Текст книги "Короли Вероны"

В защиту vulgare Данте сказал:

– Небесная книга написана на всеобщем языке, так как она – о нашей вселенной. На этом языке люди говорили до того, как начали строить Вавилонскую башню. Создав планеты и звезды, Господь даровал нам карту судьбы. Читая по звездам, мы управляем своей жизнью. Важно уметь правильно понять предначертание. И настоящим священникам это известно.

Аббата снова опередили – на этот раз Кангранде. Большой Пес подался вперед, сияя улыбкой.

– Вы хотите сказать, мессэр Данте, что жизнь человека напрямую зависит от того, насколько правильно он прочел свою судьбу по звездам?

– Совершенно верно.

Аббат покачал головой.

– Значит, мессэр Данте, вы утверждаете, что судьба человека предопределена. А знаете ли вы, что данное утверждение противоречит церковной доктрине? – Для пущего эффекта аббат на слове «противоречит» притопнул ногой и одновременно оттопырил локоть.

Данте улыбнулся.

– Вообразите, что читаете книгу – любую книгу. Автор создал прекрасную поэму, в его голове была полная, детальная картина того, о чем он писал. Допустим, автор говорит о небе, затянутом облаками. Вы, читая, все представляете по-своему. Там, где автор имел в виду белые пушистые облака, вам видятся грозовые тучи. Нельзя сказать, что вы не правы – эту картину породило ваше воображение. Однако автор говорил не о том. В процессе чтения меняются как литературное произведение, так и читатель. Точно так же все происходит, когда вы пытаетесь читать по звездам. Астрология – это наука в той же степени о человеке, в коей о небесных сферах. Недостаточно просто наблюдать звезды. Нужно уметь правильно истолковать ход небесных тел. От этого истолкования зависят судьбы как отдельных людей, так и целых народов. Кангранде слушал с явным интересом.

– Получается, Создатель дал каждому из нас собственную песню, мы же должны хорошо ее исполнить?

Какой-то синьор, устав от умных разговоров, стал нетерпеливо переминаться с ноги на ногу.

– Не позор ли, о великий Капитан, что твое пение обратило в бегство твоих же собак?

– Пассерино прав! – раздалось в толпе.

Кангранде рассмеялся первый, вдобавок громче всех, но и смеясь, глаз не сводил с Данте.

– Так что же, поэт? Я прав?

Ему нужна правда? Или это вызов? А может, он решил еще раз испытать Алагьери?

– Прекрасно сказано, мой господин. Судьба зависит от двоих – от Господа, который начертал путь смертного на небесах, и от смертного, который читает божественные письмена. Господь ничего не утаил от нас… но достаточно ли мы умны, чтобы понять Его?

Аббат Сан Зено открыл было рот, чтобы продолжить дискуссию, тем более что желающих опередить его не наблюдалось, однако Кангранде, похоже, наскучила беседа. Обернувшись к своему шуту, Большой Пес сказал:

– Мы тут столько говорили о поэзии, что мне захотелось послушать стихи. Давай, негодник, потешь нас, да не затягивай, а то обедать пора.

Шута Пьетро тоже видел ночью. Эмануэле ди Саламоне деи Сифони, более известный как Мануэлло Джиудео, еще более известный как Жид Мануил, циник и сводник, без него не обходился ни один праздник при дворе Кангранде. Шут поклонился, что само по себе уже было комично. Бог знает откуда появились трехструнная скрипка и смычок. Карлик заиграл джигу. То, что гостям предстояло услышать в исполнении Жида Мануила, явно не имело отношения к высокой поэзии. Шут подпрыгнул – бубенцы на рукавах зазвенели в такт музыке – и затянул на махровом веронском диалекте:

 
Труба моя,
Восславь Верону!
Ей, солнцеликой,
К лицу корона!
 
 
Меч и копье,
Лук и стрелы,
Всадник лихой —
Время приспело!
 
 
Что там за топот?
Это пехота!
Это солдаты,
Блестящие латы!
 

Жид Мануил пел басом, пародируя солдат, и стены отзывались одобрительным эхом. Вдруг он развернул плечи и пошел, сильно выворачивая ноги носками наружу, как Кангранде. Капитан сотрясался от хохота, на глаза ему навернулись слезы. Потом седой аббат топал по мраморному полу в такт музыке. Борзая Кангранде следила за ногами шута, готовая напасть.

