Текст книги "Друсс-Легенда"

Книга вторая
Демон топора

Пролог

Корабль отошел от пристани, колеблемый легкой вечерней зыбью. Ровена стояла на корме рядом с маленьким Пудри. Наверху у руля, невидимый им, стоял вентрийский купец Кабучек. Высокий и тощий, как скелет, он смотрел на пристань. Он видел, как неизвестный воин сразил Коллана и как могучий дренай разогнал целую шайку головорезов. Чего только не совершают мужчины ради любви.

Кабучек вспомнил дни своей юности в Варсиписе и свое влечение к юной деве Гаренини. «Любил ли я ее, – подумал он. – Или это время стремится расцветить серое прошлое?»

Корабль приподнялся на волне, близясь к выходу из гавани. Кабучек обратил взор на девушку. Коллан продешевил. Пять тысяч серебром за такой талант – это просто смехотворно. Кабучек ожидал увидеть шарлатанку, ловкую притворщицу, но она взяла его за руку, посмотрела в глаза и сказала только одно слово: «Гаренини». Кабучек постарался не выдать себя. Вот уже двадцать пять лет он не слышал этого имени, и Коллан никак не мог знать о его юношеской влюбленности. Уже убедившись в истинности ее дара, Кабучек тем не менее задал ей множество вопросов и наконец сказал Коллану: «Что ж, кое-какие способности у нее есть. Что просишь?» – «Пять тысяч». «Заплати ему, – приказал Кабучек Пудри, своему евнуху, скрывая торжествующую улыбку и с удовольствием видя замешательство Коллана. – Я сам доставлю ее на корабль».

Теперь, видя, как близко был воин с топором, Кабучек хвалил себя за предусмотрительность. Пудри внизу тихо говорил женщине:

– Я молюсь, чтобы твой муж остался жив. – Два дренайских воина на пристани опустились на колени рядом с телом павшего.

– Он будет жить, – со слезами на глазах ответила Ровена. – И последует за мной.

«Если он это сделает, – подумал Кабучек, – я велю убить его».

– Он питает к тебе большую любовь, Патаи, – говорил Пудри. – Так и должно быть между мужем и женой – но в жизни это редкость. У меня самого было три жены, и ни одна из них меня не любила. Хотя брак с евнухом не назовешь удачным.

Ровена смотрела, как фигурки на пристани становятся все меньше и огни Машрапура превращаются в далекие мерцающие свечки. Она со вздохом опустилась на сиденье у борта, понурила голову, и слезы потекли у нее из глаз. Пудри, сев рядом, обнял ее тонкой ручонкой за плечи.

– Поплачь, поплачь – это хорошо, – шептал он и гладил ее по спине, словно маленькую. Кабучек спустился к ним и приказал Пудри:

– Отведи ее в мою каюту.

Ровена подняла взгляд на суровое лицо своего нового господина. Длинный нос загнут, словно клюв у орла, и она никогда еще не видела такой темной, почти черной кожи. Но глаза под густыми бровями светятся яркой голубизной. Пудри подал Ровене руку, и они вместе последовали за купцом вниз по ступенькам, в кормовую каюту. Там горели фонари, висящие на бронзовых крючьях низких дубовых стропил.

Кабучек сел за полированный стол красного дерева.

– Брось руны и скажи, что ждет нас в пути, – велел он Ровене.

– Я не умею бросать руны.

– Так сделай что умеешь, женщина. Море изменчиво, и я хочу знать, что нам предстоит.

Ровена села напротив него и попросила:

– Дай мне руку.

Он ударил ее ладонью по лицу не сильно, но чувствительно.

– Обращайся ко мне на «вы» и добавляй «хозяин», – ровным голосом произнес он. В ее ореховых глазах он не увидел ни гнева, ни вызова – они будто изучали его. И ему, как ни смешно, захотелось извиниться за пощечину. Впрочем, он не намеревался причинить ей боль – хотел только указать, где ее место. Кабучек откашлялся. – Ты должна привыкать к вентрийским порядкам. За тобой будут ухаживать, будут хорошо кормить, в твоем помещении будет тепло зимой и прохладно летом. Но не забывай, что ты рабыня. Ты принадлежишь мне, ты моя собственность – поняла?

– Поняла, хозяин, – ответила Ровена с чуть излишним нажимом, но без дерзости.

