. Штукатурка снаружи облупилась, под ней виднелись булыжники и кирпичи – при строительстве все шло в дело. Было темно, только звезды и светили. Продолжая изображать пьяного, Чоло распустил шнурки брегессе и стал мочиться, свободной рукой ощупывая стену. Улица будто вымерла, даже кошки не шмыгали. Затянув шнурки, Чоло потер руки. Теперь он знал, где в стене выбоины. Можно было начинать подъем.

По гребню стены шли шипы, на случай вторжения в красильню. Но Чоло и не нужно было в красильню. Ему нужно было в дом. Он осторожно взялся за толстенный шип – вдруг шип заострен не только на конце, но и по всей длине? Однако и здесь полученные им сведения оказались точными: шип был гладкий, округлый. Чоло ухватился крепче, молясь, чтобы шип выдержал его вес.

Шип не подвел. Повисая то на одной, то на другой руке, Чоло по шипам добрался до погруженного в тень угла между двумя домами.

Он тяжело дышал, руки и плечи ныли. Ему оставалась еще половина стены. Переведя дух, он продолжал путь.

В доме послышался шум, и Чоло похолодел от ужаса. Что, у них собаки? Или, того хуже, гуси? Вжавшись в стену, из последних сил держась мокрыми от пота пальцами за шипы, он молился об облаке – одном-единственном облаке, которое скрыло бы звезды и погрузило бы его, Чоло, в густую тень. Он старался определить характер шума.

Это был детский плач. Просто ребенок, проснувшись в темной комнате, испугался и заплакал.

Чоло бросил взгляд через плечо. Плач доносился из дома, в который ему необходимо было попасть. В идеале, конечно, следовало бы дождаться, пока ребенок вновь заснет. Но руки у Чоло и так уже ослабели. Он поспешил завершить последний этап пути, молясь, чтобы ладони не соскользнули, и понимая, как фальшивы его мольбы. Предстояло выполнить почти акробатический трюк – прижаться спиной к высокой стене и прыгнуть в окно, находящееся от него на расстоянии трех локтей.

Чоло крепче сжал шип одной рукой, извернулся в воздухе и выбросил вперед свободную руку. Ухватиться за шип удалось только со второй попытки. Вот и полукруглое окно, в которое ему требовалось проникнуть. Деревянные ставни были распахнуты.

Чоло знал: чем больше он медлит, тем больше сдают нервы. Отпустив шипы, он оттолкнулся от стены и прыгнул в окно.

Он рухнул на подоконник и сразу же широко расставил локти, чтобы закрепиться. Падая, он больно ушиб грудную клетку и ободрал подбородок, однако, подтянувшись, в конце концов попал внутрь.

Из длинного узкого коридора вели четыре двери – по две с каждой стороны. Скорчившись под окном, Чоло долго щурился и осматривался, пока не убедился, что все двери закрыты. Собственное дыхание казалось ему громче раздуваемых кузнечных мехов. Но в доме стояла тишина. Если не считать всхлипываний ребенка, да и те уже стихали.

Он осторожно разогнулся. С каждой секундой дыхание становилось ровнее, с каждым вдохом бешеное сердцебиение унималось. Темнота играла злые шутки с его зрением – ему мерещилось, что двери открываются, и дважды он готов был поклясться, что видел человеческие тени. И оба раза ошибался. По крайней мере, надеялся, что ошибается.

В общей сложности Чоло просидел под окном не более трех минут. За это время он совершенно взял себя в руки, нащупал у левого бедра обтянутую кожей рукоять и извлек из ножен кинжал длиною в пять вершков.

Держась стены, чтобы не попасть в поток бледного света, льющегося из окна, Чоло двинулся по коридору. Он хорошо выучил план дома и знал, что цель близка. Идти нужно до первого поворота в большую залу, затем подняться по лестнице на один пролет. Там будет двустворчатая дверь. Проще простого.

Коридор был выложен плиткой, а не выстелен тростником. Продвигаясь на цыпочках, Чоло добрался до двух дверей, расположенных точно друг напротив друга. Обе двери были закрыты. Стараясь не дышать, Чоло почти пробежал мимо них. Все по-прежнему было тихо. Он перевел дух и мысленно обругал себя за то, что в страхе перешел с цыпочек на полновесный шаг.