 
Что там за звуки?
Сокола клекот.
Сокола клекот —
Будет охота!
 

Пьетро от души веселился, слушая песню; веселились и остальные гости. Вдруг юноша спохватился: куда пропал его новый друг? Марьотто обнаружился рядом со старым Монтекки. Поза юноши красноречиво свидетельствовала: ему досталось на орехи.

 
Будет охота —
Борзым работа.
Будет турнир —
Копья, на пир!
 

Шуту хлопали все громче. Он раззадорился и плясал теперь не на пятачке в центре лоджии – нет, каждый его следующий круг был шире предыдущего, толпа постепенно отступала, освобождая Эмануэле место для пляски. Шут изображал рыцарский турнир. Данте, все это время вежливо любовавшийся рекой, вздрогнул, когда мимо него пронесся взмокший карлик.

Пьетро улизнул от отца и пробрался к Марьотто.

– Что случилось? – прошептал он.

– Я пропал. Я должен был встретить сына еще одного знатного человека. – Марьотто покачал головой. – А похож он…

Без труда распознав в интонации юного Монтекки снобизм, который, впрочем, совсем его не удивил, Пьетро переспросил:

– Так на кого он похож?

– Смотри сам. Вон, видишь? – И Марьотто указал на упитанного молодого человека, с интересом слушавшего разговоры о войне. Молодому человеку тоже нравилась песня – он притопывал и прихлопывал, причем довольно громко.

 
Крыльев не нужно
Славным ла Скала[14]14
  Scala (ит.) – лестница.


[Закрыть] —
Лестница к небу
Путь указала!
 

– Он из Капуи, – шептал Марьотто. – Его отец намерен перенести семейное дело в Верону.

– Какое еще может быть дело у благородной семьи? Я-то думал…

– Не ты один. Благородство обошлось им в кругленькую сумму.

– Понятно.

Пьетро действительно было понятно. Самый смысл благородного происхождения грозил сойти на нет, если короли, папы и императоры продолжат продавать титулы. Когда какой-нибудь граф или герцог умирал, не оставив наследника, правитель мог упразднить титул и весьма выгодно продать его, вместе с землями, любому амбициозному купцу. Образом жизни такие купцы зачастую не отличались от дворян, даже если не могли похвалиться свежекупленным титулом. Они одевались как дворяне, имели дома, ели и читали то же, что дворяне, и вдобавок путешествовали! Продажа титулов, дискредитирующая дворянское сословие, к прискорбию многих, становилась обычным делом.

Правда, у медали была и другая сторона. Как бы ни кривились дворяне при упоминании о ней, в душе они не могли не признать, что браки с выходцами из низших сословий вливают свежую кровь в вырождающиеся семейства. Немало нынешних благородных семей являлись таковыми лишь в третьем или даже во втором поколении. Род делла Скала был из их числа. Конечно, только невежда мог напомнить об этом Кангранде, а в его окружении невежды не водились.

– Я должен показать город этому молодчику, – сказал Марьотто.

– Пусть заплатит за экскурсию. – Голос у Пьетро был веселый, но юному Монтекки послышался в нем апломб раненого селезня. – А что, если я пойду с вами?

– А ты сможешь? В смысле, отец тебя отпустит?

– Постараюсь его уломать. – Тут Пьетро представил условие, которое, пожалуй, выдвинет отец, и скривился. – Не исключено, что нам придется взять и моего младшего брата.

Марьотто просиял.

– Хотя бы и так. Ты настоящий друг, Пьетро.

Шум нарастал, слова Монтекки потонули в визге скрипки. Карлик приступил к последнему куплету и старался изо всех сил. Близился кульминационный момент.

 
Славьте владыку
Гордой Вероны:
Светлому лику
Нет лучше короны!
 

Кангранде не стал дожидаться, пока стихнут последние аккорды. Он вскочил на ноги и крепко обнял уродливого певца, расцеловал его в обе щеки. Затем обернулся к Данте, все еще безучастно наблюдавшему общее веселье. Глаза Капитана странно блестели.

– Разве не удивительно, что этот человек, которого называют дураком, развеселил моих гостей? Тебя же, Данте, считают мудрецом, в то время как ты ни у кого не способен вызвать улыбку.

Данте Алагьери бесстрастно взглянул на правителя Вероны.