– Вот и хорошо. А теперь перейдем к делу. – И он протянул ей руку.

Ровена, коснувшись его ладони, поначалу не увидела ничего, кроме недавнего прошлого: сговор Кабучека с изменниками, убившими вентрийского императора, ястребиное лицо одного из них. Кабучек стоял перед ним на коленях, и на рукаве того человека была кровь. В уме мелькнуло имя – Шабаг.

– Что ты сказала? – злобно прошипел Кабучек.

Ровена, заморгав, поняла, что произнесла имя вслух.

– Я вижу высокого мужчину с кровью на рукаве. Вы стоите перед ним на коленях.

– Мне нужно будущее, а не прошлое. – На палубе захлопало что-то, будто какое-то летучее чудище спускалось с небес. – Это всего лишь парус. Не отвлекайся.

Ровена, закрыв глаза, взлетела ввысь и увидела корабль сверху: он плыл по тихому морю под ярко-голубым небом. Потом показалось другое судно, трирема – три ряда весел пенили воду, направляя судно по волнам к их кораблю. Ровена спустилась пониже. На палубе триремы толпились вооруженные люди.

А вокруг кишели серебристо-серые рыбы двадцати футов длиной, с острыми, режущими воду плавниками. Два корабля столкнулись, и люди стали падать в воду, а рыбы бросались на них. Море окрасилось кровью – острые зубы терзали, рвали на части барахтающихся в воде моряков.

Бой на палубе был кратким и жестоким. Ровена увидела, как она сама, Пудри и долговязый Кабучек перелезли через борт на корме и прыгнули в воду.

Рыбы-убийцы окружили их кольцом.

Не в силах больше смотреть, Ровена открыла глаза.

– Ну, что ты видела?

– Трирему с черными парусами, хозяин.

– Эарин Шад, – прошептал бледный Пудри.

– Удастся ли нам уйти от нее? – спросил Кабучек.

– Да, – глухо, в полном отчаянии ответила Ровена, – мы уйдем от Эарина Шада.

– Хорошо. Я доволен тобой. Отведи женщину в ее каюту, – велел Кабучек Пудри, – и покорми. Она что-то бледна.

Пудри провел Ровену по тесному коридору и открыл другую дверь.

– Койка тут узкая, но ты и сама невелика, Патаи. – Ровена тупо кивнула и села. – Ты не все сказала хозяину.

– Да. Там были рыбы, громадные, страшные, с острыми зубами.

– Акулы. – Пудри сел рядом с ней.

– Корабль будет потоплен – а ты, я и Кабучек прыгнем в море, прямо к акулам.

Глава 1

Солнце светило в щели закрытого ставнями окна за спиной у Зибена. В смежной комнате слышались тихие голоса – просящие интонации мужчины и резкие ответы Старухи. Слов за толстыми стенами и дубовой дверью было не разобрать, да оно и к лучшему – Зибен не имел желания слышать этот разговор. Известно, зачем многие ходят к Старухе: чтобы устранить неугодных – так по крайней мере говорят.

Чтобы отвлечься от голосов, Зибен смотрел на косые лучи света и пляшущие в них пылинки. В голой комнате не было ничего, кроме трех грубо оструганных, кое-как сколоченных табуретов – должно быть, куплены в южном квартале, где беднота бережет каждый грош.

Зибен подставил руку под солнечный луч, и пылинки закружились вихрем.

Дубовая дверь отворилась, вышел мужчина средних лет. Увидев Зибена, он отвернулся и поспешил уйти. Поэт прошел в открытую дверь. Вторая комната была обставлена едва ли богаче первой – большой колченогий стол, два жестких стула и единственное, тоже закрытое ставнями окно. Свет в него не проникал совсем, и Зибен увидел, что щели заткнуты тряпками.

– От солнца хватило бы и занавески, – с деланой легкостью заметил он.

Лицо Старухи в свете красного фонаря хранило полное бесстрастие.

– Садись, – сказала она.

Зибен повиновался, стараясь не глазеть на ее вопиющее безобразие. Зубы у нее были разного цвета – зеленые, серые и бурые, как гниющие плоды. Глаза слезились, на левом красовалось бельмо. На ней был широкий балахон из выцветшей красной ткани, в складках морщинистой шеи виднелся золотой талисман.

– Выкладывай свое золото, – сказала она.