За первой парой дверей следовала вторая. И эти двери были закрыты. Чоло опять поймал себя на попытке перейти на бег, усилием воли остановился и прислушался. На расстоянии одного лестничного пролета по-прежнему плакал ребенок, зато остальные в доме крепко спали.

Фортуна благоволит смельчакам, думал Чоло. Он пробрался за угол, нащупал перила. Спешка могла стоить ему жизни.

Почти все ступени отчаянно скрипели, но Чоло ступал по краю лестницы, где древесина лучше сохранилась и почти не издавала шума. В конце лестницы было окно, выходившее на север. Чоло увидел тонкий, как лучина, месяц, а месяц увидел Чоло. Последний согнулся в три погибели, вжался в стену и стал высматривать двустворчатую дверь.

Вскоре он различил створки – месяц по ним будто светлой кистью прошелся. За ними – Чоло слышал – и находился ребенок. Он не плакал в прямом смысле слова, а скорее всхлипывал во сне, а может быть, пускал младенческие пузыри. Похоже, детская совсем небольшая – эхо всхлипываний не раскатывалось, а тотчас отвечало ребенку.

Чоло выжидал, вслушиваясь в шум за дверью. Есть ли при младенце нянька? Наверняка нет. А если и есть, спит мертвым сном. Который через несколько минут станет для нее единственно возможным состоянием. Чоло ухмыльнулся и стал смотреть в окно, давая глазам привыкнуть к лунному свету. Он вознес мольбу Господу, чтобы облако скрыло месяц, но по зрелом размышлении переадресовал ее дьяволу.

Кто бы ни услышал мольбу об облаке, она тотчас была исполнена. Лестница погрузилась во мрак. Чоло осмелел. Он занес кинжал и рывком открыл дверь.

В детской было темно, хоть глаз коли. Пришлось опять помедлить на пороге, чтобы глаза привыкли к полному мраку.

Ребенок по-прежнему тихонько всхлипывал. Чоло скосил глаза в угол, откуда доносились звуки, и ему показалось, что он различает очертания колыбели. Он опустил руку с кинжалом – выбранный им первоначально размах явно был несообразен размерам жертвы. Чоло сделал шаг в комнату, продолжая держаться за косяк.

Из угла метнулась тень. От резкого сухого звука Чоло вздрогнул. Внезапно в груди у него словно что-то взорвалось. Очнулся он в коридоре на полу. Значит, его чем-то ударили, чтобы оглушить. Свободной рукой Чоло нащупал деревянную стрелу, торчавшую из грудины. Машинально стал перебирать перья. Он стонал, но не решался выдернуть стрелу.

Со скрипом отворилась вторая дверь. Покров со светильника сорвали, и Чоло на мгновение ослеп. Свет приближался, заполняя собой все пространство, будто сиял в руках самого ангела мщения. Наконец ангел – весь в белом – остановился прямо над Чоло. Точнее, остановилась. Ибо это была женщина. А белые одежды означали траур.

– Значит, не насмерть? Очень хорошо.

– Святая Мадонна… – попытался произнести Чоло. На губах остался металлический вкус крови.

– Тише!

Женщина с одной стороны от Чоло поместила свечу, а с другой – орудие мщения, маленький лук. Вероятно, она ушибла руку, когда стреляла, потому что стрелу из груди Чоло выдернула левой рукой.

За ангелом маячила еще одна тень – молоденькая девушка с младенцем. С тем самым младенцем, за жизнью которого пришел Чоло. Он не знал, мальчик это или девочка – дитя еще не вышло из возраста пеленок, с виду было не определить, а заказчика Чоло спрашивать не стал. Ему хотелось спросить сейчас, но было больно даже дышать.

Женщина-ангел тряхнула головой. Переливчатым, по мнению Чоло, прелестным голосом она произнесла:

– Меня интересует только его имя.

– Я…

– Вы не поняли вопроса, любезный?

– Да простит меня… ваша милость, это женщина.

Ангел кивнул, однако не улыбнулся. А Чоло очень хотелось увидеть ангельскую улыбку. Он умирал. И ему необходимо было утешение.

– Простите меня, мадонна.

– Бог простит.

Его собственный кинжал поблескивал слева от бледной ангельской руки. Чоло сделал над собой усилие, чтобы закрыть глаза и не видеть, как вытекающая жизнь обагряет плиточный пол.