– Ничего удивительного нет в том, что одни дураки находят приятным общество другого дурака.

Кангранде рухнул в кресло и хохотал до тех пор, пока из глаз его не брызнули слезы.

Слезы ручьями текли по щекам одинокого всадника, когда он придержал коня у понте Пьетро, восточных ворот Вероны.

– Где, ты говоришь, пожар? – переспросил капитан стражи.

– Да я его знаю! – воскликнул сержант. – Это же Муцио, паж брата синьора Ногаролы.

Капитан стражи уже и так сообразил, что дела плохи, а после слов сержанта и вовсе перестал церемониться:

– Да что случилось, говори скорей!

Юноша говорить не мог. Он потянулся было к бурдюку, но один из солдат предвосхитил его движение. Юноша глотнул из поданной фляжки, закашлялся и наконец прохрипел:

– Виченца… Она горит!

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Из обеденной залы на лоджию долетали ароматы вина, пряного мяса, растопленного сыра, свежеиспеченного хлеба и оливкового масла; от них ли, а может, от неумеренного хохота у гостей разыгрался аппетит.

Пьетро с воодушевлением подтягивал за друзьями жениха очередной непристойный куплет, очень надеясь, что отец его не слышит, когда в дверном проеме, больше напоминавшем ворота, появилась женщина. Она выглядела старше, чем он думал, тем не менее была очень хороша собой и убрана по последней моде. Темные волнистые волосы обрамляли продолговатое лицо, негнущаяся симара[15]15
  Симара – верхнее женское платье со шлейфом и пышными рукавами.


[Закрыть] из парчи двух видов – золотой и темно-красной – делала походку особенно величественной и плавной. В залу вошла сама Джованна из рода Антиохов, правнучка Фридриха II, сестра матери Чеччино, супруга правителя Вероны.

Кангранде немедля оставил гостей и прошествовал к Джованне; за ним по пятам следовала поджарая борзая. Джованна встала на цыпочки и что-то прошептала мужу на ухо.

За ее спиной в дверях появились два мальчика. Пьетро локтем толкнул Марьотто.

– Я думал, у Кангранде нет наследника.

– Нет, по крайней мере от жены, – мрачно отвечал Марьотто. Сообразив, что его могут услышать, юноша густо покраснел. – Я хотел сказать, что мальчики – сыновья брата Кангранде. Их зовут Альберто и Мастино.

Марьотто кивком указал сначала на Альберто, старшего из детей, лет восьми-девяти. Альберто был симпатягой. Он прекрасно понимал, что находится там, где ему находиться нельзя. Джакопо, брат Пьетро, младший из гостей, тем не менее гость, считался почти мужчиной. Альберто знал, что мир взрослых пока не для него.

Симпатягу Альберто исподтишка подталкивал вперед шестилетний Мастино. Несмотря на возраст, в лице его уже явны были черты Скалигеров. Мальчик поразительно походил на своего дядю. Однако только внешне. Пьетро заметил, что младший делла Скала коварен не по годам. Подтолкнув своего уступчивого брата еще на шаг вперед и убедившись, что взрослые этого не заметили и не указали Альберто его место, Мастино гордо подбоченился. Малыш откинул голову и оглядел залу с таким видом, будто только что вступил во владение всем палаццо.

«Младший племянник Кангранде далеко пойдет», – подумал Пьетро.

Делла Скала поклонился жене и отступил на шаг, потому что мадонна Джованна вздумала обратиться к гостям.

– Благородные синьоры, приветствую вас в нашем доме! Свадебное угощение готово! – Послышались одобрительные возгласы. Джованна продолжала: – С прискорбием сообщаю вам, дорогие гости, что мой супруг опозорил меня. Он опозорил меня, свою преданную жену, тем, что решил отпраздновать свадьбу племянника с куда большим размахом, чем нашу собственную свадьбу. Он опозорил меня тем, что предложил вам такие яства, каких никогда не предлагал своей жене. Поэтому вам придется помочь моему мужу расправиться с угощением, чтобы не осталось ни единой улики!

Гости засмеялись, захлопали. Кангранде обнял жену за плечи.

– Уважаемые друзья жениха, доставьте последнего в целости и сохранности на его место во главе стола. Похоже, мой племянник основательно набрался… набрался храбрости, столь необходимой в первую брачную ночь. Теперь для него главное – не забыть, в чем суть этого знаменательного события.