Зибен достал золотой раг и подтолкнул по столу к ней. Она, не сделав движения взять монету, посмотрела ему в лицо.

– Чего ты от меня хочешь?

– Мой друг умирает.

– Да. Молодой воин с топором.

– Лекари сделали что могли, но в его легкие проник яд, и ножевая рана на пояснице не заживает.

– Ты принес какую-нибудь его вещь?

Зибен кивнул и достал из-за пояса боевую перчатку с серебряными шипами. Старуха взяла ее и молча провела заскорузлым большим пальцем по коже и металлу.

– Его лечит Кальвар Син. Что он говорит?

– Ему непонятно, как Друсс еще жив. Яд распространяется по телу; в него вливают жидкости, но он чахнет и уже четыре дня как не открывал глаз.

– И чего же ты ждешь от меня?

– Говорят, ты искусная травница – я подумал, что ты могла бы его спасти.

Старуха издала сухой, резкий смешок.

– Мои травы, как правило, служат не для продления жизни, Зибен. – Она положила перчатку на стол и откинулась назад. – Он страдает. Он потерял свою милую, и воля к жизни слабеет в нем. А без воли нет и надежды.

– И ты ничего не можешь сделать?

– Чтобы укрепить его волю? Нет. Но его милая сейчас на борту корабля, идущего в Вентрию, и пока что ей ничего не грозит. Впрочем, в тех краях свирепствует война – кто знает, что ждет молодую рабыню на воюющем континенте? Ступай в больницу и забери своего друга в дом, который снял для вас Шадак.

– Там он умрет?

Она улыбнулась, и он отвел взгляд, чтобы не видеть ее гнилых зубов.

– Кто знает… Уложи его в комнате, где по утрам бывает солнце, дай ему в руки топор и сомкни его пальцы вокруг топорища. – Ее рука, скользнув по столу, накрыла монету.

– И это все, что ты можешь сказать за унцию золота?

– Больше тебе ничего не надо знать. Положи его руку на топорище.

– Я ожидал большего, – сказал Зибен и встал.

– Жизнь полна разочарований, Зибен. – Он направился к двери, и она сказала ему вслед: – Только смотри не касайся лезвий.

– Что?

– Будь осторожен с этим топором.

Зибен, качая головой, вышел из дома. Солнце скрылось за тучами, полил дождь.

Друсс, обессиленный, сидел один на склоне мрачной горы. Небосвод над головой был сер и угрюм, а вокруг простиралась сухая, бесплодная земля. Он взглянул на уходящие ввысь громады гор и поднялся на ноги. Колени подгибались. Он так долго поднимался сюда, что потерял всякое чувство времени. Он знал только, что Ровена ждет на самой высокой горе, и он должен найти ее. Шагах в двадцати перед ним торчала скала, и Друсс направился туда, с трудом заставляя ноги нести его усталое тело. Кровь лилась из ран на спине, делая землю под ногами скользкой. Он упал и пополз.

Ему казалось, что прошли часы. Он взглянул – скала теперь высилась в сорока шагах.

Мимолетное отчаяние сменилось волной ярости, и он опять пополз вперед.

– Я не сдамся, – цедил он сквозь зубы. – Не сдамся ни за что.

Что-то холодное коснулось его руки, пальцы охватили стальную рукоять, и он услышал голос: «Я здесь, брат».

От этих слов его проняло холодом. Он увидел топор у себя в руках и почувствовал, что раны его затягиваются и тело наливается силой.

Легко поднявшись, он убедился, что гора, на которую он взбирается, – всего лишь холмик. И очнулся.

– Надевай рубашку, молодой человек, – сказал Кальвар Син, потрепав Друсса по спине. – Наконец-то твои раны зажили. Немного гноя еще есть, но кровь у тебя здоровая, и струпья чистые. Прими мои поздравления.

Друсс, молча кивнув, натянул очень медленно и осторожно свою серую шерстяную рубаху и без сил повалился на кровать. Кальвар Син приложил палец к его шее, нащупывая пульс. Сердце билось быстро и неровно, но после столь долгой болезни этого следовало ожидать.

– Вдохни-ка поглубже, – велел лекарь. Друсс повиновался. – Правое легкое пока еще работает не в полную силу, но это дело поправимое. Выходи гулять в сад, на солнце и морской воздух.