Восторгу молодежи не было предела.

Кто-то хлопнул Пьетро по плечу.

– А ты ловко выкрутился.

Пьетро не потрудился обернуться на знакомый голос.

– Ты, Поко, просто завидуешь. Тебе так ни за что не ответить.

В детстве Пьетро никак не мог выговорить имя младшего брата. Он постоянно менял слоги местами. Через некоторое время выяснилось, что прозвище Поко[16]16
  Росо (ит.) – маленький, низкорослый.


[Закрыть] как нельзя лучше подходит Джакопо, который для своих лет был мал ростом. Поко, как и Пьетро, унаследовал от отца выдающуюся нижнюю губу; губа эта не вязалась с его небольшим ростом – Поко казался вечно надутым, спесивым мальчишкой.

– Подумаешь! Кому он нужен, твой Аристотель? – скривился Джакопо.

– Каждому, у кого есть разум.

При звуках этого голоса братья замерли. Данте слегка ущипнул младшего сына за ухо.

– Пьетро, представь мне своего нового друга.

Пьетро повиновался. Поэт был удивлен, чтобы не сказать заинтригован.

– Очень, очень интересно, – промолвил он. И, не дав Пьетро рта раскрыть, добавил: – Пьетро, Джакопо, идите за мной. Вниз, дети мои.

Пристыженный Поко действительно поплелся за отцом к дверям. Жениха выносили трое приятелей; четвертый пытался накормить его хлебом и напоить водой. Мастино и Альберто не отставали от процессии – они тыкали жениха пальцами под ребра, желая узнать, можно ли таким способом вызвать рвоту.

Марьотто и Пьетро отстали от гостей – те пошли переодеться к обеду.

– За стол усядутся через полчаса, не раньше, – сказал Марьотто. – Давай-ка пока подкатимся к этому капуанцу, а то потом случая не представится.

Капуанец смотрел в окно на всадника, галопом приближающегося к палаццо. Костюм капуанца, модный и явно дорогой, на локтях и коленях являл собой жалкое зрелище. Кольцони подчеркивали толщину и дряблость ляжек молодого человека; ляжки походили на мешки, нетуго набитые сеном. На звуки шагов капуанец обернулся. Лицо его выражало заведомое презрение. Возможно, он принял Марьотто и Пьетро за слуг.

– Привет, – сказал Пьетро. – Меня… э-э… зовут Пьетро.

– Это Пьетро Алагьери из Флоренции, – произнес Марьотто, на сей раз правильно. – Пьетро – сын великого поэта Данте. А меня зовут Марьотто Монтекки.

– Ты веронец?

– Как лучшие скакуны, я родился и получил воспитание в Вероне.

Целая минута понадобилась, чтобы светловолосый капуанец сообразил, что забыл представиться.

– Меня зовут Антоний… Антонио Капеселатро. Я – второй сын Людовико Капеселатро из Капуи.

Марьотто кивнул.

– Мы пришли узнать, не хочешь ли ты осмотреть город.

Антоний нахмурился.

– Ты же сказал, что здесь вырос?

– Так и есть, – отвечал Марьотто.

– Ты что же, до сих пор родной город не осмотрел?

В первый раз Марьотто смутился.

– Да, конечно… Я… я знаю свой город. Но вот Алагьери в Вероне раньше не бывал. И ты тоже. Я подумал, мы могли бы после обеда прогуляться вместе. Сегодня должны быть состязания, разные игры. В них можно поучаствовать.

– Игры? – оживился Антоний. – Тут бывают игры?

– Еще бы! Почти каждый день, когда Капитан в городе. Разве ты не слышал – он распорядился, чтобы завтра игры продолжались от рассвета до заката.

Однако соблазнить капуанца оказалось нелегко.

– Подумаешь. Все правители любят деньгами сорить.

Марьотто понимающе улыбнулся.

– Просто ты не видел, какие игры затевает Кангранде. Три года назад он устроил Корте Бандита. Тогда погибли восемь человек. А еще трое потеряли каждый по глазу. У нас проводятся кошачьи и медвежьи бои, и каждый год бывают скачки. Лучшие в Италии, между прочим.

Антоний выказал признаки заинтересованности.

– Я смотрю, ваш Капитан большой выдумщик.

– Надо не смотреть, а участвовать, – отрезал Марьотто. – Так что ты решил: идешь с нами или торчишь здесь со стариками и женщинами?