Лекарь, оставив больного, прошел по длинным коридорам и спустился в сад, где под развесистым вязом сидел поэт Зибен, бросая камушки в пруд.

– Твой друг поправляется, но не столь быстро, как я надеялся.

– Ты пустил ему кровь?

– Нет. Жар у него прошел. Но он все время молчит… будто отсутствует.

– У него отняли жену.

– Да, это прискорбно, но ведь на свете есть и другие женщины.

– Только не для него. Он ее любит и стремится к ней.

– Видно, ему жизнь не дорога. Имеет ли он понятие о размерах вентрийского континента? Там тысячи больших и малых селений, более трехсот крупных городов. Кроме того, там идет война, и все судоходное сообщение прервано. Как он туда доберется?

– Он все это прекрасно понимает. Но Друсс – это не мы с тобой, лекарь. – Поэт бросил новый камушек. – Он герой стародавних времен. В наши дни такие редко встречаются. Он найдет способ.

– Гм-м, – откашлялся Кальвар. – Сейчас твой стародавний герой не сильнее новорожденного ягненка. Он погружен в меланхолию и не поправится, пока не преодолеет ее. Давай ему свежее мясо и темно-зеленые овощи. Нужно оживить его кровь. – Лекарь снова кашлянул и умолк.

– Ты что-то еще хотел сказать?

Кальвар мысленно выругался. Все люди одинаковы. Когда они больны – вынь да положь им доктора, а вот когда придет время платить по счету… Никто не ждет от пекаря, чтобы тот отпускал хлеб бесплатно, – а с лекарем дело иное.

– Я хотел напомнить о своем вознаграждении, – холодно сказал Кальвар.

– Ах да. Сколько?

– Тридцать рагов.

– Ядра Шемака! Неудивительно, что лекари живут во дворцах.

Кальвар вздохнул, но сдержался.

– Я во дворце не живу. У меня маленький домик на северной стороне. Лекари вынуждены брать столько как раз потому, что многие пациенты отлынивают от уплаты. Твой друг болен уже два месяца. За это время я посещал его более тридцати раз и должен был покупать разные дорогостоящие травы. Ты уже трижды обещал мне заплатить и каждый раз спрашиваешь сколько. Так есть у тебя деньги или нет?

– Нету, – признался Зибен.

– Ну хоть сколько-то есть?

– Пять рагов.

Кальвар протянул руку, и Зибен вручил ему монеты.

– Даю тебе неделю, чтобы отдать остальное, – не то заявлю на тебя стражникам. Машрапурский закон прост: у того, кто не платит долги, отбирают все имущество. А поскольку этот дом тебе не принадлежит и никаких доходов у тебя, насколько я знаю, не имеется, то тебя, по всей вероятности, продадут в рабство. Итак, через неделю.

Кальвар повернулся и сердито зашагал через сад.

Еще один несостоятельный должник.

«Когда-нибудь я и впрямь прибегну к помощи закона», – пообещал он себе, идя по узким улицам. Лекарская сумка висела на его хилом плече.

– Доктор! Доктор! – воскликнула, устремившись к нему, молодая женщина. Он вздохнул и остановился. – Прошу вас, пойдемте со мной. У моего сына горячка. – Кальвар окинул взглядом ее убогое старое пальтишко и босые ноги.

– И чем же ты мне заплатишь? – все еще злясь, осведомился он.

Она помолчала и ответила просто:

– Можете взять все, что у меня есть.

Его злость прошла.

– Ладно, обойдемся, – с докторской улыбкой сказал он.

Домой он вернулся уже за полночь. Служанка оставила ему ужин из холодного мяса и сыра. Кальвар улегся на кожаной кушетке с кубком вина. Развязав свой кошелек, он высыпал на стол все его содержимое – три рага.

– Не суждено тебе, Кальвар, разбогатеть, – с кривой усмешкой молвил он.

Он отправил мать больного мальчика за провизией. Она вернулась с мясом, молоком и хлебом, и лицо ее сияло. Стоило потратить два золотых, чтобы увидеть такую радость.

Друсс, едва передвигая ноги, вышел в сад. Луна стояла высоко, и звезды сияли. Ему вспомнились стихи Зибена: «Сверкающая пыль в логове ночи». Да, похоже. Когда он добрался до круглой скамьи вокруг вяза, его одолела одышка. Лекарь велел дышать глубоко. Подышишь тут, если в легкие словно камней напихали.

Рана от стрелы была чистой, но в нее попал клочок рубашки – вот кровь и засорилась.

Дул прохладный ветер, летучие мыши кружили над деревьями. Теперь Друсс понял, как мало ценил дарованную ему природой силу. Какая-то несчастная стрела, тычок ножом – и он превратился в трясущуюся развалину. Как же он теперь спасет Ровену?

Отчаяние ударило его, точно кулаком под сердце. Спасет? Он не знает даже, где она, – знает только, что их разделяют тысячи миль. Вентрийские корабли больше не приходят в гавань, а если бы и приходили – у него нет золота, чтобы заплатить за проезд.

Он посмотрел на дом. В окне Зибена светился золотой огонек. Красивый дом, Друсс еще ни разу не бывал в таких. Его снял для них Шадак – владелец застрял где-то в Вентрии. Но за аренду тоже надо платить.

Лекарь сказал, что пройдет два месяца, прежде чем к Друссу начнут возвращаться силы.

«До того времени мы с голоду помрем», – подумал Друсс. Он встал и побрел к высокой стене, ограждавшей сад сзади. Когда он дошел до нее, ноги сделались точно бескостные и дыхание с хрипом вырывалось из груди. Дом казался бесконечно далеким. Друсс двинулся к нему, но у пруда вынужден был остановиться и сесть. Он поплескал водой в лицо, собрался с последними силами и опять заковылял к задней двери. Железную калитку в конце сада покрывала тень. Друсс хотел бы еще раз дойти до нее, но воля изменила ему.

Собравшись уже войти в дом, он уловил краем глаза какое-то движение и обернулся. Из мрака вышел человек – старый Том.

– Рад видеть тебя живым, парень.

– Там, у парадной двери, висит красивый молоток, – улыбнулся Друсс.

– Я не был уверен, что мне окажут радушный прием.

Друсс, войдя с ним в дом, направился в комнату для приема гостей, где стояли четыре кушетки и шесть мягких стульев. Сунул длинный жгут в догорающий очаг, зажег светильник на стене и предложил Тому:

– Налей себе выпить.

Старик налил два кубка красного вина и подал один Друссу, сказав бодрым голосом:

– Ох и похудел ты, парень, и вид у тебя, как у дряхлого старца.

– Мне уже лучше.

– Вижу, Шадак выгородил тебя перед властями – та драка на пристани сошла тебе с рук. Хорошо иметь друзей, правда? Насчет Кальвара Сина тоже не беспокойся.

– Почему я должен беспокоиться насчет него?

– Как же, ведь ты ему должен. Он мог бы продать тебя в рабство, но не сделает этого. Он человек мягкий.

– Я думал, Зибен ему заплатил. Я никому не хочу быть обязан.

– Хорошо сказано, парень. За хорошее слово и медный грош можно купить краюху хлеба.

– Я достану денег и расплачусь с ним.

– Конечно, достанешь – и лучше всего это сделать в песчаном круге. Но сперва надо восстановить твою силу. Ты должен работать – не знаю, как у меня язык повернулся это сказать, но это так.

– Дай мне время.

– Времени нет. Борча уже ищет тебя. Ты подорвал его репутацию, и он говорит, что изобьет тебя до смерти, когда найдет.

– Да ну? – Светлые глаза Друсса сверкнули.

– Вот так-то оно лучше, паренек! Злость – вот что тебе требуется. Ладно, теперь я тебя оставлю. Кстати сказать, к западу от города валят лес – расчищают землю под новые постройки. Работники им нужны, в день платят две серебряные монеты. Хоть небольшой, да приработок.

– Я подумаю.

– Все, я ухожу, отдыхай. Отдых тебе необходим, это видно.

Расставшись со стариком, Друсс снова вышел в сад. Мышцы у него ныли, и сердце стучало, как продырявленный барабан. Но лицо Борчи стояло у него перед глазами, и он заставил себя дойти до калитки и обратно.

Три раза.

Винтар встал с постели тихо, чтобы не разбудить четырех собратьев-монахов, деливших с ним маленькую келью в южном крыле. Надев на себя длинный балахон из грубой белой шерсти, он прошлепал босиком по каменному коридору и поднялся по винтовой лестнице на башню.