Антоний хлопнул Марьотто по плечу.

– А вот за такие слова можно и с балкона ненароком упасть. То-то папочка огорчится.

У Марьотто загорелись глаза.

– Не пожалеешь! Мы поужинаем в городе. Может, сведем знакомство с местными красотками. Завтра на мосту будут бои на ножах и состязания по борьбе. Капитан обещал даже гусиные бои!

В голове у Пьетро уже сложилась характеристика Марьотто; теперь он добавил к списку непостоянство. Как быстро он, Пьетро, наскучил юному Монтекки! Чувствуя себя чем-то вроде собственного младшего брата, юноша произнес:

– Может, устроим заплыв в Адидже? Кто быстрее? – Ни в фехтовании, ни в верховой езде, ни в других забавах молодежи Пьетро не преуспел, зато плавал хорошо.

Антонио хлопнул по плечу и Пьетро. Рука у него была тяжелая, ладони как лопаты – за счет этих вот крестьянских лап Антонио, ростом не превосходящий своих сверстников, казался великаном.

– С вами обоими я пойду на край света, но при одном условии: ни слова о поэзии. Не в обиду Алагьери будь сказано.

– Я и не думал обижаться. – Пьетро выбрался из-под руки Антонио и принялся тереть ушибленное плечо.

Вдруг закричал крупный сокол. Все птицы до сих пор находились в зале, дожидаясь, когда главный егерь отнесет их обратно в клетки. Карлик всполошил их своим буйным танцем.

– Хочешь, покажу моего ястреба? – воскликнул Марьотто.

Он побежал в дальний конец лоджии, где на шесте сидел молодой ястреб-перепелятник, недавно вставший на крыло.

– Дилиос!

На зов хозяина птица повернула голову в клобучке. Монтекки развязал опутенки и посадил ястреба себе на руку.

– Дилиос пока не опасен – я могу спокойно держать его без перчатки. – Действительно, на Марьотто был только фарсетто из тонкой кожи. Будь птица взрослой, она разодрала бы руку когтями. – Тише, Дилиос, тише. Вот молодец.

– Что за странное имя у твоего ястреба! – Антонио был немало озадачен.

– Имя греческое, – объяснил Марьотто, извлекая из кармана подаренные Пьетро опутенки.

– Дилиос – это воин, единственный выживший в бою у Фермопил, – добавил Пьетро.

По лицу Антонио было видно, что Фермопилы для него – звук пустой.

– Я в литературе профан, – чистосердечно признался юноша.

Марьотто с Пьетро переглянулись, подавив смешки.

Не успел Монтекки надеть на ястреба новые опутенки, как хлопнула дверь и все птицы встрепенулись, заклекотали. Юноши увидели Кангранде делла Скала. Он прошествовал в залу, держа в руке небольшой свиток пергамента. Правитель был мрачен лицом и печатал шаг, как генерал, обходящий строй.

За Кангранде плелся запыленный гонец, мальчик лет тринадцати, не больше. Он едва дышал и, казалось, вот-вот упадет замертво. Слуги не бросились к нему, чтобы омыть его руки; никого, включая Кангранде, не волновало, что туфли мальчика оставляют грязные следы на великолепном мраморе. Замыкал маленькую процессию Юпитер, пес Капитана, – он шел опустив морду и выпрямив хвост.

Что-то произошло. Юноши на лоджии переглянулись и мгновенно спрятались за шторой. Марьотто вдобавок ловко накинул петлю, которая свешивалась с лапы ястреба, ему же на клюв, чтобы птица не выдала их клекотом. Из своего укрытия юноши не упустили ни единого слова или жеста.

– Это случилось сегодня утром? – Капитан вновь и вновь пробегал глазами несколько строк на куске пергамента, словно старался выжать информацию из пробелов между словами.

– Как раз… перед… рассветом, – выдохнул гонец. – И… и…

– Что ты мямлишь? Прискакал, так говори по-человечески.

Мальчик съежился, Кангранде несколько смягчился.

– Ну хорошо, переведи дух. Ты проявил мужество, доехав так быстро. Две минуты погоды не сделают.

Кангранде в очередной раз пробежал глазами письмо. Лицо его исказилось от отвращения.

– Добро же, Понцони. Вот от кого не ожидал, так это от тебя.

Кангранде снова обратился к гонцу:

– Я буду задавать тебе вопросы, а ты просто кивай. Понял?

Мальчик открыл было рот, но вовремя спохватился и кивнул.

– Пригороды Виченцы захвачены?

Кивок.

– Горожане пытались защищаться?

Мальчик покачал головой.

– Сдались охотно?

Мальчик помедлил, но кивнул. В глазах его был ужас. На лице Кангранде, напротив, не дрогнул ни один мускул.

– Город под защитой Антонио да Ногаролы?

Кивок.

– Баилардино, наверно, до сих пор не вернулся с северной границы.

Фраза не была вопросом, однако гонец все равно кивнул.

– Он укрепил внутренние стены?

Нерешительный кивок.

– Он отдал этот приказ, когда ты выезжал с поручением?

Мальчик энергично закивал и даже решился говорить.

– Не только стены – синьор Ногарола приказал поджечь дома в Сан-Пьетро, чтобы враг отступил.

– Великолепно! – Кангранде хлопнул мальчика по плечу. – Молодец! Еще один вопрос: граф Сан-Бонифачо тоже там?

– Говорили, он был во главе отряда, атаковавшего пригород.

Кангранде выругался, снова похлопал гонца по плечу.

– Как тебя зовут, юноша?

– Муцио, мой господин.

– Муцио, ты справился с заданием. Ступай отдохни. Можешь занять любую кровать в доме. Только сначала повтори все, что сказал мне, моему… моей правой руке. Спроси Нико да Лоццо. Передай, что я велел собрать всех всадников и скакать в Виченцу. – Взгляд Кангранде остановился на фляжке, висевшей у мальчика на поясе. – Полная?

Мальчик поспешно отвязал фляжку и протянул ее Капитану.

– Благодарю. – Кангранде одной рукой сжал фляжку, другую опустил на плечи Муцио. – Иди. Да, и скажи Нико, что я уже уехал.

Мальчик хотел бежать к да Лоццо, но Кангранде остановил его.

– Последний вопрос. Здорова ли супруга Баилардино да Ногаролы?

– Была в добром здравии, когда я последний раз ее видел, мой господин. Она помогала синьору да Ногарола отдавать приказы.

– Узнаю Катерину. Все, ступай, сынок.

Шаги Муцио эхом отзывались во внутреннем дворике. Секунду Кангранде стоял неподвижно. Затем поднес флягу к губам, залпом осушил ее и отбросил за ненадобностью.

В глубокой задумчивости Скалигер приблизился к птицам и, не глядя, ощупал нескольких. Птицы заволновались, заклекотали. Кангранде развязал опутенки. В руках у него оказался дербник, которого он перед этим гладил. Кангранде посадил птицу на плечо, не сняв с нее клобучка.

В пустой на первый взгляд зале зловеще прозвучал голос Скалигера:

– Решение принято, медлить нельзя!

И Кангранде исчез за шторами, скрывавшими ближайший выход на лоджию. Через секунду заскулил Юпитер. Еще через секунду из-за шторы появились трое свидетелей. Не считая собаки и птиц, они были одни.

Оглядевшись, Антонио воскликнул:

– Куда он подевался?

– Он с нами говорил? – сам себя спросил Марьотто.

– Он не знал, что мы все слышим, – заверил Антонио.

Пьетро бросился к арке, в которой только что исчез Кангранде. Владыка Вероны будто испарился. Только пес прижимался к перилам лоджии. От булыжной мостовой юношей отделял целый этаж.

– Он спрыгнул! – догадался Пьетро.

– Что?

Марьотто и Антонио прибежали как раз вовремя – они еще успели увидеть, как на восток удаляется всадник. В клубах пыли золотом отливала крупная его голова. Прямо под лоджией располагались конюшни. Не желая терять времени на лестнице, Кангранде выбрал лошадь и поскакал в Виченцу.

Юноши обменялись взглядами. Марьотто и Антонио одновременно, в подражание Скалигеру, сиганули с лоджии. На руке у Марьотто все еще сидел ястреб.

«Они с ума сошли», – подумал Пьетро.

Но вот он сам перекинул ногу через перила и приземлился на булыжники мостовой. Через несколько секунд Пьетро вместе с Марьотто и Антонио выбирал коня.

Юпитер ринулся к двери и почти слетел вниз по ступеням. Он не собирался оставаться без хозяина.