Отсюда был виден горный хребет, отделяющий Лентрию от дренайских земель. Месяц стоял высоко на безоблачном небе. За храмом в призрачном лунном свете шелестел листвой лес.

– Ночь – хорошее время для размышлений, сын мой, – сказал, выйдя из мрака, настоятель. – Но лучше бы ты приберег силы на дневные часы. Ты отстаешь в рубке на мечах. – Могучий, плечистый настоятель когда-то был наемником. От правой его скулы тянулся к челюсти зубчатый шрам.

– Благочестивые размышления – не мой удел, отец. Меня не оставляют мысли о той женщине.

– Той, что увезли в рабство?

– Да. Она преследует меня.

– Ты оказался здесь потому, что твои родители отдали тебя на мое попечение, но это не лишает тебя свободы воли. Если захочешь уйти и разыскать эту девушку – дело твое. Тридцать проживут и без тебя, Винтар.

– Я не хочу уходить, отец, – вздохнул Винтар. – И я не испытываю к ней влечения. Я никогда еще не желал ни одну женщину, – грустно улыбнулся он. – Но есть в ней что-то, от чего я не могу освободиться.

– Пойдем со мной, мой мальчик. Здесь холодно, а у меня горит огонь – там и поговорим.

Винтар последовал за настоятелем в западное крыло, в его кабинет. Небо уже светлело.

– Нам трудно порой угадать волю Истока, – сказал настоятель, подвесив медный чайник над огнем. – Бывает, что люди, желающие совершить путешествие в дальние страны, обращаются к Истоку за указанием и, к изумлению своему, видят, что он направляет их как раз туда, куда им хочется. Я сказал «к изумлению своему», потому что Исток редко посылает человека туда, куда ему хочется. Это входит в жертву, которую мы приносим Ему. Но сказать, что такого не бывает никогда, было бы гордыней. За указанием надо обращаться с открытой душой, оставив все помыслы о собственных желаниях.

Чайник начал посвистывать, пуская клубы пара из выгнутого носика. Настоятель, захватив его тряпкой, влил кипяток в сосуд с сухими травами и снова опустился в старое кожаное кресло.

– Притом Исток очень редко обращается к нам прямо – как же узнать, чего он требует от нас? Это все очень сложно. Ты, отлынивая от занятий, решил полетать – и спас дух молодой женщины, вернув его в тело. Совпадение? Я в совпадения не верю. Поэтому я убежден, что тебя привел к ней Исток, – хотя я могу и заблуждаться. Она преследует тебя потому, что ваши отношения не завершены.

– Ты думаешь, мне нужно найти ее?

– Да. За библиотекой в южном крыле есть маленькая келья – ступай туда. На сегодня я освобождаю тебя от всех занятий.

– Но где мне искать ее, отец-настоятель? Она рабыня, ее могли увезти куда угодно.

– Начни с человека, который надругался над нею. Ты знаешь его имя – Коллан, и знаешь, что он ехал с ней в Машрапур. Начни свои поиски оттуда.

Настоятель разлил чай по глиняным чашкам, и сладкий, пьянящий аромат наполнил комнату.

– Я не столь наделен Даром, как прочие братья, – горестно проговорил Винтар. – Не лучше ли попросить Исток, чтобы он выбрал для этой цели более достойного?

– Не странно ли это, мой мальчик? – усмехнулся настоятель. – Люди постоянно набиваются в советники к Властелину Всего Сущего. «О мой Бог, – говорят они, – Ты велик, Ты сотворил звезды и планеты. Но Ты совершил оплошность, избрав меня. Я знаю это, ибо я Винтар, и я слаб».

– Ты смеешься надо мной, отец.

– Конечно, смеюсь – но любя. Я был солдатом, убийцей, пьяницей и бабником. Что, по-твоему, испытывал я, когда Он ввел меня в число Тридцати? И когда мои братья принимали смерть – можешь ты себе представить, какое отчаяние я испытал, получив приказ остаться в живых? Мне выпал жребий стать новым настоятелем и собрать новых Тридцать. О Винтар, тебе многому еще предстоит научиться. Найди эту девушку. Мне верится, что ты, сделав это, найдешь кое-что и для себя.

Молодой монах допил чай и встал.

– Спасибо тебе, отец, за твою доброту.

– Ты говорил, что у нее есть муж, который ищет ее.

– Да. Человек по имени Друсс.

– Возможно, он все еще в Машрапуре.

Час спустя дух молодого священника уже парил в ясном небе над городом. Дома и дворцы с высоты казались крохотными, точно построенными из кубиков, но он и отсюда чувствовал, как бьется пробуждающееся сердце Машрапура – хищное сердце, полное алчности и похоти. Темные волны шли от города, проникая в мысли Винтара и пятная его чистоту, которую он столь ревностно берег. Он спускался все ниже и ниже.

Он уже видел портовых грузчиков, идущих на работу, продажных женщин, промышляющих с утра, и торговцев, открывающих лавки.

Откуда же начать? Этого он не знал.

Несколько часов он летал, наугад проникая в чужие умы, где искал сведений о Коллане, Ровене или Друссе, но не находил ничего, кроме жадности, нужды, голода, беспутства, похоти да изредка любви.

Усталый и павший духом, он хотел уже вернуться в храм, как вдруг что-то потянуло его, словно за веревку. В панике он попытался освободиться, но его неумолимо тянуло вниз, в комнату с закрытыми окнами. Там, освещенная красным фонарем, сидела старая женщина. Ее глаза обратились к Винтару, парящему под потолком.

– Экий ты красавчик – радость для старых глаз, – сказала она. Винтар вдруг вспомнил, что наг, и поспешно облекся в белые одежды. – И скромник к тому же, – хихикнула старуха и тут же набросилась на него: – Ты что здесь делаешь, а? Это мой город, дитятко.

– Я священник, госпожа моя, и ищу женщину по имени Ровена, жену Друсса, рабыню Коллана.

– Зачем?

– Мой настоятель послал меня отыскать ее. Он верит, что Исток желает ее спасти.

– С твоей-то помощью? – К старухе вернулось хорошее настроение. – Что ж ты сам-то не спасся от старой ведьмы? Если бы я пожелала, то послала бы твою душу прямо в ад.

– Неужели вас посещают столь ужасные желания?

– Мало ли что придет мне в голову. Какой выкуп ты мне дашь за свою жизнь?

– Мне нечего дать.

– Ошибаешься. – Она закрыла глаза, и ее дух вышел из тела, приняв образ прекрасной молодой женщины с золотыми волосами и большими голубыми глазами. – Ну как, нравится?

– Еще бы. Вы прекрасны. Вы были такой в молодости?

– Нет, я всегда была дурнушкой. Такой я хочу казаться тебе.

Она подплыла к нему, коснулась теплыми пальцами его лица, и он ощутил возбуждение.

– Прошу вас, не надо.

– Почему? Ведь это приятно.

Она коснулась его одежд, и они исчезли.

– Да, очень. Но мои обеты воспрещают мне радости плоти.

– Глупый, – шепнула она ему на ухо. – Какая плоть? Мы ведь духи.

– Нет, – твердо ответил он и принял образ старухи, сидящей у стола.

– А ты умен, – сказало прекрасное видение. – И добродетелен к тому же. Не знаю, по душе ли мне это, но по крайней мере хоть что-то новенькое. Хорошо. Я помогу тебе.

Винтар почувствовал, как исчезают невидимые, сковывающие его цепи. Видение тоже исчезло, и старуха открыла глаза.

– Она плыла в Вентрию, но на их корабль напали. Она прыгнула в море, и акулы сожрали ее.

– Это моя вина! – вскричал, отшатнувшись, Винтар. – Надо было найти ее раньше.

– Возвращайся в свой храм, мальчик. Мое время дорого – клиенты ждут.

Она расхохоталась, махнула рукой – и Винтара выбросило в небо над Машрапуром.

Он вернулся в келью и вошел в свое тело. Как всегда, это сопровождалось тошнотой и головокружением, и он полежал немного, привыкая к тяжести плоти и чувствуя на коже грубую шерсть одеяла. Великая печаль охватила его. Он одарен неизмеримо больше обычного человека, но это никогда не приносило ему радости. Родители обращались с ним почтительно, напуганные его необычайными способностями. Они испытали великую радость и облегчение, когда однажды осенним вечером к ним пришел настоятель и предложил взять мальчика к себе. Они не задумывались о том, что настоятель представляет Орден Тридцати, где послушников обучают с единственной целью – погибнуть на войне и тем самым слиться с Истоком. Мысль о скорой смерти сына их не печалила – ведь они никогда не смотрели на него как на человеческое существо, плоть от их плоти и кровь от крови. Они видели в нем чужого, подброшенного демонами.

И друзей у него не было. Кому охота водиться с мальчишкой, который читает чужие мысли, проникает в самые темные закоулки твоей души и знает все твои секреты? Даже в храме он жил одиноко, неспособный подружиться с собратьями, равными ему по Дару.

А теперь он упустил случай помочь молодой женщине, и это стоило ей жизни.

Винтар вздохнул и сел. Эта старуха – ведьма, он чувствовал исходящее от нее зло. И все-таки видение, вызванное ею, возбудило его. Он не смог устоять и против столь мелкого искушения.

И тут внезапная мысль поразила его, как удар между глаз. Зло! Но ведь ложь всегда ходит рука об руку со злом. Что, если старуха солгала?

Он снова лег, успокоил свой ум и освободил дух. Взлетев ввысь, он понесся над океаном, молясь о том, чтобы не опоздать.

На востоке собирались тучи, обещая бурю. Винтар мчался над самой водой, оглядывая горизонт. В сорока милях от вентрийского побережья он увидел оба корабля: трирему с огромным черным парусом и стройное торговое судно, пытающееся уйти от нее.

Но трирема нагнала свою добычу и ударила в бок окованным бронзой бушпритом, пробив борт. Вооруженные люди хлынули с носа триремы на палубу разбитого корабля. На корме Винтар увидел молодую женщину в белом и двух мужчин – один высокий, смуглый, другой маленький и хрупкий. Все трое прыгнули в воду, и к ним устремились акулы.

Винтар слетел к Ровене, коснулся призрачной рукой ее плеча. Она и ее спутники плавали, уцепившись за кусок дерева.

– Не бойся, Ровена, – мысленно передал он ей.

Винтар вошел в мозг несущейся впереди акулы. Там не было мыслей – только пустота, холод и всепоглощающий голод. Винтар сам стал акулой – он смотрел на мир темными, немигающими глазами, и его обоняние сделалось в сто, а то и в тысячу раз острее, чем у человека. Другая акула поднырнула под трех беглецов и, разинув пасть, устремилась наверх.

Винтар ударил ее хвостом. Она повернулась и щелкнула зубами, едва не задев его спинной плавник.

В воде распространился запах, сладкий и манящий, сулящий бездну удовольствий и утоление голода. Винтар, не раздумывая, поплыл на него, а другие акулы помчались следом.

Потом он понял, чем это пахнет, и томительно-блаженное желание угасло в нем столь же быстро, как и возникло.

Кровь. Пираты бросали пленников акулам.

Оставив хищницу, Винтар полетел обратно к Ровене.

– Пусть твои друзья работают ногами. Надо уплыть подальше отсюда.

Она передала его слова мужчинам, и они стали медленно удаляться от места кровавой бойни.

Винтар взлетел повыше и оглядел горизонт. Там показалось еще одно торговое судно. Спустившись к капитану, Винтар проник в его разум, отстранив мысли о жене, детях, пиратах и неблагоприятных ветрах. На корабле было двести гребцов и тридцать матросов, а шел он с грузом лентрийского вина в наашанский порт Виринис.

Винтар пробрался в тело капитана, нашел в легком небольшую злокачественную опухоль и направил природные защитные силы на борьбу с ней. Поднявшись обратно в мозг, он заставил капитана повернуть корабль на северо-запад.

Капитан был добрый человек, и это сказывалось на его мыслях. У него было семеро детей, и младшая дочка болела желтой лихорадкой, когда он вышел в море. Он молился о ее выздоровлении.

Внушив новый курс ни о чем не ведающему капитану, Винтар вернулся к Ровене и сообщил ей о скором прибытии корабля. Потом он полетел к триреме. Пираты уже ограбили захваченное судно и дали задний ход, освобождая бушприт и оставляя пустой корабль на потопление.

Винтар проник в разум капитана и отшатнулся – столь страшны были его мысли. Обратив внимание капитана на далекое судно, Винтар вселил в его душу страх. Пирату стало казаться, что на борту чужого корабля полно солдат и судно грозит ему гибелью. Винтар оставил его и с удовлетворением услышал приказ Эарина Шада поворачивать и следовать на северо-запад.